Светский магический Лондон сродни вечно голодному чудовищу, рвущемуся сцапать в свои сети каждого, кто готов появиться на любом, даже мало-мальски значимом мероприятии.
Из зеркала на Майлза смотрит молодой чародей в темно-зеленом костюме с изумрудным отливом. Этот тон делает его кожу практически болезненной. Мать кружится рядом, закалывая свои длинные волосы черепаховым гребнем. Она периодически поворачивается на сына и треплет его по щеке. Блетчли лишь болезненно морщится. В ароматном облаке ее духов с нотами сандала отчетливо прослеживаются пары винного духа, невыветрившегося еще со вчерашнего вечера. В ушах миссис Блетчли покачиваются крупные серьги с изумрудами.
- Только ты мог провести столько времени в Антибе и вернуться оттуда абсолютно бледным. Пожалуй, нужно будет сделать выговор твоей спутнице за то, что она слишком мало вытаскивала тебя на солнце. Как говоришь, ее зовут.
- Корделия, - Майлз закатывает глаза и забирает из рук матери изумрудные запонки. Подарок бабули на прошлый день рождения. Кончиками пальцев он подтягивает белоснежные манжеты рубашки, застегивая сначала одну запонку, а после вторую. С правой пришлось немного повозиться, но теперь его образ завершен, чему свидетельствует его самодовольное хмыканье.
- Как ты говоришь ее фамилия, мой дорогой? - Мать усаживается на пуфик перед своим трюмо, принимается припудриваться большой белой пуховкой, между делом осушивая очередной бокал. - Тебе не кажется, что пора пригласить ее к нам на официальный ужин, чтобы познакомиться, как положено.
- Не кажется, - бросает парень через плечо, устремляясь прочь из материнской спальни, но задерживаясь в дверях, - И я не говорил о ее фамилии.
Знай он о том, что прием, на который они отправляются, принадлежит матери Белл, Майлз придумал бы три десятка причин, чтобы отказаться, однако, новость эта оказалась озвучена лишь за сегодняшним завтраком, поэтому Блетчли был откровенно зол и никак не мог справиться с собой, чтоб хотя бы желваки перестали ходить по щекам. Найти компаньонку мать все равно не успеет, а отправлять ее одну на прием такого рода, значило, все равно что посадить ее в полную ванную вина и наблюдать, как она комично будет оттуда выбираться, выпивая содержимое, попутно позорясь сама и позоря их семью. Ну, уж нет. Лучше он поймает на себе пару десятков умиленных взглядов, говорящих о том, какой молодец у миссис Блетчли вырос сын, что сопровождает свою мать, нежели потом услышит от каких-нибудь кумушек о том, что его маман налакалась в компании сомнительных типов, а потом танцевала на столе, высоко задирая подол своего изысканного платья.
Всего несколько дней назад он, наконец, вернулся из Дандлока, и напрочь отказывался рассказывать любопытной маман о том, как он отдохнул. В программе были дежурные истории про преферанс со старушкой, дивный горячий шоколад и утомительные обеды с кумушками старой тетки. Разве стал бы Майлз цветасто погружать мать в историю о том, как он с девушкой своего факультета оказался втянут в опасность, угрожавшую их жизни. Как за одну ночь он чуть не умер сам, чуть не потерял ее, умудрился пробраться на маггловский паром, удрать от преследователей, прокатиться на ярком музыкальном трамвае….а после таки умереть где-то в заброшенной гостинице, чтобы с рассветом переродиться в кого-то нового. Странного. Понять которого пока не выходило никак. О, миссис Блетчли выслушала бы все эти истории с невероятным интересом. Больше того, принялась бы расспрашивать, обещая не передавать это отцу. Конечно, она бы ничего не сказала отцу, ведь тот разговаривает со своей женой лишь в минуты острой необходимости, а встречается такая необходимость все реже и реже.
-  Мы опаздываем, - громко говорит он, доставая из изящной коробочки порт-ключ в виде художественной кисти и чувствуя, как тот нагревается.
Ударились подошвы ботинок о мощеный старым, но прочным камнем пол. Слышалась музыка, отдающаяся эхом в сводчатый потолок, украшенный цветочными декорациями, преимущественно из белых орхидей. Стильно, хмыкнув отметил про себя Майлз, подставляя локоть матери. Ту, как водится несколько качнуло, у линии роста волос выступила испарина, она сначала икнула, потом попыталась даже рыгнуть, но, слава мерлину, это у нее ничего не вышло, кроме отвратительной кислой отрыжки. Майлз сделал глубокий вдох, протянул матери лимонный леденец и дал пару минут прийти в себя.
Чудилось, что музыка начала приближаться, но, как оказалось, открылись двери зала, куда, видимо, им следовало направиться. Убедившись в последний раз, что они оба являют собой достойный образчик любой ярмарки тщеславия, Майлз решительно двинулся в гомонящую толпу гостей, где ее мать тут же обнаружила своих приятельниц и оставила сына в одиночестве. Тот посмотрел по сторонам. Сновавшие официанты с шампанским, то тут, то там взрывы какого-то доброжелательного смеха, живая музыка, а не зачарованный оркестр, словно тут еще и танцы планируются. Хозяйку приема долго взглядом искать не пришлось. Ослепительная миссис Белл уже горячо обнималась с миссис Блетчли, бурно обсуждая какую-то стоявшую на постаменте картину, показавшуюся Майлзу откровенной мазней, словно на холст кого-то стошнило. Вряд ли стоило надеяться, что Кэти обойдет стороной такое пышное мероприятие собственной матери. Где-то в стороне послышался шорох платья, замеревший как раз у его левого плеча. Надежда - чувство для слабаков. Не для него. Слишком большая роскошь.
- Отличный наряд, Белл. Идет тебе куда больше, чем школьная форма.

Отредактировано Miles Bletchley (11.05.22 07:00)

Огонь ее волос не сжигает все вокруг. Он уравновешивается холодом голубой струящейся ткани ее платья. Майлз понимает, что слишком пристально разглядывает девушку, да еще и при ее сопровождающем. Тип, надо сказать, не особенно приятный, но вести себя на любой ярмарке тщеславия грамотно Блетчли умеет, кажется, еще с рождения. Он пропускает мимо ушей замечание Кэти о том, что та не ожидала увидеть его здесь. Меня бы здесь и не было, хочется ответить, если бы я только заранее знал, чей это прием, но, к сожалению, даже самые проверенные и опытные боксеры, порой пропускают удары. Сегодня такой удар пропустил и он. Пока последствия неясны, но, покачиваясь с пятки на носок, Майлз с некоторой неловкостью втягивает воздух носом поглубже, и, подобно лучшей гончей в своре на охоте, ощущает запах черной смородины. Кажется, что можно закрыть глаза и представить, что не было ничего. Ни того клятого января, ни почти полугодия их тихой войны, в которой они пытались нанести друг другу раны поглубже, не понимая, что делают хуже только сами себе.
Но закрывать глаза Майлзу сейчас не хотелось. Во-первых, картина в виде Кэти, на щеках которой медленно начинал проступать совсем не косметический румянец, вызывала в нем некоторое зачарованное удовольствие, а во-вторых, это был уже совсем не тот Майлз, каким он был, например, еще месяц назад. Осознание того, как болезненно в нем что-то надломилось, заставляя буквально заново собирать себя на части не кровоточило, но болезненно тянуло где-то в межреберье, поэтому сейчас ему было даже интересно ощутить все прежние эмоции, только уже через новую призму преломления света.
В руках Кэти бокал шампанского, а в глазах легкий блеск, демонстрирующий, что это вряд ли первый. Ей здесь явно некомфортно, и вряд ли алкоголь для храбрости, скорее для обеспечения собственного равновесия. Опрометчиво, думается Майлзу, ведь у него самого в пальцах был стакан с минеральной водой. Пить сегодня он изначально не собирался. Маман справится с этим заданием за двоих, к чему так рисковать безопасностью их возвращения домой.
С легкой свойственной ему ухмылкой на губах, Блетчли наблюдает за тем, как неудачливый кавалер получает отставку, а вместо девушки остается с бокалом недопитого шампанского в руках.
- Разумеется, мисс Белл, - чинно кланяется он, поворачиваясь на того, кого ему даже не представили. Пожалуй, Кэти действительно непозволительно редко бывает на подобных мероприятиях, раз настолько безрассудно нарушает самый обычный протокол. Своими длинными пальцами он накрывает руку рыжеволосой ведьмы, что так удобно и ладно лежит в сгибе его локтя, а после едва заметно поворачивает голову в сторону оставленного без внимания волшебника и, понизив голос, добавляет:
- Можете допить, кажется, с того края бокала еще осталась ее помада, расскажете потом своим друзьям что-нибудь о ее вкусе.
Кусок паркета для тех, кому захочется потанцевать, не слишком большой, но толкаться не придется. Такие сборища устроены не для танцев, а для бесед, знакомств, заведения приятных и полезных связей. Но музыканты играют, и куда приятнее им будет играть не фоном, а для кого-то конкретного. Они замечают пару, смело шагающую на паркет. Дирижер перехватывает взгляд Майлза и артикулирует "Вальс?". Блетчли поджимает губы, качает головой и на мгновение приподнимает плечи. Почему бы собственно и не вальс.
Его левая ладонь ложится ровнехонько повыше талии, спрятанной в плотном голубом корсете, а правая рука перехватывает мягкие девичьи пальцы. Он готов, обращая внимание, что на одну секунду, пока дирижер дает отмашку оркестру, Кэти задерживает дыхание. Раздается первая нота вальса, и Майлз не в силах сдержать свое удивление. Он мог ожидать любого вальса от Короля Штрауса, любую вальсовую обработку песни Селестины, но звучит Забытый вальс номер девятнадцать Шопена. Он ведь совсем не создан для вальсов, думается ему, однако, первый шаг сделан. Шуршат по паркету подошвы его ботинок, невесомо развевается подол легкого платья, на который он совсем не боится наступить, ведь Белл следует ему так послушно будто или тренировалась танцевать половину лета или же по-прежнему настолько доверяет ему.
Майлз решает проверить свою теорию и меняет направление квадрата их движения, а после опускает взгляд на свою партнершу. Кэти не смотрит под ноги, не смотрит по сторонам, она смотрит на него так пристально, что взглядами они встречаются моментально. Раз. Два. Три. Четыре. Новый квадрат, рука Майлза спускается чуть ниже, а вторая приподнимает руку девушки прямехонько над ее головой, он легко подталкивает ее в сторону от себя, закручивает вокруг ее собственной оси. Раз. Два. Три. Четыре оборота. Голова у нее, наверняка, закружилась, а пальцы пианиста за роялем увеличивают скорость, выводя вальс к его кульминации. На мгновение, кажется, молодая ведьма теряет равновесие и возвращаясь в руки Блетчли, слишком сильно ударяется ему в грудь. Отталкивать ее от себя он не намеревается, просто чувствует, как оплетается ее юбка о его ноги, а после морским прибоем отступает обратно.
Музыка перестает звучать, со стороны раздаются жидкие аплодисменты, а он так и стоит, придерживая Кэти за плечи.
- Куда тебя проводить? К твоему спутнику? - Шепот его раздается прямо над ее ухом, прямой и острый, как и всегда, требующий незамедлительного ответа, но ведь кавалер всегда должен провожать даму с паркета. Только кажется, что оба никуда не спешат.
Раз. Бьется размеренно его сердце. Два. Три. Будто отвечает сердце Белл. Четыре. Пора выдыхать.

Не_спутник. Надсмотрщик...
- Это не мое дело, Белл, - шепчет Майлз еле слышно, поворачивая голову в сторону девушки так, что практически касается губами ее виска. То ли поцелуй, то ли шепоток. Но в груди что-то болезненно сжалось. Слишком сильно он выдирал из сердца эту душевную занозу, чтобы сейчас позволить себе хотя бы на мгновение пустить ее обратно под кожу. Он слишком хорошо помнит всю ту боль, что черным саваном преследовала его, начиная от сломанной в день рождения руки, заканчивая тянущей жилы обиды и непонимания от ее реакции на их встречу в астрономической башне после раскрытия ОД. - Но мы можем пройти в сад, думаю, моя мать еще полчаса - час сможет адекватно оценивать живопись.
Майлз оборачивается ровно на мгновение, вылавливая из толпы гостей миссис Блетчли. Она разговаривает с кем-то ему незнакомым, но словно чувствует пристальный взгляд сына, начинает искать его, а найдя, только улыбается и чуть склоняет голову. Не салютует бокалом, не отправляет воздушный поцелуй, не толкает собеседника под руку, принимаясь тыкать на сына пальцем со словами "вон мой мальчик, совсем большой вырос". Значит, до этой стадии опьянения дело еще и не дошло, и время у него действительно есть. Больше того, он и сам был бы рад выйти сейчас куда-то подальше.
Всегда сложно ориентироваться в новых местах, особенно, если здания рассчитаны на прием большого количества человек. Архитекторы в таких случаях, кажется, всегда соревнуются, кто сделает коридоры более запутанными и непонятными, словно специально задумывают залы безвыходными, дабы удержать народ внутри с коммерческими целями. Но здесь все несколько иначе, Майлз понимал это как только они с матерью оказались здесь с помощью порт-ключа. А сейчас даже башкой не пришлось во все стороны вертеть, дабы найти нужную дверь. Выход, нужный сейчас им обоим, открывался за высокими стеклянными дверями, в которые было видно какой-то лабиринт из розовых кустов вперемешку с кустами шиповника, а откуда-то из-за поворота явственно выглядывал мраморный борт фонтана.
- Разве я могу быть против твоей компании, тем более сейчас, когда прятаться нет нужды, да?
Ровно через миг он понимает, как жестоко звучит его вопрос, но давать заднюю нет никакого смысла, сказал то, что хотел сказать. Беречь ее чувства он хотел раньше, весной хотел лишь сделать побольнее, да так, чтобы и самому было больно до невозможности, поверяя, жив ли вообще еще или погряз под булыжниками собственных эмоциональных водопадов.
- Прошу, - Майлз галантно тянет дверь на себя, выпуская вперед Кэти, подхватывающую обеими освободившимися руками волнообразный подол своего легкого платья, а сам делает осторожный поворот вокруг своей оси и встречается с официантом, несущим две бутылки шампанского в металлических ведерках. Он цепляет за горлышки обе, а после благодарно кивает молодому человеку, повесившему на его согнутую руку белоснежное узкое полотенце, и только после этого шагает на свежий воздух.
Душновато, отмечает он. Но ведь Майлзу, как человеку выросшему у холодного моря, в городе всегда душно, и поэтому, вероятно, он носом чует запах воды из фонтана. Не слишком свежий. но все же бодрящий. Кэти идет чуть впереди, словно боится оглядываться, но склоняет голову, чтоб довериться боковому зрению. За десяток шагов до фонтана Блетчли нагоняет ее, а поравнявшись, чуть сбавляет ход.
- Для бокалов, увы, не осталось рук, - со смешинкой говорит он, демонстрируя свою добычу. Под ногами хрустит гравийная дорожка, поднимаются легкие облачка пыли, но до них идущим нет никакого дела. Солнце, не так уж и часто балующее Лондон, сейчас причудливо играет в ее рыжих локонах, одаривает синевой ее веснушчатую кожу, чудится, что каждую венку можно рассмотреть, и Майлз ловит себя на мысли, что пялится слишком откровенно. И не может он сейчас отогнать от себя те воспоминания, которые пытался вытравить из своего сердца с помощью Корделии. Оказывается, сундук, куда он хотел их запрятать, оказался не слишком прочно закрыт.
На крошечной площадке, закрытой от посторонних глаз высоченной зеленой живой изгородью, и в самом деле, прятался фонтан, и на мгновение слизеринец замер, наблюдая все его великолепие. Высокий мраморный борт, украшенный рыбами и русалками. Фонтанная чаша в виде трезубца, торчащего из дивной красоты дворца. Аляповато, вычурно, дабы не насладиться уютом, но чтоб продемонстрировать гостям количество потраченных на это средств. Майлз чуть слышно фыркает. Подходит ближе и опускает бутылки в прохладную воду, после этого он смахивает предложенным ему полотенцем пыль с борта и предлагает Кэти присесть. Затем вытирает место для своей тощей задницы, усаживается, чуть поддергивая узкие брюки на коленках. Блетчли достает сначала одну бутылку, раскручивает мюзле, вынимает пробку со всей аккуратностью, но не избежав оглушительного хлопка. Пена не пошла волной из горлышка темного стекла, а легкий дымок Майлз сдул с полуулыбкой, после чего протянул бутылку рыжеволосой ведьме, затем открыл бутылку и себе. Без всякого тоста он делает первый глоток из горлышка, недовольно морщится, сладкое, хмель ударит в голову почти моментально, и только после этого снова поворачивается к Кэти.
- Как твое лето, кошка-Кэт, надеюсь, твой возлюбленный уделяет тебе достаточно внимания? Слышал, что дела у них в гору пошли.
Будто бы в немом завершении спича, Блетчли протягивает руку, сжимавшую бутылку, и звонко ударяет ей о горлышко бутылки в руках у девушки.