Из Древнего Китая до нас дошло множество видов так называемых нетрадиционных мер наказания – весьма изощрённых пыток применяемых к преступнику с целью доставить ему наибольшие мучения. Одна из них широко известная не только в Китае, но и за его пределами – китайская пытка или пытка водой. Заключалась она в том, что человека усаживали в очень холодной комнате, привязывали его, так, что он не мог пошевелиться или пошевелить головой, и в полной темноте ему на лоб медленно капали холодной водой. Через некоторое время человек замерзал либо сходил с ума от невыносимости увернуться от постоянного капания на тело и мучающей его ужасной боли.
Так капля за каплей Мордред копил в себе всё, что не мог, не смел, не хотел выпускать наружу.  Прятал себя за стеной из искусно слепленных масок. Но невозможно вечно подавлять свои эмоции, стена однажды не выдержит и даст трещину, показывая миру безобразное израненное нутро.
Нужна лишь последняя капля.
Кап.
Мордред стоит перед камином. Опущены плечи, чуть согнута спина под тяжестью пришедших новостей. В дрожащих пальцах он держит письмо. Он смотрит на витиеватые буквы, складывающиеся в строки – материнская рука, но которую ведёт другая, более жестокая и грубая. За строчками написанными Моргаузой, он видит Мальсибера. Никаких сомнений она писала под диктовку. Но как?! Отец в Азкабане. Снова. (И Мордред в глубине души надеялся, что навсегда). Почему он получил это письмо только сейчас, что за мысли преследовали его мать, что она дождалась его отъезда в Хогвартс и не могла всё высказать ему в глаза ещё тогда? За что они так с ним? Мордред читает и нервная дрожь волнами проходится по телу. Он сам нерв. Натянутая тетива, которой совсем чуть-чуть осталось и сейчас она лопнет с оглушительным звоном. Он опускает взгляд ниже и глаза цепляются за одно единственное слово. Безобидное слово, тем не менее ставшее для него триггером.
«Возвращайся».
Капля разбивает стену. Нить лопается. Всё происходит, кажется, буквально за секунду. Буквально за один взмах ресниц. Вот Мордред стоит над перед камином в гостиной Слизерина читая письмо. И вот он уже на коленях, сжимая кулаки, разбитые в кровь, а перед ним разбитый в щепки небольшой журнальный столик, пятна свечного воска на полу, изуродованные, погнутые канделябры…взгляд падает на забытый кем-то и чудом уцелевший в этой вспышке бокал. Рука, на костяшках которой оставила свои кровавые поцелуи стена, тянется к этому бокалу, хватает его, сжимает и отправляет в полёт. Мордред лишь тупо смотрит на бокал, на то, как он разлетается на мелкие осколки, рот открывается в крике, но наружу не вырывается ни звука. Он обречённо стискивает зубы, обнимает себя в попытке не развалится и утыкается головой в колени. Всё ещё больно. Всё ещё трудно. Всё ещё нечем дышать.

Мордред не может сказать, как долго всё это длилось. Для него вспышка ярости одновременно пронеслась как один миг и в то же время длилась целую вечность. Голоса Ровсток он не слышит, лишь ощущает чьё-то чужое присутствие рядом, каким-то шестым чувством. Это нервирует и пугает, словно его застали за чем-то постыдным и непозволительным. Когда же она дотрагивается до него, по телу волнами пробегает крупная дрожь, Мордреда практически колошматит. С трудом, но ему удаётся распрямится и посмотреть на однокурсницу, выдавив слабую виноватую улыбку.
- Меган? Прости за это, я… - И он не знает, что сказать, как окончить предложение, какие слова подобрать в оправдание своего недавнего поведения и того, что он натворил. Он опускает взгляд и смотрит на окровавленные пальцы. Это не спрячешь за улыбками и шутками. Не уберёшь в коробку под названием: «Я скажу тебе, со мной всё в порядке, хотя на самом деле нет, но ты мне поверишь». Потому что не поверят. Не в этой ситуации. – Прости за это, я не знаю, что на меня нашло. – Он извиняется перед Меган, будто бы он виноват перед ней, будто бы его действия причинили вред непосредственно и в первую очередь ей. Будто бы он не имел на это права. И не будто, а потому что так оно и есть, он извиняется, потому что ему стыдно за свою слабость и что она эту слабость видела.
- Прости. – Вновь повторяет Мор, абсолютно безжизненным тоном и медленно обводит взглядом комнату, избегая смотреть Меган в глаза, но не сопротивляясь, когда она требует его руку. Сейчас Мордред даже готов оторвать её и оставить в качестве подарка на память. Хочется провалится сквозь землю от стыда. Он не выдержал, дал слабину, практически устроил истерику и этой истерики были зрители. Какой позор! Мордред судорожно вздыхает и не занятой рукой на мгновение закрывает лицо, чтобы затем, тихонько ругаясь, попытаться стереть с лица следы многонедельной усталости и отчаяния.  Но из этого, конечно же, ничего не выходит. Он выглядит так же плохо и жалко, как и минуту назад и, кажется, впервые в жизни не знает, какую маску ему надеть и что делать, чтобы спасти своё положение. Дракклов идиот.

Мордред находится слишком глубоко в себе, чтобы адекватно и своевременно реагировать на то, что происходит. 

Сейчас Мордред не в гостиной Слизерина, где на стенах пляшут зловещие тени, рождённые от света догорающих свечей стиснутые в объятиях, изломанных, искривлённых его руками, канделябрах. Сейчас он далеко, сейчас он …дома. Мордред дома, стоит и смотрит на двух людей, которые привели его в этот мир, но которые никогда не были ему родителями. Отсутствующий, откровенно презирающий его и необычайно жестокий отец и безразличная, холодная и ничего не чувствующая к нему мать.
Воспоминание, такое яркое и осязаемое, что Мордреду чудится будто он слышит чьи-то сдавленные крики из глубины дома, а вместе с ними запах свежеиспечённого тыквенного пирога на столе, который по мнению его наивной дуры матери, должен был как-то сгладить образовавшееся между ними напряжение.

Мордред ненавидел тыквы.

"- Ты уже достаточно взрослый, чтобы принять метку" - Говорит ему отец и Мордред язвит в ответ уже зная, что наказание за дерзость последует незамедлительно.
" - Но недостаточно взрослый, чтобы принимать собственные решения. Мой ответ - нет. Как и всегда".
" - Что ж..."
Мордред знает, что последует дальше. Боль стала для него уже чем-то привычным, но он всё равно так ничему и не научился.

Запертый в собственных мыслях и чувствах, ища выход из клетки, в которую он сам себя поместил, он не сопротивляется, когда Меган отводит его подальше от камина, покорно идя у неё на поводу.  Мор не сопротивляется и никак не реагирует, когда она мажет его руки мазью. Находясь в состоянии полной апатии, Мордред не реагирует даже на боль, что прокатывается волнами по его телу, когда пальцы Ровсток касаются его руки. Строчки сожжённого уже письма переплетаются с каскадом недобрых, мрачных мыслей и заполняют голову слизеринца, отравляя его мозг.
Но долго находиться в таком состоянии Мордред не мог, не мог и не хотел.

«Как я вообще позволил этому с собой случится? Как я мог позволить себе потерять контроль?»

Поэтому он цеплялся словно утопающий за голос Меган. Отгонял прочь наполняющее его отчаяние и боль и тянулся, тянулся, тянулся к этому голосу.
Мордред открывает рот, хочет ответить на вопрос Меган, но вместо ответа раздаётся только нечленораздельный смешок и Мордред со стоном откидывается назад.

- Хотел бы я сказать, что ничего. – Мордред слышит свой голос словно со стороны: бесцветный, хриплый, глухой. Меган ему не поверит, да и он сам себе не верит. Не после этой истерики, что онздесь устроил.  Мн тяжело вздыхает, поднимает руки, чтобы закрыть ими лицо, но вспоминает, что они вымазаны целебной мазью и роняет их обратно на колени, поморщившись от боли - Имеет смысл просить тебя о том, чтобы ты никому не говорила, что видела?

Если бы давящее на Мордреда отчаяние, безнадёжность и злоба были бы болотом, самым настоящим - вонючим, вязким, засасывающим глубоко в свои недра болотом, то, наверное, выбраться бы из него было бы куда легче, но…
Всё это было лишь у него в голове и всё, что ему оставалось делать, это цепляться за Ровсток словно за торчащую из земли ветку, возлагая на неё свои надежды выбраться и ощутить под ногами твёрдую землю.
Мор приходит в себя, но медленно. И мир вокруг него движется так же, прям  как при замедленной съёмке. Ломается пламя недобитых им канделябров отбрасывая на стены жуткие гротескные тени, сходятся и расходятся губы Меган, обнажая ровные ряды белоснежных зубов. Меган сидит так близко, что Мор невольно вдыхает запах её духов.
Он сосредотачивается на этом запахе, на движении губ, а главное на голосе и наконец, выныривает на поверхность.
- Стало легче? – Мор не представляет себе, как это рассказать о том, что у тебя внутри хоть кому-то, а уж тем более, тому кто тебя ненавидит. Он хочет задать ещё один вопрос: «Стоило ли оно того?», но почему-то не задаёт его, вместо этого он следуя за словами Меган обводит глазами гостиную и выдаёт что-то протяжно-непечатное. Это он сделал?! Ох, Мерлин и тысяча волос из его бороды! Какое счастье, что этому позору свидетельницей была одна лишь Ровсток! Действительно, как он это объяснит?!
Но на помощь опять приходит Ровсток, стирая следы его недавнего преступления.
- Спасибо. – Мор вздыхает, убирался не он, но ему стало чуть легче он даже позволяет себе лёгкую улыбку – О нет, пожалей беднягу, ему никакая уборка не поможет.
Сейчас бы распрощаться с Ровсток и уйти, чтобы потом избегать её при встрече, но вместо этого Мордред остаётся на месте, а затем вдруг спрашивает:
- Скажи, тебе когда-нибудь приходилось пытаться добиться чего-то, что как ты думаешь принесёт тебе счастье, а когда это «счастье» оказывается совсем близко, то ты понимала, что оно навязано и того не стоит?
Боже, какой дурацкий вопрос. И вечер этот дурацкий. И он сам дурак .