Небо было мутным и казалось почти черным. С легким содроганием вспоминались черно-белые колдографии из газет: еще тогда, летом, после чемпионата по квиддичу, и теперь — едва ли не каждый день. Череп со змеей в этом мутном черном небе. Но если тогда, после чемпионата, символ Неназываемого казался Событием, не на шутку взбаламутившим сонное и спокойное магическое сообщество, за столько лет позабывшее слово «война», пробудившее тревогу и страх за свое будущее, то теперь это было обыденностью, рутиной,  только одна мысль с облегчением возникала в голове - «это не мой дом», «это не мои близкие», «это далеко». Успокоившись, перелистываешь газетную страницу к некрологам, и выдыхаешь снова. Нету знакомых имен. Сегодня война обошла тебя стороной.

Это было страшно, если подумать. Что все эти слова - «война», «смерть», «убийства», «рейд», «взрывы», руины», враг»… все эти слова, от которых тысячи волшебников пробирала дрожь и которые пробуждали страшные воспоминания о семидесятых, все эти слова теперь стали их повседневностью. Больше не ужасаешься, не удивляешься, даже не вздрагиваешь. И только одна мысль с почти раздраженным вздохом возникает в голове - «опять». Ты обновляешь на стенах защитные чары, поправляешь на шее амулеты, и выходишь из дома по своим делам, потому что твоя жизнь все-таки пока продолжается. Ты в любое время готов выхватить палочку и поставить перед собой щиты, готов упасть на землю и броситься в укрытие, даже держишь в кармане порт-ключ в безопасное место, который небрежно выдал тебе отец. И идешь по своим делам.

Когда мир успел настолько измениться? Неужели никто не чувствовал приближения катастрофы? Где было то Министерство, которое клялось, что никакого врага нет, что войны не будет, которое не замечало тревожных звоночков, которое лгало британцам в лицо? Зак не верил, что Фадж не знал. Да, в это трудно (и, признаться, страшно) было поверить им, обычным волшебникам, но министр магии не мог так равнодушно проигнорировать угрозу, он отвечает за свою страну и не имеет права на легкомыслие и беспечность. Чего он ждал? Пока на них нападут? Что ж, на них напали! И что теперь может Министерство Магии? Выпускать свои бесполезные листовки, писать о героических аврорах и набирать добровольцев на места тех, кто погиб от Авады? Молиться на шестнадцатилетнего мальчишку, который сделает всю работу за них?
Захария Смит с отвращением отбросил в сторону нераспечатанный выпуск «Ежедневного Пророка», и Натанос осуждающе ухнул со шкафа. Не было сил больше читать это, даже… было даже скучно. Нужно вовсе отписаться от рассылки.

Близился рассвет. Где-то на горизонте, выше кромки леса, уже можно было рассмотреть тонкую полоску бледноватого голубого света, которая пробивалась сквозь пелену дождевых облаков. На часах половина пятого. Сна нет ни в одном глазу, но Зак уже успел к этому привыкнуть — он с трудом засыпал под утро, а ночи в последнее время коротал за учебниками и свитками пергамента, потому как домашнее задание само себя не сделает, а он все-таки еще студент. Поначалу было тяжело, буквы разбегались перед глазами и он постоянно отвлекался, но со временем это захватило его и отвлекло, и порой хаффлпаффец с удивлением и удовольствием ловил себя на неподдельном интересе. А он-то думал, что больше не умеет ничего такого испытывать.

Но одно дело — собраться с силами и сделать уроки, и совсем другое — выйти из дома. Последние месяцы Смит почти безвылазно и в одиночестве провел в зашторенной темной комнате с редкими вылазками на кухню, когда становилось совсем невмоготу, и он не был уверен, что у него хватит моральных сил выбраться из своего укрытия. Единственным окном в мир для него была газета. Письма Салли он не читал, а Дафна писать перестала. Дафна просто пропала, и первое время Зак до боли в глазах всматривался в некрологи и новостные статьи, а потом ему надоело и это. В конце конов, до школы всего ничего, там все и выяснится. А переживать еще и за нее у него просто не хватало ресурса, он выдохся и выгорел еще в июне.
Да, до Хогвартса оставалась какая-то неделя, и присланное в начале июля письмо укоризненно торчало из приоткрытого ящика тяжелого стола из черного дерева. Нужно бы сходить в Косой, но шестикурсник ощущал из-за этого не то что тревогу, а почти страх. Выходить наружу ему не хотелось. Он надолго выпал из жизни и не хотел видеть, во что превратился привычный и знакомый мир.

На часах почти семь. Зак захлопнул книгу и поставил последнюю точку в реферате по Заклинаниям. Прислушался - в доме тихо. Отец либо как обычно ушел, не попрощавшись, либо и вовсе дома не ночевал. Пожав плечами, Зак засобирался: выудил из шкафа чистую, поглаженную еще матерью рубашку, тщательно расчесал спутанные, заметно отросшие волосы, с силой провел ладонями по своему помятому, лицу, протер глаза. С некоторым удивлением посмотрел на собственное отражение в зеркале на дверце шкафа, отмечая похудевшее лицо, заостренные скулы, тени под глазами, болезненную бледность человека, который много недель старательно избегал дневного света. Затянул на поясе ремень, подвесил к нему кожаную монетницу — галлеонов должно было хватить на сегодняшний поход. Наглухо застегнул мантию, зачарованую на водоотталкивание и тепло — снаружи уже накапывало, а стоящий на подоконнике стеклянный шарик, предсказывающий погоду, уже наполнился грозовыми тучами. Накинул капюшон и замотал лицо клетчатым шарфом. Половина восьмого, переулок должен быть пустынным и тихим, но лучше бы его никто не узнал, хотя он и так не очень-то сейчас похож на себя.

В гостиной, казалось, ничего не изменилось с первого дня каникул, только запах маминых духов уже выветрился, и Зак неожиданно ощутил обиду и горечь. Может быть, в этот момент он впервые остро ощутил, что Эбигейл на самом деле постепенно покидает этот дом — безвозвратно, неумолимо, навсегда. Он подошел в дивану, со спинки которого все еще свисала забытая мамина шаль, медленно, почти не касаясь, провел рукой по легкой и невесомой ткани. Неожиданно смял ее в кулак и прижался к ней щекой. Ему отчаянно была нужна Дафна, ее решимость и здравомыслие, чтобы она аккуратно высвободила голубую ткань из его пальцев и настойчиво сунула в них чашку горячего чая. Чтобы мягко, но не терпя возражений, сказала «её нет» и «это просто вещи». Он бы ей поверил. Но Дафны тоже нет и он остался наедине со своей неспособностью отпускать близких людей.

Часы бьют восемь. Зак встрепенулся и разжал кулак — голубая ткань с тихим шелестом скользнула меж диванных подушек. Он швырнул в камин горсть летучего пороха и четко произнес «Дырявый котел».
Крошечный бар был совершенно пуст, даже Тома не было видно, только какой-то смутный шум доносился из подсобного помещения. Хаффлпаффец стремительно прошел через тускло освещенный зал и шагнул на мощеную дорогу Косого переулка.

Отредактировано Zacharias Smith (25.01.23 00:57)