Нет ничего ужаснее преддверия Дня Святого Валентина. Именно так думает Мэгги, стоя перед мутным зеркалом и наматывая на шею шарф. Праздник так называемых влюбленных навевает вихрь драматических воспоминаний у всех к нему причастных, он высасывает остатки моральных сил, чтобы пережить или забыть каждую значимую деталь, любое напоминание о том, что когда-либо было или могло быть. Не с Меган. С ней – никогда.

Ей кажется, что еще немного, и она задушит себя этим шарфом, словно бездарная самоубийца. Сколько трагедий вынесло человечество из-за любви, сколько слез пролито из-за любви, сколько ранящих, в конце концов, всегда равнодушных слов брошено в наэлектризованный до самовозгорания воздух… опять-таки из-за любви. Так зачем, ради чего вот уже много веков воспевается ода во имя этого губительного чувства? Его радость мимолетна и увядаема, как листья гниющие под тонким слоем снега, его сила заключается в случайных улыбках и прикосновениях, которые зачастую ровным счетом ничего не значат. Ни для кого. И уж точно не для Меган.

Ровсток не носит шапок, ей нравится ощущение запутавшихся в темных волосах белых снежинок, как они падают на щеки и таят, не выдержав температуры разгоряченной в теплом помещении кожи. Мэгги поднимается из подземелий довольно поздно, наверное, все уже выдвинулись в сторону деревни - разглядывая собственное отражение, она напрочь потеряла счет времени.

- Извини, - робко мямлит, едва не столкнувшись в дверях с Байроном, который не сразу ее замечает, отвлекшись на спешащих мимо студентов. Она улавливает слова дурацкой песенки про кентавров и даже собирается подхватить ее навязчивый мотив, прежде чем попадет в поле его зрения, но Миллер резко разворачивается и также кардинально меняется в лице. Меган машинально улыбается в ответ, вымученно и неуверенно, словно ее только что заставили выпить целую пинту костероста. – Я…эээ… губы красила, - она топчется на месте и, хватая друга за рукав, оттаскивает в сторону. Не то чтобы ее сильно волновал момент неудобства посыпавшихся из замка, опаздывающих школьников, просто не хотела получить тяжелым деревянным косяком по затылку – перспектива провести выходные в Больничном крыле угнетала ее даже больше, чем всю следующую неделю ходить по коридорам с кислой миной и давать пинка шелестящим мимо гномам, ряженым в костюмы купидончиков. Зрелище, мягко говоря, омерзительное.

- Если честно, изначально я и не собиралась идти, - признается слизеринка, скорее разглядывая заснеженные ботинки Байрона, поскольку не решается с подобным заявлением заглянуть ему прямо в глаза. – Но это было до того, как ты предложил пойти вместе. Ты меня удивляешь, - она с трудом подавляет тяжелый вздох и отряхивает припорошенные плечи Миллера. – Тебе же наверняка кто-нибудь нравится, пригласил бы ну… ее, - ком в горле мешает внятно закончить предложение, Мэг никак не может отделаться от мысли, что Миллер позвал ее из жалости, ведь с приближением зловещей даты она становится все мрачнее и несчастнее. И так каждый год. – Ты не подумай, я очень рада возможности развеяться в твоей компании, после рождественских каникул так сложно вернуться в привычную, суетливую колею.

Ровсток старается игнорировать тот факт, что ее взгляд бесконечно долго блуждает в толпе, бесцельно и безрезультатно.

- Скажи, что не у Паддифут, - когда обстановка вконец разряжена, смеется девчонка и ласково тычет Байрона пальцем, облаченным в перчатку, в укутанный зимней мантией бок. – Там же все будут целоваться!

Когда он берет ее под руку, Меган абсолютно не чувствует неловкости. Весь шарф уже перепачкан красной помадой, которую слизеринка надежно прячет от предательских языков, недоброжелателей, способных донести на нее Амбридж за «чрезмерно вызывающий внешний вид». Но ей сегодня почему-то очень важно выглядеть красивой. Настолько красивой, насколько это возможно в ее случае.

Ногти Ровсток цепко впиваются в крепкое предплечье, она поднимает голову и снова шумно вздыхает.

- Так из Визжащей хижины потому и доносится всяческая хтонь, всё твоя вина, - шмыгает носом и пусто таращится перед собой, будто приведение, случайно выпущенное из башни. – Купишь мне шоколадных котелков? – кокетливый тон ее голоса никак не вяжется с выражением полной обреченности на порозовевшем от холода лице. – И еще я собираюсь зайти в «Шапку-невидимку», хочу себе новое красивое платье, видела в недавнем каталоге такое умопомрачительно-красное… Эй, прием! Это твоя обязанность – внимательно слушать девушку, когда она рассуждает о тряпках!

Разгоряченные, пурпурные щеки обдает морозным порывом ветра, кусачего, швыряющего на кожу горсть колючих снежинок, и Мэгги замирает, скосившимся в нерешительном смущении взглядом наблюдая за тем, как Байрон стирает с ее лица смазавшуюся помаду. Это неловко, неправильно и вызывает кривую в своей неестественности улыбку – жалкую попытку продемонстрировать расположение. Ровсток снова прячется за шарфом, глядя куда-то в сторону, но внимательно вслушиваясь в каждое слово.
- Да ну тебя, зачем издеваешься?

Она не привыкла к комплиментам. По ее мнению, они предназначены для кого-нибудь, вроде Селины или Дианы, для кого-нибудь по-настоящему привлекательного, кому не нужно скрывать слишком вздернутый нос за ровным зеленым плетением, а немного торчащие уши – за наскоро расчесанными волосами. Кто появляется в Большом зале, по-королевски расправив плечи, а не крадется сутуло, как уставшая, хворая мышь.

И все же, когда Миллер говорит ей, что выглядит она сегодня неплохо, это не звучит режущей стылый воздух насмешкой, напротив, от его голоса становится почти тепло. Жаль, что все сказанное – неправда, но ведь всегда можно представить обратное, если каждую дракклову минуту не тянуться на дно перекинутой через плечо сумки за карманным зеркальцем.

Момент упущен. Меган, скромно улыбающаяся и взирающая по сторонам горящими от нетерпения глазами, гаснет, становясь тусклой, словно чистая страница детской раскраски. Даже яркие губы будто теряют цвет, а все вокруг окрашивается черно-белым монохромом, скомканной, неактуальной газетенкой.

- Ты же знаешь, я не собиралась никого травить, - она и сама почти сминается, продолжая фальшиво смеяться, светить самой непроглядной темнотой. – Помнишь, что случилось с Фенвиком? – так вянущие цветы опускают головы-бутоны, и Мэгги делает глубокий вдох, она тянется к солнцу, потому что не желает, заколебалась быть забытым в вазе, засохшим ликорисом. Их же не для этого выращивают.

- Мы с девочками обычно ходим в «Три метлы», но там ужасно шумно и многолюдно, так что таверна, построенная на отшибе деревни, звучит более чем заманчиво, - из ее рта струится пар, пальцы, облаченные в перчатки, цепляются за предплечье Байрона, потому что ее ботинки совсем не предназначены для узких, скользких улочек Хогсмида, а других у Меган нет. Гипотетическому комфорту она непрактично предпочитает моду.

- В негласном, Байрон, в негласном, - она легонько щипает его за складку кожи возле локтя и наигранно дуется. – И выбора у тебя нет, мне нужно это платье, и без него я отсюда не уйду, даже если для этого мне придется соблазнить Филча. Интересно, он вообще ведется на подобное? Как считаешь, у него когда-нибудь были женщины? – Ровсток складывается пополам от высокого хохота, стоит ей только представить старого брюзгу на свидании с какой-нибудь не менее экстравагантной павой. Ну и будем честны, Мэг и сама та еще тигрица-обольстительница.

– Вот потому что ты ходишь по магазинам с Ургхартом, тебе и скучно, - она цокает языком, морщится, как от зубной боли, при одном лишь упоминания несносного слизеринского старосты. Меган – безусловная жертва его подначек, он цепляет ее по поводу и без, стоит завидеть издалека, даже сосчитать трудно, сколько раз она плакала из-за его грубых фраз, брошенных ей вслед, сколько раз в самом деле, без шуток, помышляла его отравить. – Зачем ты с ним водишься? Он же полный придурок.

Впрочем, ей уже даже почти не обидно, что Миллер до сих пор не послал Бенджи к черту, хотя мог бы и заступиться, предатель.

- Родители не очень одобряют мои прогулки в Лютном, - благовоспитанной девочке из хорошей семьи не повадно мотаться по столь сомнительным местам, рассуждают они. И в самом деле, разряженная, как коллекционная кукла, Мэгги неуместным пятном выделяется в непроходимых закоулках, уводящих в мрачные, серокаменные тупики. – Отец ведь в Гринготтсе работает, утверждает, что лучше меня знает, какой там обитает контингент. Ой, похоже, мы зря не поторопились, - ахает слизеринка, быстрым, прицельным взглядом оценивая нескончаемую очередь в «Сладкое королевство». – Ты куда? С ума сошел? Байрон, стой, тебя же там растопчут, - но лишь царапает ногтями плотную ткань на его спине. – Баран упрямый.

Она переминается с ноги на ногу, мерзляво обнимая себя за талию и тщетно выглядывая своего спутника среди прочих темноволосых голов.

- Байрон Гидеон Миллер, ты самый ушлый мальчишка во всей Британии, - приподнимаясь на цыпочки и едва удерживая равновесие, Ровсток отвешивает ему легкий подзатыльник, сминая шапку ко лбу. – Ты что, очаровал мороженщицу? Заболит горло, за перцовым зельем ко мне не приползай, твоя вероломность навечно останется запечатлена в этой хорошенькой, умной головке, - она стучит себя по виску согнутым пальцем и ревниво задирает подбородок, чтобы через мгновение хитро улыбнуться исподтишка и отправить в рот один из шоколадных котелков, которые любезно добыл для нее Байрон. – Спасибо.

По Мэгги и не скажешь, что она готова трескать сладкое за обе щеки, пока не заработает диабет, но вот от мороженого благоразумно отказывается, забавно морщась и тем самым приобретая еще большее сходство с некрупным зверьком. Слизеринка мотает головой из стороны в сторону, отчего с запорошенных снегом кудрей на плечи оседают белые, морозные хлопья. Каждая снежинка обладает своим, уникальным узором, и Росток ловит себя на мимолетной мысли, что, наверное, к людям это тоже относится. Ну, где еще вы встречали такого непроходимого проныру и обольстительно-галантного кавалера в одном флаконе?

- В «Шапку-невидимку» должны были завезти новую коллекцию, пойдем скорее, оценишь мой безупречный вкус, - она тянет Миллера за рукав, громко фыркая на поступившее предложение примерить чудовищный головной убор с живущими собственной жизнью косами, и они оба оказываются в тихом, светлом помещении, по периметру которого ровными рядами выстроились манекены в самых разнообразных нарядах и мантиях. Над головами посетителей раздается звонкая трель дверных колокольчиков, и оставляя приятеля на пороге, Мэг мчится щебетать с хозяйкой заведения, объясняя той, зачем конкретно она сюда явилась.

Спустя несколько минут, когда высокая, приветливая женщина возвращается из подсобки с парой объемных свертков в руках и протягивает их Ровсток, та, сияя, как новенький галлеон, резвой птичкой подскакивает к своему спутнику и робко уточняет:
- Посидишь здесь и поможешь выбрать?

Она кивает на пухлый, лимонного цвета пуф и исчезает за ширмой примерочной кабинки. Какое-то время шуршит оберточной бумагой и многочисленными воланами, пока вновь не подает голос:
- Можешь зайти? У меня никак получается застигнуть молнию на спине.