магический мир без купюр
the good place
Сообщений 1 страница 20 из 31
Поделиться115.12.23 15:56
- то самое пиво
- Сообщений: 1434
- Уважение: +364
- Галлеоны: ∞
Поделиться217.12.23 21:19
- Участник
- Сообщений: 54484
- Уважение: +0
го в квиддич | |
|
|
|
|
пушек уже трое (я, руби марш, рори паркин) и мы собираемся все-таки завоевать мир, чтобы рону уизли было за кого болеть
а еще по админским связям у нас будет скоро огненный квест
впрочем если вы не хотите приходить в пушки это тоже ничего, приходите в другие квиддичные команды, будем бить друг друга
дисклеймер имена лица характеры не являются официальными или обязательными
в пушках обязательно быть только помотанным жизнью неудачником который верит в охана это семья и что однажды мы выиграем кубок (возможно вот прям скоро в квесте, если кубы соизволят)
Отредактировано Owl (05.02.24 22:13)
Поделиться327.12.23 20:05
- Участник
- Сообщений: 54484
- Уважение: +0
ХЭШТЕГ НУЖНЫЕ ТИПАЖИ | |
|
|
|
|
мы в гражданском | |
|
|
Поделиться402.02.24 16:04
- Участник
- Сообщений: 54484
- Уважение: +0
MR. SHAFIQ
40-ish; PB; ДЕНЕЖНЫЙ МЕШОК OF YOUR CHOICE; EX-FIANCÉ
OSCAR ISAAC
Говард Кнолл красавец, и это свойство его с младенчества отличает. Жизнь мистера Шафика с младых ногтей – цикл счастливых, но до оскомины скучных предсказаний. У него по праву рождения есть абсолютно в с ё, хоть ты сверяй по списку судьбоносного бинго: Деньги? Есть. В жизни мистера Шафика есть всё, кроме самого главного – азарта и страсти. Все желания исполняются ещё до того, как он успевает по-настоящему чего-то захотеть, пари никогда не проигрываются, женщины никогда не уходят сами, ну, кроме одной, да и та зачумлённая. Ан-дро-ме-да. Мать повторяла ему, что Блэки – хорошая партия, лучшая из тех, что сейчас они могут найти для него на брачном рынке. Мистер Шафик считает, что любая партия одинаково выигрышна, если чистота крови не оставляет сомнений, а что до любви – мистер Шафик любит качественные вещи, без выбраковки и изъянов. С остальным можно стерпеться, можно не замечать. До официальной помолвки и знакомства с молодой невестой меньше месяца, когда дом Блэков облаком накрывает скандал. Мать причитает об отвратительном воспитании, мистер Шафик же в очередной раз поражается собственной удачливости, но где-то в сознании занозой остаётся удивление. Ему впервые предпочли кого-то другого, и это почти что ранит, если не считать того факта, что сам он не успел проявить к несостоявшейся невесте ни капли интереса. Его жизнь после этого – гедонизм и желание найти хоть что-то, что хотя бы на секунду сделает существование не таким приторно сладким. А потом его настигает чума. У чумы карие глаза и отравляющий смех. Чума носит такое же имя, как и та, что отвергла его без толики сожаления. Ан-дро-ме-да. Если бы он узнал её раньше, он бы, возможно, не переспал с ней. Если бы он узнал её раньше, он бы высмеял её выбор грязнокровки, из-за ссоры с которым она оказалась там, где он её нашёл. Узнавание пришло с утренними лучами солнца, пустой кроватью, короткой запиской, рубцом на эго и злостью. Он думал, что пережил и этот удар, удивляясь тому, какой кислой вдруг на вкус показалась жизнь, пока через несколько лет вновь не столкнулся со взглядом карих глаз и отравляющим кровь смехом. У его проклятья на руках была дочь лет шести и её волосы меняли свой цвет каждые три секунды. А мистер Шафик смотрел и вспоминал портреты из фамильной галереи. На каждом втором был маг-метаморф. Мистер Шафик сделал глубокий вдох и понял, что мир стал немного интереснее. В воздухе завис запах специй и пряностей. И последние три с половиной года он следует на острый запах, подбираясь всё ближе к его источнику. В конце концов, кто может сказать ему “нет”? ДОПОЛНИТЕЛЬНО: |
ПРИМЕР ПОСТА
1972
В уголках кровь, в уголках смех
Сдерживаем ребрами чудовищ всехАппарация для Андромеды – это всегда чувство удара куда-то в солнечное сплетение, от которого к горлу тугим комом подступает тошнота. Это звон в ушах, который через пару мгновений сменяется шумом нового места. Это мурашки по коже от разницы температур в месте, где Меды больше нет и где она уже есть.
Она закрывает глаза, в надежде унять тошноту и слабость. Пальцы крепко сжимают ручку чемодана, который, Мерлин его раздери, кажется таким тяжёлым, таким невыносимо тяжёлым, словно Меда в нём унесла всю свою жизнь из дома.
В общем-то так и есть.
От этих мыслей тошнота только усиливается, Меда дышит глубоко и часто, заставляя себя всю подобраться, расправить плечи, пересилить собственное тело волей – для слабости сейчас не то время, не то место.
Меда наконец-то открывает глаза, позволяя взгляду скользнуть по улице ночного Лондона, подмечая свет в окнах домов, несколько заведений (лишь одно из них всё ещё работает в такой час), спешащих по своим делам прохожих. Кто-то обходит её, застывшую на тротуаре с чемоданом, с недовольным ворчанием – Меда лишь провожает незнакомца взглядом.
Адрес Теда известен ей наизусть – это тот же адрес, который она старательно выводила на конвертах писем, куда отправляла дурацкие открытки и подарочные свёртки.
Она знает адрес, смотрит на номер дома, но колени дрожат, да она вся трясётся как осиновый лист – сделать шаг ей почему-то невыносимо страшно.
Но вернуться в родительский дом ей ещё страшнее. Поэтому она на негнущихся ногах идёт вперёд, поднимается по обшарпанной лестнице вверх, мимо стен с облупившейся краской, дурацкими росписями и надписями-шрамами, пересчитывая номера квартир.
Квартира Теда последняя в доме, подпирает обветшалую крышу и Меде кажется, что если она постучит – дверь упадёт прямо на неё. И всё же она рискует – стук маленького кулака больше похож на то, как в двери скребётся кот. Она прислушивается настороженно, с губ слетает напряжённый нервный смешок, больше похожий на хрип.
С чего она вообще взяла, что Тед дома?
Она стучится ещё раз – чуть сильнее и громче, устало уткнувшись в рассохшуюся древесину лбом. И вздрагивает, когда чужие шаги за дверью по ощущениям рикошетят ей прямо в голову.
Меда узнаёт Теда ещё даже не увидев – по сонному вздоху, неразборчивому бормотанию. Пальцы наконец-то разжимаются, отпуская ручку чемодана, позволяя ему с глухим стуком упасть на пол.
Ей кажется, ноги всё ещё дрожат, когда она делает шаг за порог – ныряя под крепкие руки, обнимая Теда и утыкаясь лицом в его грудь. Она всё думала, что скажет ему, когда придёт, как поздоровается, а в итоге только дышит тяжело и часто, словно вот-вот заплачет, но слёзы никак не идут. Вместо них приходит какой-то дикий кислородный голод – она не может надышаться Тедом, ей кажется что если он вот сейчас отстранится, оттолкнёт её – она сдохнет на этом самом пороге.
А теперь, когда Тед рядом, умирать ей совсем не хочется.
_______________________________________________________________________________
1973
Ты темная вода под тобою мили
Будто бы в тебе все солнца утопилиЕсли бы кто-то сказал ей, что между её домом с Тедом и родительским домом будет что-то общее, она бы ни за что не поверила. И тем не менее вот она, общая деталь, осознание которой по ощущениям переворачивает все её внутренности, скручивая их в тугой болезненный узел.
Она стоит на пороге и ей страшно открыть дверь, потому что она не знает, что хуже – если за этой дверью её никто не ждёт или же наоборот – если ждут.
Меда делает глубокий вдох, пальцы сжимают прохладный металл и на выдохе поворачивают дверную ручку.
Прихожая встречает её неопределённостью и тишиной, давящей и тоскливой. Меда захлопывает за собой дверь и стоит несколько мгновений, прислонившись к ней спиной, привыкая к полумраку. Дом ощущается раненым зверем, как и она сама. И Андромеда не понимает, как сделать так, чтобы произошло исцеление.
А главное, нужно ли что-то делать?
С тяжёлым вздохом она отстраняется от стены и делает несколько шагов в сторону кладовой. Под её ногой что-то громко хрустит и Меда замирает, устремляя взгляд вниз.
Что-то оказывается осколками её кофейной чашки – той, что Тед ей купил где-то в одной из лавочек Хогсмида. Меда отступает и сглатывает комок в горле, одними губами произнося “Репаро” и поднимает кружку с пола, сжимает её в руке, ощущая тяжесть и прохладу керамики.
Ей требуется пара минут, чтобы всё же дойти до кладовки – коробки их с Тедом вещами так и стоят внутри, неразобранные после переезда и безымянные. Всё, на что им тогда хватило сил – подписать “Хрупкое” на части из них.
Стоило сделать такую же надпись на браке, видимо. Потому что его-то они, судя по всему, разнесли в щепки при переезде, и заклинанием починки тут не помочь.
Меда вздыхает и взмахом палочки переносит коробки в гостиной, а следом за ними и запрятанный в глубине кладовой уменьшенный чемодан. Она кладёт его рядом с собой на пол в полупустой гостиной, которая выглядит больше как поле боя, и увеличивает, раскрывая. Места в комнате остаётся не так уж много для манёвра, но Меду это не останавливает. Она тянет к себе ближнюю коробку, открывая и изучая её содержимое. Словно в насмешку на самом верху оказывается сложенное свадебное платье и у Меды белеют костяшки – так сильно она сжимает картонные стенки. Страшно хочется разрыдаться, но Меда одёргивает себя – она сама всё разрушила, сама сделала непоправимое, так какое она имеет право разводить сопли и жалеть себя? Точно не сейчас, точно не здесь.
Она закрывает коробку и отставляет в сторону. Возможно, следующая находка не заставит ей ощущать себя самым большим чудовищем на Земле.
Потому что она и без этого в курсе, кто она.
Очередная Блэк, которая своими руками разрушила самое светлое, что было в её жизни.
Разве могло быть иначе?
Поделиться505.02.24 22:14
- Участник
- Сообщений: 54484
- Уважение: +0
LA FAMILIA LESTRANGE
ногти обточены под мясо. дерма зудит, набухает, пульсирует - кровит. вся простынь вымазана ярко алым, но все улики самоповреждений скрыты под накрытым покрывалом. руки - в карманы да поглубже, пальцы собраны в кулак, верхние резцы спиливают дёсны. натянутое струной тело каменеет, когда бездействие становится основной религией - так завещал старший брат, обнимая щеки ладонями. сиди тихо. я все решу, все исправлю. услышишь звук - представь, что это крик перелетных птиц. бывший колдомедик и владелец лавки древностей; в жилах вместо крови стынет чистый спирт; любитель любого рода самоуничтожений, главное из которых - упиться до невменоза; и по мне стреляли, и я упал в лужу нахуй блять так и лежал (с); после падения лорда силком вытащил брата из тотальной апатии, укрыв и его, и себя в собственной квартире на окраине лондона; с концами открестился от отца и матери; активизировал синдром спасателя; в прошлом трахал все, что движется, сейчас трахает только мозг. |
руки по локоть в крови. в крови невинных или постфактум виновных без вины. здесь нет святых, жертвенных и праведных - каждый по праву заслужил его первобытной жестокости. садизм может быть оправдан. садизм должен быть оправдан. язык иного рода незнаком - стадо по своей природе внимает только язык боли. семья - в числе этого самого стада. глава отдела магического образования; и жнец и чтец и на хуе игрец, в простонародье - бывший владелец элитного ресторана со своими скелетами в шкафах или иной деятельностью с высоты птичьего полета; эстет и педант; коллекционер живописи; после падения лорда был объявлен вместе со всей семьей в розыск, но откупился, продав ресторан, большую часть собственной коллекции и гордость вкупе с принципами. | |
молчание душит. если спросишь - никогда не скажет, не ответит, не прошепчет. всегда эта дежурная улыбка, сотканная из муляжа счастья, выдрессированной покорности и заученного закона "у меня все хорошо". ей хорошо умываться слезами, носить на шее изумруды, быть самым изысканным украшением целого дома. она - живое произведение искусства. она - венец ЕГО персональной коллекции, лучший экспонат, статуя из жемчужного мрамора и магнум опус художника эпохи ренессанса. улыбайся шире. вот так. даже если рот зашит, улыбайся словно этот жест - последний. завсегдатай благотворительных фондов, главный спонсор общества бедствующих волшебниц; после падения лорда осталась подле мужа, вынашивала план по его дискредитации и вот-вот уже была на пороге министерства, чтоб сдать его со всеми явками и паролями - опоздала, будучи пойманной танатосом за руку, - сбежала. |
в детстве мир кажется ярче. закрывая глаза, сознание рассеивает отголоски смеха, щеки рдеют от кусающего солнца, а трава под ногами чудится бархатной. со временем все это куда-то исчезает. на замену смеха приходит коцаный кашель, солнце тускнеет, трава высыхает. кто-то скажет, что это время поменялось. нет. это люди закашляли, потускнели и высохли. жизнь уродует людей. и элен невыносимо само ощущение этого уродства. прибыла в англию незадолго до падения лорда с целью познать вкус нового мира, как итог познала только вкус говна и разочарования; пыталась организовать лестрейнджам совместный побег - потерпела фиаско; владеет тремя языками: родным французским, приобретённым английским, врожденным пиздабольским; во мне сто лиц и тысяча ролей (с); вариативно - хлопает глазами и взлетает при виде рабастана, тот отвечает ей женщина, я не танцую мр3 думается, это он так флиртует ( нет ). | |
тут типа должны быть какие-то пожелания, но я просто желаю собрать всю коллекцию аддикций ( семью ). при личной встрече за гаражами расскажу кто кого пиздит ( батя - спойлер - пиздит всех ), кто поехал крышей ( эт я ), кто купается в морях стокгольмского синдрома ( это мамка ), кто лучший из худших ( это баст ), а кто сидит с попкорном и наблюдает в первых рядах ( это лена полено ).
сама история в общих чертах неизменна, а вот характеры, жизнь до/после и отношения внутри этого цирка уродов - вполне. вероятно я в прошлой жизни был турком, иначе откуда у меня такой талант к торгам. короче приходите в мой дом мои двери открыты мр3 но сначала быстрый тест на совместимость: бутеры со шпротами на белом хлебе или черном??
Отредактировано Owl (05.04.24 22:30)
Поделиться608.02.24 21:42
- Участник
- Сообщений: 54484
- Уважение: +0
DOROTHY ‘DORA’ RIDGEBIT
30-35; HB/PB; ДРАКОНОЛОГ, ФОТОГРАФ; EX(?)-GIRLFRIEND
Emma D'Arcy
У ног Доры лежит целый мир, и она загребает его большими горстями, потому что никто не сказал ей, что нельзя. Её отец, Харви Риджбит, наоборот, всю свою жизнь учил дочь, что можно, что нет невозможного – есть неизведанное и оно ожидает, пока самые смелые найдут его. Вот почему у Доры нет никакого стоп-крана в голове, есть только цели и воля их достигать одну за другой. Робину, наверное, должно льстить, что он стал одной из её целей. Возможно, Робину и льстило все те недолгие месяцы, что они были вместе. Жаль только, что он не мог ей дать того, что ей было нужно – он тоже мечтатель, но ставить собственные мечты на самое первое место, заслоняя чужие, так и не научился. Хотя Дора искренне пыталась привить любовнику и здоровый эгоизм, и мысль о том, что нельзя бесконечно ввязываться в проблемы семьи, забивая на себя. Робин всё ещё считает, что Дора – невероятная. Просто он из другого теста, просто у него помимо мечты стать драконологом – пачка обязательств и несколько сиблингов, которым он нужен. А ещё Робин не такой бесстрашный, как Дора – а потому побег из Англии в Венгрию не стал для него спасением – только лишь лимбом. Он ведь не знал, что уносит с собой все страхи и мысли о кошмаре с человеческим силуэтом. Она не знала, как помочь ему от этих кошмаров проснуться – её чудовища всегда были иного толка. Возможно, это была главная причина, по которой они расстались. Возможно, это та причина, по которой Дора вернулась за Робином следом. ДОПОЛНИТЕЛЬНО: |
ПРИМЕР ПОСТА
Никогда не тревожь того, кто лежит на дне.
Я песок, и большое море лежит на мне,
Мерно дышит во сне, таинственном и глубоком.
Как толстуха на выцветшей простыне,
С хлебной крошкой под самым бокомНе стоило возвращаться. Это же так просто, так очевидно было всем, кроме него. Даже Доре, которая убеждала его остаться, хотя у них всё и закончилось, едва начавшись.
– Ты там опять будешь так скакать перед ними всеми, грузить себя чужими проблемами, как вьючное животное мешками с дерьмо, Роб, – у Доры от бессильной злости глаза кажутся бездонно чёрными, но Робин всё равно не перестаёт складывать немногочисленные пожитки в рюкзак.
– Это не твоя проблема. Здесь у меня больше дел нет, – он придирчиво всматривается в майку, пытаясь понять, удалось ли её очистить от копоти и капель драконьей крови, – и чем бы я себя не грузил там это моё дело.
– Да ты же больше никогда не вырвешься оттуда. Они навешают на тебя все грехи, вину за любое дерьмо, что с ними происходит, а ты и рад. Ты такая тряпка, Роб, а я-то думала ты мужик.
Он знает, что ей лишь бы говорить, что в запасе у неё колючих слов – не счесть, но тем не менее он всё равно дёргается, губы поджимает, смотрит на неё исподлобья. Дора осекается и качает головой.
– Неужели они лучше, чем я?
Робин пожимает плечами и закидывает на плечо рюкзак, подходит к женщине ближе, целуя тёмную макушку на прощание.
– Они – моя семья. Я думаю я задолжал им разговор.Путь из Венгрии до Британии – это изматывающая вереница поездов, аппараций, автобусов и каминов. Робин от усталости что тот побитый жизнью чёрный спаниель – и от этого решимости переступить порог “Вишнёвого цвета” он не находит в себе сразу. Вместо этого ноги сами несут его туда, откуда он начал свой побег.
“Сомбреро от Кабрера” выглядит чуть иначе, чем он запомнил его перед уходом, и Робин хмурится, подмечая отличия. В желудок острым винтом вкручивается тревога, от которой во рту становится кисло. Робин осматривает закрытый магазин сначала сквозь витрину – на ней другая коллекция, Матео умница, вдохновения не потерял, и от этого дышать становится чуть легче.
Робин заходит в магазин как можно тише, хотя и знает, что внутри никого. Он проходит между полками, обводит глазами небольшой торговый зал и прикрывает глаза, полной грудью вдыхая родные запахи.
Удивительно, что когда он, словно одержимый, удирал отсюда налегке в таком далёком сентябре, он не подумал об одной простой вещи.
Куда бы мы не переезжали, мы забираем с собой себя. И Робин забрал больше, чем мог унести. Он забрал тоску по прикосновению к фетру, грусть по тому, как ворчат на поглаживания по голове младшие (“Мы уже не дети, Робби, фраза “личное пространство” тебе о чём-нибудь говорит?”). Он унёс в рюкзаке пару сменных вещей и удушающую вину за то, что не попрощался как следует.
На то было две причины. Одна заставила решительно переступить погод, вторая – продолжать идти и не возвращаться долгие месяцы.
Мечта стать драконологом, липкий ужас от перспективы ещё одной встречи с Лестрейнджем. По местам расставьте сами, не маленькие уже.
Робин садится на пол, опираясь спиной по прилавок, и достаёт из рюкзака запечатанную бутылку портвейна – прикупил на вокзале, чтобы отметить своё триумфальное возвращение (ну или запить им печаль, если окажется, что его и не ждут вовсе).
Он успевает сделать первый глоток из горла, когда открывается дверь. Морщится и приказывает себе дышать, но всё равно закашливается, закрывая рот локтем. Потому что портвейн крепче, чем он думал, или потому что в дверях стоит тот, которого он надеялся не увидеть больше никогда?
Подчеркните правильный ответ, большие уже.
Робин наконец-то перестаёт давиться кашлем и поднимает на Рудольфуса блестящие от слёз глаза. Рот открывается, рот закрывается – приветствия так и не находится подходящего, поэтому Робин молча делает ещё один глоток, не разрывая зрительный контакт.
Его храбрость где-то на дне бутылки – надо достать, не тонуть же бедной.
– Извините, мы знакомы? Плохо различаю людей, когда на них нет головного убора. Приложите к голове что-нибудь из образцов. Вон там, кстати, колпак вашего размера.
“То есть в Венгрии нам не дохлось, обязательно надо было сюда вернуться? Ты гений, Робин”.
Кто-то мечется, ходит, как огонек в печи,
Кто-то ищет меня, едва различим в ночи
По бейсболке, глазным белкам, фонарю и кедам.
Я лежу в тишине, кричи или не кричи.
Мои веки ни холодны и ни горячи.
И язык отчаянья мне неведом.
Отредактировано Owl (06.09.24 23:47)
Поделиться714.02.24 23:14
- Участник
- Сообщений: 54484
- Уважение: +0
IAIN GLEN as MR. GOLD
werewolf capture unit; sugar daddy
у мистера золотого великолепный счёт в гринготтс. одним гоблинам известно, какими путями он его сколотил, но долли не дороги волнуют, а количество монет. у мистера золотого лишь один недостаток — живая жена, мёртвые дети. вервольфы не прощают никого. долли в кабинет к нему — как домой, с бутылочкой бренди, коробкой печенья. разливает сочувствие в фарфор, снова уходит ни с чем. а потом приходит в гости. вечером. в полнолуние. у мистера золотого самый главный секрет — не у гоблина за пазухой; в подвале. живая жена гремит цепями, волком воет, не может себя простить. долли растекается медовой угрозой, галлеоны — закрывают глаза. полная луна за разом раз звенит в карманах, но долли мало. мало. мало. — тут не хватает колечка, мой золотой. или я веду тебя к мистеру белому на допрос, или ты меня к мистеру розовому на обливиэйт. ну или плати браком за свою любовь клыкастую. |
Поделиться809.03.24 21:38
- Участник
- Сообщений: 54484
- Уважение: +0
MILES SPENSER
30; HB/PB; звезда и дива; I hate everything about you
Ncuti Gatwa (на твой выбор)
Без Майлза не обходится ни один прием, ни одна буржуйская великосветская вечеринка. Всеобщий любимец, ослепляющий чистокровных дам безупречными манерами, загадочными полуулыбками, поражающий джентльменов блестящей эрудицией и многообещающими взглядами, ошеломляющий репортеров безумными нарядами и откровенными историями. Кто вы такой, мистер Спенсер? Чего вы добиваетесь? Без Майлза не проходит ни одной масштабной вечеринки в Сохо. Здесь его знают все, здесь истории о нем передаются из уст в уста: вы знаете, что он сбежал из Скотланд-Ярда? А еще Боуи лично звал его с собой в Берлин, но он отказался. Вы слышали, на самом деле он незаконнорожденный сын Тэтчер?. Здесь он легенда. Здесь он почти король. Где ты настоящий, Майлз? Что ты здесь делаешь? Без Майлза не было бы Агаты. Он врывается в ее жизнь вихрем, говорит: брось, разрушь, создай себя заново, начни все с чистого листа, танцуй, пей, веселись, делай все, что хочешь, ты можешь себе это позволить. И Агата исполняет каждый пункт инструкции: отбрасывает прочь, навязанные идеалы, шлет негодующее семейство куда подальше, заново начинает жизнь, пропадая на вечеринках, теряя и вновь находя себя. Агата смотрит на Майлза и видит идола, которому готова поклоняться; мессию, за которым готова следовать хоть в пустыню, хоть в бездну; бога, в которого будет верить, которому будет отдавать все, что у нее есть без остатка. Не замечает пустоты, скрытой за яркими нарядами и остроумными шутками. Не замечает, как дорога, которой он идет, ведя ее за собой, сворачивает не туда. Не видит ничего, кроме иллюзии, что сотворила сама. Он растаптывает ее жизнь под Let’s Dance, уверяет: ты можешь лучше, ты хочешь больше. Он уходит, оставив пепелище и бросив напоследок: что тебе нужно, Агата? отвали от меня. WHERE DID YOU GO, MILES SPENSER? Дополнительно
|
ПРИМЕР ПОСТА
Агата за смехом прячет страх, сильнее сжимает руки, не задумываясь о том, что Руби может дышать тяжело, носом утыкается в спину, старается не двигаться, не смотреть. Падение – не иллюзия, не видение, навеянное аэрофобией (так, кажется, магглы говорят? так именуют это чувство, от которого тело становится деревянным, из-за которого по позвоночнику ледяные, липкие капли скатываются, которое глаза застилает пыльно-серой пеленой. у них ведь для всего есть название), а состояние установленное в настройках по умолчанию, переданное по наследству не то матерью, не то отцом: вечно отрицаемое, всегда лживое, никогда не относящееся к настоящей Агате.
той, что засыпает на полу гостиной, не дойдя до комнаты;
той, что спотыкается во время танца на барной стойке и падает на бармена (хеллоу, мистер!);
той, что блюет в ближайшей подворотне, размазывает тушь по щекам, тянет вверх уголки губ: «все в порядке, все хорошо»;
той, что на семейном ужине (любимые родственники старательно отводят глаза, делают вид, что ее не существует, вопрошают вполголоса «почему она здесь, почему от нее до сих пор не избавились»), вытряхивает на изгиб ладони белое, шумно вдыхает и непозволительно громко смеется;бабушка хватается за сердце, дед – за бокал; мать закатывает глаза, не прекращая размеренно пилить кусок давно остывшего жилистого стейка, отец все равно уже никогда ничего не увидит.
потому, что настоящая Агата не падает.
она летит вниз как чертов метеорит.Пальцы впиваются в протянутую ладонь: облегченно вздыхает, чувствуя под ногами пускай не почву, но хотя бы не ненавистный воздух, вакуум, до оскомины знакомое ни-че-го.
– Когда я в очередной раз соглашусь на подобное приключение, напомни мне о том, что вообще-то я ненавижу метлы. Ты, кстати, знала, что не-волшебники тоже умеют летать? Только у них более комфортные условия, знаешь.
Взбирается, цепляясь за черепицу, на козырек крыши, запрокидывает назад голову, рукой придерживая широкополую шляпу, искрящуюся неоновыми звездами: Матео так долго не хотел ее делать, утверждал, что это глупость, безвкусица, звезды – это слишком просто, но все-таки сдался; ладно, ладно, только не говори никому. Агата клялась Мерлином и Морганой, но на первой же вечеринке всем разболтала. Даже тем, кто не спрашивал.
Агата вглядывается в небо – луна похожа не то на сыр, не то на лицо ожиревшего старого гоблина, – улыбается. Пока Руби с ящиком возится, тревогу в большом глотке джина топит, жуткие мысли о том, что будет, если Робин Марш все-таки не найдется никогда, глупостями замещает, твердит себе верь в лучшее и все хорошо будет.
Какая-то неволшебница на фестивале в Гластонбери – тонкие браслеты звенят в такт музыке, – объясняет: позитивное мышление – вот, что такое настоящая магия. У Агаты от ее речей болит голова. Агата тянет Рори за рукав: пойдем, наркоманка какая-то, там коктейли, кажется, раздают, о, а вон там футболку можно купить, смотри!
–А я-то как давно, – смеется себе под нос, находя в кармане джинс мятую пачку сигарет и зажигалку. Агата на крыше салона была один раз, на крыше особняка Булстроудов – тысячу. Майлз тянул за руку, смеялся над глупыми страхами, говорил: «со мной не упадешь, не бойся, я тебя поймаю». Потом упал сам, оставив наедине с самой собой. Так же, как Робин оставил Руби. [Нет, не так же. Ничего общего нет. Разные. Слишком разные. Выдыхает дым, щурит глаза – от луны веет могильным холодом, нежеланными воспоминаниями. – Он вернется, Руби. Он никуда не денется.
Не пустые слова, не праздное утешение – приговор и пророчество.
Действительно, куда Робин Марш может исчезнуть, когда на его плечах такая ответственность. Сколь угодно беги – не убежишь. Сколь угодно отрицай – не отринешь. Сколь угодно верь в свободу – твоей не станет.
Агата слишком хорошо знает, что такое разбитые надежды, что такое несбывшиеся мечты, потому остальным приписывает схожий путь: иди по протоптанной дороге, не заблудишься, вернешься туда, откуда начинал. Агата плутает в чаще, похмельными иллюзиями себя тешит, но раз за разом лбом бьется о каменную стену.– У него другого варианта нет, – пожимает плечами, поднимается, едва балансируя на скользкой, омытой дождем черепице. – Ты верь. Я знаю.
так же, как всегда, когда перед матчем сомневаешься в своих силах и думаешь, будто промахнешься, будто не получится, так же, как на испытательных думала, никому не говоря, не показывая, будто провалишься, так же, как всегда.
Огонь зажигалки обжигает пальцы. Агата морщится.
– Сейчас, погоди… – выкидывает недокуренную сигарету, из кармана выуживает волшебную палочку, перехватывает поудобнее. – Вингардиум левиоса! – поджимает губы: лицо сосредоточенное, серьезное, будто не ракету выше, еще выше, и еще выше, поднять пытается, а оркестром на открытии Чемпионата мира по квиддичу дирижирует.
В Лютном становится светло, ярко, громко.
Агата подпрыгивает, хлопает в ладоши, на Руби смотрит радостно:– Взрываем все?
Если твой брат не примчится сюда со всех ног, увидев это, то я его не понимаю.
Поделиться913.03.24 22:37
- Участник
- Сообщений: 54484
- Уважение: +0
«MR. PINK»
33; HB; PSYCHOBLIVIATOR; WHAT WAS YOUR NAME AGAIN?
FREDDY CARTER
[chase holfelder - animal] у мистера розового красивые глаза. магия пёрышком пролетает по затылку, мистер розовый смеётся невпопад. у долли сердце не каменное — краснеет, передавая напуганного маггла в руки обливиатора. у мистера розового за душой — ни рода, ни золота, ни кабинета, ни совести, нет её. хватает стажерку сектора за руку, подводит глаза в глаза. «смотри внимательно», как под взмахом палочки пустеет взгляд простака. будто выжгли мозаики кусок, и всё — карту мира исконного не вспомнить, не собрать. у мистера розового на дне зрачков — костер инквизиции. долорес не знает в какие зеркала внимательно смотреть. а потом уже выбора нет. долорес во сне улыбается, с рассветом перекраивает расписание своё. лишь бы увидеть ещё. ещё. ещё. коллекция пустых глаз калейдоскопом вдоль ниточки памяти медленно кружится, не попадая в сердца такт. мистер розовый не замечает как будто, не мешает подглядывать, приглашает в первый ряд, впускает в свою манию, но не жизнь. сопротивляется яростно. «ты — это память твоя», под прицелом палочки такая хрупкая, по рецепторам рассыпается смехом опять. долорес так страшно страшно страшно // нравится всё это. — у тебя глаза психопата, мой милый. у мистера розового нет имени на страницах мемуаров. безликие в своей анонимности чернила — не подчиняются магии забвения; не тлеют; оставляют лазейку. приоткрытую дверь. туманная каллиграфия привязанности выходит за поля нормы, влезает под ребра, заполняет лёгкие угольной жадностью, выступает на глазах алой паутиной рецидива. «смотри внимательно», как пуст и беспечен взгляд её отца. будто вскрыли жизнь нараспашку, засветив кинопленку разбитого детства, и всё — рваные раны презрения не зашить, не загладить явкой с повинной. чары опутывают рассудок ацетатным волокном искусственной власти. у мистера розового на линиях ладони - преступная связь приглашения. долорес не замечает опасности в омуте соучастия. а потом розовые очки слетают с глаз монетами: вдребезги. «репаро» накладывает швы на трещины морали, «ревелио» обнажает синтетическую ущербность мнимой монархии разума. долорес наяву улыбается, на закате — смахивает пудровый бред с пергамента памяти. история исправляет сама себя без скальпеля магической амнезии — прицельная диктатура наточенного пера, безжалостная репрессия законопослушной психики. долорес выбирает забыть. перевернуть страницу. «ты - это имя твоё», с красной строки расцветает догмат триединства: деньги — власть — слава. барти — крауч — старший. долорес видит цель; долли больше не страшно // пока прошлое не вламывается в запертую дверь. — здравствуй, д о л о р е с. |
► в этой истории зеро любви и минус бесконечность хэппи эндов, but oh well; это история о том как встретились lawful & chaotic evil и погнали плясать друг другу психику на углях морально-этических дилемм твари мы дрожащие или справа налево имеем свои и чужие извилины; это история болезни.
► эти две стороны одной монеты зависли в воздухе, потому что у меня примерно пять[десят] вариантов причинно-по[д]следственных связей, и я отказываюсь без приглашения раскатываться тут простыней what-ifs-ов. известно одно: в долиной мечте [как и в хорошем месте] есть два стула — верховный трон министерства для неё и однушка в азкабане для него. с ∞ марта, дорогие дамы, несите детей и беременных к экранам, с вами был-есть-будет праздничный трукрайм.
► якждая секундочка безымянности приближает сего мистера к могиле, а меня — к исцелению; you've been warned.
► для местных: никаких масок, сей не_дед реагирует только на фас и профиль.
ПРИМЕР СТИХИЙНОЙ ПРОСТЫНИ
Лязг дверной ручки взводит курок; падает на плечи крестом. Приговор ясен без слов. Древний сюжет раскрывается с первым аккордом; тетрадрахмы шагов глухо ударяются вниз по коридору. Долорес считает до десяти. Верхние ноты отказа вгрызаются в сердце очевидной истиной затишья перед штормом. Два удара до двадцати. Диффузия голоса тащит её шлейфом за цепь чеканной вежливости по острым намёкам ступеней. Долорес спотыкается на тридцати. На вершине невыносимо тихо. Военное время (не)давно прошло, но вместо лавра — только тёрн. На острие минутной стрелки замирает дыханием
час расплаты за чужие грехи.
[indent]Последний спутник спокойствия терпит крушение в Тихом океане. Мешочек чая падает обратно на дно, пролетает блестящей лентой по орбите Юпитера. Нулевая ценность фамилии застывает на коже бумажным порезом. Долорес машинально прижимает палец к губам, продлевая обет молчания. Никто не обязан свидетельствовать против себя самого, но — черт / черт / черт / черт — все доводы композиции укладываются в семь ущербных нот. А-м-б-р-и-д-ж. Пыльная кровь на языке, блестящие чашки напоказ. Мелкая монета в фонтане магического братства. Где-то на скучной мозаике дна. Ещё ниже «низших существ».
[indent]Запястье щекочет рецепторы пудровым теплом, выстраивает щит из белого перца и розы на коже. Хрупкий барьер фиктивного благополучия. Чашка сама прыгает в руку — неровная ручка, облетающий контур; ручная работа, штамп Святого Освальда на дне. Две ложки перемолотой жизни. Вместо чая — кофейные разводы на костях.
[indent]Ностальгия никогда не была хорошим чувством.
[indent]Разогретый магией аромат першит в горле (не)забытым ощущением беспомощности, проводит параллели, перекрещивает руки на груди. Лучшая защита — это наблюдение. Долорес отворачивается от бумаг и темнеющего омута чашки. Ловит знакомые беззвучные сигналы грядущей расправы.
[indent]Орфорд Амбридж никогда не был хорошим отцом.
[indent]Ладонь под прикрытием острых суставов ловит кожу над ребрами в нервный капкан. Уязвленная гордость обжигает щеки эхом самой первой пощечины. Ноги врастают в паркет, отказываясь отступать. Долорес закрывает собой бестолковые отчеты, будто снова заслоняет бракованного сына от отца // а кто заслонит её? Долорес прожигает взглядом опустевшие столы интернов, словно опять ищет поддержки той магглы // абонент все зоны доступа эмпатии; был, есть и будет (пожалуйста, мерлин) гнить.
[indent]Пережатые сосуды переводят эфемерные чувства в физическую плоскость, центр окружности смещая под сердце. Стрелка радиуса пролетает по лицу, тянет уголки губ вниз. Навигатор вне зоны комфорта балансирует между нитью улыбки и тетивой инстинкта. Кофейная пена кружится, пытаясь в предсказание собраться. Долорес только одно будущее научилась просчитывать наверняка. Погрешность меньше сотой процента.
[indent]Против силы нет слов.
[indent]Только клетка. Чашка с кривыми мазками белых лепестков согревает ладонь маленькой победой. Он так старался загладить вину выжитых — выпитых — выбитых лет. Она смогла запереть его в загоне, в бараньей шкуре полуволка, навсегда; под розовыми очками декораций скотобойни не разглядеть. Он сидит и лепит себе светлую старость из белой глины, машет не метлой по мрамору скул — тряпкой по престарелым окнам; ненавистными когда-то кистями по обожжённым горшкам; заливает воспоминания перламутром, пишет нелепые письма свои: из Аппер-Фледжли в мусорный бак; до востребования.
[indent]Всё решает власть.
[indent]Под легким дуновением бурая пена собирается ошейником бодрости на стенках чашки. Заковывает горечь в тиски. Купирует признаки жизни былой. Накрывает губы фарфоровой маской намордника. Минутная стрелка выходит из комы.
Что было раньше — злая собака или цепь?
Крауч возвышается над ней кипящим отцом несчастной нации. Тем, кто старше — всегда виднее как жить, куда смотреть, о чем помнить, кого казнить. Его не запереть в доме Освальда, не подрезать сухожилия наточенной монетой, не сбежать через зелень камина. Не так страшна война, как ожоги, которые она оставляет на психике. Долорес только один урок усвоила из детства до точки с запятой. Перед тираном падать нельзя; даже на колени.
Глоток — просыпается Долли.
— Мистер Крауч, — разменивает тишину на приторную растерянность, — моя работа — объяснять населению, — то, что детям забыли набить на подкорке родители, — элементарные законы нашего с вами мира, — сшивать красными нитями вспоротый порядок вещей, — каждый день, — оберегать магическую кровь от выброса токсичных костров инквизиции; маггловскую — от инъекции правды.
Что-то расклеивается, распадается, налипает на линейку тяжелым металлом. Наточенный грифель ломается, сбиваясь с пути.
Она всё смогла себе объяснить. Кроме настоящего момента. Кроме того, что видит не на карте — на её фоне, прямо перед собой. Чашка меняется местами с отчетами, Долли в глянцевой задумчивости перебирает пергаментов край.
Что это такое? Срежиссированная проверка [Феликс кубарем скатывается вниз по лестнице, ревет над разбитой коленкой — но ни Ему, ни магии нет дела до слёз], выстрел подавленной ярости в последнего выжившего [Долорес трясущимися руками выбирает из волос разбитое стекло фоторамки — но ни ранам, ни семье Репаро не поможет], одичалая скука одинокого старика [пепел невскрытых конвертов о прощении не может просить]; что — это — такое?
— Что я не могу объяснить, так это, — перебор усилий для простой проверки на вшивость, достаточно зайти в зал сектора днём: тот еще блошиный цирк, — тот необычный факт, — для гнева нет как будто бы причин, только следствие сжатых кулаков, — что ключевой член команды ставит нам палки в колеса, — час мирной скуки всем в ДОМП только снится, отпечатываясь на подушках мечтательной дугой, — каждый день.
Чистосердечное здесь будет только негодование: отравляет улыбку, отправляет пластиковые кудри в полет. Долли качает головой, выходит из-под огня допроса, доставая палочку из рукава, атакует: карта вспыхивает десятком огней.
— Чудесный инструмент, мистер Крауч, — о покойниках либо хорошо, либо — Был чудесным. До конца октября. Я приношу мистеру Селвину post-mortem по каждому сбою на карте каждый день. Я не эксперт в отслеживающих чарах, но только за сегодня: две ложных вспышки. Случайная дошкольная магия. Мы потратили на деток целый час.
Виновная пара огней вспыхивает траурным белым; снежным комом катится вниз, разлетается помехами над полумагическими поселениями.
— Координаты утратили точность, сэр. И мы, — сводит скулы, — опоздали, — палочка соединяет три красных пятна в равносторонний треугольник, — ждали порталы, прочесывали местность, заполняли бумаги, — рука протягивает три длинных пергамента с вмятинами прошедшего дождя, — ничего необъяснимого, впрочем.
Необычно тут только появление Барти Крауча. Пустырь на карте горит алой кляксой на её [его] безупречной репутации. Долли переводит взгляд с вершины выстроенной пирамиды на него. Фиксирует компас часов над плечом. Все дороги снова ведут к нему [в дом]. Время дневного портала давно прошло. На вершине принято гриф секретности устанавливать быстро. Заранее.
— Здесь есть что-то, что вы ищете?
И здесь что-то щёлкает.
Поделиться1018.03.24 23:50
- Участник
- Сообщений: 54484
- Уважение: +0
SARAH 'SALLY' SUMMERS
25-30; MB/HB; QUIDDITCH AGENT; ONE SUMMER STAND
JULIA GARNER
ALTAR OF EX-LOVERS - CHAPTER IV - SUMMER у салли саммерс, должно быть, богатая историями жизнь. но руби встречает её в перерыве между ними. в мимолетном отпуске от личных бед, семейных драм, военных переживаний. заражается теплом беспечного лета, забывает о собственных неудачах на целый сезон. у салли вся жизнь вихрем строк вокруг квиддича крутится. руби подкинутых «аистов абергавенни» с тренировки пораньше отпускает, ловко спрыгивает к салли с метлы. — занятную халтуру ты мне подбросила, саммерс. у салли лишь одно правило в пухлом блокноте агента — не надо думать, надо делать. хочешь — возьми. не хочешь — не ной. спортивным подопечным выбивает лучшие условия контракта; случайным встречным — дарит объятия с нотами мимозы и кедра на шее; упрямым неудачницам — оставляет след помады на обветренных губах. от хмурой рожи оберег. - саммерс, люди же смотрят! у салли один свободный день на неделе — и она тратит его на чистилище в абергавенни. начинает за завтраком в таверне, на первом этаже; заканчивает вишневым дымом над подушкой, на втором; крепко держит руби за руку по пути. марш водит ее по узким рядам зоомагического рынка, болтает про диковинных тварей в загонах — у салли для каждой по паре из квиддичных сводок. фвуперам фиджи подарила молодого ловца, орчхинские окками забрали ветеранов-загонщиков на границе пенсии. саммерс присылает талисманы на удачу со всего мира, марш тренируется до звона в костях. салли помогает бинтовать стертые битой ладони, а руби смеется, глядя как саммерс-младший — такой же невозмутимый как его мать — широко улыбается, навернувшись с детской метлы к её ногам. — мисс руби марш, вы выйдете за меня? салли машет перед носом руби конвертами с печатями британо-ирландской лиги, возмущается смешливым эхом детской мечты: ты могла бы в гарпиях летать. руби лишь отмахивается — сломанной метле в прутья не смотрят. салли не спорит, не мешает не_бояться выбранного будущего. конверты нетронутым сургучом на дне сумки блестят. а потом начинается осень. салли улетает пожинать плоды чемпионата мира. пушки присылают за руби сову. лето остается на стойке таверны веточкой мимозы: удачи, марш. |
► это добрая история одного светлого лета [1982] без подводных камней (не)взаимных обид и претензий; девочки хотели веселиться, девочки повеселились; однажды они встретятся вновь и это лето останется в сердечке теплой дружбой и шутками-самосмейками над бокалом мимозы.
► вне деятельности лучшей бывшей и спортагента от бога саммерс может жить свою жизнь как хочет; можно в меня чихнуть и я придумаю ~сотню вариантов как интересно вписать её в сюжетные ветки и обрасти дополнительными связями. ну и местный квиддичный балаган к её услугам тоже.
► в моей голове салли замужем/в разводе/вдова с сыной-корзиной из канона, который пытался под зельем старения закинуть своё имя в кубок огня. ну или с племянником, на худой конец. эта нетерпимость навязанных преград должна быть наследственной или саммерс не саммерс.
► джулия гарнер иконабогиня, я всё сказала.
ПРИМЕР ПОСТА
Год назад Рождество чуть не оставило род Кабрера без кирпичного наследства в центре вишневого сада. Первый сезон возвращенной веры в чудеса, первая зима в Пушках, первый Сочельник без присмотра родителей. Робби едва успевал латать трещины старого дома, не готового к шебутному веселью каникул. Руби не отставала, оставаясь на шаг впереди — «бобби-хмурые-бробби» хохотала, показывая язык с насеста метлы под потолком; «ты мне не капитан» возмущалась, отказываясь за оброненной ёлочной шляпкой спускаться вниз. Неохотно признавала поражение перед двухметровым подкреплением местного цирководца, но не сдавалась: перебираясь птичкой на подставленное Джимом плечо, наклонялась над ухом, подначивая спрятать среди хвои ветвей хоть один настоящий бладжер. Роб-любопытный-лоб, подслушав, угрожал переломом биты в трех местах.
Год спустя — как сговорились все. Рождество оседает корицей на дне чашки пустой, и дом такой же — тишиной снега укрытый; от полей террасы до перышка трубы над чердаком. Редкие гости украдкой доставляют шепот оправданий — в зеленых угольках камина, в щелкающем клюве совы, в случайной остановке на маршруте Ночного Рыцаря. Всем некогда, всем поствоенные мечты Министерства смешали из планов срочный коктейль, всем не до Рождества среди сугробов вишневых ветвей. Руби, впрочем, тоже. Перо оставляет росчерк под сердцем Гринча.
На обороте открытки под сладостью стихотворных традиций растекается чернильным контрафактом почерка: «P.S.: Ма-па, салон в порядке, дом цел, дети здоровы, зимняя коллекция - отпад. Ваш Р.». Руби оглядывает придирчиво буквы, поправляет у «Р» завиток. Как будто настоящий, на деле — подделка, с пергаментов Гринготтс впитанная в перо с середины сентября. Сова уносит фальшивую монету полуправды сквозь метель, сиплым уханьем приветствуя ушастого филина на встречной полосе.
Веточка мимозы под бантом сияет зачарованным инеем. Пергамент звенит колокольчиком извинений: снова не вышло, снова дела, до встречи в 1984, не снова, а заново — удачи, Марш! Руби обменивает увесистый сверток на шляпную коробку, вдоль летучей ленты тихо обещает: увидимся летом, Саммерс, передавай привет моему жениху.
Руби не ждёт полуночи, досрочно разворачивая желтый глянец упаковки, не смотрит в пустеющий угол упрямо. Никто не будет ставить ёлку. Это всегда делал деда Ди. После — папа Карл. Год назад — братец Робин. В этот раз — «никто, блядь, не трогает сраные деревья» — голос за завтраком ледяной коркой над лужей трещит. Матео прячет в чашке нос, бурчит неразборчиво что-то. Исчезает в салоне, не спеша обратно падать Сантой в камин. У Дженкинса на лице маска капитана перед сложным матчем, на кончике носа — вишневый джем. Руби фыркает и тает приобретенным уютом улыбки: «передай, пожалуйста, салфетку».
Блестящая бумага улетает на ковер. Руби растерянно осматривает керамического кота с поднятой правой лапкой. Щелкает ногтем по иероглифу на монетке. Гадает, какой в Киото декабрь и кого в этот раз переманивает Салли в свой блокнот. У застывшей фигурки нет ответа, и Руби касается лапки мизинцем: крохотной удаче крохотное «пять». Кот машет в ответ, передавая тёплый привет сквозь часовые пояса. Руби смеется, повторяя трюк. Спешит для очередного талисмана лучшее место найти.
Ставит его в один ряд с почетным кубком «Лиги Агаты», на алтарь каминной полки под портретом. Сверлит укоризненным взглядом безжизненный холст, скользит пальцами вдоль крохотных трофеев. Память вспыхивает проталинами счастья, но реальность вновь и вновь затягивается пепельной коркой застрявшей в лёгких осени. Самозапрещенная печаль выползает на звук тишины.
Стеклянный шар тихо звенит, встретившись с меланхолией на кончиках пальцев. Руби моргает, приподнимаясь на носочках, заглядывает в алтаря глубину. Задвинут подальше, под самую рамку — лишь бы не разбить ненароком.
Ладонь аккуратно сжимает первый оберег без печати Кабрера. Выносит под приглушенный свет ламп. Заключенное в стекло, квиддичное поле тихо белеет на дне. Руби в рукав пальцами влезает, растерянно щупает ремешки на предплечье — пусто. Руби гостиную оглядывает, прижимая шарик к груди, заглядывает под диван — палочки и след простыл. Руби на мягкие подушки взбирается, сама над собой посмеиваясь — и как давно тебе нужна ветка, Руби Леонор Марш? С осени — отзывается тень из пустого угла.
Ерунда.
Кулак рисует в воздухе петлю, снежный вихрь взмывает над игрушечным полем без всякой придури уимбурнских левиос. Флитвик бы ей не гордился. Руби, откровенно говоря, наплевать. Метель кружит фигурки над полем, угольки бладжеров тихо об биты стучат. Руби гипнотизирует крошечный кубок в круговороте снежинок. Переворачивает шарик опять. Зима за окном отражается зеркальной пургой, барабанит крупными хлопьями по стеклу.
Лай двух псов вдалеке переливается колокольчиками в рождественских санях.
Поделиться1101.04.24 22:27
- Участник
- Сообщений: 54484
- Уважение: +0
MILES FLINT
38 лет; чистокровен; владелец сети магазинов с товарами для квиддича «круголетка»; брат-проклятье
ben schnetzer
Доподлинно о Майлзе Флинте известно, что у него тяжёлая рука и сложный характер, глаза хищника и бесконечное желание вляпаться в историю. Он не терпит отказов и не умеет сдерживать гнев. В нём слишком много дури - так говорит отец шёпотом, чтобы не спугнуть только что успокоившуюся фурию внутри старшего сына. Ему дают возможность совершить столько ошибок, что на руках и ногах не хватит пальцев, чтобы все зафиксировать. Ему дарят уплощённое понимание реальности вместе с чистокровным статусом и первой детской метлой - весь мир принадлежит тебе. Можешь взять, что захочешь. Только с братом такой трюк не проходит - об Эрнеста ломаются ногти. Под пластинками остаются частички обиды и содранной кожи.
Его школьная жизнь - капитанский статус, единогласный рёв фамилии с серебристо-зелёных трибун, хлопок отца по лопатке ладонью, бриллиантовые слёзы умиления на глазах матери. Его взрослая жизнь - бесконечный праздник, наполненный звуками; звон льда в бокалах для виски, упавшие в кассу галлеоны, заливистый смех Маркуса, стоны любовниц, сыгравшая ставка на очередную квиддичную команду. Эрни больше [не] существует; за хорошую сумму Флинты стирают упоминание о его поимке вместе с Пожирателями Смерти из газет, вычеркивают из реестра их с Матильдой брак - Майлз командует этим процессом, как главный распорядитель, разрывая семейные узы вдавленной в сургуч печаткой. Флинты не могут позволить себе иметь даже каплю грязи на репутации. Золото слишком ярко блестит. |
он набросан мазками, потому что мне трудно говорить про него не через призму эрнеста, который столько зла и боли в жизни испытал из-за майлза. этот дядька - чудовище, абьюзер и деспот, которому чуждо всё святое; на том стою и буду стоять. внутри у него 100% тьмы и 0% драмы, он тиранит жену, сына и если бы мог, то и эрни бы тоже тиранил - но с тех пор, как тот попал в азкабан, брат для майлза хуже, чем умер. если у вас не закрыт гештальт на обаятельного монстра - врывайтесь ко мне в личку с двух ног!
на внешность допустим любой в меру большой, в меру лохматый, в меру небритый мужик, приходите с идеями и гифами, если макс не зайдёт.
пишу заглавными/строчными, 3-5к знаков, 1-2 поста в неделю. ещё у нас есть тильда @matilda flint, она же бывшая жена эрнеста и сестра жены майлза (всё расскажем, как так вышло), с хэдами на далилу - жену майлза, так что приходи и будем переплетаться всеми твоими арбузивными щупальцами всеми флинтами сразу.
ПРИМЕР ПОСТА
и ты сразу приходишь в себя
трезвеешь накатом холодной мысли
что последний свет, который увижу я
будет вспышкой последнего выстрела[indent] Он привыкает к своему новому Лондону так, как разнашивают любимые залежавшиеся ботинки - через натёртости и пузыри мозолей, через временное неудобство и терпеливое смирение; Лютный переулок больше не кажется чем-то пугающим, зловоние перестаёт обращать на себя внимание, проеденная крысой дыра на скатерти заставляется сверху вазой с фруктами. Он привыкает: не просыпается каждую первую ночь от кошмара - лишь только вторую; не ставит на замок дополнительную защиту - демоны всё равно могут проходить сквозь стены. Ослабевшие руки по-прежнему загребают ночами воздух у односпальной кровати - два года ловят только пустоту там, где было тепло. К этому Флинт не хочет привыкать.
[indent] Тильда начинается для Эрнеста Флинта с запечатлённого во время первого урока образа - на её густых волосах, убранных в идеальную причёску, пляшут солнечные зайчики, выцеловывая свет. Так красиво, что руки тянутся к карандашу - но вместо этого перед Эрни ложится толстый учебник незнакомого языка. Он мог бы рассказать ей о красоте и гармонии так, что любое произнесённое слово станет пресным. Он мог бы проверить, как долго она может остаться неподвижной, раскрывая фарфоровые оттенки её кожи на холсте.
[indent] Вместо кисти Эрни терпеливо берётся за перо.
[indent] Утренняя попытка оживить потрет незнакомца снова терпит неудачу. Флинт встряхивает рукой с палочкой, которая не производит нужной магии - высекает лишь искру, прожигающую дыру на ковре. Никакого чуда. Завтра можно будет попытаться ещё.
[indent] Он подыгрывает самому себе в этом спектакле - нужно ведь окончательно не сойти с ума сейчас, когда всё закончилось; в мартовском воздухе свободы столько, что дыши обоими лёгкими - не закончится. Горизонтальная окрашивается в оттенки зелёного, в витринах мелькают тут и там лепреконы. Эрни кажется, что его свобода куплена за лепреконское золото - значит, и цена ей невелика; хоть и сейчас - именно сейчас - и самое свободное время его жизни. Вычерпнут оловянной ложкой из флинтовского котла, выплюнут, пережёванным, из Азкабана. В Лютном лишних вопросов не задают - на остальные не отвечает сам.
[indent] Флинт останавливается на пересечении пяти дорог у витрины "Пророка", выхватывает обложку нового тиража глазами. Новость о том, что Крауч баллотируется в министры, ещё больше замораживает дремлющее внутри горе. Он не верит ни в какую справедливость - и передовица газеты перевивает надежду траурной лентой, пронзает будущее смолью и порохом. Эрни знает, что есть силы, которые верят, что сложившийся порядок можно изменить - но сейчас у него нет даже воображаемого образа будущего, которое могло бы подтолкнуть его со всеми на демонстрацию. Сведённое спазмом горло отказывается поддерживать маленькую необъявленную войну настоящего. Он ещё раз мельком рассматривает угрюмое лицо Барти Крауча на обложке - в изрезанных морщинами чертах ему видится Инферно Данте.
[indent] В качестве оружия против её неверия у него только искренность - во всех оттенках, которые Матильда не может увидеть, но способна почувствовать лучше всех зрячих. Эрнест накрывает её ладонь своей - движутся по полотну слитно, но кажется, что именно Тильда - ведёт; шероховатость под подушечками пальцев - для неё, мягкость тыльной стороны её руки - для Эрнеста.
[indent] Именно такую реальность Матильда для него создаёт. Именно об неё Флинт напарывается грудью.
[indent] Мостовая на Каркитте скользкая - каждый камень отпечатывается на подошве. Отросшие волосы разбирает ветер, путая чёлку. Эрни делает несколько шагов к обменнику, блуждая по старой привычке взглядам по прохожим, запоминая лица, которые мог бы заставить ожить на холсте; цепляется за соседнюю вывеску и запах свежей зелени, обычно сопровождающий все цветочные магазины. Раньше в их доме всегда были только что срезанные цветы, намечая весну в их жизни раньше календарной. За этой мыслью он проводит лишние несколько секунд перед витриной - как будто заинтересован сейчас в том, чтобы в его доме появилось ещё что-то мёртвое - пусть даже это розы. И эти несколько секунд в конечном счёте возвращают ему жизнь.
[indent] При взгляде на Тильду Эрнест ощущает, что стоит в центре песчаной бури, и вокруг все кружится и ранит его каждую секунду - мелкие камни, древесные опилки, частицы бетонированной пыли. Срезанные шипы роз и иглы лапника. Пучки космического мусора и гроздья ядерной пыли. Тиски единственной любви и брошенная на алтарь надежда.
[indent] Ему нужно сделать всего два шага внутрь, чтобы заметить её руки, слегка исцарапанные ветками; тонкий серебряный браслет на левой руке - болтается более свободно, чем раньше, того и гляди соскочит. Из деталей складывается картинка - слишком реальная для галлюцинации, только до абсурда не желающая укладываться в его представления о настоящем.
[indent] О его приходе сообщает не колокольчик над дверью, а звук кандалов, опадающих с запястий. Так Эрни кажется, по крайней мере.
Поделиться1205.04.24 22:19
- Участник
- Сообщений: 54484
- Уважение: +0
CELESTINA WARBECK
67; HB; ПОП-ИКОНА; КУМИР
ESTELLE
Очередная ссора за закрытыми дверьми. Очередное единение семьи после долгих лет разлуки. Очередное горе на отдельно взятой кухне. Очередной маленький кулинарный шедевр, запеченный в духовке. В мире столько страшных вещей, мадам Уорлок. Вам ли не знать? В мире столько чудесного, мадам Уролок! Вы это видите лучше прочих. В мире столько несчастных, мадам Уорлок. Не мне вам рассказывать. В мире столько счастливых, мадам Уорлок. Каждого бы обнять, погреться о его счастье. Вы - рядом всегда. Стоит только нажать кнопку на радиоприемнике или вставить пластинку в патефон - и вы тут как тут, готовы поддержать страдающую от несчастной любви старшеклассницу или напомнить почтенной семейной паре счастливый день их свадьбы. Вы готовы оплакивать чужую боль, а готовы и веселиться до упаду на вечеринки в честь победы. Пусть не физически, но МУЗЫКА - она материальней всего на свете, если приходит в нужный момент.
Тео чуть пританцовывает. В мастерской у него всегда звучит музыка, как и в душе. Он нашел свой дом, свою семью. Он мастерит первую шляпку - совсем еще неказистую, хоть и по-своему прелестную. Он знает, что мадам Уорлок носит только лучшие шляпы на свете, она всегда одета с иголочки. Он еще ни разу не был на ее концерте, но не сомневается ничуть, что абы какую шляпку живая икона на свою голову не наденет. Настанет момент, и она войдет в их магазинчик, а Тео, сверкая улыбкой, театральным жестом, достанет лучшую шляпку по эту сторону океана и скажет: - Это подарок. Я сделал её специально для вас, мадам Уорлок. А она улыбнется ему и скажет. - Чудная шляпка. И это будет самый чудесный момент на свете. |
ПРИМЕР ПОСТА
Часы в спальной мальчишек-первокурсников в башне Ровены Рейвенкло неуклонно отмеряли время.
Тик-так. Тик-так. Тик-так.Когда два месяца назад Смит отмечал свой день рождения и задувал свечи на торте (разумеется, черничном), он загадал не возвращаться в приют, потому что загадывать найти семью было слишком обидно, заранее зная, что желание не сбудется.
Сейчас до каникул оставались считанные недели, а чуда, несмотря на то, что стены этого места дышали волшебством, не произошло, а это означало только одно: Смита ждали угрюмые обои, скрипящая сетка кровати, коробка с цветными карандашами и пугающее одиночество, ведь ему давным-давно дали понять, что в том мире ему места нет. Жестоко было заставлять его туда возвращаться, особенно после того, как он нашел уголок, где его странности не то, чтобы были обыденностью, но по крайней мере не оставляли его за бортом жизни, снова и снова.
Тик-так. Тик-так. Тик-так.
С каждым отсчётом бессердечной секундной стрелки, он становился все ближе к моменту, когда нужно будет собрать вещи, сесть в поезд и уехать прочь из сказочной Шотландии, где жили феи, единороги и чудеса, в грязный и серый Лондон, где жили крысы, голуби и насмешки. Из места, где, когда станет одиноко, достаточно просто одернуть полог кровати и спустится по винтовой лестнице в гостиную, где всегда найдешь партнера для игры в волшебные шахматы, а если не найдешь, то сможешь поговорить хоть с портретом, хоть с призраком, туда, где даже в окружении сверстников твои игры в лучшем случае сочтут очередным чудачеством, а в худшем - снова засунут в шкаф.
В мире, где нельзя оживлять нарисованных тобой разноцветных кошек, нельзя оставаться собой.
Тик-так. Тик-так. Тик-так.
Толку грустить и гипнотизировать стрелки? Одноклассники, вот, проводят последние деньки перед экзаменами кто во что горазд - кто-то готовится к сдачи зелий, а кто-то забил на все и играет в кусачее фрисби или плюй-камни на зеленой лужайке - один Смит сидит в спальне и дуется на часы, словно часы виноваты в том, что всего лишь делают своё дело.
Осознание приходит внезапно. Смит резко вскакивает с кровати, натягивает разноцветные носки - он спешит, каждая секунда на счету, нет времени искать одноцветную пару. Застегивает на все пуговицы свой ярко-бирюзовый камзол с орлом на спине (первое, что Смит сшил, когда научился зачаровывать иголки и нитки) и, перепрыгивая через ступеньки, направился прочь из башни. И чего это он сам себя в ней заточил? Он же совсем не принцесса. В сказочном мире ему должна была отводиться другая роль. Какая - пока неизвестно, но уж точно не принцессы, ведь у принцесс всегда была злая мачеха, а у Смита не было даже мачехи. А это, как ни крути, уже огромный плюс.
Экзамены, кажется, особо волнуют только пятикурсников и семикурсников, ибо все остальные, кажется, на улице: кто-то на Озере, кто-то на площадке для квиддича, а кто-то расположился прямо на лужайке у замка. Смит улыбается и идет, куда глаза глядят, а глядят они на лес. Вот он проходит мимо тыквенных грядок, которые в миг его прибытия сюда украшали гигантские сказочные тыквы, а сейчас - маленькие зеленые листики. Вот остается позади класс для занятий по Уходу за волшебными существами... А вот - огромная одуванчиковая поляна, яркая, желтая и прекрасная. Как раз на границе дозволенной школьникам территории.
Смит садится прямо посреди одуванчиков - только его ярко-синяя шляпа с зеленым пером возвышается над желтой гладью одуванчикового поля.
Он вдыхает их запах и совсем не думает о том, что часы в спальной ни на мгновение не замедлили свой бессердечный отсчет.
Тик-так. Тик-так. Тик-так.
Поделиться1308.04.24 21:14
- Участник
- Сообщений: 54484
- Уважение: +0
XENOPHILIUS LOVEGOOD
23; PB or HB; ВЛАДЕЛЕЦ И ГЛАВНЫЙ РЕДАКТОР "ПРИДИРЫ"; БЛИЗКИЕ ДРУЗЬЯ, КУМОВЬЯ, СОБРАТЬЯ ПО РАЗУМУ И ПОСТОЯННЫЕ ПОКУПАТЕЛИ ДРУГ У ДРУГА
lucas lynggaard tønnesen
|
ПРИМЕР ПОСТА
Все так носятся с этими СОВ, словно от того, что они с ними носятся их результаты станут лучше.
Матео, вот, на счет СОВ совершенно не переживал.
Он еще на первом уроке Прорицаний в этом году прочитал по чайным лепесткам, что завалит Историю Магии. Затем воробьиная косточка ему поведала, что на Уходе его укусит наргл, а Венера в Меркурии в день сдачи Астрономии будет мешать Тео сосредоточиться и он не сможет найти Марс на звездных картах, но это было уже совершенно не так очевидно, непреклонно и незыблемо, как чайные листики.
Предсказания — вещь неточная и если жить, опираясь лишь на них, то можно и с ума сойти. Однако, чему быть — тому не миновать, и всеобщая паника, подогреваемая учителями, которые каждый урок злобно пучили глаза (словно от их пученья ученики вдруг станут более способными), Тео несколько раздражала. Учеба — учебой, но никто не отменял и других, не менее важных, занятий. Например, постановку школьным театральным кружком к Хэллоуину первого акта "Питера Пэна". Тео (помимо экспериментальной роли Динь-Динь) взял на себя обязанность смастерить всей труппе сценические шляпки, иначе какая может быть Викторианская Англия без аутентичных шляпок?
И, разумеется, внеурочное задание Профессора Травологии за полторы недели до Дня Всех Святых, было совершенно некстати. Чего ему эти любистоки и ядовитые тентакулы? У него не подобраны розы и фетр, а шляпа с Веселым Роджером для капитана Крюка даже не начата.
Бубубу, мистер Тео, это очень важное задание, бубубу. Я доверяю вам и мисс Блишвик и жду от вас больших результатов, бубубу.
Тео очень воспитанный, не какой-нибудь там Гриффиндорец.
Потому показывает профессору язык и куксит лицо только когда она отворачивается.
И Хоуп обещает, что придет."Буду вскоре после ужина," — говорит он вслух.
"Только вот доделаю шляпку для Венди... надо придумать чары, чтобы заставить розу оставаться яркой все выступление, чтобы её алый цвет был виден с дальних рядов," — заканчивает он про себя.Тео считал себя очень ответственным. И добросовестным.
Но уж точно не пунктуальным.
Поэтому ВСКОРЕ после ужина наступило ровно через два с половиной часа и одну чудесную шляпку с зачарованной розой.Только за эту розу ему должны были поставить все "П" в мире по Травологии.
Но Мир Не Спаведлив.Обнаружив одноклассницу у Теплицы, Тео как ни в чем не бывало, улыбнулся и приподнял шляпу.
— Прости меня, чуть припозднился. У нас просто постановка, ну и у меня тут аврал. А тут еще это задание... ну сама понимаешь, вообще некстати. Я бы вообще не пришел, но не хочу портить тебе оценки, так что давай расправимся по-быстрому. Что там от нас хотела профессор? Я её не слушал. Голова другим занята, понимаешь ли.
Он улыбается совершенно беспечно.
Ну что там за задание может быть? Прополоть грядки? Делов на пять минут — зашел и вышел. Простое ремесло.
А вот в спальной, на манекене, его возвращения ждет настоящее ИСКУССТВО.
Поделиться1417.04.24 21:55
- Участник
- Сообщений: 54484
- Уважение: +0
MCLAGGEN FAMILY
TIBERIUS MCLAGGEN | LYANNA MCLAGGEN |
ELSPETH MCLAGGEN | ERROL MCLAGGEN У Лиама и Эррола непростые отношения. С одной стороны Эррол — рубаха парень, теплый и открытый — старался заботиться о младшем братишке (кроме первых пары недель того в Хогвартсе, когда шляпа определила Лиама в Хаффлафф и ты жутко на него за это обиделся, пока не получил нагоняя от сестры) и в целом семья для Эррола — превыше всего. С другой стороны, детские воспоминания о том, как между папой и мамой пробежала кошка после появления в доме Лиама, а так же его странности и загадочная ссора с отцом заставляют тебя относиться к брату настороженно. Лиам отвечает тебе потерянным взглядом, вопросами невпопад и таким виноватым видом, что так и хочется взять и... то ли обнять и плакать, то ли навешать пиздюлей. Но когда случилась война, ты, как и отец, понял, что семья — главное. Ты переживал за Лиама и считал, что его отъезд в Болгарию — к лучшему. А когда война кончилась, ты, несомненно, обрадовался... но о чем говорить с братом? Тебя охватывает странное чувство вины. А еще тебе интересно почему Лиам поругался с отцом и почему Элспет молчит, хотя все знает. Ты догадываешься, что дело в том смугленьком парнишке из Египта, но мыслишь узко или просто не можешь допустит мысли о том, что твой брат... |
ПРИМЕР ПОСТА
Лиам.
Всё, что было между нами, было чудесной ошибкой.
Эта неделя в заточении, которую мы провели в "Изумрудной Роще", по милости твоей сестры, это только доказала: ничего не изменить.
Я не смог найти сил достойно попрощаться с тобой тогда, не нахожу и сейчас. Прости.
Зря я поцеловал тебя тогда.
Найди девушку.
Будь счастлив.Адам.
Это письмо, старательно забытое, сложенное вдвое, лежало между страниц тома сказок старой Англии под авторством Джона Толкина. Спроси Лиама, почему он не избавился от него сразу - как следовало бы избавиться от ножа, в очередной раз ударившего точно в сердце, он бы не смог ответить. Болезненно пережив окончательную точку, Лиам оставил письмо между страниц со сказками о кузнеце из Большого Вуттона и фермере Джайлзе из Хэма, которые читал тогда, чтобы, как обычно, отвлечься от жестокой реальности, а когда через неделю ему предложили работу на Драконьем острове, он бросил книгу со страшным письмом внутри в багаж, совсем забыв, что оно внутри и стоило бы его сжечь.
Сейчас, готовясь к вечернему визиту своего нового друга - совершенно точно друга, в этом Лиам даже не сомневался, после случившегося с Джульеттой - шотландец отложил книгу "Волшебных сказок" в стопку, которую готовил для Джея, на самый её верх, а письмо теперь, словно боггарт, таилось внутри. А Лиам и думать об этом забыл, он готовился к встрече.
Пустить кого-то в свою квартирку было большим испытанием. Лиам не позволял сюда заглядывать даже домовику, который был приставлен к общежитию на Драконьем острове. Это было его убежище чем-то напоминающее ту-самую комнатку, что осталась в далеком замке на вершине башни. Здесь пахло морем, травами, перьями и - совсем немного - книжной пылью. Здесь всегда было темно - Лиам открывал шторы только поздно вечером, когда за окном загорался холодным огнем Млечный Путь и Шорох - филин Лиама - просился на ночную охоту. Лиам жил на самом верхнем этаже, окна были точно на Северное Море, а внизу были скалы. На стенах не было ни фотографий, ни плакатов с любимыми музыкальными группами или командами по квиддичу, на полках лежали ракушки и странные камни, а так же стояли книги, магические (в основном, по магозоологии) вперемешку с маггловскими. Кровать была застелена клетчатым шотландским пледом, а с единственной колдографии, стоявшая в самом углу рабочего стола, смотрело семейство МакЛаггенов - суровый отец, лучистый улыбчивый брат, нежная, обнявшая Лиама за плечи, сестра, и сам Лиам - маленький, лопоухий, взъерошенный, в мантии первокурсника. А на фоне дымил из трубы "Хогвартс Экспресс". Отец грустно улыбался, смотря в камеру, брат то и дело трепал младшего за волосы, а сестра крепко обнимала и никогда не разминала объятий.
Стопка с книжками для Джея лежала точно на этом столе.
Сам же Лиам возился на маленькой кухоньке. Он решил испечь шотландское шоколадно-имбирное печенье, но, кажется, немного перестарался и сейчас рассеянно водил над духовкой палочкой, пытаясь разогнать запах гари и выбрать из угольков на подносе хоть что-то относительно уцелевшее, чтобы угостить Джея.
Что удивительно, Лиам почти не волновался. Он теперь знал, что Джей - часть его стаи.
Поделиться1503.05.24 23:00
- Участник
- Сообщений: 54484
- Уважение: +0
PRISCILLA POMFREY
25; HB; НА ВАШ ВЫБОР; мальчик гей мальчик гей будь со мной понаглей мп3
florence pugh OR hannah murray
Когда мама врывается на твой первый в жизни урок и выдает гневную тираду о том, что ты за завтраком не доела овсянку - это неловко. Когда мама каждое утро беседует с деканом о твоей успеваемости и контролирует твой режим дня, когда у остальных детей - только лишь письма раз в пару дней - это обидно. Присцилла добрая девочка. Понимающая, усердная, скромная и робкая. Только пожалуй слишком уж - но то не мудрено, когда с первого курса на тебя смотрят искоса из-за матушки. Кажется, во всем Хаффлпаффе более потерянным чем она смотрится только один мальчишка, умудрившийся в первую неделю схлопотать отработку по трансфигурации и постоянно служивший предметом издевок. Лиама Присцилла жалеет и чувство жалости к нему позволяет перешагнуть жалость к себе. Ну подумаешь - у нее гиперокающая мать. А у этого МакЛаггена, кажется, даже и друзей нет, и учеба не клеется и вообще, все шиворот-навыворот. Она пытается с ним подружится - он отвечает невпопад, а потом и вовсе начинает дружить с шумным арабчонком с Рэйвенкло, который защитил его на зельях. Присцилла тоже хотела вступиться... но не успела. Позже они с Лиамом неплохо ладят, но МакЛагген всегда держится особняком и часто предпочитает обществу Присциллы своего приятеля Адама. Присцилла слишком робкая, чтобы навязываться, но ей обидно. Впрочем, она убеждает себя, что рада за мальчишку и ей совсем не обидно, что с ней он всегда остраненный... этот МакЛагген в целом всегда как будто призрак - где-то по ту сторону тумана. На четвертом курсе она понимает, что влюбилась МакЛаггена. И ничего поделать с собой не может, а потому стремится быть рядом - она слишком робкая, чтобы делать первый шаг, а он... А с ним вообще все непонятно. Впрочем, их дружба крепнет. Когда рядом нет этого Адама, Лиам сам тянется к Присцилле. У них есть общие темы, общие шутки. Дракл подери, её действительно увлекает УЗМС, хотя изначально она выбрала этот предмет только потому, что его выбрал он. На пятом курсе Присцилла набирается решимости. Она желает уже признаться МакЛаггену - а дальше будь что будет, но случай - честное слово, абсолютно случайно, она совершенно точно за ним не следила - она видит как Лиам и Адам... Целуются?.. Бред какой. Впрочем, это многое объясняет. Да, она плакала - много плакала. Но она приняла этот факт и сохранила секрет Лиама и Адама - и даже мальчишкам не рассказала о том, что видела. Добрая, ласковая Присцилла. Слишком много понимания и добра в этой девочке. |
пример поста
Лиам очень ждал третьего курса, ведь именно на нем начинался самый интересный предмет школьной программы — уход за магическими существами. Хоть младший МакЛагген и знал всю программу предстоящего курса на зубок, а книги Скамандера были для него, что для Элспет — брошюры академии хит-визардов, а для Эррола — каталоги спортивных метел, продемонстрировать свои знания и умения на практике было особо волнующим и захватывающим. Всю дорогу до Хогвартса в купе поезда он увлеченно рассказывал Адаму о тех существах, о которых им предстоит совсем скоро узнать, тараторя так увлеченно и без остановки, что старый друг даже не узнал в этом воодушевленном мальчишке былого молчаливого ворчуна. Друзья отчего-то без обсуждения решили, что занятия у Хаффлпаффа и Рейвенкло будут совместные, а от того разочарование, что в расписании барсуков поставили со змеями, а орлов со львами было особо горестным. Но даже оно не особо сбило с Лиама торжественный настрой.
С профессором Кеттлберном Лиам был знаком. Не без помощи сестры, на первом курсе он напросился к нему в помощники, а однажды даже тайком пробрался в загон к гиппогрифам, чем лишил Хаффлпаф двух десятков очков, но получил нового друга, гнедого жребчика по кличке Гермес. Когда старый колдун перед началом урока похлопал его по плечу своим протезом и спросил, как Лиам провел лето, паренек, чувствуя не знакомую ему до селе уверенность, рассказал профессору о том, что нашел в лесу рядом с поместьем МакЛаггенов следы фестралов, чем очень впечатлил старика и, еще до начала урока, заработал для факультета пять очков. На самом занятии рука Лиама то и дело взмывала вверх, а в завершении вводного урока профессор даже пригласил МакЛаггена ассистировать в перевязке лапы книззла при всем классе. В общем, можно было бы считать, что первый урок прошел триумфально и юный непопулярный хаффлпафец наконец смог как-то впечатлить своих сокурсников, но...
Разочарование номер один: оказывается, почти никто не считал уход за магическими существами сколь либо важным, интересным или серьезным предметом. Кому нужны книззлы, когда есть трансфигурирующие чары и оборотное зелье?
Разочарование номер два: драконов в программе третьего курса не было и даже в качестве исследовательской работы профессор Кеттлберн взять не позволил, сказав при всем классе, что Лиаму пока рано о таком помышлять — дракон даже не заметит, что у него застрял в зубах кто-то настолько маленький.
Разочарование номер три: активность Лиама привлекла внимание некого Даниэля Бёрка, который и раньше не светился дружелюбием и неоднократно и вполне однозначно указывал Лиаму, осквернившему ранее чистокровный род МакЛаггенов самим фактом своего существования, его место. После минуты славы Лиама на первом занятии, Даниэль решил, что тот будет выполнять за него домашку.Лиам насупился. Он уже открыл рот, чтобы сказать Даниэлю, что домашнее задание совсем не сложное, а слог у Ньюта Скамандера легкий и читать его и делать заметки — одно удовольствие, но Бёрк уже колдонул в него чем-то и был таков.
Хоть отец Лиама всегда и говорил, что мерзавец всегда останется мерзавцем, маленький шотландец, выросший на книгах, верил, что у каждого внутри есть что-то хорошее. Как Лиам знал, что нет плохих волшебных тварей, так ему хотелось верить, что нет и плохих волшебников. Что волшебник, который рычит и ругается, имеет где-то занозу и у него где-то что-то болит.
Тогда МакЛагген решил, что если он пару раз напишет Бёрку сочинения или нарисует за него крыло пегаса или копыто единорога, то, быть может, сможет его хоть немного заинтересовать предметом и подстегнуть тягу к знаниям. В первый раз не получилось. Во второй — тоже. В третий — тоже. К третьему уроку Лиам специально наделал ошибок, но и это не сработало — разве что пришлось навести визит в медпункт, чтобы свести фурункульный сглаз.
К октябрю вера Лиама в хороших внутри волшебников уже сильно дрогнула. Настолько, что он решил попросту больше не делать работу за Бёрка. Ну что он сделает? Снова нашлет сглаз? Ну, во первых, Лиам тоже кое что умеет. В конце концов, у него папа — аварор, а сестра — хит визард, а брат, хоть не то и не другое, но по бладжерам бьет так, что гриффиндорцы до сих пор в трауре, что их квиддичная команда потеряла такого игрока. Да, всех этих именитых родственников рядом нет, но он же их плоть и кровь, верно?
Если что, он точно сможет убежать от этого Бёрка.
На большой перемене, после которой у них было занятие по УзМС, Лиам специально сел на самый дальний край хаффлпаффского стола. Напихал в карманы булочек (большую часть — для постояльцев загона для больных животных, но кое-что и для себя, и, гуськом, отправился на выход, то и дело оглядываясь. Он планировал остаток перемены провести в тихом местечке в укромном уголке школьного двора, о котором знали только они с Адамом, и вылезти от туда уже перед самым занятием — так получится, что Бёрк придет на урок не готовым и, возможно, наконец поймет, что куда проще и приятнее сделать задание самому, чем выбивать его из Лиама.
Лиам вышел на улицу, параллельно поглощая булочку с махом и уже почти было скрылся в кустах, как его поймали за шкирку.
Разумеется, это был Бёрк.
Поделиться1608.05.24 00:16
- Участник
- Сообщений: 54484
- Уважение: +0
So, Believe that magic works
Don't be afraid
Of bein' hurt
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
пример поста
Пойдем в "Андеграунд", говорили они.
Будет весело, говорили они.В итоге Хиткот и его новый приятель — Кларк, вроде? — неистово сосались на диванчике напротив, а Мирон смотрел на них со скучающим видом через соломинку и потягивал Куба Либре.
— Коктейли здесь, конечно, лютая срань.
— Мфмфмффмфм.
— Вот скажите мне, как можно так хуево смешать ром и колу?
— Мфмфмфф.
— И пожрать вечно нечего.
— Мфмфммфмфмфмфм.
— Ну ты то, я вижу, точно сегодня его сожрешь.
— Ммффм... фто?
— Ничего. Guten Appetit, meine Liebe.Нет, ну вот скажите, не мудак? Звал братишку посидеть, покурить немного мандрагоры, обсудить концепт нового альбома, а в итоге тот притащился с каким-то смазливым патлатым мальчишкой в мятой футболке с принтом "Ведуний". Нет, Мирон не ревнует. Он просто искренне обижен, что Кот так резко изменил вектор их вечера, а его не предупредил. В итоге в самом модном подпольном клубе Магического Лондона, надежно припрятанном где-то на закаулках Лютного, где подавали даже такую экзотику, как маггловские напитки, Мирон Вогтейл, вместо того, чтобы отжигать на сцене или веселиться на танцполе, вынужден был наблюдать за каким-то унылым подростковым петтингом. Ну всему их учить надо, да?
— Я пойду, проветрюсь.
Не дожидаясь вполне предсказуемого ответа, Мирон залпом допил коктейль, съел лайм прямо с кожурой, оставив стакан со льдом и трубочкой на столе, затем залез в карман своей маггловской кожаной куртки, откуда выудил маггловскую же зажигалку и самокрутку. Не особо церемонясь — в этом заведении все были свои и не было никаких запретов — он клацнул огоньком и задымил зеленоватым дымом с ароматом полыни, мандрагоры и чего-то еще — сладковатого, дурманящего. У Мирона Вогтейла было простое правило — если вечер пытаются испортить, бери ситуацию в свои руки.
В клубе все были отвратительно томные и сонные. На сцене выступали какие-то коротышки, которые кличали себя "Хобгоблинами", а Мирон называл их просто — "утырками". Звук был ужасный, и, даже приглушенный мандрагоровыми парами идеальный слух музыканта не мог терпеть эту какофонию без должной компании. Мирон мутными глазами осмотрел присутствующих и понял, что его все бесит. Решив, что Кот со своим Кларком могут идти на троллий уд, рокстар развернулся на каблуках и направился прямиком в туалет. Приключений не произошло и там — только в кабинке он наткнулся на какую-то парочку, но они так были увлечены друг другом, что его и не заметили. Сделав свои дела, Вогтейл уже было решил продолжить вечер где-нибудь в другом месте, где ему будут рады, но на самом выходе из туалета наткнулся прямо какую-то девицу с курткой в руке. Естественно, она упала — а кого в этом заведении после полуночи ноги держат крепко? Зажав дымящую самокрутку в зубах, он протянул ей руку.
— Не волнуйся, я помыл, — шутит он лениво.
Поделиться1712.05.24 00:47
- Участник
- Сообщений: 54484
- Уважение: +0
EDMUND BLISHWICK
24; ЧИСТОКРОВНЕЕ ВСЕХ ; НАСЛЕДНИК; БРАТ
louis hofmann
Эдмунд завидует тому, что не стал первым ребенком в семье. Эдмунд завидует тому, что он вечно один - ведь эти чертовы близнецы вечно себе на уме, а еще старше и не всегда берут его в свои игры. Эдмунд завидует и тому, что мать носится с младшей сестрой, как с самым ценным сокровищем в мире. Вся его жизнь - это попытки прыгнуть выше других. Вся его жизнь - это желание перетянуть внимание отца на себя одного. Вся его жизнь - это попытки не допустить тех ошибок, что уже совершили его братья. Жизнь напоминает негласное соревнование. Конечно, близнецы уже успели набрать себе несколько призовых очков, но и Эдмунд не промах. Он единственный, кто поступил на Слизерин и не разочаровал этим отца. Он староста школы, ха, выкуси Роуэн, он игрок в квиддич, он состоит в дуэльном клубе и попал в клуб слизней. Он полностью разделяет взгляды отца и никогда не спорит с ним в вопросах чистоты крови. И конечно же, он дружит только с правильными людьми. После Хогвартса Эдмунд не спешит бежать и строить карьеру где-то вне семейного бизнеса. Наоборот, он стремится помогать отцу с его делами, выигрывая себе тем самым еще парочку плюсов в глазах Бенджамина. Доказывая раз за разом, что он-то лучше чем любой из близнецов, а уж младшая сестра и вовсе не берется в расчет. Что взять с девчонки? Война в магическом мире многим приносит несчастье, но только не Эдмунду. Ему близки идеи пожирателей, но он остается нейтрален. Потому что семья - это главное и не стоит подставлять ее под удар. Вот только, на его удачу, братья считают иначе. 1983 год окончательно расставляет все по своим местам. Дополнительно: |
ПРИМЕР ПОСТА
эндрюОтправиться на «свидание» к брату в Азкабан его уговорила Хоуп. Подобная затея вероятно не покидала ее голову с самого ареста Роуэна, а иначе как объяснить тот факт, что именно сестра вызнала возможны ли посещения и переписка? Из разговоров в Лютном Эндрю знал, что такая привилегия доступна не всем. Вероятно, тут стоило порадоваться, что Роуэн оказался чертовым везунчиком, раз получил подобное послабление. Только радоваться не выходило, а вот раздражаться вполне.
— Я все еще думаю, что это плохая идея, — мрачно произносит Эндрю, сложив руки на груди и сверля сестру недовольным взглядом. Если ей так хотелось посмотреть на Роуэна, то зачем нужно было тащить и его с собой? Брат сам выбрал подобный путь и от этого обида на него грызла еще сильнее. Роуэн выбрал чертов ОФ и Азкабан, вместо свободы и Эндрю. Гребанный эгоист.Он не хотел видеть брата и желал этого одновременно. До полнолуния оставалось несколько дней и от этого эмоциональное состояние оставляло желать лучшего, но отменять встречу из-за подобных неудобств было бы глупо. Все же не первый, и что самое главное не последний, раз это происходит в его жизни. Оставалось лишь смириться и постараться не так сильно кидаться на окружающих.
Эндрю закатывает глаза, когда их с Хоуп внимательно досматривают, а потом просят сдать волшебные палочки. Не иначе как они с сестрой идут посещать отпетого преступника, раз уж все настолько серьезно. Эта мысль вызывает у Блишвика нервную усмешку, которую он стремится спрятать до того, как ее увидит Хоуп или же мрачный аврор, который забирает их вещи. Нахождение в Азкабане — не повод для веселья, но Эндрю плевать.
— Главное не потеряйте наши вещи, офицер, — не удерживается от комментария, позволяя тени насмешки проскользнуть на своем лице.Комната, где они ожидают Роуэна выглядит довольно удручающе. Но ведь в Азкабане не место комфорту, верно? Как и встречам, как и радостным лицам и всему остальному, но все же — вот они здесь, ждут Роуэна и надеются, хотя скорее это больше к Хоуп, на приятную встречу.
— Надеюсь его приведут быстро, — высказывает свое предположение сестре, желая просто разбавить тишину в комнате хотя бы собственным голосом.Эндрю потирает пальцы, пытаясь чернильные пятна с них стереть — он снова полночи просидел над рецептом нового зелья. Брату бы явно не понравилось, расскажи над чем он работает, но, если честно, ему уже плевать. Мнение Роуэна больше не имеет особого веса. Ведь он в Азкабане, а Эндрю нужно как то выкручиваться. Конечно, услуги колдомедика в Лютном были востребованы, но этого было мало. Этого было мало самому Эндрю, которому не хватало зелий, не хватало экспериментов и не хватало, что уж душой кривить, Мунго. И в приступах жалости к себе, он конечно же винил во всем Роуэна — если бы брат не влез в дела Ордена, то и сам Эндрю бы туда не вступил. И все бы сейчас было хо-ро-шо.
Но нет. Все было хуево. И в этом хуево Эндрю винил всех — и Роуэна, и Орден и, конечно же, самого себя.роуэнРоуэн одновременно и ждал этого момента и боялся его. Он не хотел, чтобы сестра и брат видели его таким, несчастным, с бледным, осунувшимся лицом и в этой противной серой одежде, которую ему приходилось носить теперь. Но вместе с тем он очень хотел увидеть их, убедиться, что с ними все хорошо. Ведь, он не мог доверять бумаге и задавать определенные вопросы. Он очень рассчитывал, что им удастся поговорить наедине. Это, мягко говоря, не приветствовалось, но у Роуэна были соответствующие знакомства. Так, что он вполне мог рассчитывать на некоторые уступки. Тем более, что было очевидно, что сбегать ему абсолютно не выгодно. Полгода — это не такой и большой срок. Вообще, Блишвик рассчитывал подать встречный иск к мм, как только наступят более-менее благоприятные условия. Не может же мм так и продолжать считать оф преступниками? Ведь, Орден Феникса тоже сражался против пожирателей. Но это были далеко идущие планы, его нынешняя реальность состояла из холода, сырости, отвратительной еды и самое паршивое — дементоров. Роуэн и раньше бывал в Азкабане, но не испытывал здесь какого-то дискомфорта, при первом появлении дементоров, он сразу применял заклинания патронуса. И стражи Азкабана быстро исчезали из поля зрения. Но сейчас у него не было такой возможности, потому что волшебную палочку ему никто почему-то не оставил. (сарказм). Это случилось ровно через неделю его пребывания. Если поблизости оказывался дементор, то первое, что ты чувствовал это был холод, а другие бонусы вроде страха, грусти, тоски, ты чувствовал несколько позже. Роуэн сидел на узкой кровати и смотрел на звезды. Ночь была ясной и морозной. Сам он порядком замер и поэтому не сразу почувствовал, что в помещение стало холоднее. Он перевел взгляд на дверь и увидел. ЕГО. Темная фигура дементора парила в нескольких метрах над землей. И Роуэн дрогнул, но не от самого присутствия стража Азкабана, а от того, что на какой-то краткий миг он поверил в то, что дементор смотрит на него. Рассматривает его, пристально, оценивающе, словно решая, что с ним делать. Блишвик знал как вести себя рядом с этими тварями, надо думать о чем-то нейтральном и сохранять спокойствие. Но в тот момент он позволил себе потерять самоконтроль и в следующий момент, он почувствовал, как ледяные пальцы создания, сомкнулись на его правом предплечье. И он потерял сознание. Ему снились какие-то кошмары, реальные ситуации из прошлого переплетались в его сознании со снами, действительное с миром грез и в этом всем Роуэн чувствовал себя маленькой песчинкой, попавший под жернова мироздания. Он обнаружил себя лежащим на полу. Сколько он так провел времени он не мог сказать, наверное несколько часов, потому что луна уже поменяла свое положение на небе. Чувствовал он себя просто отвратительно, ему не хотелось даже шевелиться, а о том, чтобы дотащить себя до кровати и мысли не было. Он так и остался лежать на полу и почти сразу провалился в черную бездну сна. Утром он все-таки нашел в себе силы встать с холодного каменного пола и перебраться в кровать. Сон не пошел ему на пользу и вместо долгожданного облегчения, принес лишь головную боль, которая вскоре сменилась ознобом. У него явно была лихорадка, но найти в себе силы, чтобы что-то предпринять он не мог. Сейчас Роуэн испытывал дикий стыд за те минуты слабости, которые позволил себе, но тогда, тогда он не боялся умереть, нет он не хотел умирать, нет, ему было просто всеравно, что с ним будет. Абсолютно. Он пролежал в таком полу беспамятстве до вечера, но умереть от лихордки, ему конечно же никто не дал. И следующие три дня он провел в больничном крыле. У него было время все обдумать и он использовал его с пользой. Его апатия как-то сама собой трансформировалась в злость и именно это чувство было тем якорем, которое позволяло ему сохранять относительное спокойствие и трезвость ума.
Естественно, сестре в письмах о том, что с ним произошло, он не рассказывал. Отчасти из-за того, что ему было стыдно из-за того, что он попал в такую ситуацию и не справился со своими эмоциями, а отчасти потому что он не хотел, чтобы сестра переживала из-за него сверх меры. То, что она согласилась сюда прийти уже было для нее немалым испытаниям. И Роуэн просил ее не приходить. Но она не послушала. Он бы попросил прийти Эндрю одного, но вот беда, брат не писал ему. А учитывая, как тот смотрел на него в зале суда, Роуэн был уверен, что напиши он Эндрю письмо, тот сожжет его в камине не читая. Но Хоуп писала ему, что и Эндрю придет.
В назначенное время за ним пришли. Роуэн знал этого человека, он мог бы сказать, что они были знакомыми. Не друзьями, конечно, но и негатива по отношению друг к другу не испытывали. Перед дверью комнаты для посетителей, они остановились. — У тебя час Блишвик. Я буду ждать снаружи. — Это было нарушением правил, но Роуэн очень просил о возможности пообщаться наедине, один раз. — И прошу, ради Мерлина, веди себя хорошо. — В комнате по одну сторону стола уже сидят Хоуп и Эндрю. Эндрю выглядит слишком серьезным, а Хоуп... он не взялся бы точно сказать, что именно чувствовала его сестра сейчас, но вид у нее был явно дружелюбнее, чем у брата. — Эй, — шипит Роуэн, когда на его левой руке застегивается браслет от наручников. — Оливер наклоняется к нему и на миг закрывает его от взглядов сестры и брата. — Для твоей же безопасности. — Мрачно припечатывает Оливер. -У тебя час. — И задержав взгляд на Эндрю, Оливер размашистым шагом выходит из помещения.
"Вот же сука", — зло думает Блишвик, убирая левую руку под стол. Нет, он конечно все понимал, безопасность, правила и все такое. Но рассчитывал на большее, так сказать, снисхождение. Теперь же он даже бы если очень захотел не смог достать до сидящих напротив людей.
— Спасибо, что пришли. — Произносит Роуэн выдыхая и стараясь успокоится. - Как ты, Эндрю? — Он конечно же имел ввиду, моральное состояние брата после того, как тот стал оборотнем и ссоры с отцом. — Хоуп, у тебя же все хорошо. Я надеюсь. — Он слегка улыбнулся. - Что ты написала мне правду. — Он действительно получил одно письмо от сестры.
хоупЦелый месяц прошел с того дня, когда состоялся суд и Роуэна отправили в Азгабан. Хоуп знала, что полгода — это не на всегда, что когда это время пройдет и брат вернется — она постарается забыть эти месяцы как страшный сон. Только вот ей кошмары не снились, а Роуэну — очень даже могли. Хоуп нашла в себе силы и разузнала об Азкабане все, что только могла разузнать и, если честно, лучше бы она этого не делала, таким отвратительным должно было быть это место. Хоуп знала, что Азкабан охраняют дементоры, но страх перед этими существами был у нее очень теоретическим — как еще боятся того, с чем никогда, к счастью, не сталкивалась?
— Тебя бы я тоже навестила, — заверяет Хоуп. Недовольный взгляд она игнорирует. Эндрю не хотел сюда отправляться и всем своим видом демонстрировал теперь — а также все предыдущие недели — свое недовольство. Что бы там не случилось между ее братьями, Хоуп не могла, или может быть не хотела, понимать, почему Эндрю настроен так недоброжелательно. Он был так против этой их поездки на край света, и столько раз об этом сказал, что Хоуп отправилась бы в Азкабан просто из принципа, даже совершенно одна.
И Хоуп действительно пришлось приложить немало усилий, чтобы узнать, может ли она навестить Роуэна в этом месте или может ли хотя бы писать ему. Последнее, как оказалось, возможно, только вот никто не обещал, что письма придут вовремя, что они вообще придут, не говоря уже о том, что попадут в руки ее брата не прочитанными от первого до последнего слова — вот уж этих надежд Хоуп точно не питала. Но ведь лучше сделать, и жалеть, чем жалеть, что не попытался? И Хоуп стала писать брату, просто в надежде, что письма дойдут. Может быть, Роуэн не сможет ответь, но хотя бы будет знать, что она его ждет. Хоуп знала, что все ее письма прочитают, поэтому писала Роуэну обо всем, что происходит, но слова выбирала тщательно и очень острожно, чтобы ничего из написанного не могло бы быть трактовано двусмысленно или неправильно.
А вот узнать, можно ли кого-то навестить в Азкабане и, если да, то как этой встречи добиться, было куда сложнее — не могла же она расспрашивать об этом всех знакомых подряд. Хоуп вообще не могла заниматься эти открыто, узнай отец, что она собирается в Азкабан к Роуэну — он ей и в собственный магазин-то запретил бы ходить. Поэтому Хоуп, как делала всегда, когда считала нужным, просто никому ничего не сказала. Это ведь даже не считается ложью? Шаг за шагом, воспользовавшись некоторыми знакомствами, написав с десяток анонимных и парочку личных писем, Хоуп узнала, как и что она должна сделать. Оставалось только дождаться одобрения, если им, конечно, вообще так повезет, и добраться до самого Азкабана. А расположен он был черти ведают где — путешествие было определенно не самым приятным из тех, что Хоуп когда-либо доводилось предпринять. Но это, конечно, было совсем незначительным неудобством.
Хоуп нервничала, на каждом шагу, каждом этапе ожидая, что что-то может пойти не так. Эндрю мог отказаться в последний момент — Хоуп почему-то ждала даже этого, но с другой стороны это как раз казалось ей самой незначительной преградой — она бы и одна отправилась. Их могли бы не пустить на остров из-за погоды. Их могли бы не подпустить к тюрьме из-за чего-нибудь еще. Им могли бы отказать в уже назначенной встрече не объясняя причин. Но ничего этого не случилось. Хоуп сидела в самой отвратительной из комнат, в которой ей когда-либо приходилось бывать и слушала о том, какая это плохая идея — быть здесь. Без палочки было особенно неуютно, это делало совершенно беспомощным, но было не такой уж дорогой ценой за встречу с Роуэном, пусть и такую короткую.
Хоуп старается не смотреть на Роуэна во все глаза, когда того приводят, не показывать никаких эмоций — вот уж чему ее всю жизнь учили. Роуэн не похож на себя, особенно когда рядом сидит Эндрю — Хоуп так привыкла, что даже ей приходится иногда прилагать усилия, чтобы различать братьев. Но теперь это гораздо проще.
— У меня все отлично, — Хоуп улыбается в ответ. Чтобы там, за пределами этого чертового острова не происходило, Хоуп ни за что не написала бы брату о чем-то, что может добавить ему переживаний. Она не писала брату о том, что помолвка сорвалась — это в общем-то и не было таким уж страшным событием, о том, что происходит дома — у них дома давно уже все было не как в хорошей доброй сказке. Даже об Эндрю она ничего такого не писала.
Поделиться1804.06.24 12:33
- Участник
- Сообщений: 54484
- Уважение: +0
QUIRINUS QUIRELL
35; HB; ПРЕПОДАВАТЕЛЬ МАГГЛОВЕДЕНЬЯ; НАСТАВНИК
RAMI MALEK
Так сказал молодой профессор смешному третьекурснику, подавая ему шляпу, которую сбили порывом ветра из палочки хулиганы. Мальчишка эти слова запомнил надолго и он по сей день благодарен профессору за то, что он нашел удачный момент подобрать его шляпу. От профессора Квирелла всегда пахло чесноком. Кто-то говорил, что это от того, что он чудик, а кто-то, что это от того, что его маму убил вампир - и с тех же пор он и заикается. Над маггловеленьем, как учебной дисциплиной, в Хогвартсе всегда посмеивались. Ну чего изучать этих простецов, спрашивается? Две ноги, две руки, одна тупая башка и целая куча всяких жужжащих, светящихся, вибрирующих приблуд, которые приличному волшебнику и в руки то стыдно будет взять, а не то что чертить их устройство на пергаменте. Казалось бы, профессор должен всех разубеждать в бесполезности своего предмета, но Квиринус Квирелл никогда этого не делал. Все знали, что на его уроках можно не делать домашней работы и вообще, показываться раз в семестр достаточно для удовлетворительной оценки на годовом экзамене. Ну что этот заика сделает, если на его уроках можно даже в плюй-камни играть, а все, что он скажеть, это "Р-р-ребята, т-т-тишина..."? Но Квиринус любил свой предмет и тем, кто готов был его слушать, поведал многое. Казалось, что он изучает не магглов, а волшебников, но с позиции маггла. Он пытался заглянуть за грань волшебного сознания и познания, найти ответы на извечные вопросы магии в скучных маггловских каталогах и радиорекламе. И особенно его манила маггловская литература - он даже основал читательский клуб, а мальчишка в шляпе был первым, кто в него записался. Квирелл - натура ищущая, творческая и несчастная. Он легко увлекается любой идеей, но, встречая сопротивления реального мира, забивается в себя. Его легко сломать - и у учеников это получается все чаще. Читальный клуб уже не приносит прежних эмоций, а их фурор - постановка "Питера Пэна", совместная с театральным кружком, уже давно в прошлом. Квирелл малодушно думает, что с магглами и троллями ему куда проще, чем с волшебниками, коим он сам, по какому-то недоразумению, является. Квиринус планирует отправиться в странствия. Но ему для странствий нужна хорошая шляпа - или тюбетейка, или тюрбан. Как хорошо, что первый и любимый ученик, с которым он все эти годы поддерживал переписку все эти годы, работает в шляпном магазине. А еще очень много может рассказать про странствия (в особенности про Конго и его аборигенов - конугуру и кинг конгов). |
ПРИМЕР ПОСТА
- К В А.
- Не смотри на меня так!
Мальчишка, восседавший на отвесном бережку небольшого ленивого ручейка, был одет совершенно не как обычные деревенские дети: в яркий фиолетовый камзол, а на голове была широкопольная соломенная шляпа, которую украшал цветок подсолнуха. Вокруг, в кронах созревающих вишен, голосили птицы, в зарослях крапивы стрекотали кузнечики, и вся пастораль прекрасного деревенского пейзажа нарушалась только ярко-фиолетовым камзолом, который яркой кляксой выделялся в уютной простоте английской глубинки.
В руках мальчик держал большую серую жабу - слишком уж большую, по меркам магглов так точно: она была размером с небольшого кота. Земноводное не сводило с мальчика в шляпе немигающих черных глаз и, время от времени, раздувало горделивый желтый подбородок, издавая чванливое утробное кваканье. Мальчик явно нервничал, но держал свою склизкую визави крепко и смотрел сосредоточенно, но жабьего величия в его взгляде не было.
- Ну что тебе стоит? Это же важно!
- К В А.
Молнией сверкнул длинный язык, обрывая короткую жизнь мухи-журчалки, решившей присесть на подсолнух со шляпы. Жаба зачавкала и, впервые за час, который они уже час играли с мальчиком в гляделки, моргнула, проталкивая муху в желудок. Матео вздохнул и посадил жабу на камень рядом с собой, втерев руки о лопухи. Жаба осталась сидеть на месте и по прежнему не сводила с него глаз, раздувая свой квакательный мешочек.
- К В А.
- Ква-ква, - передразнил её Тео с обидой и отвернулся.
Жаба, впрочем, все равно не сдалась и взгляда не свела. Казалось, она очень внимательно слушает. Даже молчание этой амфибии было преисполнено величием и достоинством.Рядом с Тео лежал журнал "Придира", раскрытый на статье о волшебных жабах. В нем автор статьи рассказывал, что в Англии этим летом, после долгой спячки, проснулся редкий вид волшебных жаб, икра которых была одним из компонентов знаменитого феликса фелицис. Но Тео интересовало не зелье удачи, ведь он и так считал себя невероятно удачным. Мальчик заинтересовался измышлениями автора статьи о том, что слизь волшебной серой гоблинской жабы работает, как анти-дементор и позволяет колдовать патронус без палочки.
Только вот для этого слизь нужно было слизнуть.
А если перепутать серую гоблинскую жабу с желтой гоблинской жабой, то вместо приятного покалывания и игр со своим патронусом, тебя ждало три дня на унитазе и мгновенная смерть, если целители не подберут противоядия.Автор статьи называл себя великим магозоологом у которого статьи воровал сам Скамандер, так что в словах такого видного эксперта Тео не сомневался.
Жаба, сидевшая рядом с ним, была определенно серой.
Но живот у нее был желтый.И, к сожалению, отличить серую жабу от желтой Тео не мог, а тащить ее через весь сад домой казалось немного негуманным.
- Ладно. Была не была!
- К В А.Тео снова взял жабу в руки и медленно стал подносить к лицу. Он высунул язык и зажмурился.
Жаба зажмурилась тоже.
Отредактировано Owl (04.06.24 12:35)
Поделиться1907.06.24 23:56
- Участник
- Сообщений: 54484
- Уважение: +0
EVANGELINA SUGAR
25; HB/MB; ГЛАВА ФАН-КЛУБА; ФАНАТКА
Adele Laurie Blue Adkins
|
🎼 Девочка плачет, сердце разбито Кто громче всех кричал даже на самых первых концертах, когда еще никто не знал «Ведуний»? Кто умолял Мерлина, Магию и небеса, чтобы Мирон Вогтейл заметил её, голосящую у сцены, поймавшую все волны хаоса? Но Шугар сложно не заметить. Сам Мирон понятия не имел бы, что с ней делать — он ее побаивался — но Оглаф сказал, что из ТАКИХ получаются лучшие председатели фан-клубов. Мирон поверил гоблину и объявил Эванджелине о своих намерениях. Девушка была на седьмом небе от счастья! И заверте… Новый мерч. Систематизация почты. Огромная поддержка на любых фестивалях и прочих выступлениях перед большими массами. Эванджелина умудрилась даже способствовать продаже пластинок за рубеж, в Европу и Америку, популяризируя группу все больше. Она — работяга, которая, дотянувшись до своих кумиров, точно знала, чего хотела. Музыка для Эванджилины была, есть и будет всем смыслом жизни. ◊ Влюбленность в Мирона прошла. Сейчас не менее безнадёжно влюблена в Хиткота Барбари, который не обращает на неё внимания. И Эванджилину это бесит. |
ПРИМЕР ПОСТА
Lord, I was born a ramblin' man,
Tryin' to make a livin' and doin' the best I can.
And when it's time for leavin',
I hope you'll understand
That I was born a ramblin' man.- Мерлин, как это похоже на мою жизнб!
- Мерлин?
- Ой, ну то есть я хотел сказать: "Боже". Ну такой бородатый мужичок. Суть-то одна. Ой да завали!Пластинка играла уже по которому кругу. Мирон, задержавшийся после ночной смены на всю ночь, то ли сидел то ли лежал за стойкой, уставший и лиричный. А в "Жопе лепрекона" шесть утра называлось "Ведьминым Часом", потому что если ты не уебешь из него, то получишь метлой по сраке.
- Мирон, ты нам всем конечно друг, но уебывай, а? Луизе еще полы мыть.
- ЛУУУИЗАА?? Я ТЕБЕ МЕШАЮ?
- Да.
- Ой да иди ты нахуй.
- Мирон, иди домой, по хорошему прошу...
- Ой да ща, ща. Песню дай дослушаю только.Lord, I was born a ramblin' man
Tryin' to make a livin' and doin' the best I can
And when it's time for leavin'
I hope you'll understand
That I was born a ramblin' man
Lord, I was born a ramblin' man
- Лооорд, ай вас бёрн э рааааамблин мээээн, лоооорд, ай вас бёёёрн э рамблин мэээн...
- БЛЯТЬ!
- Ой да иду я, иду. Успокойся, психический!!!Мирон мигом вспрыгнул, уворачиваясь от летящего барменского леща. Сна, несмотря на усталость, не было ни в одном глазу, и идти домой совершенно не хотелось, а щедрые чаевые приятно грели карман - жаль, что пока не обменяешь их в "Гринготтсе" на галлеоны, то ничего на них не купишь.
Уже в каморке за баром, которую персонал использовал для переодевания, его тронули за плечо.
- Пссс. Мирон!
- Да ухожу я, ухожу!
- Да я не о том... Смотри, есть кой-чего!Падди, местный вышибала, вытащил мешочек с зеленоватым рассыпчатым порошком. Мирон вопросительно сдвинул брови. Падди бровями активно подвигал. Глаза Мирона округлились. Пришлось расстаться со всеми сегодняшними чаевыми, но пакетик перекочевал к Мирону.
Настоящая маггловская дурь грела теперь карманы вместо бумажных банкнот. Ну нифига же себе - это почти тоже самое, что найти лепреконово сокровище! Символично, что бар назывался "Жопа лепрекона".
Знакомыми лондонскими подворотнями, Мирон отправился в родную магическую часть города - он то ли летел, то ли бежал, то ли прыгал. За его спиной в чехле вместе с ним прыгала его гитара. Перепрыгивая через лужи, мусор и алкашей, будущий кумир магичекой молодежи напевал песенку о рамблин мэне и планировал, как лучше употребить мешочек, спрятанный в кармашек за пазухой. По всему выходило, что одному не интересно. Он, конечно, попробовал содержимое на десну (от чего его походка была еще менее стойкой, чем обычно), но все же разделял мнение, что одному не интересно.
Дырявый котел, кирпичная кладка - всё это видел уже сто раз. Мирон быстро сворачивает с сонной и только просыпающейся Косой Аллеи в Лютный, который еще не ложился спать. Знакомой тропой идет в "Белую Виверну" и находит, что искал - знакомое лицо.
- Бёёёрк! Бёрк! Подь суды! Покажу кой чего! - кричит Мирон через весь зал и выходит на улицу. Когда приятель выходит, Мирон, с максимально заговорщеским видом, оттягивает карман.
- Мори, че достал. Тут почти полфунта отборной маггловской дури. Го заценим, гыгык?
Где-то над Косой Аллеей всходило солнце, но в Лютном всегда был полумрак. Темнота - друг молодежи, так папаня говорил, пока не отъехал.
Поделиться2015.06.24 18:02
- Участник
- Сообщений: 54484
- Уважение: +0
FLOREAN FORTESCUE
50-60; HB; ВЛАДЕЛЕЦ КАФЕ-МОРОЖЕНОГО; СО-КРЕМАННИК
Michael Sheen
Хороший шоколад исцеляет грусть. По этому улыбчивому, радушному и очень-очень-очень теплому, в контраст собственному мороженому, всегда с иголочки одетому, старомодно-галантному, весьма уважаемому джентльмену и не скажешь, что в юности он навел шороху в аврорате, когда в одиночку усмирил бушующую в предместье Уэльса мантикору, а потом подал в отставку, потому что тогдашний министр и председатель Визенгамота спустили дело на тормозах и никак не наказали главу чистокровного семейства из чьей сокровищницы мантикора и сбежала. За тридцать лет кафе-мороженое Флориана умудрилось стать таким же легендарным заведением на Косой Алле, как "Зонко" в Хогсмиде. Мороженщик из Флориана получился удивительный: его волшебные рецепты пытались купить мастера из Франции и Италии, ему предлагали за книгу рецептов такие суммы, что даже гоблины в Гринготтсе уважительно присвистывали, однако этот мягкий и улыбчивый мужчина всегда крепко стоял на своем: мороженое теперь дело семейное, а семья - не продается. Флориан среди лавочников Косой Аллеи, пользуется огромным авторитетом. В гильдии торговцев, объединившей под собой многие лавочки и магазины Волшебного Лондона, он занимает весьма почетное место. Торговая улица - главная волшебная артерия Лондона, а Флориан - негласный и неформальный хранитель этой земли, который между делом приглядывает за порядком, когда у хит-визардов и авроров вдруг выдастся неудачный день и они будут увлечены сливочным пивом. Сам Флориан, впрочем, уже давно не боец, однако связи решают всё. Портрет Декстера Фортескью, одного из прошлых директоров Хогвартса, висит в кабинете Флориана. У Флориана с нарисованным прадедом весьма теплые отношения, а еще он порой узнает через него у действующего директора, как дела у его внуков в Хогвартсе. Флориан - щеголь, всегда с иголочки. Матео - большой любитель сладкого и черничного сорбета. Это кажется, что Косая Аллея далеко от Лютного, а на самом деле - всего пятнадцать минут прогулочным шагом. К тому же, где же еще Флориану искать лучшие ингредиенты для мороженого, как не в Лютном? А лучшие шляпы только у Тео Марша, как лучшее мороженое у Фло Фортескью. |
ПРИМЕР ПОСТА
— К В А.
— Не смотри на меня так!
Мальчишка, восседавший на отвесном бережку небольшого ленивого ручейка, был одет совершенно не как обычные деревенские дети: в яркий фиолетовый камзол, а на голове была широкопольная соломенная шляпа, которую украшал цветок подсолнуха. Вокруг, в кронах созревающих вишен, голосили птицы, в зарослях крапивы стрекотали кузнечики, и вся пастораль прекрасного деревенского пейзажа нарушалась только ярко-фиолетовым камзолом, который яркой кляксой выделялся в уютной простоте английской глубинки.
В руках мальчик держал большую серую жабу — слишком уж большую, по меркам магглов так точно: она была размером с небольшого кота. Земноводное не сводило с мальчика в шляпе немигающих черных глаз и, время от времени, раздувало горделивый желтый подбородок, издавая чванливое утробное кваканье. Мальчик явно нервничал, но держал свою склизкую визави крепко и смотрел сосредоточенно, но жабьего величия в его взгляде не было.
— Ну что тебе стоит? Это же важно!
— К В А.
Молнией сверкнул длинный язык, обрывая короткую жизнь мухи-журчалки, решившей присесть на подсолнух со шляпы. Жаба зачавкала и, впервые за час, который они уже час играли с мальчиком в гляделки, моргнула, проталкивая муху в желудок. Матео вздохнул и посадил жабу на камень рядом с собой, втерев руки о лопухи. Жаба осталась сидеть на месте и по прежнему не сводила с него глаз, раздувая свой квакательный мешочек.
— К В А.
— Ква-ква, — передразнил её Тео с обидой и отвернулся.
Жаба, впрочем, все равно не сдалась и взгляда не свела. Казалось, она очень внимательно слушает. Даже молчание этой амфибии было преисполнено величием и достоинством.Рядом с Тео лежал журнал "Придира", раскрытый на статье о волшебных жабах. В нем автор статьи рассказывал, что в Англии этим летом, после долгой спячки, проснулся редкий вид волшебных жаб, икра которых была одним из компонентов знаменитого феликса фелицис. Но Тео интересовало не зелье удачи, ведь он и так считал себя невероятно удачным. Мальчик заинтересовался измышлениями автора статьи о том, что слизь волшебной серой гоблинской жабы работает, как анти-дементор и позволяет колдовать патронус без палочки.
Только вот для этого слизь нужно было слизнуть.
А если перепутать серую гоблинскую жабу с желтой гоблинской жабой, то вместо приятного покалывания и игр со своим патронусом, тебя ждало три дня на унитазе и мгновенная смерть, если целители не подберут противоядия.Автор статьи называл себя великим магозоологом у которого статьи воровал сам Скамандер, так что в словах такого видного эксперта Тео не сомневался.
Жаба, сидевшая рядом с ним, была определенно серой.
Но живот у нее был желтый.И, к сожалению, отличить серую жабу от желтой Тео не мог, а тащить ее через весь сад домой казалось немного негуманным.
— Ладно. Была не была!
— К В А.Тео снова взял жабу в руки и медленно стал подносить к лицу. Он высунул язык и зажмурился.
Жаба зажмурилась тоже.
