- Вообще, - Рашден опустилась под столик, чтобы развязать шнурки на кедах, и вещала уже снизу, - нам всего лишь нужно притвориться министерскими работниками. Вот снова ты, я уже представила выражение твоего лица, мол «сдурела что ли, кто нам поверит», а вот надо, чтобы поверили. Черт, откуда взялся этот узел! Палочками нам, конечно, махать запрещено, но никто не отменял поддельные документы. Все просто – стажеры секретариата Визенгамота, выпускники Хогвартса. – Кеды отлетели к соседнему дивану, и Офелия таки вылезла вся какая-то взлохмаченная, будто бы только что отчаянно сражалась с пикси. – А что, мы молоды и не дурны собой, вполне за стажеров сойдем, да и кто поверит в то, что мы всего лишь школьники, которым делать нечего на каникулах, вот и шляются по соседним графствам, домогаются до людей. И вообще, надо составить список наводящих вопросов, чтобы наши «свидетели» раскрылись.

Она постучала обыкновенной ручкой по столику, на котором лежал ее дневник с торчащими бумагами – теми самыми, с адресами, паролями и явками. На отложенные с платьев деньги Рашден купила билеты в купе, и, к счастью находившейся сейчас в нем парочки, соседи за первые два часа пути не нагрянули. Можно было не только разбрасываться обувью, но и обсуждать дальнейший план действий, пока поезд уносил их все дальше от Лондона на север. Пейзаж за окном менялся, но все, что видела Офелия – блики и размытые очертания городов и деревьев. Это напоминало поездку в Хогвартс, только лето еще не закончилось, солнце все еще обжигало, нормальные студенты получали удовольствие, загорая где-нибудь на побережье или на заднем дворе.

Офелия перевела взгляд на сидящего напротив Маркуса, который тоже променял нормальный август на то, чтобы сейчас сидеть в душном купе с ней, у которой в голове застряли теории заговоров и личное развлекательное шоу. Она бы могла его об этом спросить, даже облачила бы все в шутливую форму, чтобы он ее не прибил, как было в рассказе Агаты Кристи (Рашден еще и не такое читала, а вы думали), но не стала. Согласился? Согласился. И на том спасибо.

- Как тебя мама отпустила? Что ты ей сказал? Придумал историю про поездку с группой школьных друзей, или еще что? – Потирая пальцем кончик носа, она внезапно пришла к выводу, что этим летом слишком много врала матери. Начиная от вылазки на концерт Oasis и заканчивая пятидневным (как планируется) путешествием. Увы, правда была бы очень неуместна. «Мам, я отправляюсь на поиски доказательств невиновности отца. Мне пришлось нелегально накопать адреса, и я отправляюсь черт знает куда, чтобы отыскать людей, имеющих дело к обвинению. Нет, мам, Маркус со мной поедет. Ну вот что ты начинаешь, нормально же общались?!» 

На деле они почти не общались. Точнее говорила всегда Офелия, а та лишь кивала головой, или с удивлением таращилась на дочь и выдавала что-то вроде «ты уверена, что это безопасно?». Только Рашден мало в чем была уверена.

- Я своей сказала, что еду к Лоретте. Пожалуй, это было слишком просто. Даже проще, если бы я сказала, что на пять дней перееду к тебе. Тогда бы у нее был нервный срыв. Нет, ты ей, конечно, нравишься, но мышление у нее ханжеское. – Наверное поэтому у Офелии так и не было до сих пор серьезных отношений. Дожила почти до совершеннолетия, а ни с кем даже нормально не целовалась. Ну как нормально… по-взрослому. Может дело вовсе и не в Валери Рашден, а в том, что сама девчонка никогда не стремилась к этому? Так. СТОП. Почему вообще об этом зашла речь? – Забудь, что я несла.

Она снова уставилась в окно, делая вид, что сосредоточенно за чем-то наблюдает, показушно вздохнула, мотнула ногой вперёд, случайно задев коленку Маркуса своим белым носком, вечно выглядывающим из красных кед. Хотя теперь ее щеки были даже краснее. Но виду, что смутилась, (почти) не подала.

- В Эдинбурге будем только к вечеру. - На выдохе сказала девушка, сложив руки перед собой и уткнувшись в них лицом. - Как же я не люблю долгие поездки.

Отредактировано Ophelia Rushden (29.04.20 11:13)

- Конечно, я позаботилась о документах! Точнее попросила скопировать пропуск одного человека, но этого более, чем достаточно. Просто помахать перед лицом и начать наступление. Не сложно ведь. - Ага, будто бы такое проворачивала она каждый год. С самовнушением у Офелии всегда было хорошо. - Точнее, о своих документах, на тебя я ничего сделать не успела, но это неважно. Будут докапываться, просто съедем фразой «спасибо за помощь министерству, вам придёт письмо от главного судьи Визенгамота с совой в понедельник утром», и тихонечко свалим, а если удастся запугать, то нас примут с распростертыми объятиями. Только вот с твоим лицом надо будет поработать. Я взяла крем, он скроет вот этот твой трофей на губе и щеке. Вечно ты вляпываешься куда-то. - Да уж, кто бы говорил, Офелия Лидия Рашден, тебе ли упрекать других, тебе, которая сбежала из дома и теперь пересекает границу между графствами. Стоит отдать должное - в разборки она никогда не лезла, всячески избегая любой назревающий конфликт, поэтому и в Больничном крыле лежала только раз - после неудачного урока Травологии. А вот Маркуса она там навещала часто. Слишком часто, чтобы успело надоесть читать нотации о том, что кулаками никто ничего не решает, и в современном мире популярна дипломатия. Но он ее по всей вероятности не слушал, поэтому продолжал нарываться на неприятности и чужие кулаки. Сам же махал ими ничуть не хуже, потому с таким было не страшно хоть на край света. Даже если край света - Шотландия.

В купе стало ещё жарче. Даже приоткрытое окно не спасало, как и не спасала тонкая хлопковая футболка. Духота давила, давили приглушённые тарахтящие звуки движения поезда, ясное небо пригорода Лондона сменилось тяжелыми тучами. В Кембридже у них была пятиминутная остановка, за которую Рашден успела выпить литр воды, едва не искупавшись под льющейся из бутылки минералкой. Они уже были на полпути к Йоркширу, когда совсем потемнело и мелкий дождь застучал по стеклу. Конечно, Офелия придала этому особое значение - сейчас где-то там в Шеффилде Валери Рашден сидела в своём любимом винтажном кресле, уткнувшись в последний выпуск журнала по психологии, уверенная в том, что ее дочь уже добралась до подруги, и они устраивают пикник. Ведь Валери лично сопроводила Офелию утром в Косой переулок, где они распрощались. Проблема заключалась в том, что девушка нисколько не жалела о своей лжи матери, при этом она всегда была честна с Лореттой и Маркусом. Может чего-то не досказывала последнему, но ни разу не соврала.

Ладони затекли. Офелия подняла голову, пристально посмотрела на собеседника, и тогда ее понесло...

- Я набросала несколько вопросов, сперва отвлечённых, а дальше наводящих. Эти люди потеряли своих родственников, вряд ли стоит давить на больное, но мы скажем, что Министерство планирует провести кампанию по поддержке семей, которые лишились кого-то в следствие жестокого убийства другим волшебником. - От последних слов у самой Офелии пошли мурашки по коже, она даже перевела взгляд на руку, которая начала нервно подрагивать, едва заметно, но девушка чувствовала, как все внутри неё сжалось и задрожало. Она попыталась снова взять контроль над собой, в который раз представляя, как ее мечта становится реальностью: отец на свободе благодаря ей, он снова рядом, снова ее обнимает, и все другое не имеет значения. Она ему верит. Он кричал, что это все ошибка, что он невиновен, а потом аппарировал вместе с аврорами, которые ворвались в дом поздно ночью. Офелия и сейчас слышит голос отца. Но ей хочется верить, что это все будет исправлено. - Кхм, нам всего лишь нужно получить информацию о жертве и попытаться выяснить, что было в судебном деле. Ну знаешь, такими наводящими фразами, как «вы согласны с решением суда?», «что вы можете сказать об эффективности проведённого расследования по делу убийства вашего... родственника». Ну и самое основное, если удастся залезть в голову опрашиваемого, «как вы думаете, между убийцей и «жертвой» была какая-то связь до убийства?», что-то в этом роде, но я ещё поработаю, времени до завтра достаточно. Нам главное где-нибудь остановиться на ночь в Эдинбурге. - Рашден вытащила из блокнота сложённую в несколько раз карту города. Она так много трещала языком, зацепившись за вопрос Маркуса, что даже не поняла, в какой момент он снова решил отвлечь ее. Все, что она могла, так это снова посмотреть в окно и действительно увидеть, что погода снова изменилась.

- Что? - Переспросила она, прищуриваясь. - Ты же знаешь, что я не знаю испанский! Что за привычка у тебя. Даже я разучилась употреблять французские словечки в разговоре с тобой... en fait, - она снова схватилась за блокнот и открыла чистую страницу, положив ручку по середине, - напиши эту свою фразу, может ещё не все у меня потеряно. - Сама же она пересекла границу в виде стола и ворсистого ковра, разделяющую их, и села рядом с Маркусом, машинально скопировав его позу. - Пор чего-то там?

Офелия не стала вдаваться в подробности, какое такое чудо-средство она собирается на Маркусе испытать. Она даже уговаривать его не собирается, просто воспользуется моментом, когда он заснёт и намажет его синяки и царапины - никто в здравом уме не поверит без такой маскировки, что он - законопослушный представитель Министерства. К слову, она даже откопала строгие мантии, которые были идеально выглажены накануне, прихватила рубашку и галстук Фенвику. Все это в специальных чехлах помещалось у неё в рюкзаке. Там же лежали крем, изготовленный ею собственноручно по рецепту бабули Лидии, матери отца, которая грешила любовью к зельям и настойкам, бумажный пакет с обедом, некоторые личные вещи Офелии, записная книжка отца, его любимая книга «To Kill a Mockingbird», которую они с Маркусом ещё в прошлом году пытались расшифровать, ещё одна полная бутылка минеральной воды, кошелёк с фунтами, которые Рашден удалось выручить с продажи двух картин из кабинета отца и нескольких ценных экземпляров книг из его библиотеки, поддельный документ служащего и даже палатка на случай, если им негде будет переночевать. Все это помещалось в маленьком компактном чёрном рюкзачке, который сейчас стоял под столом.

- Ну-ну, они вляпались. - Рашден тему не продолжает, достаточно и того, что сейчас красуется на лице Маркуса. Хотя подобный вид предстаёт ее взору чаще, чем ей хотелось бы. Точнее сказать, ей бы вообще не хотелось видеть все эти гематомы и рассечения, поскольку фантазия сразу же рисует непривлекательные картинки. Но это Фенвик - такой, каким она его знает почти всю жизнь, и ей вовсе не нужно, чтобы он менялся, хотя, чем старше они становятся, тем больше отличаются друг от друга; тем сложнее им находить точки пересечения, тем сложнее понимать чувства другого, потому что как раз тот возраст, когда все пытаешься держать в себе, и держать приходится много. Такой груз иногда кажется неподъёмным, и думаешь, что если разделишь с кем-то, то станет сразу легче, но нет, легче почему-то не становится.

Только сейчас она понимает, что втянула в эту историю того, кто сам пережил утрату очень близкого, родного человека. Обычно о чувствах других мы вспоминаем с опозданием, и сейчас Офелия мысленно сама себя испепеляет изнутри. Если бы она только умела поставить себя на место другого человека, если бы только не имела проблем с эмпатией… Рашден никогда не говорила с Маркусом о смерти его отца, как-то получалось эту тему обходить стороной. Только в детстве она однажды спросила его, но в ответ получила молчаливый взгляд, полный болезненной грусти. Тогда она еще не знала, что значит потерять кого-то, тогда она не знала, что значит потерять отца. Навсегда. 

- Да, ты прав, - также тихо отвечает она ему, чуть наклонившись вперёд, но стараясь избегать прямого контакта глаза в глаза, - надо будет ещё раз позже все расписать и перед сном заучить. - Чтобы уж точно походить на этих министерских змеюк - безэмоциональных, лживых и подкупных. Странно, когда все это происходит в шестнадцать. Когда приходится вот так напрягаться, рисковать ради других вместо того, чтобы наслаждаться своей юностью, той недолговечной юностью, которая однажды закончится. В шестнадцать нужно веселиться, вляпываться в подростковые драмы, признаваться в любви, в конце-то концов, а не гоняться за призраками в надежде, что они тебе ответят.

- Так, давай этот прекрасный смысл оставим на потом, а сейчас объясни мне, что происходит, потому что вот этот нубес – это явно небо, нет, стой, облака, да? И тут окончание нубе’с – множественное число, как в английском, выходит, что одно облако - нубе? Ла – это артикль, как во французском? Выходит, что ла то’гмента – шторм, буря? Можно сделать вывод, что артикль ла – для единственного числа, мужского, или среднего рода, а лас перед нубес – для существительных во множественном числе? – Откуда-то Офелия вытащила карандаш и принялась активно подчеркивать слова и выводить какие-то свои символы над ними. Она так усердно старалась, будто бы готовилась к экзамену у МакГонагалл. – Но я не особо понимаю, где тут глаголы! – Она зачем-то ткнула Фенвика карандашом в бок и рассмеялась. Обычное явление, когда они сидят вместе на занятиях.

- Знаешь, почему-то мне кажется, что эта фраза существует на всех языках мира, в том смысле, что ее философский контекст часто используют в литературе и риторике. У французов это apres la pluie vient le beau temps, если дословно, то после дождя наступает хорошая погода. Апре ля пьи вье лю бу то. Да, можно язык сломать, лучше даже не пробовать... А ты выучил бы французский что? Язык или поцелуй?

*ес соя

Отредактировано Ophelia Rushden (02.05.20 22:50)

- Нубе я уже запомнила, тормента смахивает на торнадо, а это слова одной тематики, поэтому тоже легко запомнить. Да-да, во французском тоже есть рода, а вот английский в этом плане куда прост - только когда дело касается гендера человека. Ла для женского? - Офелия нахмурилась, ей совершенно не понравилось, что у испанцев шторм женского рода. Ей вообще Испания нравилась только на картинках, реже песни, ещё реже испанские художники. Но ей нравится, как Маркус заинтересовано обьясняет каждое слово, ей нравится его произношение и его смех. Ей нравится, что они сидят почти одинаково, и может у них разные драмы, но в какой-то момент именно в этой вселенной им посчастливилось быть друг у друга. Просто быть. Без каких-либо лишних обещаний и клятв. Ей хочется, чертовски хочется, чтобы это длилось бесконечно, чтобы взросление хоть на малейший миг остановилось, чтобы оставило им их законные шестнадцать. Об этом хочется сказать вслух, Маркус такой, что он поймёт, но Офелии ещё далеко до того, чтобы обнажить свои постыдные мысли.

Зато она не задумываясь говорит о французском поцелуе. Только потом понимает, что ляпнула, когда Маркус уже вовсю пытается съехать с темы, краснючий, как профессор Спраут, когда той показали часть корня баобаба очень неприличной формы. Рашден приподнимает в недоумении бровь, пытаясь расшифровать, что значит практика, и касается ли это языка, или же языка во рту другого человека, быстро моргает и отстраняется, только сейчас заметив, насколько близко сидела к Фенвику.

- Выглядишь так, будто тебе нужно сходить умыться и подышать на перроне. - Она наклоняется к рюкзаку, достаёт бутылку минералки и бумажный пакет с сендвичами. - А потом можем наконец пообедать. Нам ещё часа три-четыре трястись в духоте. - Сама же Офелия не спешит покидать купе, ей ещё нужно о многом подумать, разложить все бумажки в блокноте и ещё раз пройтись по пунктам плана. Она это может сделать и когда поезд снова придёт в движение, но именно сейчас нуждается в отвлекающем факторе, чтобы перестать думать о своих странных желаниях.

Рашден перевернула страницу с испанскими облаками и штормом. Так, первое, поезд прибывает в начале седьмого на вокзал Эдинбурга. Он в достаточной удаленности для того, чтобы случайно не пересечься с первыми опрашиваемыми. Здесь же поблизости надо найти отель, какой-нибудь захудалый хостел, где про документы даже не слышали. В ход пошла карта горда с уже отмеченным домом-целью, что показывало следующее - выходить за пять миль от вокзала не следует, здесь же в этом районе надо переночевать. Здесь же надо найти закусочную и взять еду в номер. Завтра они при полном параде явятся на порог дома миссис Джоркинс, которая приходится жертве троюродной сестрой ее мужа; убитая считалась долгое время пропавшей, в затем была найдена мертвой в лесах Албании. Что Даниэль Рашден мог забыть в лесах Албании, оставалось секретом для многих, но министерские крысы нашли якобы улики и свидетелей, что именно Рашден затащил Берту туда, именно в его компании они видели несчастную женщину. Для Офелии все это было откровенным бредом. Мать говорит, что он надолго никогда не отлучался из дома, да и сама девчонка помнит, как он навещал ее в Мунго в апреле достаточно часто. Нет, ее отец не мог, просто не мог совершить преступление! Причём не одно, а сразу три! Да и история с хищением министерской тайны тоже расплывчатая. Как показала практика, из Министерства можно вытащить любую информацию, главное знать рычаги и механизмы. А подделать их документы так вообще легче простого, главное не сдавать на экспертизу, конечно, и не показывать самим работникам Министерства.

В этом всем деле только одна смерть настораживает Офелию - смерть министерской помощницы Боунс - Николь Мерк. То, что отец приходил на встречу с Боунс, доподлинно известно и зафиксировано, поскольку все это происходило в Министерстве. Но ее смерть наступила только через пять-семь дней. И в эти дни отец ни разу не появился в Мунго. Но этой историей Офелия займётся только на зимних каникулах.

Она наконец отложила ручку и поглядела на писанину, какие-то кривые стрелки между пунктами, обычные геометрические фигуры, которые выводила, когда думала о своём. Иногда она могла не заметить и перечеркнуть вот так нужную информацию. Этот блокнот следовало бы сжечь, как только все закончится. Хотя страницу с каракулями Фенвику она бы оставила.

Поезд в Ньюкасле простоял недолго. Но стоило ему вновь набрать скорость, как в дверь купе постучались. Маркус и Офелия настороженно переглянулись. Почти всю дорогу им удавалось провести вдвоём, но почему-то именно в Ньюкасле все пошло не так. Офелия закусила губу, следя за тем, как дверь осторожно открывается.

Сперва в проходе показалось довольно упитанное лицо, поскольку все остальное скрывал чёрный наряд монашки, то только выпученные серые глаза, щеки и пухлые губы шевелились в сторону дивана. За ними следовали совсем худые зелёные прищуренные  глаза, скрывающиеся за толстой оправой очков. Две женщины сели напротив, пытались улыбаться и быть дружелюбными, но у Рашден внутри уже все перевернулось. Она машинально убрала блокнот со стола и прижала к обнаженным коленям.

- А! - Внезапно воскликнула сероглазая, поковырявшись в своём мешке и вытащив грушу. - Молодые люди, а вы какими судьбами в Эдинбург?

Это, наверное, у них так принято - лезть туда, куда не просят. Разводить на разговор незнакомых людей, будто по лицу Офелии непонятно, что она вовсе не настроена с кем-либо поддерживать разговор. Но крупнолицая как-то резко переменилась, прищурилась, будто бы сканировала рентгеном попутчиков, только хотела что-то выдать своими губами-пончиками, как Рашден сдалась.

- Мы сели в Кембридже, там сейчас отвратительная погода! Льёт, как из ведра! Извините, что не представились, меня зовут Вероника, ударение на «о», а моего спутника - Джейкоб. Мы первокурсники, я учусь на факультете европейской культурологии и искусствоведения, а Джейкоб на архитектурном, вместе посещаем лекции по истории английского языка, и нам дали задание на лето - ознакомиться с культурным достоянием Шотландии в контексте лингвистической теории. Вот только сейчас удалось выбраться, все лето изучала в Австрии наследие Густава Климта. А Джейкоб проектировал новое здание оперного театра в Манчестере. - Рашден выглядела вполне серьезно, разок, конечно, улыбнулась, но неугомонный хохот оставляла внутри себя. - Мы, кстати, с Джейкобом помолвлены, представляете! Он сделал мне предложение ещё в мае, но мы решили отложить свадьбу, пока оба не встанем на ноги, все-таки сейчас с поддержкой молодых семей очень сложно, а нам двоим приходится много учиться.

Кажется, пухлолицая была довольна столь откровенным монологом, даже расплылась в улыбке во все свои тридцать два и принялась поздравлять с помолвкой. Тощая все это время молчала, уткнувшись взглядом в потолок. У неё видать там своя связь с космосом была, ей точно не были интересны первокурсники Кэмбриджа.

- Простите, может вы подскажете, где лучше остановиться в Эдинбурге, чтобы не далеко от вокзала было, и чтобы не сильно било по бюджету. Мы задержимся дня на четыре, пока будем все изучать и конспектировать.

Офелия любит истории. Она любит их рассказывать и пересказывать по несколько раз. Офелии не нравится лгать, и она это делает очень редко и обычно не стесняясь в глаза матери. Она оправдывает это какой-либо замысловатой, завуалированной целью, и ей нравится думать, что ничего плохого в такой мизерной доли лжи нет. А когда она научилась лгать матери, то с легкой подачи начала делать это и в Хогвартсе. И опять же - ради благой цели, к примеру, чтобы не завалили дополнительной работой, или, что ещё хуже, отработкой. При этом ничья задница не была в зоне риска, ни на кого клевета не пала, а Рашден, мать ее, все ещё топила за справедливость и мир во всем мире.

Монашкам же врать было легко, и Офелия воспринимала свою болтовню, как некую прекрасную историю, которая могла иметь право на существование, если бы не все эти сказочные бородатые старикашки и средневековые замки, годные в декорации для какого-нибудь блокбастера. Она действительно могла учиться в частной школе и поступить с ее-то мозгами в Кэмбридж. Она действительно могла бы встречаться со своим сокурсником, и однажды он бы сделал ей предложение на прогулке возле какого-нибудь миловидного озера. Они могли бы быть счастливы вдалеке от всех этих историй про возрождение Темного Лорда, который намеревается захватить мир, от экзаменов по Трансфигурации и стремных преподавателей ЗОТИ.

История на миллион фунтов. На два бездонных сундука галлеонов. И самое прекрасное - в неё поверили. Оставалось только поверить самой и вести себя соответствующе, чтобы не рушить иллюзию романтической поездки в другое королевство, которая хоть и прикрывалась учебным интересом, но кто поверит, что двое только что обручившихся не захотят провести в отеле по крайней мере большую часть сего путешествия. Думаю, не стоит углубляться в детали, рассказывая, чем там можно заниматься. Но явно не тем, чем планировали Маркус и Офелия - готовиться к своей шпионской миссии.

Но монашки повелись. Фенвик был прав - шоколад действительно помог, очередной кусок все-таки заткнул ее. Она хотела отвлечься, спросить, что-то по типу «милый, там снаружи что ли дождь? Ты почему такой мокрый?», но не стала, жуя и шелестя оберткой, чтобы снова не начался словесный поток. Стала ли она счастливее, как прогнозировал Маркус? Возможно. На пару минут. Пока он не полез к ней показушно обниматься и не ляпнул про «супругу». К удивлению, Рашден даже не закашлялась и не смутилась, скорее необдуманно бросила взгляд на «подозреваемого и уличённого», но промолчала. Ещё больше ей не понравилось упоминание каких-то «конфликтов», будто бы Фенвик без них вот никак не мог. Но собеседницы, точнее одна из них, очень бодро на все реагировала и даже заверила, что сами планируют остаться в этом мини-отеле, поскольку билеты на поезд в Абердин из Эдинбурга у них на завтрашнее утро. «Ну отлично. Ещё этих соседок им не хватало».

Все оставшееся время квартет развесёлых соседей по купе провёл в тишине. Пухлолицая задремала, закинув голову назад. В очках которая почитывала толстую книгу, с которой свисали чётки. А Офелия всучила Фенвику пакет с сендвичами, а сама положила голову ему на колени, предупредив шепотом, что «если тот начнёт на неё крошить батон, то получит в нос». Так они ещё три часа тряслись до Эдинбурга, пока поезд окончательно не остановился на конечной станции.

Вот тогда начался новый спектакль.

Пухлолицая монашка, кажется, ее звали Жорджиной, или как-то в этом роде, решила, что обязательно должна взять шефство над молодыми людьми и начала очень громко указывать, куда им всем нужно пойти. Они прошли пару кварталов пешком на север от вокзала, когда Жорджина, укуси пикси ее за пухлый зад, призналась, что была в этом районе ещё в годы своего мятежничества, когда не было ещё выстроено вон то здание и этой кафешки в помине не было. Однако уже через час гуляний вся четверка вышла к миниатюрному трёхэтажному зданию, больше смахивающему на дом для престарелых, с длинной дубовой верандой, раскинувшимся слева палисадником и небольшим фонтанчиком с купидоном по центру.

Внутри же богоугодного заведения стояла маленькая стойка с маленькой женщиной за ней, что-то очень важное щебетавшей в трубку телефона. Она украдкой взглянула на посетителей, радушно поздоровалась с монашками, все ещё продолжая вслушиваться, что там ей передают на другом конце провода. Жорджина весело запросила эконом номер с двумя односпальными кроватями, и когда Офелия попыталась вставить слово, монашка все также весело приобняла Рашден, торжественно спросив про номер для молодоженов. Что-то добавлять к уже сказанному было лишним, потому блондинка покорно положила на стойку половину суммы за номер и взяла ключ.

С монашками они простились на втором этаже и стали подниматься дальше. Почему-то у Офелии уже назревало нехорошее предчувствие, она морщилась и молчала, не понимая, где во всей этой истории с соседками прокололась. И только открыв дверь номера, она поняла...

Поняла и засмеялась, сползая по дверному проему. Ну конечно...

- Ты понимаешь, - начала она сквозь слёзы, - что иногда нужно мне вовремя затыкать рот. Чтобы не было вот этого всего! - Действительно, номер для молодоженов выглядел как самый настоящий номер для молодоженов, не хватало только шампанского в ведерке со льдом и лепестков на излишне розовых простынях, точнее простыне, в количестве - одна штука, одеяло - одна штука, подушки - семь или восемь, кровать - одна штука соответственно.

Эдинбург Офелия не любит, как и Шотландию в целом. Это стоит взять на заметку и никогда не предлагать в качестве медового месяца. Шотландия мрачная, она еще банальнее и скучнее Англии, и это прослеживается во всем. В архитектуре, в лицах прохожих, в той самой маленькой женщине у стойки, которая не раздумывая подсунула этим двоим номер для молодоженов. И хоть сейчас Рашден во всю заливалась своим через чур звонким смехом, но непременно настанет тот час, когда она пожалеет, что тогда сразу же не спустилась и не потребовала номер с двумя кроватями (а что, они же еще даже в своей лжи не женаты, а целомудрие, все такое никто не отменял). Она бы даже доплатила, только вот умные мысли приходят с первыми петухами, как говорится, если так на самом деле говорится.

- Может и гигантская, но простыни полный отстой. Будто попала в ванильное царство. – Вот именно так должна реагировать серьезная девушка на форменное безобразие, которое предстало перед взором. – Зови меня как хочешь. Только представь, если бы эти замороченные монашки заподозрили чего, особенно та, в очках которая, она так странно выглядывала из-за своей книженции, что я чуть не запуталась в собственной истории. Все-таки мне еще шестнадцать, а разъезжающая по стране шестнадцатилетняя девчонка в компании побитого парня, подозрительнее, чем история про двух влюбленных студентов. Вот мне еще не хватало загреметь в местный участок. Мать такого не простит, а поскольку она осталась единственным опекуном, то может сорваться и запретить возвращаться в Хогвартс. Вот ты, - она ткнула пальцем в валяющегося Фенвика и прищурилась, - ты без меня два года проживешь?

Вопрос весьма странный и не больно уместный в нынешней обстановке, но Рашден почему-то зацепило. Она и так много рисковала из-за этой поездки, подвергала риску и Маркуса, и вообще, сейчас она чувствовала себя в край разбитой и опустошенной. Вся эта ложь в поезде вымотала, но это было только начало, мизерный процент из того, что ей предстояло насочинять в этой поездке.
Офелия скинула рюкзак на диван и устало села рядом на кровати, расчесывая руками распущенные волосы. Она зашла слишком далеко. Точнее сказать уехала достаточно далеко, чтобы вот все взять и бросить. С другой стороны, подростки часто разъезжали по странам на каникулах, и не было в этом никакого преступления. Конечно, у таких всегда были сопровождающие, но эти двое почти совершеннолетние, да еще и волшебники. Что плохого может с ними произойти? Темный Лорд что ли нападет? Да скорее пианино упадет на голову. Или какая-нибудь монашка заподозрит что-то неладное.

- Что? На диване? – Рашден надеялась, что ей послышалось. Конечно, предложение Фенвика было весьма джентельменским, и было бы удивительно, если бы он так и не предложил этот вариант. Но она все-таки посмотрела на него так, будто бы тот выжил из ума, и во всем была виновата это доморощенная кровать с этими ужасными розовыми простынями. – Ты не заметил, что одеяло одно? Ты чем будешь укрываться? Занавески снимешь? Не выдумывай. Вспомни, как мы в детстве упросили родителей поставить нам палатку в саду. Вроде не подрались тогда на маленькой территории, хотя ты мне ночью заехал по носу локтем. Вот чего я точно не забуду! – Воспоминания эти были яркими, отличались от тех, в которых присутствовал отец или мать. Офилии не хотелось, чтобы они угасали, но все выходило вне ее желания, а вот отчетливее становились те, в которых был Маркус, детство, первые годы в Хогвартсе. Рашден замотала головой, отгоняя мысли. – Пожалуй, я приму душ, а ты можешь сходить и добыть нам ужин. Я не хочу лишний раз показываться на улицах. Завтра придется носить парик, потому что мое лицо не так давно мелькало на газетах волшебной Великобритании. Это риск… и я буду кофе, два бургера и картошку. Справишься?

Офелия много размышляла в последнее время о том, на что способна ее мать, если наконец возьмёт себя в руки и перестанет ныть. Конечно, надеялась, что успеет дотянуть до совершеннолетия и не встрять с какой-нибудь ее глупой идеей по типу «тебе не нужно это волшебное образование; ты должна пойти учиться в колледж; с твоим талантом ты можешь закончить обсерваторию и разъезжать по Европе; ты можешь наконец привести себя в порядок и перестать быть такой замкнутой, может хоть найдёшь себе богатого мужа». Если одним предложением, то: «все, что угодно, лишь бы не волшебство».

Но она все ещё оставалось потерянной женщиной в чужом ей мире магии и волшебного сообщества, которому принадлежала косвенно. Она могла распоряжаться жизнями своих детей, пока те не достигли совершеннолетия, а Офелии только в сентябре исполнялось семнадцать. Так что шанс не попасть в Хогвартс был.

- Иди уже! - Качает головой Рашден, целясь подушкой в уже выходящего из номера Маркуса, но кладёт обратно на кровать, и сама утыкается в неё носом, издавая странные звуки, будто бы кто-то очень сильно ударил ее по коленке. И все потому, что этот вечер становился невыносимым. И даже присутствие Фенвика не спасало. Напротив, Офелии начинало казаться, что он ещё больше все усложняет. Собой. Она даже могла поклясться, что до сих пор чувствует, как он бережно гладит ее по волосам. Фантомные ощущения, которые никак не могут вылететь из головы. Она даже несколько раз ударила кулаком вторую подушку, которая ни в чем не провинилась, снова издала непонятный звук, похожий на заглушаемый крик.

Раньше было легче. Определенно. Все было таким простым и наивно детским, с постоянными разбитыми коленками и локтями, на которых кровь застывала чёрной корочкой, с постоянными приключениями, в которых девчонка не всегда была принцессой, а чаще лезла за мальчишкой на дерево, на самый верх, чтобы достать спелые яблоки, выращенные стариком-соседом, который не упускал шанса пригрозить детям каким-то жутким заклинанием, от которого могли и волосы выпасть, и жуткими прыщами обзавестись. Были истории про отважных рыцарей, не без этого, про ловких и смелых волшебников, у которых вместо палочки сорванная с ближайшего куста ветка, пиратов, когда дело происходило на озере, и даже индейцев, книгу про которых они стащили из библиотеки отца Офелии.

На Рейвенкло они попадают вместе, с нескрываемым облегчением по-дружески обнимают друг друга и не могут сдержать восторга, уминая за обе щеки ужин. Первые занятия, первые домашние. На задний план отходят все разногласия и ссоры, которых было так много, с поводом и без.

Вместо душа Офелия набирает ванну. Наверное, только в номере для молодоженов в таком убогом отеле можно найти что-то помимо душевой кабинки.

Офелия любит горячую воду, такую, чтобы обжигала, чтобы до боли. Расслабляет только физически, но в голове все еще царствует рой пчел. Самое время подумать о завтрашнем дне. О том, как лучше все представить. Отец говорил, что порой заранее продуманный до мелочей план хуже спонтанных действий и слов. Может он все-таки прав? Может Офелия зря потратила несколько дней и ночей, расписывая все поэтапно? Она ведь даже достала парик! Хвала Мерлину, у матери на чердаке было достаточно реквизита, который она использовала в далекие времена для домашних выступлений.

Дверь захлопнулась. Судя по шуршанию, вернулся Фенвик. Из полуоткрытой двери ванны его голос доносился отчетливо.

- Не осыпали, - крикнула в ответ она, - я решила утопиться в ванне. Думаю, так точно станет легче. А ты уверен, что хочешь вот этого всего? Может сядем утром на поезд и уедем обратно? Сходим куда-нибудь в горы с ночевкой. Конечно, в лесу уже не будет такой большой кровати. Могу поспорить, ты сейчас ее уже оккупировал.

Офелия вышла из ванны, кутаясь в типичный белый халат. Сперва она потянулась к стаканчику с кофе, но почему-то передумала. В планах было не спать до утра, пересмотреть все пункты и подготовить себя морально, но какая-то другая сторона личности накрыла так, что никакие рейвенкловские замашки больше не работали. Потому она подхватила пакет с ужином и устроилась в ногах Маркуса, щелкая по пульту большим пальцем.

Только сейчас Рашден поняла, как чертовски была голодна все это временя. Она жадно жевала, все еще переключая каналы, уже выбирая между американской комедией и французской мелодрамой.

- Только представь: мы с тобой одни, без матерей, в Эдинбурге, в номере для молодоженов сидим на большой кровати и жуем бургеры. Расскажи кому – не поверит. Да и сама не верю. Если мы до утра не передумаем, то уже после обеда должны выехать в Абердин. Так что я бы на твоем месте не меняла сие творение богов на какой-то диван. – Офелия покраснела, но это было едва заметно после душной ванны. Она сгребла мусор в бумажный пакет и залезла под одеяло.

- Надеюсь, ты не взял в привычку храпеть. И учти, что если попадешь мне по лицу локтем, то прилетит ответка. Ложись уже.

Конечно же Рашден не передумала. Точнее, она все еще немного, самую малость сомневалась, что сможет все это пережить. После того, как свет в номере погас, она еще с час смотрела перед собой, лежа на боку и засунув руку под подушку. Ей казалось, что нет в мире ничего более хрупкого, чем ее вера в собственные силы. Но еще был Маркус - человек, рядом с которым не хотелось казаться слабой.

Наверное, ей действительно страшно. Страшно, когда родного тебе человека обвиняют в ужасных преступлениях, когда забирают его у тебя, а ведь он единственный, кому ты доверяла и кого любила всем своим существом. Страшно, когда вот так остаешься одна, потому что заменить его никому не под силу. Кто еще будет любить тебя просто за то, что ты есть? Кому вселенной не будет жалко ради тебя? Кто пойдет на все, лишь бы… Нет, плохие мысли. Нельзя верить в то, что отец мог пойти на это. Это невозможно. Нет в мире ни одной причины, ни одного мотива, который мог бы оправдать приписываемые ему грехи. Он виноват только в одном – он оставил Офелию.

И почему-то глухие удары сердца твердят, что Маркус может быть прав. Любые ответы… возможно все. Офелия все это задумала, чтобы доказать обратное. И что будет, если… Она заснула, так и не додумав это «если».

- Ярко же! – Она жмурит глаза и натягивает на лицо одеяло, утыкается в рядом лежащую подушку, которая пахнет чем-то еще помимо гостиничного шампуня на ее волосах. Если солнце поднялось так высоко, то у них на сборы всего час, и полчаса, чтобы отыскать тот самый дом на Лорн-стрит. Офелия наконец встает и садится за маленький столик у окна, все еще стараясь разлепить глаза от палящего августовского солнца. – Сейчас бы на море, - вздыхает она и открывает пластиковый контейнер с салатом, - куда-нибудь на юг с ребятами, и чтобы вечером сидеть на пляже у костра, и так до рассвета, чтобы в пять утра пойти и с первыми лучами солнца погрузиться в соленую воду. – Подпирает щеку кулаком, мечтательно пытаясь отделить лист салата от огурца, который никак не хочет накалываться на пластиковую вилку. В итоге, от которой откалывается один зубчик.

- Что ты там про розовощеких ангелов говорил? – Офелия таки откладывает неудачный эксперимент с салатом и принимается за кофе с завернутым в фольгу кусочком вишневого пирога. – Нет, таких не заметила, мне повезло быстро заснуть. А тебе как спалось на этой чудо-кровати? Не жалеешь, что не променял ну ту развалюху? – Она кивает в сторону полосатого дивана и улыбается. Все-таки было приятно вот так сидеть и болтать за завтраком, когда тебя не окружают толпы студентов, норовящие украсть из-под руки рыбный рулет или ванильную запеканку. И пускай с салатом она так и не справилась, а кофе выпила лишь наполовину, зато вдоволь распихала за обе щеки вкуснейший пирог.

Когда же с завтраком было покончено, настало время спешных сборов, во время которых летало по номеру все, что только можно было найти в рюкзаке Рашден. Первым полетел парик, за ним на кровать приземлились две мантии, отдельный костюм для Маркуса. Офелия наспех влезла в узкое черное платье и принялась закреплять черный парик на волосах.

- Ты знаешь… если воспринимать это все как какой-то маскарад, то становится легче. – Она попыталась уложить торчащие искусственные волосы при помощи влажной ладони, затем достала помаду оттенка «капучино». – Это всего лишь игра. Просто держаться сценария. – «Которого у нас нет», забыла добавить она. – Мы же вчера убедили этих монашек, что милее пары не найти во всей Великобритании, что мешает убедить какую-то старушку в том, что мы из Министерства. Вдруг окажется, что она еще полуслепая и плохо слышит на одно ухо.

ххх

Дом на Лорн-стрит, как и ожидалось, не был скрыт от магглов. Это объяснялось тем, что семья, проживающая внутри, имеет с ними тесный контакт. Настолько тесный, что убитый тридцати двух летний мужчина родился в браке некогда известной пианистки и магозоолога. Подобные браки могли бы вызвать у Офелии неописуемое удивление, если бы ее отец-волшебник не женился на дочке популярного в те годы парижского джазмена.

- Слишком просто. И слишком сложно. – Выдохнула Офелия и надела мантию, которая все это время висела у нее на руке.

Ночью так и не вышло намазать разбитое лицо Фенвика чудо-кремом. А утром Рашден пришлось быть очень убедительной, чтобы он сам согласился на это, и пока тот был отвлечен, она все-таки поправила его непослушные волосы одним чудесным женским методом. Она прошлась по списку в блокноте, отмечая все, что было сделано, и что еще предстояло учудить, периодически почесывая синтетические волосы на голове – сегодняшний опыт явно отбивал у нее всякое желание становиться в будущем актрисой.

- Сейчас. – Она достала из кармана мантии поддельный министерский пропуск. – В Министерстве некогда работала некая Орабелла Наттли в Отделе по борьбе с неправомерным использованием магии, а я предположительно ее потомок – младший специалист делопроизводства Визенгамота – Летиция Наттли. А да, точно, еще же не весь реквизит. – Она еще раз внимательно поглядела на фотографию сотрудницы с пропуска, поправила парик, вытащила из другого кармана мантии очки и надела на нос. – Вроде похожа? А ты у нас будешь без пропуска, точнее вот, - она подсунула Маркусу полупустую карточку, на которой фотография была размыта, - Гавейн Робардс младший. Мы работаем вместе, вместе нам поручили заняться именно этим делом, понимаешь. Только без романтики на этот раз.

Рашден первая подсовывает свой пропуск пожилой женщине, которая едва ли успевает надеть очки, чтобы всмотреться. Говорит Фенвик. Офелия молчит. И вовсе не потому, что она выдерживает театральную паузу, чтобы не создавать посторонний шум. Ее коленки дрожат, и она надеется, что им, наконец, предложат присесть. Это происходит только спустя минуту три, когда Маркус, он же Гавейн Робардс младший, заканчивает вступительную речь. Его «мы сочувствуем вашей утрате» потом еще долго будет звучать в голове Рашден отдельными словами.

Идиль Бирит (Бирет) выглядит как типичная бабушка, которая только испекла пирог, а сейчас пойдет за плетеной корзинкой со спицами и нитками для вязания. Некогда известная пианистка, сама родом из Турции, в одном из своих турне по Европе познакомилась с будущим мужем, который оказался волшебником. У них родился замечательный сын, впоследствии староста школы и один из лучших студентов-выпускников своего курса, сотрудник Отдела тайн Министерства Магии. 

Идиль разливает ароматный чай по чашкам, снимает с подноса кувшинчик с молоком и сахарницу. Судя по настроению, она готова к разговору, периодически бросает взгляды на каминную полку с фотографиями в рамках – личной историей, которая есть у каждого. У Офелии, у Маркуса, у Идиль. Каждая семья по-своему счастлива и по-своему несчастна. И всегда в этой драме есть виновный. И сейчас Офелии стоило наконец-таки взять себя в руки и добиться правды.

- Простите, миссис Бирит…

- Бирет. Но можете звать и Идиль. – Офелия едва улыбнулась, делая глоток чая. Ее всегда поражала эта маггловская дружелюбность. Почему-то среди волшебников чаще попадались угрюмые и нелюдимые представители сообщества.

- Идиль. В деле вашего сына есть несколько пробелов. Конечно, это уже никак не повлияет на окончательное решение Визенгамота и выдвинутый приговор, а расследование было поспешным, убийца был найдет почти сразу же после своего последнего преступления, однако дело возобновилось по одной причине – есть подозрение, что был замешан еще один человек.

- Очень странно! – Женщина отставила чашку обратно на столик и потерла глаза тыльной стороной ладони. – А мне сказали, что дело закрыли сразу же после суда.

- Видите ли, приговор был вынесен, дело действительно закрыли, но потом в Министерство пришел человек, который дал показания в качестве свидетеля, и пришлось начинать все заново. Повторюсь, это не повлияет на приговор Даниэля Рашдена. Вопрос такой: ваш сын общался с Рашденом раньше, до этого… случая?
- Честно, - Идиль задумалась, возвращая чашку обратно в свои морщинистые ладони, - N съехал от нас больше пяти лет назад, жил отдельно где-то на окраине Лондона. О… этом человеке он никогда не упоминал. На заседании я впервые его увидела.

- Спасибо, Идиль. – Это было ожидаемым, но еще ничего не значило. - Конечно, вы также не в курсе, кому N мог, грубо говоря, перейти дорогу? В Министерстве он выполнял важную работу все-таки.

- Вы и сами понимаете насколько. Скажу то, что уже говорила в ходе расследования: мой сын за последние пять месяцев сильно изменился – его взволнованный голос в телефонной трубке звучал часто. Он будто чувствовал, что за ним следят, что…

- Спасибо, миссис Бирет, - Офелия видела, как женщина расстроилась, и морально уже не могла продолжать всю эту пытку, в которой из ее же уст звучали обвинения в сторону отца. Было очевидно, что у этого человека теоретически неприятелей хватало. – На этом мы, пожалуй, пойдем. Еще раз простите за беспокойство.

ххх

Как только они прошли квартал и свернули в сторону отеля, Офелия сняла мантию, стянула парик, и уткнулась своими губами оттенка капучино в галстук Маркуса.