Дверь захлопывается, погружая Меган в тишину, густую и вязкую, как начинка яблочного пирога. Звонкие девичьи голоса удаляются и затихают, оставляя ее один на один с утренней прохладой, которая просачивается сквозь отсыревшие стены и вызывает легкую, бодрящую дрожь по всему телу – Ровсток подносит тыльную сторону ладони к лицу и наблюдает, как по ней стройным маршем прогуливаются мурашки.
Нэйт с Лансом наверняка уже ждут ее в гостиной, справедливо сетуя по поводу возмутительно ранних занятий и ее, Меган, нерасторопности, за последние несколько месяцев приобретшей закономерный характер.
Она делает шаг к огромному, словно место преступления, помеченному отпечатками пальцев зеркалу, и замирает, целую вечность вглядываясь в собственное, мутное отражение.
Теряется счет времени, по поверхности стекла насмешливо пробегает рябь – будто пальцы признанного виртуоза, скользящие по послушным клавишам рояля – а ей вдруг становится необходимо поднять с пола чей-то в спешке сброшенный с тумбы учебник и запустить его в упрямо сжатые губы и глаза, растерянно взирающие на нее с противоположной стороны. Голубой и карий. Невинность и порочность. Недостижимые небеса и непроглядная бездна, в которую только и стоит что оступиться.
Сегодня Меган постаралась на славу – ничего общего с тем, в каком виде она на днях явилась в теплицы. Теперь ее волосы распущены и темной, мягкой волной спадают до самого пояса. Ресницы подкручены при помощи волшебной палочки и густо накрашены тушью, а на запястьях и шее задорно звенят при ходьбе многочисленные фенечки и амулеты.
Она с легкостью заносчивой светской львицы могла бы назвать себя красавицей, но отчего-то эту девочку, девочку, затравленно и почти застенчиво изучающую ее из грязного зеркала, хочется швырнуть в заброшенный сад с цапенями, схватить за шею и силой влить в глотку самый быстродействующий из имеющихся у нее в запасе ядов.
Меган добавляет в духи капельку Амортенции и осторожно взбалтывает флакон, зажимая его между большим и указательным пальцами. Таким образом она, разумеется, не заставит ничье сердце биться чаще, зато пахнуть от нее будет в прямом смысле сногсшибательно.
Сама она, сквозь приторно-сладкие тернии самодельной парфюмированной воды чувствует свежий аромат листьев мяты и терпкий - пряных специй. Он пробивается тягуче и ненавязчиво, как новый росток – через затвердевшую за зиму мартовскую землю. Ровсток замирает и прикрывает глаза то ли чтобы им насладиться, то ли чтобы к нему привыкнуть.
Дура. Жалкая дура с ворохом навязчивых идей, вынашиваемых с самого первого курса, с момента, как ее нога в трогательной, как у фарфоровой куклы, лакированной туфельке ступила в пределы Большого зала. С момента, как их глаза встретились, а она не нашлась что сказать, потому что у нее напрочь перехватило дыхание.
«Мерлиново исподнее, Ланс с Нэйтом!»
Если бы миссис Ровсток услышала от своей дочери даже столь безобидное высказывание, она бы непременно поднесла ко рту наманикюренные пальцы и издала один из тех протяжных вздохов, которые обычно называют вздохами разочарования.
Если бы мистер Ровсток хоть на минуту мог предположить, каких на самом деле крепких словечек нахваталась его маленькая принцесса за почти шесть лет своего обучения в Хогвартсе, он бы запер ее в замке и привез из Румынии Венгерскую Хвосторогу, чтобы посадить чудовище на цепь под ее окнами с романтично развевающимися кружевными занавесками.
Меган и прекрасного принца давно выбрала. С той лишь разницей, что он, кажется, вовсе не подозревает о ее существовании, какое уж там вызволение из мучительного плена и эпическое сражение в духе прошлогоднего Турнира Трех Волшебников.
Она бросает последний нечитаемый взгляд на зеркало и только собирается подняться в гостиную, как нечто, смутно напоминающее чувство собственного достоинства, вынуждает ее замедлиться возле выхода. Рука, увешанная браслетами – сумасшедшим переплетением разноцветных нитей и камней, в том числе и драгоценных – тяжело ложится на ручку двери и гладит ее одеревеневшими пальцами.
Нет, так никуда не годится.
Ровсток возвращается к зеркалу со слабой надеждой, что истерический смех не разобьет безупречную тишину спальни, и все-таки едва сдерживает слабую ухмылку, расчерчивающую ее губы косой линией, стоит ей взглянуть на свой внешний вид объективно.
Чем ты собираешься удивить его сегодня? Тощими коленками и нарочито съехавшим почти до самых икр гольфами?
Меган кажется, что пройди она мимо него голой, он даже не повернет головы.
Она расправляет сложенный вдвое пояс школьной юбки, и мягкая ткань нежно очерчивает линию ее колен. Между ней и резинкой яростным рывком подтянутых гольф – тонкая полоска обнаженной кожи.
А, наверное, в твоих планах покорить его блестящими познаниями в теории Заклинаний и ангельским характером, до которого, как правило, никому нет дела? Удачи, Мегги, нет, серьезно, дерзай и продолжай в том же духе, если хочешь повторить судьбу чопорной МакГонагалл или этой жабы, Генерального Инспектора, не зря тебя все детство рядили в розовое.
У Меган белеют костяшки пальцев, когда она сжимает в кармане округлые, прохладные бока крохотной склянки.
Это на случай, если Флитвик решит устроить вам чаепитие?
Отражение в зеркале ухмыляется, очерчивая ямочки на щеках и рисуя складки в уголках губ и разномастных глаз.
«… что, пожалуй, делает его самым опасным зельем в этом классе»
- Судя по лицам хаффлпаффцев, тебе и впрямь стоило бы заделаться суфлером профессора.
Кривляния Ланса, как нечто стабильное и незыблемое, сопровождают из урока в урок, из перемены в перемену, даже вечерами, когда неразлучное трио собирается в гостиной, Вэйзи не перестает фонтанировать едкими комментариями, большинство из которых Ровсток, честно говоря, пропускает мимо ушей, вежливо улыбаясь в огненное пространство старинного камина, от которого, не даст соврать Кровавый Барон, прикуривал сам Салазар.
Ее короткое фырканье вовсе не означает, что она с ним не согласна. Когда привыкаешь к предельной аккуратности во всем, до последней капли, до каждого, казалось бы, незначительного грамма, заявления, вроде «удовлетворительная точность» звучат откровенной насмешкой и равнодушным плевком в сторону того, что на самом деле имеет для тебя значение.
Нэйт, у которого – что за диво! – неожиданно просыпается художественный талант, судя по всему, солидарен с мнением обоих друзей, поскольку преждевременно разбуженный в нем живописец, словно на холсте, изображает на рабочем свитке пергамента карикатурного человечка с большим… кхм… органом любви (разумеется, я имею в виду сердце, а вы что подумали, испорченные вы шалуны?) в виртуозно короткий срок и не гнушается вынести сие творение на суд не только Ланса, но и Меган, которая, на минуточку, леди, о чем ее приятели частенько забывают, как если бы она то и дело подтверждала статус «своего в доску пацана», а не разбиралась в двадцати столовых приборах с закрытыми глазами.
Ровсток с небрежной грациозностью взмахивает волшебной палочкой, отчего человечек, вместе со своим увесистым богатством, упорно норовит забраться Ургхарту в ухо и сотворить с ним свои грязные, непотребные делишки. Не пропадать же добру.
- Будешь скверно учиться, именно так и придется расплачиваться за еду и содержание поместья. Уверена, в Лютном переулке любят тощих и ушастых, - на мгновение ей мерещится, будто декан Рейвенкло бросает в их сторону недовольный взгляд темных глаз-бусинок (точь в точь жучки, которых Меган крошит в кипящий котел), и оживший рисунок оседает на парту россыпью сияющей, как ночное небо, черной пыли, постепенно исчезая вовсе.
На самом деле Натаниэль – умница, о чем неоспоримо свидетельствует хотя бы тот факт, что профессор Снейп назначил его старостой. Это вам, знаете ли, не лук чистить.
Оживленная дискуссия одного из рейвенкловских ботанов с Флитвиком, по мнению слизеринки, скорее напоминающая бубнеж засыпающих над диссертацией теоретиков, которым срочно нужно сдать работу к неминуемо надвигающемуся утру, резко прерывается заунывными завываниями, и лишь спустя несколько секунд, Ровсток осознает, что это не визг пинком выброшенного за дверь Грима, а, черт возьми, пение.
- Полагаю, настал тот час, когда стоит показать Ланса Мадам Помфри, - шепчет Меган, слегка склонившись к Нэйту и убирая за ухо прядь упавших на лицо волос. – Второй героический поступок за месяц.
Она морщится от резкого гомона и отодвигается, инстинктивно взмахивая левой рукой, многочисленные фенечки и браслеты тут же оживают, будто задетые над дверью старьевщика колокольчики, и упирается локтем во что-то живое. А точнее – в кого-то, кто настолько бесшумно просочился в класс, что она не сподобилась обратить на него хотя бы кроху должного внимания.
- Извини, я не сильно помеша… – Меган замирает на полуслове, когда мальчишка, все это время бессовестно дремавший прямо посреди урока (и как ему это удается, учитывая, что Ровсток вынуждена повысить голос, чтобы он мог разобрать, что она говорит?) поднимает голову.
Рука словно горит в том месте, где их рукава соприкоснулись. От черной, плотной ткани школьной формы распространяется жар, и Меган чувствует, как к ее щекам приливает кровь, а сердце стучит сбившимся, рваным ритмом.
Купидон в лице тайного поклонника Мертон продолжает горлопанить как под воздействием заклятия Сонорус, но Мег не слышит ничего, кроме ударов работающей на износ мышцы, разрастающейся по всей грудной клетке и готовой выскочить из нее в любую дракклову минуту.
Она собирается что-то сказать взъерошенному ото сна Митчу, что-нибудь нейтральное-приветливое, но, минуя располагающую болтовню, принимается судорожно теребить волосы и нервозно улыбаться, снося рукавом лежащую на самом краю парты волшебную палочку под ноги. Это ее шанс спрятаться, сбежать, отдышаться и навалять себе мысленных пинков и оплеух, который она проваливает с тем же ошеломительным успехом, что и попытку рациональной беседы.
Меган вылезает из-за парты, вся красная, с упавшими на лицо растрепавшимися прядями, судорожно сдувает их с носа, откидывая роскошную тяжелую гриву за спину, и слышит звон бьющегося стекла. Судя по всему, она задела чернильницу Нэйта. Ей хочется провалиться сквозь землю.
В самом деле, лучше бы она укоротила юбку.
Тем временем, Аделаида, сгорающая со стыда и пытающаяся избавиться от настойчивого конверта, прилюдно провозгласившего ее богиней, вызывает у Ровсток не столько жалость, сколько нежную улыбку. Она даже не думает сорваться с места, подобно Вэйзи и доброй половине класса, чтобы ей помочь. Помоги себе сама, милая. Больше некому.
Потому что, в отличие от подавляющей массы других девчонок, Меган не морщит курносый нос, словно тайный автор композиции нанес личное оскорбление ей и прочим женщинам планеты. А еще потому что она считает столь отчаянный поступок по-своему романтичным, хоть песня и дурацкая, с совершенно бессмысленным текстом и мелодией, рвущей ушные перепонки до тех пор, пока из них не засочится кровь.
Она видит – знает – что парень, отправивший Аде послание, не единственный, по уши влюбленный в этой просторной, светлой от занимающейся утренней зари аудитории. Энтони Рикетт точно также прожигает горящими глазами сидящую перед Ровсток Селину и, судя по всему, абсолютно не замечает, как сильно палится. Или же ему нескрываемо все равно, что подумают остальные, ведь единственное важное и последнее слово всегда будет оставаться за разбившей не одно мальчишеское сердце слизеринской старостой?
Селина очень красивая, и уж у нее-то никогда не возникнет надобности повсюду таскать с собой пузырек с любовным напитком.
Меган не слепая, она неплохо научилась разбираться в человеческих отношениях, однако напрочь теряется, если речь заходит о ее собственных чувствах, которые подцепили ее на крючок, словно Гигантского Кальмара, вонзились ей в глотку тремя острыми иглами и не отпустят до тех пор, пока не убедятся, что она действительно не плод чьей-то извращенной фантазии. Не попытка напугать или утащить за собой на самое дно.
Постойте-ка, да ведь и мадам Хуч не участвует в матчах по квиддичу.
Меган будто сама попала в одну из тех амурных песен, на протяжение которой главная героиня надрывно вещает о том, как ее оставил возлюбленный, как ей плохо и одиноко без его тепла, сильного плеча и прочей сопливой ерунды. Наверное, именно по этой причине она заслушивает пластинки Селестины Уорлок до дыр и вполне способна представить себя на месте этого Бирча, с той лишь разницей, что поет она на порядок лучше, и от ее голоса не мрет все живое в радиусе десяти метров.
Класс погружается в безмолвие и взрывается жужжанием, от которого хочется зажать ладонями уши и зажмуриться.
«Ну и навел же ты шороху, дорогой», - еще чуть-чуть, и взволнованный взгляд будет направлен в сторону парты, где, точно птенцы, сгрудились нахохлившиеся умники с факультета эрудитов. Крайне скоро потеряв к каждому из них всякий интерес, Меган вытягивает шею и вертит головой в поисках всеобщего спасителя и любимца, заставившего наконец злосчастный конверт замолчать. Что там Поттер с его избавлением магического и маггловского сообществ от самого могущественного темного волшебника всех времен.
Хизер с триумфальным самодовольством на крысином лице убирает палочку с видом самородка-вундеркинда, по ошибке оказавшегося среди непроходимых тупиц и дегенератов. В своем роде она, несомненно, права, однако кулаки сами по себе сжимаются под столом, комкая подол.
Будь выше этого, будь выше этого…
Мантра не помогает, ее плечи – напряженная пружина, отпусти которую, и горячая волна трепета смоет остатки здравомыслия без малейшего сожаления.
Урок продолжается, но Меган неинтересно, как распознать волшебство. Ей важно знать, каким образом его скрыть.
Отредактировано Megan Rowstock (19.10.20 13:43)
