Первые семь минут ужина вместили в себя: бессознательное гипнотизирование тарелки, бестолковые попытки поддержать разговор и борьбу с бесконтрольным желанием уйти. Борьбу, естественно, достаточно бессмысленную, потому что за столом, на самом деле, Каори ничего не держало. Есть точно не хотелось. Болтовня других гриффиндорцев сейчас казалась удручающе дурацкой и никак не отвлекала от насущных проблем.
Так… что она тут делает вообще?
Пробормотав на прощание что-то совершенно невразумительное, Шимизу покинула Большой Зал. Трудно было не коситься на слизеринский стол, но Каори справилась. Что не получилось, так это удержаться от того, чтобы на прекрасном языке предков не пожелать им подавиться. Пусть с чувством, но тихонько, и…
Конечно, это ей никак не помогло.
Весь путь до комнаты арт-клуба гриффиндорка пыталась успокоиться. Сосредоточиться. Думать о недописанной картине, которая ждала ее там. Еще утром Каори планировала закончить ее – сейчас ощутимый прогресс казался чем-то почти недосягаемым. Притупленное выдержкой возмущение мешало. Девушка чувствовала его в каждом уголке души, даже на кончиках пальцев. Она даже была бы не против такой сильной эмоции, если бы могла придумать, как выразить ее в сплетении гневных линий. Конечно же, сейчас ничего на ум не приходило, отчего поганое чувство внутри только сгущалось.
Некстати вспомнилась Азуми. «Лучшая месть – это хорошо прожитая жизнь», - сказала она однажды. Каори согласилась тогда, запомнила. Соглашалась и сейчас, только подозревала, что это еще одно из тех мудрых изречений, которым сама Азуми не следовала, но была рада навязать дочери.
Шимизу скривилась, стиснула зубы… и выдохнула. Нет. Нельзя же позволять им и простым воспоминаниям о ней портить… хоть что-либо.
В комнате арт-клуба пропустившая ужин Каори оказалась первой. Жаль, потому что в тишине и одиночестве сейчас было что-то неприятное. Подумалось даже, что, возможно, кроме нее никто не придет: арт-клуб не пользовался особой популярностью. Обычно это казалось плюсом: гриффиндорке нравилась их маленькая компания.
Каори со вздохом оборвала мысль. Нужно было готовить рабочее место.
Девушка поставила мольберт, принесла учебники, альбом с репродукциями и краски с кистями, на стол положила тетрадь и письменные принадлежности. Смутно Шимизу подозревала, что тянет время. Бывает, что когда смотришь на картину свежим взглядом, но в плохом настроении, от результатов своей работы хотелось если не плакать кровавыми слезами, то хотя бы выть. Нездоровое, неправильное, неконструктивное отношение, с которым, конечно, нужно бороться, но сил иногда нет.
Побарабанив немного по спинке стула, гриффиндорка все же достала холст и поставила его на мольберт. Пора было браться за работу. Даже если не хотелось.
Она не спешила браться за краски. Вначале – смотреть, видеть и думать. Каори просто села перед холстом и принялась внимательно изучать его. Когда берешься за морской пейзаж, да еще делаешь его ночным, то у тебя получается очень синяя картина. Так и задумывалось, потому что Шимизу давно ловила себя на том, что теплые тона даются ей значительно проще, а после того, что она увидела на выставках, посещенным летом, стало ясно, что синий цвет – это ее ахилесова пята.
Что очень удручало. Потому что синий – это один из трех базовых цветов по Иттену. Основа основ. Просто неприлично и стыдно с ним лажать.
Заскрипело в тишине перо: Каори делала заметки в тетради, и все было нормально, пока заметок не стало слишком много. На ее вкус. Затем оказалось, что невозможность найти недочеты в работе – это еще хуже, чем находить их. Ведь ясно же, что должно быть что-то еще, просто она - слепая бесталанная курица, у которой руки еще кривые, потому что за семь лет не научилась нормально завязывать галстук…
- Кусо!
В ругательство Шимизу вложила всю душу, но легче не стало. Девушка откинулась на спинку стула и отбросила перо на стол. Тихонько скрипнула дверь, но Каори не обернулась.
- Привет, - пробормотала гриффиндорка, устало потирая глаза. После пары мгновений молчания вырвалось снова: - Ти, тикусё!..
Отредактировано Kaori Shimizu (01.11.20 00:15)