Шел Мерлин-знает-какой час ночи. Палата давно погрузилась в полумрак. Единственным источником света сейчас была тусклая подвесная лампа над входом; она просвечивала сквозь белые больничные ширмы, как луна через густой туман. Иногда огонек лампы начинал дрожать и приплясывать, и тогда между кроватей метались причудливые тени. Повсюду стояла глубокая, гулкая тишина - такая, что скрип кровати казался оглушительно-громким звуком в этой тишине. Маркус без сна лежал в постели. Спать мешала ноющая боль в заживающих ранах - на лице, на шее, на правом плече. Еще днем, убрав заклинанием кровь с лица рейвенкловца, мадам Помфри охнула - и взялась за обычный пинцет, чтобы вытащить застрявшие под кожей щепки от злосчастного стола. А покончив с щепками, облила Маркуса едва ли не всего каким-то травяным настоем.

В который раз тяжело вздохнув, он перекатился на самый край постели. За ширмой, отделявшей кровать от соседней, тоже кто-то не спал. В такой тишине, какая сейчас наполнила больничную палату, каждый звук становился говорящим, и спящего от бодрствующего можно было отличить по вздоху. От скуки Маркус начал гадать, кого случай подкинул ему в соседи по палате, но ничего не приходило в голову. Уж во всяком случае, не Бирч, не Стеббинс и не Салли Фоули, если так тихо лежит. Может быть, какая-то девчонка, которая не хочет показывать другим свои синяки и ссадины, да и не горит желанием любоваться на чужие.
Стараясь не шуметь, Маркус сел в кровати. Потрогал пальцем глубокий разрез, наискось пересекавший лицо от виска к уголку рта. Даже улыбнуться было больно, и Белби чуть поморщился уцелевшей половиной лица. Но, по крайней мере, отек полностью исчез, да и края раны, судя по всему, начинали сходиться. Маркус оглянулся. На прикроватной тумбочке лежала книга, которую он попросил ему оставить. "Экзистенциальные сказания о некромантии" - сборник странных рассказов неизвестных авторов, который они с Ноттом нашли в феврале в подземельях Хогвартса. Немного поколебавшись - все-таки, зажигать свет и читать после отбоя не разрешалось, - Маркус потянулся за книгой. Тяжелая. Белби перелистнул несколько первых страниц и надежда обойтись без дополнительного освещения окончательно исчезла. Парень снова наклонился к тумбочке, взял волшебную палочку и засветил в полумраке слабый одинокий огонек.
Тени метнулись по углам. Холодный белый свет болезненно-четко обрисовал фигурные буквицы и неприятно-живые картинки. "...Шел 1346 год. Черная Смерть опустошила наши края. Не пощадила она и мою семью. В те годы я был еще простым магом-целителем и слишком верил в свои силы, но так и не смог спасти свою любимую жену...". Оторвав взгляд от страницы, Маркус задумчиво вгляделся в белое полотно ширмы. Правила и запреты он давно привык нарушать, но совсем другое дело - если неизвестному соседу по палате действительно хочется заснуть и забыться без лишнего света и шелеста страниц.
- Я мешаю?.. - негромко спросил Маркус.

Точно - девчонка. И голос знакомый. Маркус живо представил, как он сидит и читает вслух рассказы о некромантии для таинственной дамы за больничной ширмой - и, найдя ситуацию до крайности абсурдной, тихо засмеялся.
Зря.
Ой, зря!
Как будто снова разорвались едва зажившие раны. От резкой боли Белби замер, прикрыл глаза и, едва касаясь лица кончиками пальцев, беззвучно, на одном дыхании, заскулил. Когда же он отнял руку, на пальцах остались капельки крови с запахом травяного отвара. Белби коротко нахмурился - паршиво, это же с какой каменной рожей придется сидеть ближайшие дни, - и снова перевел взгляд на белое полотно ширмы.
- Читать? - тихо переспросил он и пожал плечами. - Ладно.
В другое время он бы сам себе покрутил пальцем у виска, но сейчас согласиться было легко. Слишком нереальным казалось происходящее, слишком безумным был сегодняшний день, слишком велика была усталость, чтобы всерьез опасаться выглядеть дураком. Маркус только на секунду встал с постели, окинул взглядом больничную палату. Ближайшие кровати по обе стороны были пусты, ширмы - убраны к стене. Значит, чтение вслух никому не помешает...
Маркус вернулся в постель, повернул подушку так, чтобы опереться спиной о спинку кровати, устроился поудобнее и начал заново, на этот раз вслух:
- Шел 1346 год. Черная Смерть опустошила наши края. Не пощадила она и мою семью. В те годы я был еще простым магом-целителем и слишком верил в свои силы, но так и не смог спасти любимую жену. Вместе с моими родителями, вместе со многими нашими родными, близкими и друзьями, моя дорогая Петронилла покинула земную юдоль... - Маркус перелистнул страницу и поднял взгляд от книги. - Тут картинки. Смотреть будешь?

Маркус осторожно подпер ладонью щеку и только так, придерживаяя в неподвижности края ран, осмелился усмехнуться - лишь одной половиной лица.  Он мог бы возразить, что в Англии 14 века еще не было ни блуз, ни жабо, ни папильоток, ни даже пучков в качестве женской прически. Ни детских приютов. Но... в конце концов, сколько можно быть занудным ботаником?! А описанный невидимой собеседницей образ Петрониллы на самом деле был смешным.
И, наверное, в чем-то трогательным.
Белби неохотно опустил взгляд на страницу. Нарисованная неизвестным магохудожником, мертвая Петронилла была просто страшной. И совсем не понять было, какие у нее губы и волосы. Мужчина, сидящий на рисунке спиной к читателю, держал труп на руках и, наверное, рыдал, низко склонившись над неподвижным, неестественно запрокинутым назад лицом женщины. Во всяком случае, его плечи мелко и ритмично подрагивали. А рук не было видно, и тут уж безбашенная юность и обделенность женским вниманием брали свое - все знакомые парни, кто видел "Экзистенциальные рассказы", гогоча, высказывали предположение, что средневековый лекарь решил последний раз порукоблудить возле тела покойной женушки.
Маркус, тоже по-своему безбашенный и обделенный женским вниманием, не удержался и прыснул со смеху.
Больно.
- Нет, не кровавые, - педантично ответил он. - Когда человек умирает от чумы, крови нет. Если, конечно, болезнь не перейдет в так называемую септическую форму. Гхм. Вот. А картинки... ну, реалистичные, если ты об этом.

Следующие слова невидимой собеседницы заставили Маркуса тихо вздохнуть. Откинувшись назад, на подушку, он уставился невидящим, бесконечно-усталым взглядом в покрытый мглой больничный потолок. А действительно, как это должно быть - когда смерть забирает близких? Что при этом дОлжно чувствовать? Даже в такой насквозь мрачной и жуткой книге, как "Экзистенциальные рассказы", с ее тошнотворными реалистичными иллюстрациями, эта боль потери описывалась почти красиво. И - хотя как вспомнить, шесть лет прошло! - на похоронах матери дядя Маршал с женой скорбели очень сдержанно и очень красиво. А тетя Амброзия, рыдая, говорила, что это такое горе, такое горе, что лучше бы она сама умерла, и в ее икренность трудно было не поверить. И даже в глазах у дяди Дамокла стояли слезы.
Думая об этом, Маркус со стыдом ощущал, что они с отцом чувствовали и горевали не так. Неправильно. Недостаточно.
Точнее говоря, отец не горевал вовсе. На похоронах он стоял в стороне, глядя себе под ноги сосредоточенным взглядом, какой у него обычно бывал, когда он просчитывал в уме какие-то свои будущие эксперименты. А затем, как только на крышку гроба посыпалась земля, Белби-старший развернулся и пошел прочь, не оглядываясь. Что до Маркуса... он пытался, изо всех сил пытался горевать, как положено. Но в душе не чувствовал ничего. В смысле - совсем ничего. Так бывает, когда в момент сильной травмы теряешь способность ощущать боль. Так и Маркус после смерти матери на какое-то время потерял все живые чувства - и боль, и любовь к ней и себя самого, любимого сына замечательной женщины. Потом, конечно, ожил. Но вот смерти ее так и не смог понять, почувствовать и прожить. Будто не было никогда его матери. Будто он перевернул страницу, будто очнулся в новой жизни, и прошлое стало не более реальным, чем рассказ в книге.
- Не знаю, - чуть хрипло, после долгого молчания, отозвался он. - Наверное, по-разному у всех. Я продолжаю?
И продолжил, не дожидаясь разрешения:
- Горю моему не было предела. Я почти обезумел от отчаяния, ослеп от горьких слез, и мыслями уже был близок к греху... - тут Белби сделал паузу, задумчиво хмуря брови, а затем неуверенно пояснил: - Тут имеется в виду самоубийство, я думаю. Грех в христианстве. Итак... Бла-бла-бла, мыслями уже был близок к греху, когда однажды туманным днем ко мне не явился таинственный странник. Он знал, что прежде я был известным целителем, и спросил, не известен ли мне способ возвращать умерших к жизни. Я прогнал его, но с тех пор мысль о том, чтобы вернуть мою Петрониллу, не давала мне покоя.
Маркус перелистнул страницу. На новом рисунке уже знакомый мужчина раскапывал могилу. Белби чуть повернул голову и спросил у незнакомки за ширмой:
- Не боишься? - он пожал плечами. - Некоторые почему-то боятся. Некромантии, в смысле. Да и вообще страшных историй.

Отредактировано Marcus Belby (20.12.20 01:06)

Маркус тысячу раз открывал и разглядывал оба форзаца "Экзистенциальных рассказов" в поисках года издания либо названия издательства - хоть чего-то, что указывало бы на происхождение книги. И вот сейчас снова, почти инстинктивно, перелистнул страницы до обложки. И так же, как и раньше, не нашел никакой информации.
- Я не знаю, кто автор этой книги, - со вздохом признался Маркус, - и в каком году она впервые увидела свет. По стилю, похоже, что авторов несколько, ну а время... наверное, Бидль все-таки старше. Хотя никто не скажет точно. Мы с Тео Ноттом - знаешь его? - нашли этот сборник рассказов в Подземельях. Вместе с... - Белби осекся. - Ну... Со всякими не очень хорошими вещами. Но, - он пожал плечами, забывая, что собеседница этого не видит, - книженция в меру интересная. Хотя и странная. Такое чувство, что пытались что-то сказать между строк... Впрочем, ладно. Я продолжаю.
Маркус отлистал книгу обратно, на страницу, где читал. Провел пальцем по сгибу, разглаживая листы, коротко откашлялся. Но продолжить чтение ему было не суждено. В этот миг со стороны лестницы и входа послышались тихие, шаркающие звуки. Мгновение - и они стихли. Но по полу вдруг потянул ледяной сквозняк и лампа над дверью со скрипом закачалась, заставляя густые тени в смятении заметаться по стенам.
- Пимси Пластырь, - прошептал Маркус, быстро гася свет на конце волшебной палочки и ныряя с книгой под одеяло. - Один из больничных домовиков, стукач мелкий. Тихо!
Но если это и был Пимси, больничный ночной дозорный и соглядатай мадам Помфри, то вел он себя на этот раз удивительно тихо. Лампа вскоре перестала раскачиваться. Все стихло. И только ледяной ночной сквозняк все так же струился по полу.

Вообще-то, Маркус был абсолютно уверен, что это домовик Пимси. Был уверен - до тех пор, пока не услышал этот срывающийся от страха шепот с соседней кровати. И тогда что-то дрогнуло в душе. Как будто страх был болезнью, заражающей всех, кто оказался рядом. Как будто Белби снова был ребенком, которого можно напугать до ора, если вовремя взвизгнуть над ухом или схватить за руку... Рейвенкловец нервно сглотнул, натягивая одеяло под самый подбородок и с напряженно, опасливо поглядел на качающуюся лампу.
- Нет! - слишком эмоционально и не очень убедительно прошептал он в ответ. - Нет, не призывает! Н-не должна, во всяком случае. Это же... не так просто!
Вместо ответа с той стороны ширмы зачертыхались. Послышался едва слышный шорох одеяла, приближающиеся легкие, летящие шаги, слабый скрежет сдвигаемой ширмы, и на больничную койку, будто стремительная белая птица, вспорхнула Диана Картер собственной персоной. Маркус на мгновение застыл. К этой девчонке со Слизерина он всегда относился с опаской. Она была из тех высокомерных красоток, кому достаточно со вздохом закатить глаза, чтоб ты почувствовал себя вонючим бубонтюбером в одной оранжерее с капризными розами. И, кажется, она и ее подруги отвечали закатыванием глаз, язвительным шипением и прямо-таки уничтожающими, презрительными до бесконечности взглядами на любой звук и жест рейвенковских ботанов - во всяком случае, так виделось Белби на последних совместных со Слизерином лекциях.
Он, конечно, сразу же отодвинулся - причем дальше, чем было необходимо, чтобы дать место гостье. Ну, мало ли, вдруг Картер даже случайное касание воспримет, как жутчайшее осквернение своей сиятельной персоны?.. А если она уже слышала от Мертон о том, как они с Годфри побеседовали на Рунах, то, наверное, теперь вообще считала Маркуса полным неадекватом.
- Книга не вызывает мертвецов, - шепотом огрызнулся Белби, с досадой и смущением поправляя очки. - Это просто художественная литература, знаешь, на ночь почитать! На, сама посмотри!
С этими словами он вытащил из-под одеяла и положил на колени Диане "Экзистенциальные рассказы" во всей их ветхой и жутковатой красе. Тяжелый фолиант раскрылся на случайной странице - как назло, на той, где средневековый лекарь покрывал страстными поцелуями тронутые тлением бледные ланиты своей Петрониллы. Волшебная картинка жила и двигалась, и казалось, будто главный герой сейчас полезет возлюбленной под саван. Опустив взгляд на страницу, Маркус поперхнулся и залился тусклым румянцем. Когда он читал эти истории один, они казались ему... маняще-отвратительными, завораживающе-порочными. Когда они смотрели картинки с приятелями, то было просто смешно. Ну, а вот так вот показать иллюстрацию к "Рассказам" девчонке, сидя с ней в одной кровати - ооо, это был просто испанский стыд!..
- Ладно, я сейчас просто схожу и проверю, кто там, - пробормотал Маркус, уже почти мечтая быть сожранным полчищем зомби. - Я уверен, это просто домовик!

Отредактировано Marcus Belby (01.01.21 21:42)

В глазах Маркуса, Диана Картер принадлежала к тем людям, с которыми, в принципе, все ясно. Эдакий утонченный, хрупкий и бесконечно-самовлюбленный человек-сувенир, драгоценная пустая ваза из золота и серебра, чье главное и единственное предназначение заключается в том, чтобы украшать собою интерьеры, портреты, колдографии и жизнь богатенького супруга.
Диана Картер, которую он видел этой ночью, внезапно оказалась... другой.
Уже поднявшись на ноги, Белби снова сел на кровать и растерянно посмотрел на красивую девичью руку - каждый палец будто увенчан яркой каплей крови, - крепко схватившую его за футболку. А затем поднял глаза и встретился с ней взглядом. И смущенно отвернулся, не зная, что и подумать. А думалось ему о том, что бояться, действительно бояться, но все-таки решиться пойти навстречу своему страху - это поступок, для которого нужна большая смелость. И о том, что не следует все-таки клеить на людей ярлыки...

А лампа тем временем закачалась снова, и теперь над верхним краем больничной ширмы видно было длинную спицу, которой кто-то безуспешно пытался приоткрыть стекло и поправить фитиль. Маркус поднял голову и напряженно прислушался: в тишине отчетливо слышалось кряхтенье старого домового. Рейвенкловец лукаво усмехнулся и посмотрел на свою собеседницу.
- Это не Пимси, - объяснил он шепотом. - Это... как его... - Маркус поморщился и пощелкал пальцами, - Хуки, что ли? Он глухой. Но все равно, тихо.

У Маркуса были очень сложные отношения с риторическими вопросами. Он их частенько не понимал. И сейчас Белби поправил очки и пристально, внимательно посмотрел на Картер, с педантичной серьезностью намереваясь объяснить ей, что двое старшекурсников, испугавшихся старого глухого домовика, представляют собой исключительно смешное зрелище. Но... нет. Кажется, слизеринку волновало что-то другое.
Бездумно следуя взглядом за движением, которым Картер одернула свою майку, Маркус всмотрелся в рисунок - Уроборос, змей, кусающий себя за хвост, древний символ вечности и циклической природы бытия, продолжающегося через рождение, жизнь, смерть и трансформацию. Белби еще успел подумать, что трискель - пожалуй, более выразительный символ и заодно более понятный и родной душе британца. А затем - ну, а затем его мысли как-то быстро и неуловимо скользнули в совсем иное русло.
Короткие юбки, в которых Мур, ближайшая подруга Дианы, являлась на лекции - оказывается, вовремя оттянутая вниз майка может производить не меньшее впечатление, чем эти юбки!
Маркус нахмурился и не без труда отвел взгляд в сторону, а затем снял очки и потер пальцем переносицу, пытаясь сообразить, о чем вообще сейчас говорит его собеседница. Но все ее слова как-то изумительно легко прошли мимо сознания, легко затененные по-детски проникновенным ее взглядом. А если попытаться серьезно задуматься, то на ум, как на зло, приходил только Уроборос.
- Я... эээ... гхм, - бесплодные попытки ответить что-то наугад заняли несколько секунд; наконец, Маркус поднял на Диану усталый взгляд и честно переспросил: - Извини... что?

Отредактировано Marcus Belby (05.01.21 15:37)

Он успел отвернуться. Застывшим взглядом уставился в белую гладь больничной ширмы. Сердце суматошно, до боли, заколотилось в груди. Стало вдруг как-то... жарко. Не хватало воздуха. А в руки легла мягкая, согретая живым теплом ткань; Маркус невольно повернул ладонь навстречу легкой ноше, перебрал пальцами легкие складки, чувствуя, что еще немного - и сорвет крышу, и кто его знает, что тогда будет. Он опустил взгляд. Морда Уробороса легла поверх его колена и следом за изгибом ткани чуть изогнулась, как будто в усмешке - вдруг оказавшись очевидно женственной. Не Змей, нет - Змея.
Труднее всего было не поднимать глаз. В спутанном клубке бестолковых мыслей настойчивый голос кого-то из старших твердил, что настоящий джентльмен сейчас должен отвернуться, отойти и ни в коем случае, ни в коем случае не пользоваться моментом. Потому что Картер, наверное, пьяна. Или нет, не пьяна - мадам Помфри был такого не допустила, - но, может, какое-то лекарство не так подействовало, может, это какая-то странная аллергия или побочное действие?.. Потому что Маркус Белби был определенно, совершенно точно не тот парень, которого стала бы соблазнять Диана Картер. Он никогда не мог себе представить, что может ей понравиться - скорее уж, наоборот.
Нарисованная змея свернулась запутанными кольцами на складках ткани и, казалось, просто смеялась.
Маркус закрыл глаза, пытаясь собраться с мыслями.
- Зачем ты это?.. - прошептал он.

Маркус все так же, не оборачиваясь, протянул футболку владелице. Со странной смесью эмоций - облегчение, сожаление, желание удержать, - прислушался к шелесту ткани. Больничная койка скрипнула, матрац мягко спружинил и вот уже освободившееся пространство рядом явственно повеяло прохладой и печальной пустотой. Долгим, тускло мерцающим взглядом Белби посмотрел туда, где за белой больничной ширмой вновь скрылась Картер. Задумчиво провел рукой по смятой простыни и, с тихим вздохом отодвинув подальше книгу, растянулся на кровати. Постель еще хранила тепло девушки, и это было... волнующе.
- Паршивый джентельмен... - шепотом повторил Маркус, отвечая, скорее себе, чем Картер.
Он хотел усмехнуться - равнодушно и зло. Но усмешка получилась грустной. Он вздохнул, заложил руки под голову и закрыл было глаза, но через несколько секунд снова покосился на пустой экран больничной ширмы, скрывавший соседнюю кровать.
- Эээ... Слушай. - вдруг спросил Маркус, - я тебя чем-то обидел?