Иногда случаются такие дни, когда хочется себя пожалеть, раствориться в тяучем болоте плохого настроения и меланхолии. Идеально, когда жалеешь не только ты себя, но еще и окружающие вокруг – гладят по голове и говорят какая ты замечательная, а этот мир просто отстойный сам по себе. Только мадам Помфри не походит на человека, который будет кого-то жалеть. Может, это профессиональная деформация? Отец же, когда берет в руки книгу не своего издательства неосознанно начинает ее оценивать с технической точки зрения – качество иллюстраций и переплета, шрифт и бумагу, даже как-то неопределенно хмыкал, когда видел знакомые фамилии в редакторах. Так, наверное, и у школьной целительницы атрофировалось чувство жалости к пациентам как некий атавизм, мешающий ее работе.

Именно такие мысли Селина гоняла по кругу сегодняшний день, наблюдая за Помфри, стремительно проходившей по светлой палате, каждый раз при этом награждая студентку строгим взглядом своих ясных глаз. У Мур был план, прекрасный план, один недостаток был в нем – осуществиться ему не суждено. Школьная целительница, привыкшая не только к постоянному гундежу больных, но и к милой мордашке слизеринской старосты, которая так красиво делала брови домиком и заглядывала в лицо с видом обиженного котенка, оставалась непреклонной. Идея Мур, что «вот я всего на пару часиков схожу поздравить подругу и потом сразу обратно, я даже из гостиной не выйду, правда!» казалась Помфри плодом температурного бреда Селины.

Что, кстати, походило на правду. Со вчерашнего вечера слизеринка проводит крайне увлекательно время в Больничном крыле. Острых ощущений к периодическому чтению детектива, бессовестно взятого с тумбочки Оливии, и лежанию на кровати добавляли царапающий горло кашель и снова поднявшаяся температура. Притянув колени к себе и спрятав ладони в рукава кофты, Мур стучит коленками друг о друга, чтобы хоть как-то отвлечься от противной ломоты во всем теле.

Заболеть в мае – это еще надо умудриться. Селина любит май и факт  болезни расстраивал вдвойне. А потому что на вечерний обход надо одеваться теплее и меньше общаться со шмыгающими носом младшекурсниками. Еще больше дегтя в эту пустую бочку из-под меда добавляет то, что сегодня 4 мая. А 4 мая родилась та, которая терпит загоны Мур по поводу и без вот уже почти шесть лет. Само собой, речь про Оливию и, само собой, подарок был подготовлен еще месяц назад и мирно лежал на дне бездонного чемодана Селины. К тому же, Шердлоу организовывала «небольшую тусовку для своих» сегодня и Мур почти физически придавливало количество событий, которые она пропускает.

Она бы с радостью уснула, но озноб, сменяющийся жаром и так по кругу, не дает этого сделать. Щеки горят лихорадочным румянцем, а ноги в шерстяных носках заледенели от холода. А если ночью станет еще холоднее? Так же нельзя! Убрав назад в уже порядком растрепанный пучок пряди волос, которые то и дело выбиваются, Мур переползает на край кровати.

- Мадам Помфри! – зовет она целительницу, как хорошо, что сегодня в палате никого нет, - А у вас есть еще одно одеяло? Я замерзла…

Не дождавшись ответа, Селина слышит как с тихим скрипом открывается дверь. Ну и кого там принесло?

У Селины взгляд цепкий, он пробирается до самых костей проницательностью зеленовато-голубых глаз, замечает каждую деталь и беспардонно залезает в любую брешь внешнего спокойствия. Поэтому она буквально вонзает взгляд в вошедших. В одного. Его. 

Из груди вырывается сдавленный сухой кашель и Мур склоняет голову, прижимая ладонь ко рту. Какой кошмар, ощущение, будто она сейчас выкашляет свои легкие. Бодроперцовое зелье ей не помогло, оно, наоборот, как будто открыло чакру кашля. Целительница говорит, что это нормально, за пару дней под ее присмотром и Селина снова будет просыпаться в своей кровати. Слизеринка кисло улыбалась на такие слова – отличное времяпрепровождение на выходных.

Только вот что Джейк делает здесь? Выглядит он как обычно, разве что, тёмные тени залегли под глазами, но это же Джейк. И что это вообще значит – «это же Джейк». Как будто ты его так хорошо знаешь, ага, конечно же. И все равно... Она прячет улыбку в поджатые губы улыбку, когда видит взъерошенного воробья-младшекурсника рядом с ним. И это тоже похоже на Джейка – ответственный староста привёл в больничку нерадивого мальчишку. На его неловкое приветствие Селина снова кашляет, как мило, извини, Джейк, но сейчас как-то не до любезностей. К ознобу добавляется тихое гудение в висках, от которого Мур прикрывает глаза. Меньше всего хочется, чтобы кто-то видел ее в таком состоянии. Селина считала внешность своей броней, которую пробить стоило больших усилий, ведь мисс идеальность с методической скрупулезностью разглаживает симметричные складки на юбке. Сейчас привычную юбку сменили широкие штаны, постоянно сползающие на бёдра и мешковатая кофта. Ощущение незащищенности перед другими обострилось от пристального взгляда, эээ, Стюарта. Можно вот не сегодня?

Мур открывает глаза от шороха рядом с собой и тут же вздрагивает, когда видит перед носом одеяло. Несколько раз моргнув, она все же смотрит на Джейка, а он будто не знает куда деть свои глаза нарочито отвёл глаза. От этого хочется съёжиться и укрыться двумя, нет, тремя одеялами с головой, а приходится затолкать колкое чувство подальше, пока это возможно.

– Помфри не разрешает мне хозяйничать здесь, – попытка сдвинуть кровати была пресечена ещё в момент раскручивания каркаса, на котором висели занавески, в этот момент целительница начинает осмотр Стюарта, – но тебе простит, наверное... – Селина берет двумя руками колючее одеяло, несколько секунд рассматривает коричнево-бежевые клетки и наконец снова поднимает глаза на его ямочку на подбородке, не в силах посмотреть выше, – эм, спасибо.

Получается как-то невнятно. Его имя она проглатывает про себя и поворачивает голову в сторону мальчишки, сморщившегося от принятого лекарства. Бедолага, когда Мур сама впервые попробовала бодроперцовое зелье, то мчалась из Больничного крыла со всех ног, лишь бы больше никогда не видеть Помфри. Кто бы мог подумать, что школьную целительницу она будет навещать часто. Так почему бы и мальчишке тоже не пойти обратно в башню?

– Он же сможет дойти сам, – она говорит это одеялу, убирая с него катышки, – правда ведь? – Селина снова смотрит на него, теперь уже в тёмные глаза. И, кажется, впервые, хотя и молча, просит: останься.

Мур удовлетворенно прикрывает глаза, когда Джейк подтверждает ее предположение о достаточной самостоятельности Стюарта. Чего-чего, а вечер в компании Фарли не входил в ее планы. Да уж, о каких планах может идти речь, если все они сорвались ещё вчера. Но эта неожиданность в лице Джейка... Мур ничего не может поделать с замершим сердцем при его несколько растерянном взгляде, у неё самой внутри беспорядок. Избегая любого контакта и делая равнодушный вид, Селина старалась убедить себя, что так правильно, что так лучше им обоим. Так проще забыть и отпустить. Это могло работать, если бы не их общие уроки или собрания старост, даже Рикетт не заполнял свербящего чувства внутри. Все не то. Не потому ли сейчас отчаянно хочется, чтобы Помфри ушла, а Джейк остался. И желательно забаррикадировать сюда двери.

А когда школьная целительница прямо говорит, что рейвенкловскому старосте стоит уйти, то мозг начинает судорожно соображать в поиске решения. Но мысли у Мур спутанные, скачут от одной к другой, виски то сжимает обруч озноба, то на несколько секунд отпускает. Дурацкая температура и сама ты, Селина, тоже дура. Потому она только с сожалением поджимает губы. А после с силой опускает глаза вниз, чтобы Помфри не видела умоляющего взгляда при таком складном вранье Джейка. Надо же, общее задание, все знают, что Снейп благосклонно относится к своему факультету, но... Но строгая целительница поддаётся очарованию прилежности Фарли и наконец уходит. За это Мур мысленно ей обещает не досаждать просьбами получить снотворное сегодня вечером.

В Больничном крыле уже немного приглушен свет и как только дверь в кабинет закрывается, повисает тишина, прерываемая едва уловимыми шорохами в коридоре – кто-то возвращается из учебного зала, а кто-то, наверняка, просто бесцельно шатается по замку в свободные пару часов перед отбоем.

А что дальше делать? Об этом Мур не подумала, ей нужно было, чтобы он остался. Просто побыть с ним хотя бы несколько минут на расстоянии вытянутой руки, а не на разных концах класса. От этого становится теплее, что даже коленям становится жарко от шерстяного одеяла.

– Хочешь поговорить о зельях? – Селина вымученно улыбается уголками губ и смотрит на свои руки. Им только о зельях теперь и разговаривать, да о вечерних обходах, графиках дежурств, бесконечных домашних заданиях. О чем-то дурацком и совершенно отвлечённом, об этом же обычно разговаривают однокурсники. И она готова говорить хоть о новом оттенке розового мантии Амбридж, только бы просто послушать его ровный успокаивающий голос, который способен хотя бы на время унять тревожные волны сине-зелёного моря. На плечи ложится в который раз груз воспоминаний и она даже опускает их, стараясь выдержать такую ношу.

– Помфри говорила, что во вторник я смогу пойти на уроки, – зачем-то говорит Мур, чтобы не молчать. Ему может быть абсолютно все равно. Ему должно быть все равно.

Наверняка, она выглядит жалко, но за это не стыдно. Перед кем здесь притворяться, что все у неё хорошо? Так можно делать в толпе, когда случайные взгляды то и дело обращаются в ее сторону, или в компании слизеринцев, змеиный факультет плохо переносит чужие слабости и еще хуже прощает чужие ошибки. Мур такая же, только за свои ошибки она готова запускать программу по эмоциональному самоуничтожению.

– Необязательно стоять, – Селина снова поднимает глаза к Джейку и кивает на кровать напротив своей, – хотя, если тебе так удобнее, то я не настаиваю, – ей бы хотелось, чтобы он сел рядом, но это слишком.

Слишком же?

- Да… Спасибо, -Селина в очередной раз кашляет, только вот совсем не из-за болезни, а просто чтобы заполнить пустоту звуков вокруг, прерывающуюся шелестом пергаментов, - я верну. – Глаза несколько секунд бегают по строчкам конспекта, наверняка, очень подробного, а как же иначе, - потом.

Когда-нибудь. Например, во вторник – первый лист, в среду – второй, и так на в течение… сколько там всего листов? Ну почему так мало, Джейк, даже недели не наберется. Селина дергает уголком губы – это всё болезнь, это из-за нее у Мур в голове появляются такие идиотские идеи. Именно так, отличное оправдание.

Она рассеянно жмет плечами про строгость мадам Помфри, потому что на мгновение задерживает дыхание, когда Джейк непринужденно еще больше растрепывает ворох спутанных кудрей на голове. В этом и есть очарование, в той небрежности и обыденности такого жеста. Просто привычка - слишком обезоруживающая привычка.

Я была не права, ошибалась, сделала глупость, не подумала. У Мур в голове десятки и сотни раз возникали эти слова. Но что это? Акт капитуляции или наоборот? Сдаваться она никогда не любила, поддаваться тоже. А вот бесконечно отталкивать людей – то, в чем она преуспела лучше всего. Держать дистанцию и оставаться на расстоянии вытянутой руки, а по сути, в милях от другого человека. Так же проще. Если достаточно постараться, то можно убедить собственный мозг в отсутствии любых нарушителей арктической холодности.

По телу снова пробегает озноб и Селина съеживается от липкого холода, что идет изнутри. Она разворачивает одеяло на коленях и кутается в него как в мантию, так гораздо лучше. Теперь можно незаметно сжимать и разжимать пальцы, как будто этот жест сможет ее успокоить. Селина чувствует напряжение между ними в долгих паузах, неловких движениях, в этой невероятной сложности просто посмотреть в глаза и что-то сказать.

Мур ядовитая, настоящая змея, которая с нежностью и аккуратностью обвивается вокруг тела, и, доходя до шеи, сжимает ее крепко, до хруста в позвонках, в своих кольцах. Ей нравится это чувство обладания, возможность ослаблять хватку и тут же сдавливать. Она никогда специально так не делает, по крайней мере, ей так кажется. Но неконтролируемое стремление обращать внимание на себя незримо проскальзывает во всех ее движениях и внешнем виде. Сотканная из множества собственноручно созданных деталей и отдельных фраз Селина является той, кем она есть или же той, кем пожелает быть. Пожалуй, здесь слишком тонкая грань, чтобы ее уловить.

- Да, я должна была, но… - Мур окидывает взглядом пустые койки с белыми подушками в изголовьях, - но так вот получилось.
А следом еще вопрос, будто бы обычный, из вежливости, так же мы все делаем, когда приходим навестить кого-нибудь в больнице? Спрашиваем о самочувствии, желаем выздоровления. Это нормально, в этом ничего такого нет. До тех пор, пока Селина не поднимает глаза - все мысли про обычность вылетают пробкой из головы.

- Я не знаю, - почти шепотом и не отводя глаз от его, - наверное. – Сердце начинает стучать так громко, что его ритмичный гул отдается в голове невнятным шумом. Ничего серьезного, да, пожалуй. Только невыносимо хочется подвинуться еще ближе, дотронутся до кожи на его костяшках и легко сжать ладонь. Да, именно так ощущается то самое «ничего серьезно». Мур снова дергает плечами, он же видеть тебя больше не хотел, так он сказал. Ведь было такое, было же?

- Я хотела спросить… - начинает Селина, но ее прерывает голос Помфри из кабинета. Время принимать лекарство, слизеринка снова кашляет и поджимает губы. Как не вовремя, она только набралась смелости, чтобы спросить не какую-то чушь по учебе, а что-то, что и правда ее волнует. Селина подбирает края одеяла, намереваясь пойти в нем, опускает ноги в шерстяных носках на пол и… Не успевает она сделать и шага, как путается в одеяле, запинается и падает, успевая зацепиться за локоть Джейка. Как назло, то самое одеяло остается сзади, а Мур встречает пол больничного крыла коленом.

Почему-то от обычного неловкого падения хочется расплакаться от собственного бессилия. Такая ситуация буквально сбивает ее с ног, не дает двигаться как обычно. Сил вставать уже давно нет, Мур каждый раз поднимала себя нечеловеческим усилием воли и собирала по кусочкам, когда видела его рядом с Лорой. Заполнять это ноющее чувство другими давало лишь временный эффект. Нравиться другим, оставаясь при этом той слизеринкой со сложным характером, получается почти всегда. Дракклова слизеринская блондинка. Как-то так говорят о ней, когда в очередной раз она снимает с кого-то баллы в плохом настроении или бессовестно улыбается какому-нибудь гриффиндорцу, только что обнимавшему свою вроде-бы-девушку.

И соглашаться на поход в Хогсмид с Бенджи – тоже что-то похожее на нее. В большинстве своем она отвечает положительно на такие предложения больше от скуки, чем от действительного наличия интереса. Хотя, стоит признать, что эта ситуация с Ургхартом не из этой серии, но и никакой романтической симпатии она к нему точно не испытывает. Точно. Это же Ургхарт, блин. Их поход, отменившийся из-за болезни Мур, был бы похож на какой-нибудь анекдот, не иначе.

Быть такой – вполне привычно и обыденно. Быть беспомощно запутавшейся в собственном одеяле – другое. Слышать обеспокоенные и тревожные нотки в голосе Джейка – вообще нечто непостижимое и заставляющее мысли замереть в боязни спугнуть эту… заботу? Селина послушно садится обратно на кровать и смотрит на каменный пол. Мозг так и отказывается отмирать от подобных пируэтов и здраво мыслить, зато эмоции начинают брать верх. Все-таки, когда слишком долго контролируешь, чтоб ни один лишний мускул не дрогнул на лице или же ни одна предательская дрожащая нотка в голосе случайно не проскользнула, в конце концов случается коллапс. Это же логично. Очевидно. Закономерно.

Мур непроизвольно качает головой из стороны в сторону на такой тихий и осторожный вопрос Джейка и заставляет себя поднять глаза. В глазах вызов и откуда-то взявшаяся злость на всё вокруг. Сколько можно уже жалеть себя? Зачем она вообще с ним заговорила? И это только те вопросы, которые слизеринка задает себе. Она о чем-то хотела его спросить, да.

- Почему ты остался? – Селина хмурится, поджимает губы, пытаясь успокоиться, - в смысле, - вдох ртом, чтобы не растерять храбрости говорить дальше, - я знаю, что попросила, но… - она поднимает голову вверх, чтобы не дать внезапно возникшим запрудам в глазах растечься по щекам. Селина Мур не умеет плакать, это соленое озеро внутри пересохло еще зимой.

- Ты же видеть меня не хотел, - снова взгляд вперед, а голос скачет от совсем шепота к приглушенному отрывистому голосу - и… и я понимаю, только… Только мне сложно продолжать вот так.

Мур всегда поддерживала в себе твердую уверенность, что она сможет со всем справиться сама. Абсолютно со всем. Ей не нужна посторонняя помощь буквально ни в чем, она делала всё, чтобы так оставалось всегда. Она никогда не чувствовала себя потерянно, если оказывалась посреди людного коридора во время перемены одна или же за обедом вокруг нее не оказывалось соседок по комнате. Она часто ощущала чувство некоего превосходства, когда находила Мэгги сидящую в одиночестве за партой или возле дверей кабинета в ожидании урока, казалось, что Ровсток неуютно среди всех этих… чужих. Иначе почему она так быстро цепкими пальцами с темными ногтями перебирает фенечки на руках.

И когда отлаженный механизм начинает сбиваться – где-то выскакивает болтик, зубья шестеренок начинают цепляться друг за друга, стираться, железо становится хрупким как хрусталь, то наружу проступает всё то спрятанное в таком безликом ходе деталей. С другой стороны всегда существовала болезненная потребность быть значимой для кого-то и вызывать чувство легкого трепета внутри – разве может быть что-то лучше? Шаг за шагом вызывать в другом человеке все более яркие эмоции, становиться неотъемлемой частью жизни. Желательно при этом не начать чувствовать что-то в ответ. Потому что симпатия, влюблённость и любовь – это какой-то отстой. В конце всё всегда одинаково.

– Нет, ты делал всё правильно, – Селина кивает собственным словам и вздрагивает от напряжения собственного тела. Плечи греет тепло ладоней Джейка, от этого становится спокойнее, но стоит только чуть расслабить собственные пальцы, как они тут же сжимают колючее одеяло снова. Мур будто оглушает конфундусом его «я просто не могу без тебя». Как только внутри начинает ворочаться привычное чувство удовлетворения, Селина топит его в ощущении долгожданного облегчения. Страх быть забытой и незначительной душил не ночами, но в отражениях в мутных зеркалах, залёгшей между бровей хмурой складкой или постоянной настороженностью в нервном движении губ.

Он ей нравится, это абсолютно точно. А ещё она знает себя, и приторно-сладкий хэппи-энд – это ни разу не история про Мур. Слишком легко увлекается, слишком много интереса вокруг неё, слишком трудный характер, слишком… В Селине как-то всего с избытком, как следствие – гиперболизированный контроль над всем этим безумным сочетанием собственного «я». Maman говорит, что это пройдёт, что это все возраст и, самое любимое, «посмотри на меня». Другой вопрос, на что же посмотреть? На театральную драматичность? Или, может, категоричность по отношению ко всем? Мысли о матери вызывают неприятное ощущение стука железных молоточков по голове.

– Джейк, я просто… Конечно я не хочу, чтобы ты уходил, – Селина дёргает уголком губ в осторожной улыбке, пытаясь упорядочить в голове мысль одну за одной, – мы, – это короткое слово звучит как-то очень необычно, – можем хотя бы начать просто с нормального общения? – Мур от количества эмоций в секунду начинает бегать глазами по каждой черте лица Джейка, чтобы уловить малейшее изменение. Страшно ли ей? Безумно. Может показаться, что это очередной шаг назад, возвращение на исходную точку. Но все же это движение вперёд, да, не рывок с места, но и не объявление холодной войны самому факту существования Джейка Фарли в мире.

– Обещаю больше не уничтожать взглядом, – Мур осторожно поднимает руку, чтобы коснуться ладони Джейка. Ей удаётся только кончиками пальцев дотронуться до его костяшек. И со стороны кабинета Помфри доносится такой угрожающий скрип отодвигающегося стула, что слизеринка, быстро повторяя себе под нос «черт-черт-черт», выбирается из рук, одеял, простыней.

– Извините, я… – Селина замирает с открытым ртом, потому что встречает строгие глаза целительницы, и понимает, что ей не интересны оправдания школьницы, – мне нужно взять лекарство?

– Да, — в руки слизеринке опускается бутылёк из темно-синего стекла с характерным душисто-травяным запахом, – и мне кажется, что домашнее задание может быть сделано позже, – Помфри произносит это достаточно громко и возвращается к своим склянкам, давая понять, что не намерена продолжать разговор.

Мур поднимается на носочки, чтобы попытаться все же пискнуть какое-нибудь умоляющее словечко, но передумывает. Не стоит злить единственного человека в школе, который может помочь уснуть.