Гордон говорит, что она похожа на живой труп. Говорит, что подменит ее на ночном дежурстве и будет выносить мозги старосте с Хаффлпаффа вместо нее. Говорит, что ей надо валить в кровать и поспать. Говорит, что нечего просиживать зад за учебниками и всю грамоту за каких-то восемь часов в ночи не выучить. Говорит Гордон, говорит и говорит, говорит, говорит, говорит…
Ничего Гордон не понимает.
Квентин кажется, что она проваливается в пропасть и летит на ее дно уже целую бесконечность. Закрывая глаза, она слышит не свои мысли, а собственное бешеное сердцебиение. Квентин пытается от назойливых ощущений отбиться, переключая внимание на зубрежку, но ничего из прочитанного не укладывается ей в голову, а сама она не способна сосредоточиться на чем-то одном. Квентин кажется, что все горит и у нее осталось ничто мало времени, чтобы спасти себя от удара о дно пропасти.
Квентин нужны идеальные отметки.
Ей нужны хорошие рекомендации от преподавателей.
Ей надо отработать свое дежурство.
Она обязана выложиться на все сто.
Но пергамент только пачкается неразборчивыми каракулями, новый график дежурств путается в голове, расписание уроков не запоминается. Теряются из головы имена, фамилии, даты и часы. Квентин мечется и суетливо двигается, несколько раз по неосторожности роняет вещи, проливает на студента курсом старше бокал тыквенного сока и потом убегает в туалет, чтобы тихо рыдать там.
Непонятно почему. Непонятно зачем.
Она нервная и злая, недовольная и гневная. Все время переживает из-за своей новой службы старостой — то заливается счастливым смехом, то грузится волнениями так сильно, что потом едва дышит. Квентин страшно. Квентин боится. Но кому она в этом признается?
Помфри выдает ей небольшой флакон с травяным раствором. Обещает, что нервничать больше не придется, и лекарство помогает, но недолго. Очень скоро Квентин возвращается к медсестре за новым флаконом и добивает его намного быстрее, чем предыдущий. «Не помогает!» — возмущенно бросает Квентин в лицо мадам Помфри, но та лишь кривится и говорит, что нечего девчонке пичкать себя лекарствами так часто. Выйди, говорит, подыши свежим воздухом и отоспись.
Мадам Помфри не произносит этого вслух, но Квентин и сама понимает, что если хоть раз снова придет с теми же жалобами на раздражительность, то от работы старостой ее могут отстранить. Отгородят со словами, что все это для нее из лучших же побуждений, что ей нужно себя поберечь, но не скажут горькую правду: что Квентин слишком слабая, чтобы справляться с нагрузкой.
Это будет крахом. Будет бедой и проигрышем столетия. Не для этого Квентин старалась — не для того, чтобы в скорые сроки пролететь со значком старосты и отправиться в утиль! Она понимает, что нужно искать альтернативу, и ничего умнее, чем обратиться к известной среди студентов девчонке-торгашке, Квентин не придумывает.
Она вылавливает Тришу Баттермер на выходе из аудитории и официозным тоном призывает ее пойти за собой. Мол, вызывают. Кью уводит Триш за безлюдный угол коридоров школы и набирает в грудь побольше воздуха, чтобы не дать голосу сорваться.
— Ты, вроде как, способна достать что угодно за приемлемую цену? — Квентин протягивает на ладони пустой флакон. — Сможешь это найти?