Последняя неделя семестра прошла в тоскливой, щемящей тишине. Старый граммофон, много лет гремевший в башне Рейвенкло могучим рыком солиста Оргии, был безвозвратно сломан. Его останки притащил унылый и отчего-то мокрый насквозь Бирч, виновато сложил на прежнем месте, пробормотал, что вернет деньгами, а затем вдруг завалился спать - и это в ясный день! А в это время по школе уже начали расходиться слухи и колдографии. На следующий день о провальной попытке Трева добиться благосклонности Адель Мертон знали все. Даже мелкие первокурсники собирались кучками в коридорах, чтобы посмеяться над колдографиями, на которых разъяренная Мертон отбивалась от коленопреклоненного Бирча - зрелище и правда комичное, хотя и печальное, если знать, какая преданная влюбленность за этим стояла. Маркус и Денни самолично забрали и уничтожили штук двадцать таких колдографий. Что вовсе не мешало им, возвращаясь в спальню, байкотировать несчастного Бирча в память о граммофоне.
Трев был, наконец, прощен перед самой поездкой на каникулы, но даже сегодня в купе "Хогвартс-экспресса" молчание то и дело остановилось скорбным, а на понурого Бирча бросали косые, осуждающие взгляды. У Маркуса были, кроме того, свои причины злиться на весь мир. История с инферналом, кажется, закончилась - останки бедного животного больше не пытались подняться из земли, - но вместо победы и торжества накатила черная депрессия. Прежде Белби даже нравилось считать себя темным магом, эдаким мрачным гением, о котором сейчас никто не знает, но рано или поздно узнают все. Теперь же стало ясно, что настоящая темная магия - это что-то действительное ужасное, да и сам Маркус - не великий волшебник, а просто обычный подросток-недоучка, который, если бы не помощь друзей, был бы уже мертв.
Кроме этих мучений раненного самолюбия, были и другие чувства, куда более глубокие и непереносимо-тяжелые, - вина, стыд за себя, ужас от мысли, что он осквернил священные останки, - но об этом Маркус всячески старался забыть. И без того чувствовал себя паршиво. В самый неподходящий момент пришло письмо от тетушки Амброзии: что-то совершенно обыденное и безобидное, все эти понятные, хоть и поднадоевшие, вопросы про здоровье и про экзамены. Но Белби после этого письма вдруг стало совершенно ясно, что его, во-первых, Совершенно Никто не понимает, а во-вторых, Все Вокруг считают пятилетним. Чтобы развеять любые сомнения, он устроил истерику на все свои безбашенные семнадцать - с нервным срывом, сломанной мебелью, разбитыми в кровь руками, непотребными ругательствами и мутными намеками не то на бегство из дома, не то на эпичное самоубийство. Причем, успокоившись, Маркус вполне осознал, что вел себя, как идиот - но эффект уже был достигнут. Некоторые впечатлительные рейвенкловцы начали обходить его десятой дорогой, Деннис и Флитвик подозрительно-обеспокоенно за ним присматривали, а ублюдок-Чемберс с седьмого курса предложил всем факультетом скинуться психу на новый граммофон, мол, от греха подальше.
* * *
Так или иначе, этот невыносимо-долгий и сложный семестр был окончен. Ясным, но прохладным утром шестого апреля Хогвартс-экспресс отошел от станции Хогсмид в направлении Лондона. Ботаны заняли целое купе в одном из последних вагонов - и конечно, никто в здравом уме не попытался навязаться к ним в компанию. Первые пару часов пути убили на обсуждение последней книги Уорпла и настольной игры по ней, причем Маркус утверждал, что это, по сути, те же плюй-камни втридорога, а Бирч был с этим категорически не согласен.
- Почему ты все критикуешь? - печально возмущался Трев, когда они вместе с Маркусом вышли из купе, чтобы найти тележку со сладостями. - Что с тобой вообще стряслось в последнее время? Мне все почему-то кажется, что вы - ты, и Годфри, и Денни, - что-то скрываете. Могли бы мне тоже сказать! Вы же знаете, мне можно доверять!
- Мда-а-а? Что именно тебе можно доверить, Трев? Граммофон, к примеру? - ядовито переспросил Белби, с усилием закрывая за собой дверь купе.
Трев лишь понуро опустил голову.
Мерно перестукивали колеса поезда; из-за закрытых дверей купе слышались веселые голоса, знакомые и незнакомые. За окнами тянулись лесистые холмы и редкие светлые пятна озер. По небу растянулись прозрачные легкие облака. Бирч шел впереди, Маркус - за ним, припоминая по дороге, что просили купить Денни и Годфри. "Тренировать фатализм" - так на ботанском жаргоне назывались эти вылазки за сладким в Хогвартс-экспрессе, да и вообще любой процесс покупки еды, еще с тех пор, как Алдермастон на четвертом курсе, по собственному выражению, тренировал фатализм с помощью бобов Берти-боттс. Сегодня Треву и Маркусу пришлось пройти не меньше половины состава, прежде чем в конце очередного вагона показалась плетущаяся со скоростью мокрицы та самая тележка.
- Останься мы в купе, полдня бы ее ждали, - недовольно прокомментировал это Маркус, протискиваясь мимо Бирча вперед и доставая кошелек с галлеонами. - А кстати! Там, рядом, не твоя Мертон стоит?.. Трев?.. Трев, ты куда делся?!
Он обернулся. Бирча нигде не было. Только хлопнула раздвижная дверь в соседний вагон. Белби недоуменно вскинул брови и неуверенно двинулся туда, куда мог побежать Трев. Оказавшись в следующем вагоне, он услышал, как кто-то запирает изнутри дверь туалета.
- Трев?.. - прошептал Маркус, приникнув к этой двери и напряженно прислушиваясь.
- Маркус!.. - послышался изнутри сдавленный шепот. - Я не хочу ей показываться на глаза! Я не знаю, что она скажет! Это... это может быть ужасно! Мне так стыдно! Скажи ей, что меня здесь нет!
- Ну здрасьте! - нахмурился Белби. - Вот сейчас я вернусь туда, к тележке, она там покупает себе лягушку, а я такой: "О, привет, Мертон, а Трева здесь нет!". Не дури, Трев, ну!.. Она уже ничего тебе не скажет. Рада будет, если ты с ней не станешь разговаривать, вот и все... Вылезай, слышишь, Трев?!
