Меган, со всей взбалмошностью, присущей большинству девочек-подростков, посылает приставленному к ней телохранителю воздушный поцелуй и исчезает в толпе, схлынувшей из подземного перехода метро. Она легкомысленно хохочет, натыкаясь на возмущенных такой бестактностью людей, преимущественно, конечно, магглов, и спешно скрывается за ближайшим поворотом, отбрасывая со лба налипшие пряди волос.

Салазар, Мерлин, Моргана, все великие волшебники, как же она устала прятаться, шкериться по углам, быть запертой в собственной комнате, как в тюрьме. В конце концов, она жертва, а не преступница, хотя, разумеется, отчитывать после того, что она натворила сегодня, ее будут соответствующе. Соберите полный состав Визенгамота, ведь Меган Ровсток виновна по каждой из приписанных ей статей.

Мэгги опускает взгляд на зажатые в кулаки ладони и невесело отмечает, что они предательски дрожат. Правильно ли она поступает? Стоит ли такая, по правде говоря, сомнительная свобода – целой жизни?

Дальнейший ее путь соткан из закоулков, словно навесами, укрытыми тенями многоэтажек, серыми и похожими друг на друга, как сестры-близнецы. Как же она будет искать дорогу назад, когда солнце скроется за горизонтом, уступив место желтым глазам ночных фонарей? Такая ли Меган тепличная, какой считают ее родители? Она уверена: если бы ее семья жила в средневековье, ее непременно заточили бы в одной из самых высоких башен, привязав к изножью дракона, который грозным рыком отпугивал бы всякого, рискнувшего приблизиться к ней на расстояние короче, чем позволила бы хлипкая цепь.

Ровсток украдкой усмехается своим бурным фантазиям, не спеша перебирая ногами, облаченными в самые неудобные на свете туфли, которые, безусловно, подходят ее легкому платью цвета киновари. Она не отдает себе отчета, когда забредает в маггловский район, задирая голову, чтобы получше разглядеть неоновые, кричащие вывески.
«Загляни к дядюшке Биллу и вкуси текилу!» - зазывает одна из них, ядовито-зеленая, будто ногти Риты Скитер.
«Скидки каждую пятницу превращают в пьяницу!» - вторит ей соседняя, судя по всему, откровенно конкурирующая то ли в попытке продать как можно больше горячительных напитков, то ли в абсурдности.

Курящие на крыльце мужчины, еще относительно трезвые, что-то кричат ей вслед, некоторые даже свистят, но Мэгги не оборачивается, морща нос и непроизвольно ускоряя шаг. Ей чудятся эти сальные, преследующие взгляды еще несколько кварталов, отчего так сложно вдохнуть полной грудью, с привитым обществом презрением насладиться царившей атмосферой, чужой, выглядывающей из-за каждой расщелины в стене абсолютной невежественностью. Темнотой.

Лишь спустя какое-то время, слизеринка осознает, что дело не ограничивается подвыпившими средь бела дня придурками из второсортных баров, что янтарные радужки звериных глаз – вовсе не затаившиеся на изготовке уличные фонари. За ней действительно следят, и кто бы это ни был, он вряд ли желает проводить ее до дома невредимой.

«Если только по частям», - озвучивает тревожные мысли противный голосок в голове, тоненький и ехидный. От такого не терпится отмахнуться, как от назойливой мошкары в знойном лесу. Она и отмахивается, только очень вяло, купаясь в своем равнодушии, словно перспектива быть порубленной на куски вовсе ее не пугает.
Пугает. До чертиков. До впивающихся в ладони длинных ногтей, больше похожих на когти валькирии, вспорхнувшей на вершину собора непреодолимой любви к себе.

Тени обретают очертания, окружают ее, сжимают кольцо – Меган не смотрит по сторонам, но чувствует их приближение, почти дыхание на собственной шее, покрытой россыпью трусливых мурашек.

Впереди очередной тоннель, уводящий под землю, в косяк человеческой рыбы, на которую невозможно накинуть сеть и удержать клеткой из лески - та непременно порвется, позволив ей сбежать. Главное, успеть добраться туда прежде, чем они успеют добраться до нее.
Туфли все сильнее сдавливают ступни, но если она их сбросит прямо на тротуар, если побежит, то выдаст себя с головой, с потрохами. Со всем, что у нее есть.

Когда преследователи оказываются совсем рядом – протяни руку и схвати за роскошную корону длинных, блестящих волос – она ныряет в зияющий чернотой проем перехода, прямиком в объятья ворчливой старушки, перед которой даже не думает извиниться.
Теперь она может себе это позволить. Может позволить себе бежать.

- Драккл, - ругается и нервно теребит подол платья, оглядываясь по сторонам. Вдалеке простоватый маггловский мальчишка играет на гитаре, и Мэгги несется, вместе с потоком музыки в его сторону.
- Дай сюда, - бесцеремонно и грубо, постоянно оборачиваясь, дергаясь, озираясь, словно накаченная до предела героиновая наркоманка, она стягивает с парня теплое худи и натягивает капюшон себе на голову. Сам музыкант, кажется, ей абсолютно неинтересен, она даже не задирает голову, чтобы рассмотреть его лицо, скрытое полумраком тоннеля. – Чего замер? Продолжай играть! Потом все объясню, - рявкает она и начинает мурлыкать себе под нос прерванный мотив, превращающийся в слова по мере того, как, вне всяких сомнений, волшебники, стиснувшие в карманах волшебные палочки, пробегают мимо.

В какой-то момент Ровсток даже входит в раж, забывая о том, что едва не попалась. Музыка всегда помогала ей переживать трудные моменты, порой она даже представляла, будто та – ее единственный настоящий друг.
«Еще ничего не закончено, они непременно вернутся», - оживает премерзкая тварь в ее сознании, как если бы только и ждала подходящего случая вновь заявить о себе.

Мэгги наконец косится в сторону потревоженного юноши и едва не спотыкается на ровном месте, полностью забывая, что собиралась сказать.
- Ты?!

Реакция Гэбриэля кажется даже забавной: то, как он возмущается, очевидно, приняв ее за какую-то другую девчонку, и то, как резко меняется тембр его голоса, когда он наконец ее узнает. Это и впрямь могло бы выглядеть комично, но Мэгги не улыбается – просто смотрит, выдержано и тягуче из-под мягкого капюшона, наблюдая за тем, как юноша принимается лихорадочно собирать свои скудные пожитки. Маггловские деньги? В самом деле?

- Надо же как разозлился, - фыркает слизеринка, скрещивая на груди руки, утопающие в слишком длинных, как у мима, рукавах. – Испугался, что я тебя обворую?
Да не будь же ты такой стервой. Остановись. Он же только что спас твой никчемную жизнь.
Слова песни утопают в памяти, и каждая нота, отдающая пульсом в дергающейся на шее жилке, постепенно стихает. Как будто ничего и не было. Абсолютная, пугающе-мертвая тишина.

- Что я творю? - Ровсток перекатывает этот вопрос на языке, только он не растворяется сладкой карамелью, предвкушая еще более сочный ответ. Он горчит, как самая премерзкая пилюля. – Нападаю на парней в маггловских переходах и откусываю им головы, - ее глупый смешок неуместен также, как вся она здесь, в этом чуждом для себя месте, среди людей, к миру которых она никогда не прикоснется.

Перестань язвить. Не хочешь извиняться – не извиняйся, но не веди себя так, отбрось эту броню, она не защищает тебя, а очерчивает мишень прямо на твоей груди.
- Знаешь, было весело, хорошая песня, - она стягивает с головы капюшон, а с узких плеч – болтающееся на них худи. Ей чертовски неуютно в этой одежде, но вовсе не потому что такую носят простецы. Ее носит Гэбриэль. – Но мне, пожалуй, пора.

Мэгги старается не обращать внимания на собравшегося невесть куда Тейта, ей действительно лучше уйти от него подальше, тем самым оказав ему неоценимую услугу, но тут происходит кое-что еще – то, отчего ее, оцепеневшую, резко бросает в сторону.

Они возвращаются. Эти люди, работающие на Пожирателей смерти, примкнувшие к одной из самых страшных магических сект (называйте как хотите), чтобы охотиться на таких, как она – заблудших и ни в чем не повинных девочек.
«Перед Элем ты тоже не виновата?» - в горле шевелится тот самый голос, который затих на время, но теперь вернулся снова, в безумно неподходящий момент, с целью извести ее еще сильнее.

О том, что вынудило Гэбриэля спуститься сюда, в этот поток уставших, озлобленных лиц, с гитарой наперевес, Меган подумает позже. Ведь должна быть причина, почему он переплетает красоту музыки с грубым, монотонным стуком колес, доносящихся откуда-то из-под земли. Тейт поет о свободе, но чувствует ли он себя свободным, когда очередная монета летит в раскрытый чехол, с каждой минутой все гуще покрывающийся сизой пылью?
Наверняка куда больше нее самой, запертой в клетке собственных кошмаров и пестрых стен, изо дня в день все отчетливее сжимающихся вокруг незаправленной постели.

Двое мужчин – один высокий и здоровый, как тролль, а второй – щуплый и низенький, с крысиным лицом и клочковатой, жидкой бороденкой, о чем-то громко переговариваются прежде чем заметить ее, скинувшую капюшон, раскрывшую себя, растерянную и напуганную до смерти.
- Эль, - Меган не замечает, что снова зовет его по имени, как в детстве, когда все казалось просто, когда можно было подойти и заговорить, не стыдясь, не скрываясь, не обижая. – Бежим! – она хватает Тейта за руку, крепко сжимая ладонь, почти впиваясь в нее длинными черными ногтями, и тащит за собой к выходу, наверх, туда, где скоро, один за другим загорятся желтоглазые фонари.

Мерлин, зачем она вообще надела эти драккловы туфли? Чтобы порадовать маму безупречным вкусом? Дабы усыпить ее бдительность чувством уверенности в том, что ее дочь никуда не убежит?

- Я все объясню, но если хочешь жить, просто поверь мне! – раздраженное шипение срывается на крик, она то и дело нервно оборачивается, чтобы убедиться – прибывший поезд метро сделал свое дело и ненадолго отрезал их от преследователей.
Просто поверить тебе? Еще разок, да, Меган?

Ровсток пытается убедить себя, что не хочет брать грех на душу, что если из-за нее убьют этого трогательно-неуклюжего мальчишку, всего перепачкавшегося на травологии, или уронившего на себя и окружающих кипящее содержимое котла, этого замкнутого в себе дурня, которым она до сих пор видит Тейта, потому что не знает его другого, если из-за нее его убьют, она не сможет себя простить.

- Сюда! – они сворачивают в переулок, и Мэгги переводит дыхание, прислонившись спиной, облаченной в тонкое летнее платье, к холодной стене. В груди нещадно колет, сердце готово выпрыгнуть через рот на грязный асфальт – Ровсток прикрывает глаза и старается успокоиться. Не хватало еще разреветься перед Гэбриэлем, она же нос задирала, проходя мимо, она же звонко звала его «грязнокровкой» и жестоко смеялась над его неудачами.
«Может быть, пришло его время посмеяться над тобой?»

- Знаешь какое-нибудь безопасное место, где можно переждать? – Меган наконец справляется с собой, но на Тейта больше не смотрит, боится его реакции. Ей до одури страшно, что он выскажет все, что о ней думает.
Правда вырвет ее с корнем и бросит дальше гнить под промозглым лондонским дождем.
Как вообще подобное произошло? Как она допустила это? Просто смешно.
И она начинает нервно хохотать, зажимая ладонями губы, накрашенные ярко-малиновой помадой.

Ей кажется, что она ослышалась. Предположения, одно ужаснее другого, расшатывают рассудок, Меган уверена – она сходит с ума, а Тейт, неужели, находит время поиздеваться?
Она отрывает ладони от лица и неприлично долго, сощурив разноцветные глаза, вглядывается в хаффлпаффца с расчетом, что он сдастся первым. Но похоже, тот на полном серьезе вознамерился отдать ей собранные в переходе гроши – никуда не исчезло это искреннее, бесхитростное выражение, черт бы его побрал.
- Постой, ты предлагал мне… маггловские монетки? – она давится горькой усмешкой, проглатывает ее, как застрявший ком испорченной каши, ей хочется спрятаться, скрыться в этих бесконечно серых подворотнях и больше никогда, ни при каких обстоятельствах (даже этих) не разговаривать с Гэбриэлем. – Нет, - тут же поправляет саму себя. – Оставь. В конце концов, я спела только одну песню.

Мэгги молча наблюдает за тем, как паника передается и ему, накрывает его с головой, будто неизбежная волна в открытом море. Больно ли ей смотреть на эти метания, от пугающей неизвестности к очевидному исходу, от доверия к лжи, режущей незаточенным, ржавым кинжалом? Ей неуютно.
- Тейт, - наконец произносит Ровсток, вставляя короткую, лаконичную, хлесткую фамилию, должную остудить, словно пощечина. Но он не слышит, его вопросы – не обвинения, тогда почему ей так стыдно? Мерлин, во что же она его втянула?

Эль все такой же: нервные движения рук, слова, слетающие с губ с неумолимой быстротой, что не сразу разберешь, что он сказал и насколько важно то, что он сказал, лучистые глаза и попытка казаться спокойным, когда все вокруг нет, не полыхает – давно сгорело.
- Тейт! – настойчивее повторяет она, почти перекрикивая его взволнованные возгласы. – Успокойся, - заканчивая совсем беззвучно, безвыходно принимая тот факт, что ей тоже нужно прийти в себя, унять дрожащие пальцы, сомкнутые за спиной в тугой замок. Клубок змей. Она ядовитая. Настолько токсична, что ненароком распространяет эту заразу на любого, кто окажется в опасно-крошечном радиусе.

Но Гэбриэль удивительным образом внимает ее тихим фразам и вдруг становится тем самым спасательным кругом, который дает шанс выжить в шторм, когда вокруг нет ничего, кроме бушующей непогоды.
- Почему? – Меган послушно поднимает взгляд, но ничего перед собой не видит. Даже лица Тейта, шепчущего о том, что они здесь абсолютно одни и им ничего не угрожает. Нет, он ровным счетом ничуть не изменился. Маленький, доверчивый, открытый всему миру, но закрытый от самого себя Эль. Только очень высокий. И когда он успел так вымахать? Надо же, а она и не заметила.
Точно также, как упустила из виду собственное падение в бездну, на самое дно.

- Почему? – во рту пересохло, ей бы сейчас ничего не говорить, просто принять из рук Гэбриэля бутылку воды и воспользоваться им как прикрытием. Но Ровсток продолжает лепетать что-то, хотя, ей кажется, что ее губы просто беззвучно движутся в безукоризненной тишине той части Лондона, которая в будущем еще не раз спасет ее от ночных кошмаров, вырвавшихся в реальность. Возможно, если бы и в них снова оказался Тейт, все сложилось бы иначе. – Почему ты так добр со мной?

Пальцы сжимают прохладную бутылку, а в груди что-то нещадно колет, как если бы туда вонзили осиновый кол, словно – она вампирша, которая, вместо крови, высасывает у людей саму надежду на светлое будущее. Не сердце, а зона заноз.

- Я все расскажу по пути, - на одном выдохе, в ту самую минуту, когда оцепенение растворяется в воздухе, подобно доносящимся со стороны улицы резким запахам. Предложение отправиться в некое маггловское пристанище чертовски безобразным путем кажется Мэгги идеальным – маловероятно, что ублюдкам, чьей целью выступает месть ее матери через дочь, вообще придет в голову искать ее в подобном месте, хотя, тот факт, что она сбежала из перехода в компании играющего на гитаре мальчишки, указывает прямиком на это.

Когда Тейт говорит про ее туфли, трудно удержаться от того, чтобы не взвыть, вспоминая, насколько неудобно было передвигаться в них до сих пор. Ровсток обреченно вздыхает и, сморщившись от напряжения, поочередно отрывает от подошвы оба чрезмерно громоздких для побега от смертельно опасных преступников каблука.
- Ну вот, теперь их точно не жалко. Пойдем в этот твой хостап, - как всем волшебникам, выросшим в предельно магической семье и точно таком же окружении, Меган с трудом дается запоминание и повторение слов, употребляемых в обиходе простаков, поэтому она забавно хмурится, пытаясь вспомнить ранее произнесенное Гэбриэлем слово. По правде говоря, это неприятно. Горько на языке от чувства, что ты предаешь свое древнее сообщество, тщательно хранящее фундаментальное наследие избранных. 

Слизеринка по привычке кладет ладонь в любезно протянутую ей руку – так учила мама, так должны вести себя все девочки, если они, конечно, хотят стать леди. Только вот Мэг еще не решила, так ли подходит ей подобная участь, приклеившаяся к выражению лица и каждому движению, как клеймо.

- Постой! – как только они сворачивают на – о, Салазар всемогущий, насколько же Эль оказался прав, когда предупреждал, что здесь будет грязно и зловонно! – одну из узких улочек, разделяющих квартал на множество частей-паутин, расползающихся в разные стороны, Ровсток вдруг резко останавливается. Ей кажется знакомым мелькнувший впереди силуэт: высокий, сутулый и печально лысеющий прямо в середине головы, вокруг которой разрастается нечто, определенно напоминающее птичье гнездо. Но нет, мужчина скрывается за дверью в ближайший кабак – вялый перезвон колокольчиков над безволосым пространством скальпа, и вновь дорога к спасению становится пустынной.

Тейт, наверное, в полном недоумении, считает ее чокнутой и, наверное, не совсем уж не прав в своих суждениях по поводу содержимого ее хорошенькой башки. А ведь не так давно она сама презрительно звала его простоватым, неорганизованным дурачком, водиться с которым – ставить на безупречной репутации жирный крест. Ну и кто теперь герой, а кто идиотка?

Они идут дальше, уже более спокойным шагом, и неожиданно Меган начинает отвечать на вопросы, мучавшие Гэбриэля, пожалуй, с самого момента их сегодняшней встречи в метро. Порой честность – лучший способ сказать «спасибо».
- Это были люди, причастные к Пожирателям смерти и… Сам-Знаешь-Кому, - она не дожидается реакции хаффлпаффца, не собирается ждать от него бурного всплеска возмущения или страха, или, может быть, всего вместе, ей крайне необходимо выдать имеющуюся у нее информацию как на духу. – Они охотятся за мной, потому что моя мама не… потому что моя мама перешла им дорогу, - ну хорошо, почти всю имеющуюся у нее информацию. – Мне очень жаль, что пришлось тебя в это впутать... Эль.

Да брось, ты же слизеринка, Шляпа не просто так разбросала вас по диаметрально разным факультетам. Старая стерва наверняка кое-что понимает и в предвидении, и в глупых маленьких волшебниках, растерянно держащихся за руки на пороге Большого зала», — вторит внутренний голос на мучивший Меган один-единственный вопрос.
Уж не использует ли она Эля в собственных интересах? Не тот ли это самый акт потребительства, о котором так много говорят, но в котором никто никогда не сознаётся?

«Почему я не должен быть добрым?»
Действительно, Тейт. Почему бы тебе не ткнуть меня носом в самые горькие из ошибок?
И он улыбается. Какого драккла он улыбается? Ровсток поднимает глаза, и уголки ее губ, словно в бешеной, нерациональной закономерности тоже ползут вверх. Хорошо-хорошо, пусть будет 20:0, как в квиддиче — скажем так, свой снитч Мэгги давным-давно раздавила дрожащими пальцами.

— Потому что я обидела тебя, — коротко и просто отвечает она, как будто ребята собрались за чаепитием где-нибудь на веранде летнего домика ее прабабки и травят байки давно минувших дней. – Ты вряд ли поймешь, но так было нужно, — необходимо. Безвыходно. Разве вставал у нее выбор, чтобы поступить иначе? Дорога, петляющая и раскинувшая свои земляные ветви во все стороны света? Нет. Она была безупречно прямой и вела в темноту.

Снова нет никаких улыбок. Две яркие вспышки взаимопонимания – возможно ложного, но вряд ли это имеет сейчас хоть какое-нибудь значение, и снова беспробудное чувство вины и едва сдерживаемое желание сказать: «Уходи. Хватит рисковать жизнью, ты и так уже много для меня сделал». Однако, вместо того чтобы вырвать руку из его теплой, надежной ладони, Меган лишь сильнее впивается в нее ногтями, прося о помощи. Салазар, она ведь совершенно, вопиюще не приспособлена к миру за пределами дома и, пожалуй, Хогвартса. Да чего уж там, порой и в замке все углы кажутся чужими и враждебными, острыми, как пики на площади для казни. Очень страшно заглядывать за очередной из них, страшно от того, кого можно там повстречать.

— Эль, — снова называет его по имени, а в это время сам хаффлпаффец спокойно размышляет о том, как было бы здорово знать маггловский Лондон лучше, чем Пожиратели Смерти. Пожиратели Смерти! Мэгги не уверена, что на этом моменте даже ее друзья не помахали бы ей ручкой со словами: «Ну, Росточек, дальше давай как-нибудь сама». – Спасибо.

Она послушно следует за Тейтом и ни разу не оборачивается, стараясь поспевать за широкой поступью и, словно в мишень, вперившись взглядом в светловолосый затылок. Просто беспрекословно идет за ним, и это полное, беззаветное доверие пугает ее до чертиков, потому что когда-нибудь Меган непременно поплатиться за свою недальновидность. Слава Мерлину, к Гэбриэлю это уже не будет иметь абсолютно никакого отношения.

И вот ей снова становится стыдно. Даже злиться не получается. Какой же она видится окружающим, если бывшему другу в случае смертельной опасности неловко предложить ей перелезть через забор?
Отбросив ненужные размышления, готовые поглотить последние крупицы уважения к себе, Ровсток в очередной раз вкладывает ладонь в руку хаффлпаффца и крепко сжимает пальцы, словно и впрямь боится, что он их отпустит, оставив ее по ту сторону. Вот только именно такой исход и стал бы закономерным, правильным, не нарушающим никаких мировых балансов, особенно тех, которые столько времени (подумать только – целые годы!) томились у нее в душе.

Меган внимательно слушает все, что говорит ей Тейт, и изо всех сил старается не думать, что и преследователи могут если не слышать их, то по крайней мере выслеживать, быть на хвосте, чувствовать запах их безграничного напряжения, словно хорошо науськанные ищейки.
- Я все поняла, подожду в комнате. Там точно никого не будет? – присутствие в обители Эля посторонних людей, пусть и ничего не подозревающих магглов, заставляет слизеринку чувствовать себя неуютно. Мысль о каких-то незнакомых парнях в мужской спальне ее, девочку, которую родители всю жизнь натаскивали как эталон благовоспитанности, не сказать, что смущает – приводит в ужас.
- А, забудь, - колко добавляет она, убеждая, скорее, саму себя, нежели Тейта, в безопасности задуманной операции. – Просто не задерживайся надолго, ладно?

Он заходит первым, а Ровсток, согласно плану, приходится выжидать, прежде чем самой прошмыгнуть внутрь. Пока хаффлпаффец что-то затирает администратору, расположившемуся за высокой стойкой – ничего необычного, волшебники тоже нередко такие используют, она медленно вплывает следом, исключая из своих движений абсолютно все, что подходит под четкое определение «резкости». Пока молодой мужчина возится с ключами, Мэгги крепче зажимает в кулаке тот комплект, что дал ей Эль, и выскакивает на лестницу. Ныряет за поворот, ведущий на второй этаж, и с размаху влетает во что-то… в кого-то твердого.

- Ты не ушиблась? – спрашивает «кто-то», а Меган словно язык проглотила. Чувствует, как нагревшийся от ее взмокших ладоней ключ впивается в кожу, а по спине пробегает волна мурашек. Какое-то время она стоит как вкопанная, вызывая все больше тревоги у человека, преградившего ей дорогу, а потом отталкивает его что есть силы и бежит дальше по коридору, выискивая нужный номер. Сердце колотится так сильно, что готово разорвать грудную клетку и выскочить оттуда прямо под ноги.

Спустя пару минут, отдышавшись, она наконец осматривается по сторонам. По предвзятым меркам Мэг, комната и впрямь желает оставлять лучшего: бардак, присущий молодым мальчишкам, от одной из кроватей, заваленной ворохом барахла и одежды – соответствующий запах. В который раз за день ей становится не по себе, а, тем временем, за окном уже во всю опускается поздний вечер.
Ровсток медленно, стараясь избегать скрипучих половиц, подкрадывается к окну, когда за ее спиной открывается хлипкая, деревянная дверь.

- Совсем больной? – вскрикивает Меган, для которой каждый маггл – заочно преступник и маньяк, проще говоря, отброс, даже отношения никакого не имеющий к обществу, в ее понимании приличному. Ей, разумеется, страшно и тревожно от одной только мысли, что она осталась загнанной в душную комнату, кромешную темноту, наедине с каким-то психом, зажавшим в руках… драккл, как же сложно хоть что-нибудь разглядеть. А вдруг она перепутала номера, и теперь Эль ее не найдет? Или найдет, но будет уже слишком поздно? Ей ведь даже заорать нельзя, привлекать внимание еще более чревато, и использовать магию тоже – разве что огреть очкарика-извращенца любым попавшимся под руку тяжелым предметом. – Ты не знаешь, с кем связался! – перебивает она своего потенциального убийцу, не имея ни малейшего представления, почему провизжала именно эти слова. С кем, интересно, он таким связался? С размалеванной клушей, которая даже постоять за себя не может?

Ровсток с трудом не начинает верещать еще громче, но вовремя прижимает ко рту сразу обе ладони, потому что тот, кому принадлежит внезапно раздавшийся совсем рядом голос – это Тейт.
- Где тебя так долго носило? Он меня чуть не убил, - принимается шипеть она, но инстинктивно все равно жмется к хаффлпаффцу, прикрывающему ее спиной. Однажды это геройство его в могилу сведет, не иначе. – Стоп, чтоооо? – кажется, еще немного, и щеки Мэгги раздуются, как капюшон королевской кобры. – Ты решил, что я воровка? Я что, по-твоему, похожа на грабителя? – приняв во внимание тот факт, что опасность ей больше не грозит – судя по всему, парень в очках – приятель Гэбриэля, Ровсток преисполняется смелости и уже готовится выцарапать глаза до усрачки напугавшему ее бедолаге. Но Тейт уже уводит его за дверь, оставляя сопящую девчонку мучительно прислушиваться к едва доносящемуся до ее ушей шепоту.

- По-моему, он тебе не поверил, - она усмехается, скрещивая на груди руки. Вероятно, в любой иной ситуации подобное мышление показалось бы ей оскорбительным, но, в конце концов, какая разница, что подумал какой-то маггловский хлыщ, это Элю отныне выслушивать и терпеть сальные шуточки в свой адрес, которые наверняка и ему будут малоприятны, учитывая обстоятельства их знакомства, дружбы и, как итога, болезненного предательства. – Тем лучше.

Меган провожает однокурсника взглядом до самой кровати, а затем брезгливо поднимает чью-то вывернутую наизнанку футболку и скидывает ее на пол, чтобы освободить себе стул. Ладно, магглы – тоже люди, не подцепит же она здесь какую-нибудь заразу, в самом-то деле.

- Я совсем не переживаю, - интонация ее голоса и впрямь становится прежней: низкой и спокойной. Ровсток не чувствует себя в полной безопасности, отсутствие каблуков на тонких подошвах туфель напоминают ей о погоне, которая – о, она уверена! – вовсе не завершилась, но отчего-то, перебирая пальцами отложенную в сторону газету, еще несколько минут назад представлявшую из себя смертельное орудие убийства, она абсолютно невозмутима. – Не думаю, что они станут искать здесь, - слизеринка вытягивает ноги и прикрывает глаза. – Знаешь, Тейт, я никогда не полагала, что ты можешь оказаться настолько храбрым, - мурлычет она себе под нос. – Когда ты успел таким стать?

События минувшего вечера вдруг обрушиваются на нее чудовищным пониманием. Аллегоричным, не имеющим аналогов, невероятно тяжелым, словно на плечи давит рухнувший с неба метеорит, и так внезапно не страшно осознавать собственную уязвимость, воочию показанную мальчику, которому она попросту навязала спасение своей шкуры, и который, в отличие от кого угодно, не побоялся, не оттолкнул. Теперь уже, конечно, совершенно не страшно.

- Куда посадить? – переспрашивает Мэгги, когда Тейт, судя по всему, тоже наконец взявший себя в руки и точно также, как и она, умирающий от усталости, принимается рассуждать касательно их дальнейших действий. – Не надо никуда меня сажать, - она так тараторит, словно хаффлпаффец только что предложил ей забраться в пасть к Венгерской хвостороге и положить голову ровнехонько на частокол ее острых зубов. Впрочем, тот и сам нервничает настолько, что начинает предлагать совсем уж жертвенные варианты, в ходе которых ему придется в одиночку возвращаться через весь Лондон, минуя магический квартал и парочку маггловских.

- Нам нельзя колдовать вне школы, забыл? – губы Ровсток расползаются в умилительной улыбке, пока сама она оставляет уже разорвавшуюся по краям газету в покое. Даже отодвигает подальше от себя, чтобы не возникло соблазна напрочь ее уничтожить. Она стихает до шепота, на случай, если нерадивые тейтовские соседи вздумают подслушать, чем они там занимаются, ну, вдруг и правда извращенцы, она же их совершенно не знает, а от простецов всего можно ожидать, и выдавать им тайны про волшебство и заклинания ну совсем не обязательно.

Самое забавное, что родители Мэг даже не убьют. Все окружающие ее подростки до пикси боятся праведного гнева предков, мол, дракклец, я натворил столько всего ужасного, что меня буквально выставят из дома с чемоданом и клеткой с совой наперевес. Если у них, разумеется, есть сова, у некоторых в перспективе блуждание по округе в сопровождении крысы или, прости Салазар, жабы. Не ребенок, а дядюшка Степанус.

Мать и отец Меган – безусловно, иной случай. На нее никогда не повышали голос и уж тем более не поднимали руки, ее не наказывали, не запирали в комнате – все эти пресловутые домашние аресты, будем честны, ничему не учат, а лишь подогревают юную бунтарскую кровь. Но лучше бы они наорали и надавали по шее, потому что она без всяких подсказок знает, чем все закончится. Родители решат, будто дают девочке недостаточно любви, шмоток, дорогих побрякушек, и тогда окончательно задушат ее своей заботой и нежностью. Это похоже на одержимость, но Мэгги, напротив, ждет – не дождется, когда они хоть немного ослабят железную хватку.

- Эль, - она снова забывается и называет его не по фамилии, только вот отдаленно знакомое имя на ее устах звучит едва ли ностальгично. – А эти всратые коктейли, они ну… безопасны?
Ровсток ощущает некоторую неловкость, все-таки она остается девушкой из порядочной, уважаемой волшебной семьи, а который раз за этот вечер представляет себя в, скажем так, не самом выгодном свете. Она даже отводит взгляд и, Мерлин, как хорошо, что здесь темно, и Гэбриэль не может разглядеть ее порозовевшее от смущения лицо.

- Ты пробовал? У тебя потом ослиные уши не выросли? – у Меган, как у ведьмы, свои понятия о «безопасности» тех или иных напитков, поэтому спрашивает она вполне серьезно. – Давай спустимся. Я похожа на магглу? – это один из тех вопросов, которые, как правило, застают мужчин врасплох, поскольку что бы ты ни ответил, твои слова даму ни при каких обстоятельствах не удовлетворят. – У тебя есть ненужные вещи? Или… - она поднимает с пола ту самую футболку, придерживая ее больше ногтями, чем пальцами, и ожидаемо кривится.

- Мне… не хочется домой, - как на духу, выпаливает Ровосток, поднимая наконец на Тейта глаза, в которых плещется самая настоящая мольба. Конечно, она слегка переигрывает и привирает, чтобы как следует надавить на жалость, но чего не сделаешь, чтобы еще хоть немного побыть свободной?