*I am powerless...
Она молит о спасении... в покошённом зеркале над умывальником ее губы подрагивают в такт неслышному «пожалуйста». Апокалипсис, потоп, падающие метеориты, да что угодно, лишь бы это прекратилось, пока ладони со всей силы сжимают металическую кайму умывальника, Энди пытается сдержать в себе снова подкативший к горлу крик.
В пустом эфире она так отчётливо слышит свой внутренний голос, заставляющий съежиться, но поток бессвязных слов оказывается ещё большим триггером, от которого сразу же хочется избавиться - выжечь, вырезать, удалить, как клятую опухоль, пока не стала больше.
«Заткнись», «заткнись», «замолчи»!
Пустота заполняется бессилием, подрагивающими от холода плечами, влажными щеками. С ней это бывало уже - слишком впечатлительная, когда дело касалось всего одной книги, перечитывать которую каждый раз было страшно, но этот страх вызывал ещё большее желание сделать это. От этого романа** ее накрывало так, как не могла ни одна настойка - тревожность достигала своего пика, и вот она уже в одной футболке и шортах для сна выбегает во внутренний двор, только чтобы не оставаться в башне Рейвенкло. Только чтобы эти навязчивые мысли перестали шептаться.
Птица. Птица, которая боится высоты. Боится упасть и разбиться. Так странно и так неправильно.
Вот, что пришло на смену пустоте - ощущение, что все это НЕПРАВИЛЬНО. Так не должно быть. Энди смотрела на Харви в отражении зеркала - слишком похожи, слишком зависимы. А что делают с зависимостью, когда она причиняет боль? Что делают с самой болью, чтобы ее хоть немного заглушить?
hold me close, tell me «go»
watch me burn!
Все становится ещё хуже, когда Харви подходит. Она отчётливо видит его отражение в зеркале и качает головой, предупреждая, но он либо слеп, либо окончательно тронулся, если решил приблизиться сейчас.
Опухшие, воспалённые от слез глаза она переводит на его ладонь - слишком хорошо знает этот шрам, и никогда не забудет, как О’Брайен пришёл с перемотанной рукой, сообщив, что неделю точно не сможет играть - у Помфри не было какого-то ингредиента для мази, потому лечение затянулось, но зато вместо тренировок они ходили к заледеневшему Чёрному Озеру и Энди пыталась превратить их обувь в коньки, но выходило так паршиво, что ей пришлось возвращаться в замок в пляжных шлепках, хотя те тоже отлично скользили на ступеньках у главного входа.
Как-то так вышло, что внезапная травма Харви позволила им провести всю неделю почти не расставаясь - Энди помогала О’Брайену с эссе, переписывая под его диктовку раздел про использование волос кельпи в составе волшебных палочек. Флит особо не показывал, что его злит чрезмерное внимание Энди по отношению к хаффлпаффцу, да они и встречаться только начали, потому она ничего такого в помощи другу не видела. И не понимала.
Все это она отчётливо помнит, будто было вчера - проклятие памяти. Все это поглощает ее, засасывает, и больше нет этого «пожалуйста», а есть только «не уходи».
throw me to the flames - watch me burn!
set my world ablaze - watch me burn!
Но он уходит, оставляя с ней лишь наполненную бессилием пустоту, и пробивающиеся через неё почерневшие вены злости. Она ждёт. С закрытыми глазами старается запрятать всю эту боль как можно глубже, чтобы, не дай Мерлин, оно не поглотило ее. И так проходят минуты, долгие, тянущиеся бесконечностью, и в один момент, когда она случайно впускает в сознание ещё одно светлое воспоминание, все рушится.
И тогда она кричит.
И этот крик заполняет всю теплицу, желая вырваться в весенний воздух, пропитанный надеждой. Надеждой, которой у неё больше нет.
Вместе с криком и болью освобождается сдерживаемая, подавляемая энергия - стекла выбивает наружу, наконец позволяя весне войти внутрь, блуждать среди осколков от глиняного горшка на столе, вечнозеленых растений, треснувшего напополам зеркала.
**
everybody wants to go to Heaven
but nobody wants to die
Энди возвращается в спальню, достаёт из сумки отцовскую тату-машинку и бутылёк со светочувствительными чернилами. Всего одно заклинание и игла начинает плясать, загоняя ей под кожу боль, такую тёплую и родную, что от непривычки закрывает глаза, а через улыбку проскальзывает оскал - скрежет зубов друг о друга; все это лишь иллюзия, отголоски боли истинной, которая теперь распускается бутоном внутри, одним большим спазмом, подрагивающими кончиками пальцев и дрожью на едва очерченной линии губ. Глаза наконец закатываются и она падает на простыни, а игла все продолжает выводить один контур за другим там, где касалась его обожженная ладонь.
i can fear death no longer
i've died a thousand times
Пачка сигарет будет всегда лежать в ее сумке: ровно девятнадцать штук, которые она символично будет выкуривать одну за другой после каждого раза, когда боль будет казаться настолько нестерпимой, что только это сможет напомнить о том, что жизнь - это череда маленьких смертей: сегодня Харви впервые проигнорирует ее перед входом в Большой зал, завтра на тренировке он скажет что-то едкое в ее сторону - шестнадцать; он будет на ее глазах зажиматься с какой-то младшекурсницей - пятнадцать. Что будет, когда пачка опустеет? Когда лимит маленьких смертей исчерпается?
[icon]https://forumupload.ru/uploads/001a/2e/af/248/512279.gif[/icon][status]u are my pain[/status]
Отредактировано Andrea Kegworth (17.06.21 01:58)