Пути в больничное крыло Офелия почти не запомнила. Он превратился в сплошной, длинный, безликий коридор, мутный от пелены слез, и окончательно затерявшийся в попытках одолеть сначала рвущиеся наружу рыдания, а потом гипервентиляцию. И, хотя попыток успокоить словами сегодняшнюю первую в списке неудачников рейвекловку мадам Помфри не бросала, удалось это только с помощью двух стаканов с двумя разными зельями уже на месте назначения.

Стоило выпить из первого - с несколькими каплями прозрачной розоватой настойки, растворенной в воде - как весь пережитый кошмар куда-то улетучился, стал мутным, как эхо ушедшего сна. Волной накатила душная апатия, мышцы вдруг отказали, водой растекаясь о накрахмаленные льняные простыни на больничной койке. Мягко, но настойчиво помогли снять туфли и школьную мантию, но, к счастью, больничный халат так и остался висеть на спинке стула.

Придержав Рашден за затылок, и сказав вновь что-то ободряющее, мадам Помфри дала второй стакан, с густой, вязкой, сладкой жидкостью, до тошноты на вид напоминающей кровь, и сильно пахнущей жженым сахаром. Офелия отстраненно вспомнила кровевосстанавливающее зелье из картинки в "Справочнике Зельевара", и послушно, безразлично выпила, без труда поборов спазм в горле.

А потом она просто лежала на койке, чувствуя себя безвольной грудой грязного тряпья и слепо созерцая мутным взглядом плывущий перед глазами потолок. Совсем не ощущая, что школьная медсестра касается лба, ощупывает горло и виски, проверяет пульс, и не слыша, как ее строго отчитывают за дурной режим сна и недоедание. Хорошо бы сейчас совсем заснуть и проснуться в своей кровати в башне. Так, чтобы все это оказалось очередным дурным сном, и чтобы не было ни окровавленной формы, ни ржавого запаха крови вокруг, ни прикосновений мадам Помфри, ничего.

Когда целительница ушла, Офелия с трудом могла понять, как течет время. Кажется, дверь в больничное крыло хлопала еще несколько раз. И каждый раз, вслушиваясь в голоса и узнавая те, что не были близки, она съеживалась на том краю койки, что был дальше от ширмы, чтобы ее никто не видел даже случайно. В одиноком полузабытьи медленно, вязко, текли минуты. Где-то за ближайшим открытым окном стрекотала весенняя птица и доносился далекий шум Леса. Это было так здорово, почти ничего не чувствовать и просто растворяться в звуках, что, когда восприятие снова начало остреть и проясняться, Офелия села на койке и с особой тщательностью обыскала прикроватную тумбочку. Разочарование - там стоял только графин и два пустых стакана. Офелия тяжело вздохнула, невольно цепляясь взглядом за край рукава - окровавленную манжету, с которой при расщепе слетела пуговица.

Рукав пропитался кровью и засох, прильнув к коже. Сморщившись от тревожного отвращения, Офелия отлепила ткань от предплечья, парой резких движений закатав до локтя - хотелось вообще оторвать его, скорбное напоминание о тех минутах и своем позоре. Размяла пальцы - все было как прежде. Даже шрама не осталось. Только засохшие бордовые разводы на коже, на одежде, даже в волосах, с той стороны, где она прижимала к себе свое мимолетное увечье.

Больничный запах забирался в ноздри и залезал под кожу. Больше всего хотелось уйти - и, в то же время, выходить и возвращаться в башню, было страшно. Еще страшнее - думать о том, что придется идти в Большой Зал, на обед.

Она не единственная, кого расщепило. Она слышала голоса однокурсников, которых приводили после.
Но так сильно, и после первой попытки?...

Задержавшись глазами на графине, поблескивающем на ярком предполуденном солнце, Офелия поджала губы, бездумно налила в стакан воды и смочила в нем платок, извлеченный из кармана висящей на спинке кровати густо пахнущей кровью мантии. Платок, для разнообразия, наконец-то, свой собственный, не одолженный у кого-то. И принялась тереть им руки и лицо, без тщательности, но сильно, почти озлобленно, хаотично вертясь в самом центре водоворота из мыслей - неприятных, обвинительных, совершенно заслуженных. Потому что все это происходит не впервые. Совсем не впервые.

Шум со стороны двери, совсем близко, не отвлек. Отвлекли шаги, приблизившиеся и затормозившие. Рашден замерла, настороженно подняв взгляд на темный долговязый силуэт за тонкой тканью ширмы. А потом узнала голос.

Ровно три секунды - и Офелия подползла на койке ближе к ширме, отогнула ее и выглянула в проем - снизу вверх.

- Не сплю, - уснешь тут. Но вот что странно, на миг копящийся где-то в желудке холодный и тяжелый вязкий комок на миг сменился желанием коротко прыснуть. Или хотя бы улыбнуться. Потому что она слишком хорошо понимала неловкость в чужом голосе - она сама похожую испытывала... месяц назад, да? Но вместо этого просто сдвинулась в изголовью, освобождая место в красноречивом, неозвученном приглашении зайти, - Ты... пришел.

И это тоже прозвучало странно. И не вопросительно, и не утвердительно. Как будто ждала, и не ждала одновременно. Потому что жуткие те секунды с момента расщепления и до того, как она, спотыкаясь и всхлипывая, выходила из зала, Офелия отлично помнила, кто пришел к ней на помощь. И, в итоге, присутствие Маркуса здесь воспринималось как нечто естественное. Правильное. Как будто так и должно быть.

И от этого осознания было хорошо - приметно хорошо на фоне всего "плохо" последних десятков минут.

- Не стоило, наверное... в смысле, с-скоро должны выпустить, - для наглядности она предъявила ладонь и размяла в воздухе пальцы - смотри, все на месте, все работает, полный порядок. В наступивших секундах молчания, впрочем, Офелия совсем не выглядела ни бодро, ни уверенно, потуги на улыбку были откровенно вымучены, да и следы слез в красных разводах она, в итоге, только размазала по лицу, не найдя нигде рядом зеркала, - А вы... У тебя получилось, да?

"У многих получилось?"

- Ну хотя бы так. Хотя бы не на соседней койке, - Офелия легко пожала плечами. Она бы приняла отсутствие успеха запросто - говорят, многие часы напролет могут просто пялиться на дракклов обруч, и никуда не перемещаться, пока не начнет хоть что-то получаться. Так ведь хотя бы можно натренировать концентрацию.

Ей хотелось спрашивать еще - про Бирча и Годфри, и особенно про этих слизеринок, получилось ли у них? Пришлось отдернуть себя волевым усилием - это неприлично, это отвратительно, обсуждать чужие успехи и провалы. Даже если очень хочется хоть как-то почувствовать себя лучше. Даже если очень боишься узнать, что оказалась в самом хвосте по успеваемости.

Чтобы не комкать мокрый платок, да и вообще, чем-то занять и руки, и возможные неловкие паузы, Рашден вновь смочила платок в стакане и хорошенько отжала. Той самой, пострадавшей рукой, так, словно сжать ее как можно крепче было насущной необходимостью. А может быть, необходимостью было просто как можно четче чувствовать свои пальцы.

В ответ на вопрос однокурсника Офелия подняла на него взгляд и категорично, отрицательно замотала головой.

- Хочу выйти отсюда до того, как возникнет необходимость что-то читать, - то есть, в самое ближайшее время. Желательно, вообще вместе с Маркусом. У нее нет ни времени, ни желания тут прозябать, ее тошнит от лекарственного духа, потому что именно так пахнет от кабинета матери и ее рабочей одежды, и в этом нет совершенно никакой необходимости. Она в порядке.

Физически. Физически - точно. Зелье все еще циркулировало в теле теплом, отдавая его коже вместе с почти нехарактерным для Офелии здоровым розовым цветом, и от этого, наверное, было только хуже, потому что Офелия ощущала и не прислушиваясь к своему телу - если бы не все, что сейчас разъедало ее изнутри, как ржавчина, она бы чувствовала себя превосходно. Без намека на усталость и недосып, давно ставшие лучшими друзьями. Редкое состояние, которое она даже не в силах оценить. Сейчас - только гулкое, частое биение сердца, вместе с желанием метаться из стороны в сторону, или стирать эти разводы, чуть ли не вместе с кожей.

- Я тут вообще не люблю бывать. А теперь... Все думаю, - она села, подобрав под себя ноги, разгладила на коленях юбку, на черной ткани которой засохшие теперь капли почти потерялись. Рассеянно потерла платком руку, - Как-то страшно теперь... будет продолжать.

Какое-то мгновение она еще колебалась. Запнулась, чувствуя, как привычное внутреннее напряжение острыми, ледяными когтями хватает за горло и царапает грудь. А потом выдохнула, прикрыв глаза - Маркус ведь пришел на помощь, он один пришел. И сейчас он тоже здесь. И даже предлагает принести что-то. Ему точно не все равно. И, наверное, можно сказать. Если только очень тихо, чтобы никто больше не слышал, - И бросать не дело. Отец ведь заплатил за курс.

Это, наверное, стоило больше всего слез. Потому что как ни бойся насмешек со стороны однокурсников, осуждения преподавателей, даже недовольства матери, вряд ли чья-то оценка имела значения больше отцовской.

Он не будет ее ругать. Да и хвалить за успешно сданный экзамен тоже не стал бы.
Зато его равнодушный взгляд с тонкой, почти незаметной ноткой разочарования, представлялся четче всего.

- Н-надо было лучше оценивать свои возможности и не браться за трансгрессию вообще. Это явно не та дисциплина, которую можно тренировать часами, если каждый раз может случиться такое. А я ведь совсем...

Офелия почти испуганно моргнула, внимательно, напряженно вглядываясь в лицо однокурсника. Не слишком ли?

- Ну, т-то есть. Обычно это необходимо.

- Может быть, не только в концентрации, - Офелия покачала головой, глядя теперь на Маркуса сверху вниз - все еще грустно, но на удивление спокойно. Обычно в такие моменты ее буквально отшвыривало в сторону, сворачивая, как ежика, в игольчатый комок нервов. Границы смазались, потеряли остроту - и это то же было ощутимо правильно. Их не было и тогда, когда она прыгнула в чужие руки с ветки ясеня, даже не задумываясь, как это будет пугающе-неприятно, если до нее дотронутся, - Даже не знаю... как объяснить.

Не скажешь же, что она просто плохая волшебница? Слишком походит на мерзкое саможаление, попытку добиться внимания и сочувствия, вместо конструктивных советов.

С теорией и заучиванием ведь никогда проблем не было. С вниманием и умением отсеивать ненужное. Личный звездный час, успех на факультативе, по сути, труднейшее математическое моделирование, и она, несмотря на сильнейшее волнение, была предельно сконцентрирована на задаче.

- С магическим даром... может быть.

Офелия вновь размяла руку, подняв ее на уровень глаз. Потом, покачав головой, сдвинулась ближе, сминая простыни - так, чтобы было проще говорить тихо, почти шепотом. Потому что сейчас закрытое пространство лишь иллюзия, и у этой, тряпичной стены, точно есть уши.

Осточертевшую уже смесь запахов крови и лекарственных трав немного вытеснило терпкой, теплой ноткой мужского парфюма. У отца определенно был похожий. Наверное, мужские духи вообще обычно пахнут похоже, но от этого стало... спокойнее, что ли.

Она могла бы сравнить то, что хотела объяснить, с попытками удержать в руках ревущее пламя. Или устоять под напором накатывающей волны. Вспомнила свои многочисленные попытки освоить новое заклинание, заканчивающиеся сломанными, сожженными или даже взорванными вещами. Встретившись взглядом с Маркусом, невольно уцепилась мыслью за дракона, и стену лазурного огня, ударившую в щитовые чары - но потом поняла, что в конце концов все-таки смогла его контролировать. Сама, и даже без особенных волевых усилий. Тогда, когда это было действительно нужно, разум внезапно обрел четкость и ясность, для того необходимые.

- Мне кажется, это не совсем нормально, когда все дается так трудно, и постоянно неправильно. Когда нужно превратить спичку в иголку, а ты вместо этого упрямо делаешь так, что спичка загорается. А манящие чары швыряют учебник в лицо так, что потом синяк под глазом.

А еще - и об этом Офелия не скажет - неправильно, когда у почти совершеннолетнего мага до сих пор иногда случаются стихийные выбросы, от которых вылетают стекла и осыпается пеплом бумага. Неправильно, когда что-то в тебе, в твоем теле, действует совершенно не так, как было задумано, как будто по какой-то своей, капризной, стихийно-злой воле. Это не может быть только недостаток концентрации, это что-то другое.

Что-то, может быть, что видится тенями в зеркалах, и подкладывает в подсознание странные сны - о людях, которых никогда не видела, и событиях, которые не должны были происходить.

До сих пор кажется, что если солнце упадет на красную воду в стакане, она увидит, как у самой поверхности плещется золотая рыбка.

Что-то в ней, Офелии, определенно не нормально. И как бы не она сама.

- ...Но будет смешно, если в этом как-то поможет Бирч, - она улыбнулась Маркусу уже по-новому. С таким выражением лица улыбаются сквозь слезы, но слез сейчас не было - на сегодня их уже хватило с лихвой, - Можно даже заключить пари.

Вот это вот - как будто тоже не совсем правильно. Как будто попытка свести в шутку серьезную проблему, и убежать от нее в сказочную страну расслабленных чакр, практик дыхания и шага, и изучения влияния асан на духовную концентрацию и гармонию.

Хотя, есть же маги востока, которые занимаются этим всерьез, и даже творят с помощью всего этого какое-то волшебство?

- Я, правда, совсем не понимаю, что он говорит. Он все пытался объяснить. Да и у нас в библиотеке вряд ли будет что-то научное на эту тему, если искать что-то кроме его книжек.

Где-то за перегородкой, неподалеку, кто-то кашлянул, мимо темным силуэтом прошла мадам Помфри, но это - только короткие внешние помехи, смазанные в фоновый шум. Трудно не любить замкнутые пространства, когда приучена прятаться сначала в "домике" из одеяла в просторной, светлой, и до пустоты стерильной детской, а потом за пологом в факультетской спальне. Как оказалось - в эту иллюзию обособленности и безопасности можно даже впустить другого человека, и не особо ее нарушить. Совсем наоборот.

Офелия тоже вглядывалась в лицо визави - внимательно, цепко, с большой тревогой, боясь обнаружить там насмешку или осуждение - что ты, дура, несешь? Но казалось, что ее слушают спокойно и внимательно. Когти напряжения ослабли, хоть и не отпустив девичью шею полностью, она вновь вздохнула, сдув с лица непослушную темную прядь.

Объясниться словами - трудно, почти невыносимо тяжело, словно выдавливаешь из себя что-то, что тревожило очень долго, но пытаешься делать это слишком дозировано, чтобы не сказать слишком много, или сказать не так. На полное понимание рассчитывать трудно - как ее понять, в конце концов, если она не говорит и трети всего, что стоило бы?

Но даже так - намного больше, чем обычно.

- А... твой отец, он не будет против?... - Офелия удивленно моргнула, приглашение совершенно застало ее врасплох. У Бонифактуса Белби, по слухам, тяжелый нрав, стоит только почитать критические статьи в "Вестнике Магоархеологии", и его собственные, и от тех, кто упоминал в своих трудах его персону. Вот Этель Рашден еще бы как была против - гостей она не любила сильно, даже безупречно отдавая им дань вежливости, потому что так от нее требовал этикет и воспитание. Зато потом, когда гости исчезали за оградой Айви-Холлс, выливала на них такие ушаты, что впору тысячу раз подумать, прежде чем наведываться в гости к кому бы то ни было. Особенно, если о нем ходит подобная молва, и это еще если сделать скидку на странные слухи про инферналов в Карнарвоне.

С другой стороны, человек он, должно быть, интереснейший - бывалый путешественник, повидавший столько разных чудес, и знающий столько всего обычному британскому магу неведомого, что о знакомстве с ним думалось с трепетом не меньшим, чем о, возможно, грядущей встрече с Эдвардом Неалли в следующем году.

- Если честно, то... - Офелия замялась, опустила взгляд. Кровь глухо заколотила в висках, прилила к лицу волной тепла - должно быть восстанавливающее зелье все еще гоняет ее по венам, - У меня есть кое-какие планы на лето. Я потом расскажу, если все сложится как нужно, и если т-тебе интересно будет. Но провести немного времени в гостях было бы здорово... если я правда никого не буду стеснять.

Мать несомненно будет против. Но грядущее совершеннолетие означает хоть какое-то право голоса, и на это лето Офелия задумала уже слишком много всего, что определенно взбесит мать и больше попытки провести какое-то время в чужом доме, так что... лучше оставить этот вопрос открытым. Слухи о Белби ходят такие, что тут уже может напрячься и отец. Хотя, он, кажется, никогда не упоминал эту фамилию, говоря о работе.

Несколько секунд тишины. Птица за окном вновь затянула длинную стрекочущую тень, и легкий ветерок колыхнул ширму.
Странное ощущение - словно, за всеми разговорами о себе, она забыла что-то важное, что-то, что должна была сделать с самых первых секунд этого визита. А потом взгляд уцепился за кольцо в руках однокурсника, за сами его пальцы. Вот глупая. И правда глупая.

- Знаешь, это... правда было ужасно. Валяться там у них в ногах, и... Спасибо, - очень коротко, и очень легко Офелия взяла Маркуса за лежащую на колени ладонь, и несколько раз мягко сжала, возвращая тот прощальный жест из Большого Зала.

И неловко улыбнулась. Не так уж это и страшно, в самом-то деле.

Странно, как иногда эмоции начинаешь ощущать физически. Горло резко стянуло - те самые, отпустившие было, невидимые когти впились в него намертво, грозя задушить. Испуг и мгновенное раскаяние разрослись пугающим, колким холодом по грудной клетке так, что дышать приходилось часто и мелко.

Когда Маркус отдернул руку, она посмотрела на свою раскрытую ладонь, растерянно, беспомощно, так, будто внезапно обожгла, и теперь силилась понять, как так вышло. Под копной темных волос, как целый рой ос, перебивали друг друга немые вопросы.

Зачем, почему так? Она ведь ничего не сделала, просто вернула простой жест, который отчего-то запомнила особенно четко. Все ведь было нормально. Все было хорошо и спокойно. Почему?

- А тогда... - она как будто с силой вырвала из когтей свой треснувший голос. Шумно выдохнула, тряхнула головой, и подняла встревоженный взгляд, - Тоже ш-шутка была?

Одиночество - Офелия уже знает, что оно тоже бывает физическим. Это что-то очень душное и давяще-тяжелое, оно наваливается на плечи и горбит спину тянущей болью. Она сжилась с этой тяжестью, сроднилась с ней, научилась, носить с собой, и вить вокруг себя, как гусеница, когда прячется в куколку. Всего полчаса назад привычный кокон казался тихим и комфортным, а теперь казался разорванным в клочья, напомнив, что снаружи тоже обычно бывает пусто и невыносимо холодно.

Сквозь рой вопросов прорвался другой голос, жесткий и требовательный - отпусти, дура, не трогай, это была шутка, слышала? Изобрази улыбку, попрощайся, лезь назад, латай бреши, пока не поздно - ведь все равно уйдет.

- Я н-не понимаю, - с усилием выдавила она.

Нет, не шутка это. Ни тогда, на занятии, ни... раньше. Для обоих - теперь нет.

- Ох... - она смотрела на него во все глаза, слишком хорошо узнавая эхо старой боли - потери и заброшенности - в чужих словах. И жест этот, то, как он обнял себя руками, тоже был до боли знаком, колко отозвавшись под ребрами чувством вины, навязчивой беспомощностью, и... чем-то еще, тоже болезненным, но на вину непохожим и  непривычным.

В какой-то момент все еще казалось, что Маркус уйдет, ничего не сказав, и была к этому готова - что опять останется одна, с роем вопросов, на которые не будет уже ответов. Но ошиблась - и, жутко из-за этого разволновавшись, никак не могла найти внятного ответа. Поэтому просто беспокойно поерзала и пару раз часто кивнула - да, она понимает, она не будет больше так делать, и очень жаль, что так обернулся, казалось, простой, дружеский жест.

- Да. Достойно, - в конце концов, согласилась Офелия, даже удивившись, как твердо это прозвучало. И в тот момент было на удивление просто примерить озвученное сравнение на ломаный, вытянутый профиль на фоне белой больничной ширмы. Настолько просто, что Офелия смущенно нахохлилась, и уставилась на свои ладони, сцепленные в неплотный замок на коленях, прогоняя в голове услышанные слова, и пытаясь полновесно осознать их смысл и значение, - М-мне кажется, иногда... тело просто само помнит такие вещи, и повторяет их неосознанно, без нашего желания.

Внезапно и так непривычно быть пущенной во что-то чужое, личное. Она так тщательно и скрупулезно отмеряла свои границы, и так подспудно сужала их, пробуя на ощупь и проверяя их прочность, что напрочь забыла о чужих - ничуть не менее личных и оберегаемых, и, нарушив их случайным, неосторожным жестом, совсем потерялась. И теперь, выслушав Маркуса, разрывалась между желанием вновь прикоснуться, как-то иначе - сжать предплечье, например - и страхом вновь забраться куда-то, куда не зовут и не просят.

Не ошиблась в одном - тот жест, несмотря на кажущуюся простоту, правда был значимый. Она запомнит, теперь точно.

Отредактировано Ophelia Rushden (02.07.21 23:07)

- Да, - эхом откликнулся Маркус, глядя сквозь арабскую вязь в замерзший омут серебра. - Помнит, - вздох. - Наверное, помнит.
Он вытер с перстня несуществующую пыль, одел на безымянный палец и с новым глубоким вздохом поднял глаза на ширму. Он не знал, что еще сказать. Тишина была тонкой, под ней пульсировало какое-то новое чувство, новый уровень близости, и Маркус не знал, рад ли этому.

Позади остались локхартовские прекрасные ведьмы и ледяные вампирессы Уорпла, пленительные, даже будучи вскользь упомянутыми. Позади остались Хейли Квентин и Чжоу Ченг, девушки-образы, с которыми он так и не смог по-настоящему познакомиться, по облику которых сам придумал героинь, подобных книжным. Общественная догма - ты должен найти себе девушку, - и подростковая мечта - она должна быть, как в книге... Сейчас, с Офелией, это было что-то совершенно другое. Когда книжная героиня выходит из книги и вдруг оказывается человеком - таким же, как ты. Больше не овеянным ореолом романтической фантазии, но... живым и взаправду существующим.

Маркус закусил губу. Проморгался.
- В общем... - начал он и не нашелся, чем закончить. - В общем, как-то... так.
Совсем рядом за ширмой щелкнула тяжелая дверь. По полу дунуло сквозняком и шаги показались знакомыми. Маркус поднял голову - и встретился взглядом с Денни. И тут же опустил глаза - вдруг вспомнив одну важную деталь, про которую совсем забыл. И больше нисколько не сомневаясь, что Алдермастону тоже нравится Офелия. "Что у вас тут?" - этот невозможно-прямой вопрос заставил тихонько вздрогнуть. И даже когда Денни поправился, тоскливое чувство фальши и предательства не отпускало. Белби поднялся на ноги и коротким жестом указал на однокурсницу - мол, сама Рашден лучше объяснит, как она себя чувствует.
- Я... Я пойду уже, - глухо произнес Маркус. - Нашли, вроде бы, семикурсника с Рейвенкло, который разбирается в техномагии. Я про наш граммофон, ты понял. Надо... ну... - он запнулся. - Надо подумать, в общем. Удачи!
Он коротко махнул рукой Офелии и быстрым шагом вышел прочь. Сердце ныло от тревоги, в душе царило такое смятение, что пришлось остановиться за ближайшим поворотом. Маркус глубоко вздохнул, снял и протер очки, нервно потоптался на месте.
- Да Мееерлин! - шепотом в сердцах воскликнул он. - Пускай сама решает!

Отредактировано Marcus Belby (28.11.22 23:39)