Босые ноги прилипают к потёртому линолеуму, пока Марк, хватаясь за виски, пытается добраться до холодильника. Желудок громко урчит, напоминая, что Лукьянов нормально ел в последний раз, кажется, дня два назад. Последние пару дней он питался исключительно дешёвым пивом и дошираками.

- Да заткнись ты, - шипит он на кошку, которая крутится под ногами, выпрашивая то ли еду, то ли поглаживания, то ли чистый лоток. Марк замирает у холодильника в нелепой позе журавля, потирает ступнёй одной ноги о голень другой, стряхивая крошки. - В жопе мы с тобой, Маха. - Машка в ответ громко мяукает и, наконец, убегает куда-то. Возможно, идёт гадить в батины тапки - нечего было сваливать, оставляя её на нерадивого отпрыска. А она вообще-то британка благородных кровей, пусть и без документов.

В холодильнике находится неполная бутылка минералки, и мир как будто бы становится немного светлее и приятнее. Где-то в комнате очень резко и громко пиликает телефон, и Марку больших усилий стоит не вздрогнуть и не уронить драгоценную бутылку из рук. И кому он понадобился в такую рань? Если это опять какой-нибудь сраный Билайн с предложениями домашнего бесплатного (ага, да, конечно) интернета, он-таки не выдержит, позвонит и наорёт. Совсем в край охренели.

Дорога обратно почему-то занимает вдвое больше времени, словно в коридоре развернулось какое-нибудь пятое измерение. Марк жмурится, хватается за стены, но доходит. Это СМС. СМС от мамы. Они с отцом возвращаются из своей поездки раньше, чем планировали.

- Бляяя, мне пиздец. Тебе, Маха, тоже, кстати, - он чешет кошку за ухом и падает на кровать. И что теперь делать? Прибрать квартиру, которую он так упорно засирал пару недель, за час никак не получится. Этого времени хватит разве что на сбор разбросанных бутылок, банок, коробок из-под лапши и пиццы. - Хрен с ним, работаем, девочки.

Он ведь когда-то был скромным мальчиком, примерным сыном. Он радовал родителей пятёрками по всем предметам, идеальной дисциплиной, такими же друзьями-отличниками. Он занимался плаванием, боксом и даже ходил на несколько факультативов в школе, думая, что это послужит неплохим таким подспорьем в будущем.

Когда всё изменилось? Когда из мальчика-отличника с идеально выглаженными рубашками и начищенными туфлями он превратился вот в это? Марк собирает мусор в коридоре, разглядывая своё отражение в зеркале огромного шкафа-купе. Мешки под глазами, растрёпанные волосы, красные глаза, вытянутая футболка и не менее вытянутые спортивные штаны.

- Куда ты, блять, дел хорошего мальчика, чудовище?

Окна ещё бы открыть, а то запах явно стоит такой, что у непривыкшего человека сразу вытекут глаза и откажут все органы чувств разом. Он вот привык, Маха, кажется, тоже. Хотя и она внесла свой вклад. Да, тапки бати надо тоже забрать и выкинуть, а то прилетит этой ушастой дурёхе ни за что. Она ж не виновата - это Марк за ней не убирал.

Десять минут. Десять минут до предполагаемого появления родителей дома. У двери уже стоят плотно набитые мусорные пакеты, Марк одет не то чтобы идеально, но хотя бы чисто. Наводить красоту в квартире времени нет, поэтому он просто сваливает. Пусть они орут в пустоту или друг на друга, пусть пишут ему грозные СМС и угрожают всеми карами небесными, плачутся, что он обещал измениться и вернуться к себе старому, снова стать тем мальчиком, которого они так любили. А он ведь хотел, но не получилось.

У Марка в кармане последняя сотка, которой хватит на пару бутылок хренового пива, но это лучше, чем ничего. У Марка есть особенное место, про которое родители не знают. Там говно и разбитые бутылки повсюду, но хотя бы нет лишних людей. Если забраться повыше, то и дерьма становится гораздо меньше.

На ленте стоят те самые две бутылки отстойного пива, а Марк чешет голову, думая, хватит ли денег ещё и на чипсы по акции. Цифры в голове не сходятся, и он достаёт телефон. Сегодня калькулятор - лучший друг когда-то надежды школы на хорошие результаты по ЕГЭ.

Одно неловкое движение, и старенький смартфон под тихое "ебать" летит на пол, приземляется почти под подошву дорогого кроссовка. Марк краснеет, аккуратно подбирает своё барахло, встаёт и даже открывает рот, чтобы извиниться, но вдруг замирает.

- Охренеть. Герман? - Лука щурится, разглядывая лицо парня, думая, что это всё похмелье и кружащаяся голова.

Гера же свалил давно, сколько он уже его не видел? Год? Два? Больше? Мелкий Марк за Германом часто бегал, пытался навязаться в друзья, потому что Егоров был богатым, умным, красивым, а еще популярным, умным и богатым. Егоров был лучше всех, в круг его друзей попасть - целое испытание, которое упорный Лука пытался пройти, а родители только подбивали его на эти шаги. Ну а что - такая семья хорошая, может, и за нищеброда Луку замолвят словечко, когда надо будет, Лукьяновы ж тоже относительно приличные, не алкаши какие-нибудь, не наркоманы.

У Германа шансов вылезти из этой задницы было раз в десять больше, и он ими воспользовался. Марк иногда заходил на его страницу в соц сети, чтобы снова сравнить себя с ним и понять, что он, конечно, сосёт. Марк добился примерно нихуя, даже в минус ушёл. Марк скатился, а Герман теперь большая шишка, разработчик охренительно популярного приложения. Да и батя его никуда не делся.

И какого чёрта он забыл в этой дыре?

- Кроссы - огонь, - нервно усмехается Марк, косясь на кассира.

Отредактировано Gabriel Tate (03.09.21 00:08)

Это холодное равнодушное "ну привет" словно резкий удар под дых, словно ведро ледяной воды, выливающееся прямо ему на голову. Марк сжимает руки в кулаки, сдержанно кивает. Ну а чего он ещё ожидал? Что Герман вдруг кинется обнимать его, поприветствует как старого друга, руку пожмёт, позовёт выпить в баре и вспомнить былые деньки? Они никогда не были друзьями, хотя Марк какое-то время по-настоящему считал Егорова близким человеком. Но для Германа он явно был одним из многих, просто какой-то очередной мелкий пацан, путающийся под ногами и действующий на нервы.

- Знаешь его что ли? - Как-то подозрительно щурится кассирша, с ухмылкой смотря на его нищебродскую покупку и выкрашенные чёрным лаком ногти.

Очень хочется сказать, что это не её собачье дело, но Марк только сдержанно кивает и бормочет что-то вроде "ага".

- Бонусы есть? Сколько? Двадцать? Списываем. Да, сказал же - списываем. Нет, не копим. Да, такую вот сумму берём и списываем. Слушайте, женщина, - он перехватывает её грозный взгляд, но в ответ только пожимает плечами, - списывайте, и я пойду. А тут семи рублей не хватает. Ну вот, посмотрите на чек и на эту гору сраной мелочи. Посчитайте. Не хватает.

Где-то сзади раздаётся усталое "да блять!", но Марку похрен - семь рублей в его положении очень важны. Он вообще-то планировал заглянуть в ларёк на соседней улице, там за мелким окошком прячется внушительная грудь Юлечки, и заглянуть туда стоит только ради неё. Ну, и ради сигарет поштучно.

Да, в мире, где люди платят часами, телефонами и даже кольцами (сам Марк такого не видел, но читал про это на популярном развлекательном сайте) всё ещё существуют эти странные проржавевшие до самого дна будки с решётками на окнах, где на стекло на тонкую полоску скотча лепят пачки сухариков и продают сигареты не пачками. Просто нужно знать, где искать и куда свернуть с более-менее асфальтированной дорожки. Лукьянов знает, он этим путём часто ходит.

- Овца, блин, недотраханная.

Эта мелкая перепалка почему-то портит настроение, хотя, казалось, куда уж хуже. Марк хмурится, почти выбегает из магазина, желая оставить всё это позади, но в кармане вибрирует телефон, и он достаёт его, на ходу читает, что ему там понаписала мать, резко останавливается, врезаясь в чью-то спину.

"Домой можешь до завтра не возвращаться. Отец злой. А лучше пару дней не появляйся."

Твою ж. Кто мог подумать, что так всё обернётся? Лука думал, что его снова простят. Не вышло, не выгорело.

- Ты бы ещё прямо в дверях встал, кретин, - тихо рычит Марк, - чтобы дверями прижало всё самое ценное.

В смысле несколько дней? Где он должен ночевать? Бате давно стоило сходить к психологу и поработать над контролем гнева. И что им там в этом санатории в голову вообще вбили? Пиздец.

Марк отрывается от телефона, поднимает голову, несколько секунд уходит на осознание ситуации, на понимание, в кого он только что влетел и кому всё это сказал.

Ой, да насрать. Герман его даже не помнит.

- С прохода уйди, - уже через силу сипит Марк, легко толкая Германа в плечо. - Мажор хренов.

Это странно, но он на Гера злится чудовищно - вырос и перерос их мелкий городок и всех своих знакомых, зазнался, задрал нос так, что нихрена уже не помнит родных мест и людей, которые когда-то были рядом. Придурок в дорогих шмотках. Пошёл он.

***
- Эй, Герман, - мелкий четырнадцатилетний Марк сталкивается с Егоровым во дворе, отбивает неловкую слабую пятюню, - ты чего такой? Случилось что-то? Может, помочь?

- Эй, Герман, - пятнадцатилетний Марк неловко жмётся, когда подходит к Егорову, - не будет сотки до пятницы? Да, девочку хочу в кино позвать. Она знаешь, какая? А задница там.. ууух!

- Эй, Герман, может по пиву? Я тут такое нашёл на одном сайте, - хихикает шестнадцатилетний Марк. - Тебе понравится, отвечаю.

***
- Эй, Герман, - злобно выплёвывает сегодняшний Марк, убирая чёлку, которая постоянно падает на глаза, - у нас тут непринято выход перекрывать. Добавь это задание в своё приложение. Хоть чем-то миру поможешь.

Кажется, что он должен был просиять - не растерялся ведь, не стушевался, не заткнулся, просто пройдя мимо, но почему-то становится противно от самого себя. Будто поступил как самый последний урод. Хотя почему это "будто"? Станцию "поехавший" Марк уже давно оставил позади. Так что стоит ли жрать себя за эти слова?

Да, это был Герман.

Да, это был тот самый человек, ради одобрения которого Лука когда-то раньше был готов скакать кругами и танцевать канкан. Но это время уже же прошло. Так какого чёрта, собственно, он так переживает?

- Кругом одни дебилы, - едва слышно шепчет себе под нос Марк и перебирает мелочь в кармане. Это - десятка, а тут - пятак, два рубля, ещё два рубля, и ещё горка совсем мелочи. На несколько сигарет должно хватить. А если нет - у Юльки есть блокнот, в который она его запишет. Юлька давно уже в него влюблена - всё простит.

Живём. Наверное.

Злость рычит внутри, клокочет, захлёстывает сознание, мешая думать и действовать рационально. Она разрастается с каждой секундой всё больше и больше, выходит за край, почти разрывает его изнутри. Марк хмурится, скалится, дёргает головой нервно. Он и не думал, что появление (возвращение?) Германа может вызывать в нём такие эмоции, что он не сможет стоять спокойно, увидев его лицо. Он сжимает кулаки крепче, смотрит исподлобья, готовый в любую минуту кинуться - только повод дай. Тихий, скромный и доброжелательный Марк, решавший любые конфликты спокойными разговорами, уже давно исчез. Этот Марк больше похож на озлобленного дикого волчонка, разве что не рычит.

Вопрос Германа немного остужает пыл, заставляет отступить, замереть, Лука таращится на старого знакомого и пытается понять, а какого действительно хрена. Почему он так реагирует? Что такого сделал Герман, что Лукьянова сейчас раздирает от эмоций? Не замечал никогда. Смотрел свысока. Кинул. Забил. Не узнал. Игнорировал. Был лучше всегда и во всём. Точно ли этого его вина? Марк хмурится ещё больше, закусывает губу. Может, это злость на самого себя - он-то достиг примерно нихрена. Ещё и оказался таким никчёмным, мелким, незапоминающимся.

Это Марк гниёт тут в маленьком городе, разлагается медленно, но верно в крохотной двушке с родителями и пожившей кошкой. Это он так и не смог вылезти из родного болота. Это он, жалкий и несчастный, считает копейки, роясь по карманам в поисках мелочи. Это он скатился. Это он сдался. Вины Геры в этом точно нет.

Или есть?

- Охуеть какая честь! - Выплёвывает в лицо Егорову Марк, упирается ладонями ему в плечи, но почему-то не отталкивает, смотрит прямо в глаза и смеётся. - Кудабл..

Лукьянов не думает, просто бежит за Германом, стараясь не отставать. Какого хрена рванул Гера, он не понимает. Он сам вот бежит по вполне понятной причине - с ментами он знаком очень уж давно и очень уж близко, знает, какая там подошва у их берцев и сколько колец на руке у младшего лейтенанта Жданова. Местный райотдел ещё не дом родной, но что-то близкое. Марк знает в лицо всех тамошних мусоров, знает, где и как расположены помещения, знает все стены до единой трещинки. Что самое отвратительное - знает всех алкашей и наркоманов, завсегдатаев этого полуразвалившегося здания. Марк знает, и не хочет встречаться со всем этим дерьмом снова. А благодаря Герману, который почти полез в драку, он может. Егорову-то что? Он явно отмажется, не просидит там и пары часов - прилетит какой-нибудь выхолощенный адвокат в выглаженном костюме, погрозит всем пальцем, поразмахивает кодексом и заберёт своего подзащитного. Или, что ещё вероятнее, Геру похлопают по плечу, извинятся за мелкого бандита Лукьянова и отпустят с миром.

Лука бежит за Германом, выдыхается через пару кварталов, останавливается, упирается руками в колени и тяжело дышит. Марк не спортсмен, конечно, далеко не спортсмен. Он уже сейчас готов выплюнуть на асфальт свои лёгкие.

- А ты-то куда побежал? - Он поднимает удивлённый взгляд на Германа. - Тебе не насрать? Тут каждая собака рожу твою знает и приставать не будет - себе дороже, не хочется терять звёздочки и тёплое место под жопой.

Марка бы загребли однозначно, прописали бы по лицу, по рёбрам и по почкам за нападение на сынка большой шишки. Не посадили бы, конечно, за такое - попинали только, поморозили вместе с кодлой алкашей да и выпустили. Отцу бы, может, кто-нибудь написал ещё, по знакомству, так сказать. Но приятного всё равно мало.

Он к Гере не подходит уже, смотрит издалека, но замечает, как тот изменился. Что-то в нём явно не то - не так должны выглядеть современные богатенькие детки. Не должно быть таких глубоких теней под глазами, такого уставшего взгляда. Марк всегда считал, что если тебе чуть больше двадцати и у тебя до жопы денег, ты должен иметь весьма цветущий и чуть обдолбанный вид, улыбаться там во все свои вставленные тридцать два унитазного фаянсового цвета, сверкать немного покрасневшими глазами, крутить в руках айфон последней модели, руки прятать в карман толстовки от Ветмо, которая стоит как три батиных зарплаты. Гера был другим, это немного нервировало, заставляло ещё сильнее вглядываться в него, щуриться, разглядывая и цепляясь взглядом за мелкие детали.

- Ты..  нормально? - Голос немного подрагивает, Марк озирается по сторонам, пытаясь понять, куда их занесло, и усмехается - сюда он и хотел прийти, тут, в нескольких шагах, ларёк Юлечки, а в пяти минутах - та самая стройка. - Живой? Добро, бля, пожаловать домой, - и Лука хохочет.

Отредактировано Gabriel Tate (05.09.21 22:54)

- Гав-гав, мать твою, - скалится Марк, всё ещё не понимая, шутка это такая была или нет. Если не шутка, то псина там явно больше похожа на мелкую дрожащую крысу - самое то, чтобы назвать её в честь Лукьянова. Он хотел бы представлять себя питбулем или, может, каким-нибудь ротвейлером, но реальность охренительно жестока, выше чихуахуа с особенностями в развитии Марку не прыгнуть, сколько бы не пытался.

Он всё-таки подходит чуть ближе, ровно настолько, чтобы вытянутой рукой аккуратно вытащить сигарету из пачки и сделать шаг назад. Марк долго возится со спичками (зажигалку опять где-то просрал), на нервах ломает штуки четыре, прежде, чем наконец закурить. Сраный Герман. Надо же ему было притащиться в родной Зажопинск непонятно зачем, надо же ему было наткнуться на Марка в самый неподходящий момент, надо же ему было.. быть таким Германом. Марк смотрит на него злобно и недоверчиво, выкуривает сигарету в несколько мощных затяжек, удивительно, что не синеет и не начинает кашлять. Руки подрагивают и он прячет их в карманах спортивных штанов.

- Тут третья школа через пару улиц, ну та, где дебилы учатся, а на стене странная мозаика с обкуренными космонавтами. И стройка эта.. что там планировали? Больницу? Очередную шарагу? Заросла уже давно, все забили, - он пожимает плечами, тушит бычок о подошву потёртого кеда и убирает его в спичечный коробок. Выкинет потом где-нибудь. Снова пожимает плечами, фыркает, - потому что смешно. Словно золотой унитаз в загаженной коммуналке.

Герман местному пейзажу не подходит. Или местный пейзаж не подходит Герману. Они не сочетаются, не складываются в голове у Марка, медленно разъезжаясь, приходится собирать глаза в кучу, сосредотачиваться усиленно, словно как в детстве пытается разглядеть какую-то объемную картинку в непонятной цветной мешанине. "Да ты подальше отведи её, ну", - вопили тогда мальчишки, нервно подпрыгивая на месте, желая заполучить в свои руки мятый журнал, - "глаза щурь, ещё сильнее, теперь поближе поднеси, да не так близко же. Отодвинь! Видишь? Видишь, там дельфин?". "Да не дельфин там, придурок", - тип постарше давал подзатыльник слишком активным мелким пацанам, - "медведь там. Большой. Рычит."

Может, он окончательно съехал и придумал Германа? Может, эта такая особенно извращённая форма белочки, и Марк лежит на отходняках в забитой пустыми бутылками квартире, пытаясь тянуться к самому лучшему, что было в его жизни? Он трясёт головой, отгоняя бредовые мысли. Сраный Герман.

- Не увидел бы, если бы не вернулся, - бурчит Марк, пинает бордюр, проверяя на прочность то ли его, то ли свои ноги. - А куда я должен был свалить? Думаешь, у меня были хоть какие-то шансы? - Он начинает медленно закипать, всё больше и больше повышая голос, едва сдерживаясь, чтобы не сорваться на крик. - Нет у таких, как я, ни единого, блять, шанса вырваться. Это ты - ты, Гера! - был лучше, выше этого.. этого.. - он размахивает руками - всего, этого места, этого сраного города, меня, Юльки, родичей моих, кассирши этой сраной, соседа дяди Васи, вон того алкаша отбитого, детей орущих в соседнем дворе, отбитого Серого, шакала Юрки - да всех, блин, этих людей.

Не было у него никаких шансов отсюда уехать - так он себя сейчас успокаивает, когда смотрит на результаты экзаменов, старые грамоты за победы в районных и областных олимпиадах, результаты ебаного "Русского медвежонка", которые никому вообще не всрались. Не было никаких шансов - это ему было предписано здесь подохнуть. Не было никаких шансов, нет, и это не он всё запорол, психанув, увидев списки поступивших в вузы, в которые он так хотел попасть класса с седьмого и жопу рвал, чтобы стать лучшим, но оступился на финишной прямой. Никаких шансов вообще.

Ну, принял бы своё поражение, отнёс бы всё-таки документы в почти такую же шарагу в соседнем городе побольше, только изменилось бы что-то в его жизни? Говно ведь в голове, в его поехавшей и проспиртованной до невозможности голове.

- Или мне надо было.. - едва успевает поймать почти вырвавшееся "за тобой бежать верной собачонкой". - А, в пизду. Кесарю кесарево, а Божие Богу, - опять начинает смеяться, откуда только это вытащил вообще. - Выглядишь, кстати, хуёво. Даже хуже, чем я. - Марк всё ещё не понимает, как ему на Германа реагировать, его мотает из стороны в сторону, из крайности в крайность. Он ощетинивается в итоге, делает то, что привык - выставляет свои иголки и делает шаг назад, ищет, куда бы спрятаться. - А чего вернулся-то?

Ему больше интересно, а вспомнил ли бы про него Герман, если бы не эта тупая и случайная встреча в магазине? Написал бы хоть какую-нибудь сраную смску, хоть сообщение в личке? И усмехается, отвечая сам себе, что нет, конечно, не написал бы, слишком их раскидало, пропасть, которая всегда была между ними, разрослась ещё больше, увеличилась до каких-то невероятных размеров.

Вот Герман - житель мегаполиса, завсегдатай этих ваших заграниц, Европ и разных островов, успешный бизнесмен, разработчик популярного приложения. А вот рядом с ним Марк - всё тот же мелкий невнятный пиздюк в поношенных кедах, с красными глазами, растрёпанными волосами, потухшим взглядом и парой бутылок дешёвого пива в рюкзаке. У Германа есть всё, самое главное - будущее. У Марка есть старая кошка, не менее старая гитара и выученная почти наизусть старая страница Германа в соц сети, куда он, судя по всему, не слишком часто заходит. Кажется, ещё немного и браузер будет выплёвывать ему в лицо сообщение "ты заебал сюда ходить, займись своей жизнью".

- Соскучился по родным просторам? Или решил открыть филиал в родном городе? - Усмехается криво и нервно потирает шею, не зная, куда деть руки. Впрочем, куда смотреть, он тоже не знает, но главное - не на Германа.

Отредактировано Gabriel Tate (07.09.21 22:27)

Тупо всё это как-то, чертовски тупо и непривычно. Он затыкается, пробует, как это называет один его знакомый торчок, "заглянуть внутрь себя", Лукьянов сам толком не понимает, что это, чёрт возьми, значит, но тот торчок много рассказывал об этом на пьянках. Марку не нравится, что он там внутри видит: мрак какой-то, мрак и копошащаяся хтонь, что уже давно сидит в его голове и вопит пронзительно, что он заслужил то место, которое сейчас у него есть. Марк усмехается невесело и пинает какой-то мелкий камень, отправляя его в далёкий полёт. Будто он этого не знал. Странно только, что всё его апатичное и давно уже максимально пассивное существо вдруг так бурно взрывается эмоциями. Странно, что он орёт теперь так громко и резко, чуть ли не пальцем тычет Германа в грудь. Сраный Герман.

Он, впрочем реагирует.. никак. И это ещё больше бесит Марка, заставляет взрываться сильнее. Давно у него таких психов не было. Марк всё больше лежал на кровати, тупо пялясь в потолок и выкуривая сразу несколько сигарет подряд. Потом приходила мать и начинала вопить, что он провонял всю квартиру, открывала окно, хлестала его мокрым полотенцем по голым бокам, Марк смеялся. Он ходил на вписки, но там было так скучно, что зубы сводило. Даже перепивший бык Валера, впадающий в состояние берсерка после пары лишних рюмок, никак не мог изменить этой приевшейся серости.

Конечно, он помнит. Хотел бы забыть, да только вот не получается никак, сколько не заливай в себя дешёвого вискаря напополам не с колой даже - со сраным Байкалом. Но Марк не отвечает, лишь дёргает нервно головой, что можно понять и как "да", и как "нет", и как "пошёл бы ты".

Егоров, как и раньше, переворачивает устоявшуюся жизнь Марка с ног на голову одним своим появлением. Вместе с ним всё летит к чертям очень быстро, напарывается по пути на препятствия и старые воспоминания, но с громким "ой блять" преодолевает их и летит дальше, уже побитое, покорёженное, смятое. Ну да, да - сраный Герман.

Гера выглядит ещё хуже, чем несколько минут назад, Марк вздрагивает и всё-таки подходит ближе, хотя зарекался сегодня, что делать этого не будет. Все его обещания рушатся. Опять. Снова. Блять. Бесит. Какой же слабак.

- Ну и пиздуйте, Герман Борисович, - тихо, почти неслышно выдыхает Лука, разворачиваясь в сторону ларька, где его ждёт Юлечка. Сколько он ещё это будет терпеть? Сколько ещё выдержит и вынесет, не скатившись в ту самую яму, которая так давно его манит? Марк сжимает зубы до скрипа, до неприятной ноющей боли в челюсти. Сраный.. и поворачивается обратно. - Так быстро забыл родной город? - Он смотрит на Германа, почему-то верить ему не хочется, но он верит. - Как быстро большие города меняют людей. У нас тут нихрена не поменялось - мы здесь законсервированы надёжно. Все дороги такие же, как пять и даже десять лет назад. Только теперь тут не какие-нибудь "Весна", "Елена" или "Гастроном", а Пятёрочки и Магниты. Хер с ними, впрочем, идём, - Марк плюёт себе под ноги, ведёт плечами, поправляя сползшие лямки рюкзака, и протягивает руку Герману, помогая встать с бордюра. Рука подрагивает. Ну снова да, сраный Герман, все всё поняли.

Дорогу Марк знает, конечно. Он в этом городе все дороги знает, все мелкие вытоптанные горожанами тропы, срезы, дырки в заборах, раскуроченных школьниками. Он, кажется, с закрытыми глазами может пройти от одного конца города до другого без страха и сомнений. Он этот путь проходил вусмерть пьяным и обкуренным в дым. Теперь ему ничего уже не страшно.

- Ты дойдёшь хоть? - С сомнением оглядывает чуть шатающегося Егорова, снова подходит ближе, готовый в любую минуту подхватить. Да, было бы интересно посмотреть, как Гера своим лицом приветствует родную землю, но Марка что-то останавливает. - Зря бежал от ментов, что-то тебя совсем размотало. Поворачиваем, Герман Борисович, - машет рукой в незаметный проход между двумя пятиэтажками, сразу после него запинается о какой-то булыжник и с громким "ебана" падает на колено, обдирая ладони. - Ну пиздец. Аккуратнее тут, под ноги смотри, - Марк фыркает, вытирает руки о джинсы и кивает вперёд. - Минут пять ходу по прямой быстрым шагом и выйдем на главную улицу. А там уже и до гостиницы твоей рукой подать. Вылечишься. Ну, наверное.

Марк чуть сбавляет шаг, раздумывая, когда ему надо уже остановиться и попрощаться с Егоровым. Что-то подсказывает ему, что именно так стоит поступить, но он не хочет. Он косится на Германа, внимательно следит за каждым его шагом и территорией вокруг. Может, он всё-таки обкурился и это такой странный приход? Как его продлить на подольше?

- Да какая тут нахуй динамика в этой дыре, - усмехается Марк, окидывая взглядом улицу. Выщербленный асфальт, бордюры больше напоминают оскаленный рот какого-нибудь маргинала - серо-чёрно-желтые с встречающимися тут и там дырами, через которые медленно вытекает грязь в перемешку с окурками, смятыми бумажками, осколками стекла и собачьим дерьмом. Пятиэтажки вокруг смотрят недобро, мигают лампами в окнах без штор, свистят ветром в незалатанных дырах, где-то и вовсе, что называется, "стеклопакеты" - натянутые пакеты вместо положенных стёкол. - Жизнерадостные пиздюки тут не выживают - либо уезжают куда-то подальше, либо подыхают от протащенного по всем пацанским цитатам и ауешным пабликам ножа в печень, либо превращаются в такое вот дерьмо, чтобы слиться с местностью. - Гера выбрал первый вариант, Марк - последний, но он всё ещё не исключает возможность второго. Отморозки из соседнего района уже не раз очень тонко ножичком у щеки намекали Лукьянову, что тот излишне оборзел и пора бы сбавить обороты. Только Марку ведь насрать на предупреждения, он слишком сильно уже в образ вошёл, маска прочно приросла к его лицу - хер отдерёшь.

Марку плевать. Ему уже давно на всё плевать, хотя, казалось бы, ему только двадцать - самое то время, чтобы начать жить и дышать полной грудью, делать хоть что-то для себя и своего будущего. Но пока для своего будущего он накопил целый мешок алюминиевых банок из-под пива под своей кроватью - пойдёт их сдаст, если совсем уж прижмёт, точнее не "если", а "когда". Блять, как же это всё жалко и отвратительно. Сам себя запинал ногами, если была бы возможность. Рядом с Германом он и вовсе чувствует себя каким-то мерзким червём. Тут до псины ещё дослужиться надо.

- Да нет, есть ещё немного в запасе, - хмыкает Лукьянов, но больше пока ничего не добавляет. - Я попридержу пока, а то ты не в состоянии воспринимать окружающую реальность и мои подготовленные речи. Не хочется произносить такую красоту просто так в пустоту.

Если это тот самый приход, то Джа к нему сегодня явно благосклонен. Трип не заканчивается в одном из ближайших обоссанных подъездов с наскальной живописью из трёх букв и указанием, в какой именно квартире живёт девушка с пониженной социальной ответственностью. Нет, Марк какого-то хрена прётся в отель вслед за Германом, поднимается по лестнице, оглядываясь по сторонам и фыркая - рейтинг тут примерно четверть звезды. Странно, что Егорова не тошнит прямо в холле.

Он заходит в номер, но останавливается сразу у двери, не решаясь пойти дальше, прислоняется спиной к косяку, наблюдая за действиями Геры. Тому действительно максимально хреново. Сидит на чём-то? Бухает по-чёрному? Хотя вроде никаких признаков Лука не заметил, сколько бы не разглядывал его (примерно с самого первого столкновения). Нет ни красных глаз, ни излишней дёрганности, ни специфического запаха, ни крови из носа, ни широких зрачков. Ни-хре-на.

Картинка в голове будто вот-вот готова сложиться, но Лукьянов от неё отмахивается, то ли всё ещё злясь на Германа, то ли просто не желая принимать тот самый конечный ответ. Не может быть всё так, как-то это совсем по-идиотски, как в сраных дешёвых сериалах по НТВ, где мажор приезжает в родное село, чтобы.. просто чтобы. Закрыли тему.

- Нахрена оно мне надо, ЮЭФДи твоё? - Марк приподнимает брови, ухмыляясь. - Приложение для мажоров. Сходите в ресторан. Посетите страну, в которой никогда не бывали. Купите бутылку вина за дохрена денег. У нас тут развлечения простые, Герман Борисович, всосать полторашку Балтики девятки да по бабам, - Лукьянов смеётся громко, хрипло и совсем ненатурально. Он и приложением пользовался и всё о его создателе искал, только Гере об это знать совсем необязательно. - Добавь туда "отпиздить гопников", "попасть в обезьянник", "закуситься с ментом и увидеть, как тебе в живот направляют ствол" и "дожить до тридцати и не заиметь ипотеку, кредит на машину и трёх детей".

Марк снова начинает злиться, только уже на самого себя, понимая, какое же он всё-таки сраное и бесконечно глубокое дно. Подвинься, ёбаная Марианская впадина, Марк Лукьянов идёт. Перед глазами пробегают картинки будущего: он сам и Юлечка с глубоким декольте у него на коленях, жаркие ночи в раздолбанных квартирах на одну ночь (Юлечка живёт в коммуналке, а он с родителями), Юлечка с гигантским животом, заёбанный в ноль Марк после дневной смены в магазине и ночной на складе, съёмная хата с тараканами, скандал на скандале ("ты нихрена не зарабатываешь, Лукьянов, о детях, блять, подумай!" и подвывающая мать на заднем фоне), пиво, много пива, водка, "да я, блять, люблю её, а она, стерва и сука", рыдающие дети, рыдающая Юлечка с обвисшей грудью, ипотека. Пиздец. Беспросветный пиздец.

- А ты не откинешься прямо тут? Я искусственное дыхание делать не умею, - Лука скептически смотрит на посеревшего, но вроде начинающего отходить, Германа. Для него бы научился, ага. - А скорая будет ехать примерно вечность.

Он всё-таки отлепляется от косяка, проходит в номер и устраивается на подоконнике. Вид из окна - ад и погибель (привет, радио Радонеж, вас ещё помнят). Приход это напоминает всё меньше и меньше, кажется, пора признавать, что это - реальность, как бы не было неебически сложно.

- Что там внутри? Энергетики, Пять озёр, Беллс и Ной Подарочный? И набор для откачивания, вероятно, - кривляется, конечно, переигрывает, как может. Он пока ещё не решил, стоит ли ему действительно пить с Германом, потому что это опасно. Это на грани. Он и трезвый рядом с ним искрит и взрывается, а что будет после пары порций алкоголя? И страшно почему-то не за себя, а за Егорова. Страшно увидеть его реакцию. Здравствуй, сраный Герман. - Ты уверен, что не траванёмся?

Для любого человека, видевшего чуть больше чем засранные провинциальные окраины и не менее засранный, старающийся изо всех сил выглядеть приличным, провинциальный центр города эта гостиница показалась бы дном и одним из кругов ада. Марк даже прикидывает, пытаясь понять, что там по Данте. Седьмой круг третий пояс? Бесплодная пустыня и огненный дождь, сжигающий всё приличное в округе, оставляющий исключительно совковые предметы интерьера и безвкусные вырвиглазной расцветки ковры? Что-то проще? Третий круг? Запах, кстати, соответствующий, но это неудивительно, в десятке метров тут знатный бомжарник, разогнать который всё никак не могут местные толстые и до ужаса неповоротливые менты.

Место отвратительное, каким бы прекрасным оно не пыталось быть. Но Марк и здесь чувствует себя чужим, лишним, будто зашёл на территорию, на которую у него доступа нет. Он буквально чувствует, как вокруг собираются грозные дядьки, смотрят на него уничижительными взглядами, смеются снисходительно перед тем, как дать ему сильного пинка, чтобы летел далеко, прямо до своих сраных трущоб.

- А всякое про элитные гостиницы и экстремальный и до жопы дорогой отдых они понимают? Вы, Герман Борисович, вообще осознаёте, какая у вас аудитория? Что за пользователи? Ипотека и дети - для них не мрак, а реальность, - Марк громко смеётся, цепляясь за косяк, чтобы не упасть. - Вы слишком возвысились, кажется, Герман Борисович, очень радикально сменили круг знакомств. Да значительной части населения, чтобы ебучих креветок пожрать, надо сначала не жрать целую неделю и сидеть на воде и макаронах, которые при варке превращаются в клейстер. А смартфоны, на которые они устанавливают твоё приложение в надежде расслабиться куплены в кредит. Части твоих пользователей охуевшие коллекторы долбят в дверь, угрожая вздёрнуть на ближайшей берёзке, а ты им про ныряние с аквалангом и новые яркие впечатления.

Лукьянов распаляется, он устал от ежедневного серого пейзажа за окном, устал наблюдать за опухшими лицами соседей, которые в пьяном угаре пытаются увидеть в мире что-то лучшее. Он устал считать копейки, заебался читать сообщения друзей, пытающихся занять пятихатку до зэпэ. Где-то там, вероятно, есть другой мир, но он недостижимо далеко, у Марка о нём представления довольно смутные, да и население у этого мира явно скудное. Кто там? Депутаты и их подстилки? Продажные блогеры и инфоцыгане, торгующие ебалом и всяким дерьмом в своих аккаунтах? Звезды, прости господи, шоу-бизнеса? Детишки богатеньких бизнесменов, поднявшихся все мы знаем когда и на чём? Жопастые эскортницы? Айтишники, которые не могут предать родину и свалить за бугор? Внезапно выстрелившие скандальные рэперы?

- Водку, - резко заявляет Марк, подходит ближе к Герману, смеётся и сам достаёт из бара бутылку, на этикетку даже не смотрит, лихо откручивает крышку и делает несколько глотков прямо из горла, на закуску - резкое "ебать". - Ёбидоёби быстро доставляют, - недолго думая, заявляет Лукьянов. - Да, до нас тоже добрались, агрессивные и типа прогрессивные. Из местных - Мечта студента и На Конечной. Названия так себе, но доверять им можно.

Вот оно - то, чего он ждал. То, за что может теперь зацепиться. Марк скалится, хватаясь за бутылку и делая еще несколько глотков, морщась. Он знает, что Герман вряд ли просто так проговорился. Он не верит, что это просто случайность - Борисов позволил ему узнать что-то о себе, кинул наживку, косточку верному псу. И Марк лает в ответ, ведясь на эту провокацию.

- Гера, ты больной? - Лука хохочет, выхватывает сигарету из рук Егорова, делает сразу несколько затяжек, выпуская дым кольцами в потолок. - Что, чёрт возьми, с тобой происходит? Почему ты выглядишь хуже, чем я после недельного запоя? Почему напоминаешь оживший труп? - Он срывается, хватает Германа за воротник, заглядывая в глаза, едва не тыкаясь носом ему в щёку. - На кой хер ты вернулся, Егоров? Какого хуя тебе надо здесь?

Очень хочется заорать "проваливай в свой замок, птенчик", пихнуть его изо всех сил, чтобы не устоял на ногах, упал, встречаясь затылком со стеной, но Марк держится, стучит легонько Германа по груди, поправляет одежду, разглаживая какие-то фантомные складки, стряхивая пылинки, проводит рукой по щеке и отступает, снова берёт за уже знакомую бутылку, что стала почти подругой. Марку терять нечего. Марк уже всё потерял. Он корчится в судорогах, сгребая ил на том самом сраном дне, закапывается в песок, готовы кормить тех, кто обычно прячется в темноте.

Было бы драматично, если бы своё выступление он завершил, швырнув бутылку в стену и хлопнув дверью, уходя из номера, но Лукьянов - херовый перформер (откуда, блять, это слово вообще взялось?). Он садится на пол, смотрит на Германа, ожидая ответов, а бутылка всё ещё с ним, хорошая такая спутница, не покидающая его в самые стрёмные моменты.

- И на кой чёрт ты меня в этот клоповник притащил? - Добавляет Марк немного тише, но всё ещё смеясь. Главный вопрос всегда оставляют напоследок, на десерт, так сказать. У людей есть привычка отвечать только на последнюю реплику, и Лукьянов о ней знает.

Сраный Герман. Марк смотрит на него, в глазах у Луки загорается нехороший огонь, он хохочет, сжимает кулаки, стискивает зубы так, что сводит челюсть. Марк - комнатная собачка, мелкая вшивая и брехливая псина, которая обычно лает по любому поводу, готовая атаковать всё, что движется. Марк готов броситься на Германа, растерзать его, вцепиться зубами, целясь прямо в горло, но, скорее всего, попадёт в руку, и то, если очень сильно повезёт, если не откинут мощным пинком, отправляя в полёт в открытое окно.

Сраный Герман. Марк смотрит на него, и глаза застилает тёмно-красная пелена ярости, она пульсирует, громким стуком взрывает ему мозг, расцветает перед глазами алыми бутонами, которые тут же стремительно увядают, рассыпаются прахом, скрипящим под подошвами палёных кроссовок.

Сраный Герман. Его хочется притянуть ближе, ткнуться своим лбом в его, дышать тяжело, опаляя его шею, спускаясь всё ниже и ниже. Его хочется оттолкнуть, отбросить, смотреть, как медленно стекают капли крови по бритым вискам, как он корчится от боли и кричит.

Сраный Герман. На него хочется смотреть, разглядывать, запоминая каждую чёртову деталь, сохранять каждую эмоцию, каждый жест, каждое слово. От него хочется бежать, хлопая дверью, бросаясь всем, что подвернётся под руку, никогда больше не помнить его адрес, его голос и его лицо. И чтобы он не помнил, кто такой Марк Лукьянов.

Сраный Герман. Марк сейчас точно взорвётся, метаясь как безумный из стороны в сторону, не находя себе места. Он хватается за эту соломинку - берёт телефон, ищет приложение дольше, чем нужно, выбирает еду, проверяет заказ раз десять, прежде чем нажать на "Отправить". Экран загорается через несколько секунд, оповещая о том, что последние деньги с карточки списаны, Лукьянов усмехается и тут же блокирует, отбрасывая в сторону.

- Приедут минут через двадцать.

Сраный Герман. Его признание выбивает почву из под ног, Марк сидит, но ему кажется, что падает куда-то, летит стремительно головой вниз - вот-вот уже встретит землю, впечатываясь в неё лбом. Он злится теперь ещё больше, закипает совсем не медленно, краснеет, подпрыгивает на месте, встаёт, начиная наворачивать круги по комнате, пытаясь выплеснуть эту энергию. Не получается. Кажется, что с каждым кругом ярость и злость только растут.

- Герман, ты больной? - Смеётся нервно, хлопая себя по карманам, подходит к Егорову, подбирая пачку, вытаскивает из неё сигарету, подносит зажигалку дрожащей рукой. Марк хватает первую попавшуюся под руку бутылку, делает несколько больших глотков, не чувствуя вкуса. Рак, блять. Герман, блять. Придурок. Идиот. Какой же дичайший уёбок. - Я тебе их в глотку запихаю, если придётся. Без раздумий и сожалений.

Он всё еще не понимает, на кой хрен Гера вернулся в родной город. Не понимает, зачем притащил его в гостиницу после случайной встречи, зачем говорит это всё, зачем признаётся, зачем снова убивает. Потому что после его признания сердце Марка, как в тех самых поехавших подростковых песнях, замирает и делает кульбит, который отзывается жуткой головной болью. Лукьянов не хочет, но падает на колени, хватаясь за самое близкое, что есть - за Германа. Замирает, как несколько лет назад, но в этот раз он не может пожать плечами, показать средний палец и просто уйти.

Разбитое сердце? Катитесь ко всем хуям с такими ассоциациями. Это нервы. Это давление. Это перепады температуры.

- В смысле, блять, рак? Это розыгрыш? Ты смеёшься? Какая стадия? Ты.. ты.. Гера, ты.. пиздец ты, Гера, - нет никаких слов, чтобы описать то, что он чувствует. И эмоций уже не остаётся - сплошная бездонная чёрная дыра. Всё, что хотелось ему сказать, теперь кажется таким незначительным, таким мелким и неважным. Всё, что уже сказал, впивается острыми шипами куда-то в левый бок, пронзает насквозь, заставляя корчиться. Сраный Герман. Переиграл. Уничтожил. Вопрос только - себя или Марка? - Ненавижу тебя, - выдыхает Лукьянов, притягивая к себе Германа, утыкаясь лбом ему в грудь, чувствуя, как его свитер становится мокрым от слёз. - Сраный высокомерный придурок. Нахуя ты всё это делаешь, а? - Поднимает голову, смотрит прямо в глаза, едва сдерживается, чтобы не заскулить, как тот самый пёс. Поломал, разрушил всё, что Лука так долго строил. Несколько минут ему потребовалось. Несколько ебучих минут. - Самое время признаться, что всё это - идиотская шутка.

Отредактировано Gabriel Tate (22.10.21 23:02)

- После. Какой. Нахуй. Смерти. - Каждое слово сопровождает ударом по груди Егорова.  - Какие. Нахуй. Люди. - Марк не хочет верить словам Германа, он не может им поверить. Проще считать, что всё это - тупой розыгрыш, что этот придурок натыкал в своём номере скрытых камер, записывает реакцию слишком эмоционального Марка, выложит потом куда-нибудь на ютуб, где будут над ним ржать уже тысячи людей, будут писать ему в личку, что он мелкая, ни на что не годная псина, что он до ужаса жалкий и лучший бы сдох. Пусть будет так. - Какое. Нахуй. Доброе. Сердце.

Марк не понимает ничего из того, что говорит Егоров дальше, Марка накрывает тёмным покрывалом какое-то странное и стрёмное чувство безысходности, выкачивает из него силы, заставляет скатываться всё ниже, цепляясь сначала за его локти, потом за ладони, утыкаясь лбом в колени. Марк жалкий. Марк сломанный. Марк перестал понимать эту жизнь.

Когда-то давно он Германа почти боготворил, вознёс его на высокий пьедестал, был готов прощать любую ошибку, делать всё, что тот скажет. Потом это сменилось жуткой ненавистью, каждую ночь во сне он раз за разом брал нож и шёл искать Егорова, шатался по ночному городу, вытаскивал из постели какой-нибудь блондинистой шалавы, вонзал нож в живот, не останавливаясь на одном ударе. Дальше был период равнодушия. Еще дальше - очередная фаза одержимости, с внимательным изучением всех соц сетей. И снова злость, переходящая границы, когда видит его лицо, когда смотрит ему в глаза.

- Не хочу, - упрямится, поворачивая голову, но всё равно сдаётся. - Понял. Понял, что ты придурок, Гера.

Что он вообще такое несёт? О чём говорит? Какого чёрта сдаётся так рано, опуская руки? Марк закусывает губу, надеется, что это поможет хоть немного прийти в себя, но не срабатывает, конечно. Просто очередная тупая боль.

Именно это он и делает - взваливает на Лукьянова ответственность, от которой он бежал всю жизнь в страхе, апеллируя к каким-то возвышенным образам, призывая думать сердцем, душой, хер пойми чем ещё. Какое, блять, у Лукьянова доброе сердце? Откуда бы ему взяться? Нет ничего подобного. И он снова бьёт Геру в грудь, пытаясь доказать, что тот ошибался.

Не получается, конечно. У Марка никогда не получалось идти против Германа. Он поднимает голову, смотрит ему в глаза, замирает, замолкает. Это странный момент, идиотский, дебильный, тот самый момент, который хочется продлить. Сердце бешено колотится в груди, Марк, словно загипнотизированный, смотрит на Геру, пытается хмуриться и усмехаться, но понимает, что всё это получается слишком нелепо, чересчур наигранно.

Очень хочется сказать: "Отпусти, отвали, уходи или дай уйти мне уже", но он молчит. Молчит, когда Герман закрывает глаза. Замирает, когда Герман его целует. Первый порыв - оттолкнуть, заорать, что не пидор какой-нибудь, пусть катится в свою Европу и там распространяет свои блядские взгляды на жизнь. Первый порыв - убежать, да, снова, да, опять. Первый порыв - наорать. И Марк даже упирается ладонями в плечи Германа, но потом притягивает к себе, прижимая крепче. Не отпускать никогда, пробираясь руками под свитер, царапая спину, желая стать ещё ближе, кусая губы, свои и чужие.

- Какого хера, Гера? - Выдыхает Марк, впиваясь поцелуями в его шею, ключицу. Это как наваждение. Как тот самый сон, который приходит под утро, захватывая полностью сознание, отгоняя все прочие мысли, заставляя думать только о нём. Как подарок, который всегда хотел увидеть под ёлкой, хмурился, держался изо всех сил, когда находил что-то другое, а теперь - вот он, здесь, прямо перед тобой. Марк не верит, заглядывает Герману в глаза, боясь увидеть там равнодушие, почувствовать холод, понять, что это всё - всё-таки какой-то тупой розыгрыш, доведённый до абсурда. Марку страшно. Он боится Германа, боится самого себя, потому что теперь уже не может контролировать. Всё, что остаётся - падать, тянуть Егорова за собой, избавляя от всего не нужного, злиться снова, кусаясь, надеясь, что на следующий день останутся синяки, как знак того, что всё это - реальность.