Часы бьют полночь, и это - сигнал сдаться. Завернуться в ватное одеяло с головой, закусив угол подушки, чтобы никто из приглашенных гостей не услышал, как Ровсток кричит, стоит темноте черной дланью накрыть крышу ее дома.

Ей кажется, что она слышит голоса, рыскающие по окрестностям и повторяющие одно и то же имя. Эндрю.
«Эндрю, умоляю, откликнись, это мама».
«Эндрю, это не смешно, где тебя, черт возьми, носит?!»
«Да, пожалуйста, приезжайте, мой брат пропал и не отвечает на телефонные звонки»

Ей кажется, что случившееся - и впрямь чья-то глупая шутка. Что она размазывает по лицу белый грим, а не тушь для ресниц, перемешанную с собственными слезами, и что вопль отчаяния постепенно перерастает в заливистый хохот.

Мэгги уверена: она спятила, если пошла на это. Неужели любовь настолько вскружила ей голову? Неужели есть вещи, кроме любви, способные сподвигнуть на нечто столь отвратительное? У нее дрожат руки, трясутся губы – все ее тело бесконтрольно ходит ходуном, а она, глупая, только и думает о том, как бы не разбудить миссис Эджкомб, занявшую соседнюю спальню.

От сильного, порывистого ветра ветки садовых деревьев стучат в окно, и Ровсток буквально подпрыгивает в кровати, с размаху ударяясь макушкой об изголовье. Как же больно, драккл, почему так больно где-то под ночной сорочкой, а не в месте ушиба? Почему всегда именно там?

Меган беззвучно опускает ноги на холодный пол, чувствуя, как ступни немеют от резкого перепада температур, лихорадочно ищет в платяном шкафу тонкое пальто и подбирает первые попавшиеся под руку туфли. Ей достаточно пары минут, чтобы вломиться в комнату, куда заселили Майлза, и не хватит всего времени мира, чтобы набраться смелости заговорить с ним… такой. Растрепанной, в уличной одежде, небрежно наброшенной на плечи поверх ночнушки, с провалами мрака во все огромные, распахнутые от растерянности разноцветные глаза. Какая сейчас из нее леди? Где, скажите на милость, та завидная невеста в глянцевой упаковке и сейфом в Гринготтсе, доверху набитом чистейшим золотом? Почему эта замарашка, застывшая в дверях, мнущаяся на пороге собственного дома, готова на все, будто влюбленность в пятнадцать – самая последняя в ее жизни? Абсолютно любой гнусный поступок не представляется Мэгги настолько чудовищным, как тот факт, что она никогда не сможет заполучить то самое единственное сердце, чье биение мечтает услышать под своими ладонями с одиннадцати лет. Простое прикосновение без страха быть отвергнутой.

Если бы ее спросили, сделала бы она это снова, зная исход, она бы, не колеблясь, ответила, что да, сделала бы. Повторила бы столько раз, сколько потребуется, даже если никто не даст ей гарантий на благоприятный результат. Надежда не умирает до тех пор, пока жив тот, кто надеется. 

Каблуки цокают по полу в такт ударам настенных часов. Она ненавидит их почти также сильно, как себя в этот момент, безучастно-слабую, тянущуюся, словно паразит, к тому, кто способен ее понять. Все эти стрелки, вопящие ей в уши «тик-так, тик-так», как колья, вонзаются в голову, но все же остается мысль, приведшая ее сюда, и она настолько соответствует действительности, что Меган делает шаг вперед. Еще один. И еще. Ноги ее не слушаются, но она упрямо подходит к постели, в которой не спит Блетчли, и, расправляя подолы, присаживается на самый край.

В Майлзе столько тьмы, что в пору захлебнуться. В Майлзе столько нерастраченной антрацитовой энергии, словно ей нет конца, и Ровсток видит себя в отражении этой черной воды крайне маленькой и жалкой. Ничтожной. Дурой.

- Поболтаем? – глотая застрявший в горле ком. – Ты ведь тоже едешь на финал Чемпионата мира по квиддичу? – хлесткий удар о стекло и барабанная дробь дождя. Мэг отчего-то пугается и лишь сильнее таращится на мальчишку, как если бы тот и вправду мог исчезнуть от одного взмаха ресниц.
Ее бледное лицо едва различимо в свете скрывшейся за тучами луны.

- Помоги мне, - губы почти не шевелятся, голос становится хриплым и вязким, задушенным, будто кто-то схватил Ровсток за горло и медленно сжимает пальцы. – Больше некому, Майлз, только ты можешь, только ты… поймешь.

Она вдруг резко вскакивает и принимается ходить от стены к стене, то и дело останавливаясь и вглядываясь в полумрак полупустых покоев, где обычно никто не ночует. Место, где встречаются призраки и исчезают воспоминания.

- Я больше не могу молчать об этом, - в одно мгновение Мэгги оказывается рядом и истерично хватает Блетчли за плечи. Она даже перед сном не сняла с запястий фенечки, и они позвякивают от ее рыданий, как долбанные колокольчики. – Пожалуйста, пообещай, что поможешь, я взамен все сделаю, все, что скажешь, только помоги мне, - как мантру, не давая вставить ему даже слова, пока резко не замолкает, опуская руки вдоль боков – ее все еще потряхивает, и слезы никак не останавливаются, закрадываясь за воротник баснословно дорого пальто, но это хороший признак. Некая ремиссия нервного припадка.

- Только оденься, тебе нужно это увидеть, прошу, Майлз, пока все они спят, не отказывай мне, иначе я умру.
Манипуляции со смертью, манипуляции с жизнью и ооооо, самое вкусное, манипуляции с чувствами. А чего еще от нее ждать? Она ведь слизеринка. Вокруг нее столько ярких примеров подлости, лицемерия, гордыни… Не захочешь, а нахватаешься всякого. Но, знаете, в чем парадокс? Большинству из этих хвастунов не достает одного – пресловутой смелости, за которую каждый готов вознести любого, абсолютно любого гриффиндорца в святейший ранг кровного врага. О, да, смелости хватает далеко не всем.

Храбрость Блетчли иного рода. Он не боится идти против системы, даже если та надвигается на него, подобно тарану на бешеной скорости: не увернешься и уж тем более - не сбежишь. Такая самодостаточность разрушительна, она перечеркивает постулаты, на которые молились столетиями, порождает терпение, которое рано или поздно лопнет от одного только слова или взгляда, брошенного вскользь.

Меган всего-то требуется поднять глаза, чтобы разглядеть в нем мириады черных дыр, и, Салазар, пусть лучше она останется слабой кретинкой, ходячим шлангом для откачки слез, чем превратится в проклятье замедленного действия, становящееся особенно опасным, когда научишься им управлять. Когда сам станешь всеобщим наказанием.

- Как думаешь, там высоко? – Ровсток открывает окно, и порыв свежего воздуха покрывает ее зареванные щеки мокрыми поцелуями.
Рождается иллюзия, что все еще можно исправить. Скрыть под покровом ночи свои ошибки, взвалив часть груза на того, кто так удивительно похож на нее саму.

И без того напряженная до предела, прямая, словно натянутая тетива, готовая выскользнуть из лука – только отпусти, ослабь хватку, Мэгги вздрагивает, физически ощущая спиной и затылком чужое присутствие, змеиное тепло, которое зарождается в кончиках пальцев, стоит положить ладонь на поверхность кожаной сумки. Она упускает момент, когда Майлз исчезает из поля ее зрения, она уязвимая, погруженная в саму себя, в свой собственный мир, трещащий по швам. Но он здесь. И она тоже, хотя ее участие нельзя расценивать, как полноценное: подобно тряпичной марионетке в ловких руках кукловода, Меган разворачивается лицом к Блетчли и поднимает залитые слезами глаза. Мутные радужки, плывущие очертания вокруг его силуэта.

Про Майлза всякое болтают. Его характеристики колеблются от беспринципного ублюдка до хладнокровного мудака, но то, с какой нежностью он стирает с ее раскрасневшихся щек влажные соленых дорожки, как крепко прижимает ее к своей груди, всегда будет свидетельствовать ей об обратном. Она тоже не святая, не хорошая, эталонная девочка, коей хотят ее видеть родители, она отравила человека, Мерлин, даже если это был всего лишь маггл – то, что он стоит значительно ниже по социальной лестнице, не дает ей права отправлять его на тот свет. Или все-таки?..

Ровсток не стерла чрезмерно кричащий для столь чинного приема макияж, больше подходящий для рок-концерта, нежели для скучных посиделок чистокровной аристократии, и слипшиеся от туши ресницы мажут по дорогущей рубашке Блетчли, оставляя на ней уродливые черные борозды. А Меган звучит пусто и отрешенно, пытаясь переубедить скорее себя, нежели его, в том, что все плохо, так плохо, ведь она едва ли не впервые решается просить кого-то о помощи. Но это ведь Майлз, если он не поймет, то не поймет никто.

Мэг расслабляется и обмякает, время от времени лишь слабо всхлипывая – как напуганная кошка, цепляется в рукава и без того пострадавшей рубашки и инстинктивно впивается своими длинными, острыми ногтями в широкие плечи. А потом он начинает говорить, и… ему что, весело?

Слизеринка поднимает на Майлза разноцветные глаза, в полумраке комнаты зрачки кажутся огромными, как у саламандры, и внутри у нее действительно все пылает, сердце осыпается пеплом, оставляя копоть и пыль по всей грудной клетке.

- Что? – машинально переспрашивает, стараясь сдержать рвущийся наружу смех, который подступает к горлу, словно недавняя тошнота. – Так тебя дерево больше беспокоит? – Меган пихает юношу в живот, не оставляя сомнений, что от ее куцых ударов он ничего не почувствует, и послушно следует в сторону расправленной кровати, ноги сами подкашиваются, как если бы до этого она пробежала многочасовой марафон. Да она в жизни не бегала, только взгляните на высоту ее каблуков!

Стакан воды, любезно (прямо-таки по-джентльменски) протянутый ей Блетчли, ходит ходуном в нервно трясущихся руках, подол юбки и угол одеяла мгновенно намокают от летящих из него брызг, но у Мэгс нет ровным счетом никакого выбора, кроме как сделать пару глотков. На удивление, это работает, она прилипает губами к холодному стеклу и молча наблюдает за тем, как юноша резво набрасывает на шею шарф. Ей хочется броситься туда же – так она ему благодарна.

- Кажется, и впрямь пришло время вырасти в твоих глазах, - уже буквально захлебываясь то ли слезами, то ли водой, отвечает Ровсток. – Майло, там в сарае… Я не хотела, это вышло случайно, -  в полумраке глаза Меган, кажущиеся почти черными, неожиданно становятся более трезвыми, и смотрит она уже более осмысленно, будто кто-то только что отвесил ей хлесткую оплеуху.
- Тебе лучше самому увидеть. Это.

Позволив себе вздохнуть, Ровсток поднимается с постели, обходит растекающуюся по полу лужу и помогает Блетчли завязать шарф. Руки у нее дрожат уже не так сильно.
- Ты прав, не будем рисковать благополучием платана, все уже давно спят, - она крепче запахивается в тонкое пальто, так и не сумев совладать с пуговицами, в голосе – надлом, однако ситуация взята под контроль. Она так думает. Она не одна, в густой, вязкой темноте, она нащупала нечто себе подобное.

Майлз не ждет от нее объяснений, похоже, он вообще ничего от нее не ждет. Оттого, набравшись храбрости, не придавая значения грязным, черным разводам по всему лицу, покрасневшим глазам и носу, она высовывает голову из дверного проема, вдыхая пыльный запах роскошных ковров и древних картин, пугающих пустыми взглядами, стоит пройти мимо в одиночестве.

- Кажется, никого, - шепчет перепуганная до смерти Мэгги, за лацкан тащащая Блетчли по длинному коридору. Представляет, как он, скорее всего, раздражен, просто не подает виду. Эти странные загадки, эта чудаковатая Ровсток, вытаскивающая его в промозглый лондонский холод посреди тихой, беззвездной ночи.

- Я все объясню. Ты сам поймешь. Когда увидишь, - ее шепот превращается в шипение и сходит на нет, когда они оказываются на улице. Огромное дерево поочередно приветствует их шуршанием листвы, но Меган вовсе не обращает на него внимания. Она даже под ноги не смотрит, полностью поглощенная созерцанием майлзова лица: ей до умопомрачения нужно прочитать на нем хоть что-нибудь, черт, о чем он думает? Он разочарован? Ненавидит ее? Она его… пугает?

Ровсток резко тормозит перед высокой сараем, куда накануне наступления зимы убираются все садовые инструменты и украшения. Она бледная, как мертвец, только два огромных глаза, стеклянных, застывших во все лицо и дрожащие губы, от которых отлила вся кровь. Вслушивается. Боится услышать. Что угодно. Пусть тишина никогда не заканчивается, пусть Майлз уведет ее отсюда, пусть случится долбанное чудо.
Как во сне, она делает шаг вперед, приоткрывает деревянную калитку и, отскакивая назад, натыкается спиной на Блетчли. Ее ладони крепко прижаты ко рту, разверзшемуся в немом крике.
Крысы. Всего-то, Мэгги.
- Я туда не пойду, - наконец произносит она, не в состоянии двинуться с места. – Первая не пойду.

Отредактировано Megan Rowstock (25.10.21 20:59)

Ступни, словно приросшие к земле, слабый свет, исходящий от одинокой масляной лампы, и длинная тень Майлза, размеренно меряющая пространство старого сарая – может показаться, что это сон, должно быть сном, каждый день минувшей недели – неправда, плод воспаленного измученного воображения, не более того.

Мэгги поднимает трясущуюся руку и наманикюренным пальцем указывает куда-то вниз, совсем рядом с тем местом, где останавливается Блэтчли, которому, очевидно, вся эта заварушка, устроенная подругой, не по нутру. Она бы с радостью все ему объяснила еще там, в полутемной, душной комнате, если бы только могла совладать с собственными чувствами.

По правде говоря, смотреть на результат своих опрометчивых действий, оказывается намного проще, чем она предполагала, воображая себе пугающее, гниющее нечто, тянущееся к ней, вопрошающее закономерно: зачем она так поступила и что, помимо страха и равнодушия, двигало ей в тот момент, когда она не предприняла ни малейшей попытки все исправить.

- Майлз? – жалобно мурлычет Ровсток со стороны распахнутых ворот. Все еще не в силах переступить порог, словно зовет юношу обратно, но нет, разумеется, она не передумала, даже если желание вцепиться ему в предплечье и утащить подальше из этой затхлой полутишины – к успокаивающему шелесту листьев и запаху ветра становится мучительно бесконтрольным. – Майлз, посмотри под ноги.

Удивительно, но осознание реальности происходящего все же помогает взять себя в руки, а дрожащему голосу – окрепнуть. Меган делает шаг вперед и уже почти не дергается, случайно наступая на крохотный крысиный скелетик. Не многовато ли мертвецов для одного заброшенного, покосившегося от времени и пригодного разве что под снос закутка?

«Никогда не бывает достаточно», - твердит ей надтреснутый, противный шепот, разливающийся в голове подобно кровавому сиропу.
Согласись, тебе это нравится. Видеть, как кто-то другой бьется в агонии, пока ты покрываешься коркой льда.

- Но ты все равно прав, - шмыгая покрасневшим носом и больше не пытаясь вытереть лицо от застывших на нем слез, уверяет слизеринка и делает очередной осторожный шаг в сторону Блетчли. – Люблю тебя до смерти.

Неуместный насмешливый тон утопает в застывшем взгляде карих глаз с почти невидимой в полумраке радужкой, вынуждая замереть и ее саму – страшно не преступление, которое она совершила, а ожидание того, что подумает Майлз. Что он скажет.
И сможет ли она выхаркать этот ком в горле, чтобы ему ответить.

Как она и предполагает, шоковое молчание длится совсем недолго, ее приятель – не из тех, кто будет подолгу заламывать руки и ужасаться перспективе стать сообщником или предателем. Слизеринец даже не смотрит на Мэгги, все еще мнущуюся где-то в проходе, но интонация, с которой он к ней обращается, свидетельствует о том, что путей отступления не просто не будет – не получится даже остаться на прежнем месте.

- Почему ты сразу решил, будто это я? – поравнявшись с Блетчли и изо всех сил стараясь не смотреть на окоченевшего маггла, идет в атаку Ровсток. Ей до дьявола хочется зажмуриться, потому что ее попытки в сопротивление кажутся не просто жалкими, а откровенно глупыми. – Может быть, он сам сюда забрался, чтобы умереть? Ну, знаешь, так иногда поступают раненые животные.

Девчонка поднимает на Майлза осторожный взгляд: если она не до конца принимает совершенное ею убийство соседа-простеца, то факт готовности слизеринца огреть ее по башке за дурость, осознает со всей, знаете ли, ответственностью. Да хотя бы та самая масляная лампа превосходно подойдет для подобных нужд, а уж ежели подключить фантазию…

- Это случайно вышло, - испуганно заверяет она, взращивая внутри себя все больше храбрости для дальнейшего диалога. Она до сих пор нисколько не сомневается: Блетчли способен ее понять и оправдать. – Нам ведь запрещено колдовать вне Хогвартса, а мне не хотелось тратить время, никто же не накладывал табу на приготовление зелий, то есть я не думаю, что за этим следят, иначе на пороге моего дома уже стояли бы люди из Министерства и… - она прекращает тараторить, снизу вверх взирая на высокого мальчишку и резко опуская совсем не виноватый взор на застывшие бледные губы покойника. По правде говоря, в нем нет ничего страшного, уродство и ужас смерти сильно переоценивают.

- Симпатичный, ну, для маггла, - наскоро поправляет себя Мэгги, круглым носком аккуратной туфельки притрагиваясь к слегка выдающемуся уху жертвы. – Даже жалко, что ничего не получилось, это могло бы быть ве… - она прикусывает язык и отходит в сторону. Лишь морщится от отвращения, когда крупная крыса пробегает по уже несколько дней не вздымающейся груди и исчезает в одной из щербатых половиц.

- Его не должны найти, Майлз, - пальцы путаются в длинных темных волосах, разделяя их на множество тонких змей, которые вьются по плечам, плотно укутанным в легкое пальто – под ним только тонкая ночная сорочка, и по ногам разбегается россыпь мурашек, то ли от ночного холода, то ли от нервного перенапряжения. – Что если разрезать тело на маленькие кусочки и скормить диким зверям? Драккл, поблизости нет леса, а соседи увезли свою собаку куда-то за город еще на прошлой неделе, - Ровсток бормочет множество невнятных фраз, словно сумасшедшая, помешанная, лихорадочный блеск в ее разноцветных глазах способен напугать кого угодно, кроме, пожалуй, Блетчли, на удивление хладнокровного, не считая легкой злости и объяснимого раздражения, но она продолжает вслух перебирать варианты, которые, по ее мнению, помогут покончить (ха-ха) с проблемой раз и навсегда. Не без помощи Майлза, само собой.

- Жаль, нельзя трансфигурировать его в горшок с цветущей асфоделью…
И все же, как бы Мэгги ни храбрилась, долгое нахождение рядом с неподвижным трупом мальчишки, стеклянно взирающим в полусгнивший потолок, крайне негативно действует на ее нервную систему. Девчонка невесомо касается ладони однокурсника и едва слышно просит:
- Накрой его снова, а то мне кажется, будто он смотрит прямо на меня.

Меган не ожидает ничего подобного. Ни того, как внешне спокойно Майлз отнесется к ее судорожным, дерганным, будто от удара молнии, намекам, ни тем более, что он вдруг засмеется. Первые пару мгновений она растерянно хлопает глазами – сломанная кукла или наивная дурочка, жертва или… Слово «убийца» костью застревает в горле, и сколько бы Ровсток ни делала поступательных глотков, стараясь смести его внутрь себя, любые попытки оказываются тщетны. Вся ее жизнь отныне – череда тщетных попыток забыть.

- Хватит ржать, - уже почти окончательно пришедшая в себя слизеринка разъяренно пихает Блетчли в бок острым локтем, стараясь скрыть копирующую искривленные губы ухмылку, расползающуюся по нижней части лица юноши. – Здесь нет ничего смешного!
Мэгги едва сдерживается, чтобы не поморщиться, когда Майлз опускается на корточки возле трупа и без малейшего намека на брезгливость пальцами закрывает ему глаза. Ну да, так окоченевший мальчишка больше не станет на нее таращится во все стеклянные глаза. Ненароком вспоминается общепринятое заблуждение, в котором жмурики якобы походят на спящих людей.

Нисколько. Ровсток сталкивается со смертью впервые, и она так откровенно отличается от сновидений, что Морфей расхохотался бы до слез от столь бестолкового сравнения. Вероятно, в этом и кроется главная причина, по которой Мэгги не может спать.
Она боится не проснуться.

- Тебе не страшно? – вопрос сам срывается в замершую тишину, окутавшую их двоих, нарушаемую лишь ее рваным и его размеренным дыханием. Где-то вдалеке слышно торжествующее карканье вороны. Меган прикусывает язык и не чувствует боли. Все ее тело немеет от траурной комичности ситуации, потому что знать она не хочет. Она пытается поверить, что страшно здесь только ей.

Мальчишка исчезает под холщовым обрезом, найденным Блетчли в захламленном сарае, но она все равно знает, что он там, что никуда не делся, не денется. Мы живы, пока жива память о нас. Ровсток с трудом отводит глаза, покрасневшие, опухшие и соленые от слез, с уродливыми разводами жирного слоя туши для ресниц, наблюдает за тем, как Майлз выходит на улицу, как свежий ночной воздух, чистый, без этого гнилостного запаха мертвечины, которым, кажется, пропахла вся ее ночная сорочка и растрепанные на ветру волосы, напоминающие черных гадюк, ползающих по тоненьким плечам, почти осязаемо проникает в его легкие. Как вздымается его широкая грудь, когда слизеринец опускается на ступеньку и поднимает голову в надежде разглядеть хоть что-нибудь в пределах небесного свода. Нарочно что ли на нее не смотрит?

Но нет, Блетчли довольно скоро возвращается к реальности, давящей и душной - все еще не хватает кислорода вокруг, а вороний гомон становится все дальше по мере того, как ночь наступает ей на кривые лапы.

Мэгги послушно опускается рядом, неуклюже спотыкаясь о подол пальто, и вытягивает одеревеневшие от напряжения ноги. Ладонь Майлза на удивление теплая. Не настолько, чтобы об нее можно было полноценно согреться, но надежная и крепкая, как якорь в штормящем море.

- Я не хотела, чтобы так все закончилось, - выдыхает Ровсток и сильнее сжимает пальцы. – Прости, что втянула тебя во все это, но одной мне было не справиться. Я только тебе могу доверять.
Она не лукавит и не пытается льстить, в Хогвартсе у нее действительно совсем нет друзей. Раньше были Эль и Годфри, но она первая от них отдалилась, а девочки со Слизерина, они все еще сторонятся ее на каком-то подсознательном уровне, вырванном из детства и небрежно приклеенном в не сходящийся паззл настоящего. Меган не смогла бы спокойно гасить свечи по ночам и закрывать глаза в их присутствии.

Майлз не благородный принц, не святой спаситель заблудших – ровным счетом ничего подобного. Он просто… другой. Мэгги, не дрогнув, протянула бы ему нож в руки и зажмурилась.

Она недоуменно таращится на друга, когда тот предлагает в общем-то весьма дельную мысль – закопать тело под альпийской горкой, где мать выращивает все свои любимые цветы. Честно говоря, Ровсток и прежде приходило в голову, что этот холмик напоминает место некоего захоронения, и нисколько не удивляется проницательности Блетчли, подумавшего точно также. В конце концов, они большую часть детства провели вместе, а теперь вот учатся на одном факультете, так с чего бы их внимание не привлекали одни и те же детали? Почему бы не приписать им несколько метафизических свойств?

- В следующий раз постарайся подарить моей маме что-нибудь менее зловещее, ладно? – усмехается Меган, ловя себя на мысли, что готова просидеть так всю ночь, пока на горизонте не забрезжит рассвет, напоминая им о незаконченном деле. О маггловском мальчике, который стал случайной жертвой неслучайного эксперимента и оттого разлагающимся теперь под сводами старого сарая в доме уважаемых чистокровных волшебников.

- Я, безусловно, рада, что обратилась за помощью куда следует, но откуда такая доскональная осведомленность, Майлз? – Ровсток отвлекается от тяжелых размышлений, но совсем ненадолго. Ей чудится, будто она корнями вросла в эту чертову ступеньку, что ее отсюда ни за что не поднять, не выкорчевать, что так и придется сидеть, повернувшись спиной к распахнутым дверям, за которыми слышатся шаркающие шаги и шелестящий голос, повторяющий один и тот же вопрос.
За что?

Мэгги закрывает лицо руками, пока Блетчи что-то говорит. Она теряет добрую половину брошенных им фраз, его голос ненадолго ее успокаивает, затем поднимает на него пустой, непонимающий взгляд и бестолково моргает, когда его пальцы щелкают ее по носу.
- Эй! – она игриво бьет Майлза по руке и поднимается на ноги, слегка покачнувшись при первом шаге вперед. – К твоему сведению, моей глупостью впору гордиться, многие бы сочли содеянное за подвиг.
«Только не я»

- Я сейчас принесу, но… - Ровсток запинается и снова оборачивается к выглядывающему из темноты, словно сказочное чудовище, в любой момент готовое их сожрать, сараю. – Он наверняка очень тяжелый, по крайней мере, так говорят, может быть… где-то здесь должна быть старая метла моего отца…
«Веду себя, как размазня, нужно брать пример с Майлза, он, как и ты, вряд ли когда-либо избавлялся от мертвеца, но ведет себя гораздо достойнее»
- Как жаль, что нам запрещено колдовать вне школы.

Все еще бледная и дрожащая, как приведение, Мэгги приносит огромный кусок полиэтилена, а следом за ним – большую садовую лопату.
- Хвала Салазару, сейчас лето, и земля рыхлая.

В любое другое время Мэгги закатила бы глаза и, поднявшись на цыпочки, отвесила Майлзу хлесткий подзатыльник, такой, чтобы из глаз посыпались обжигающие искры. Сложно отрицать, что порой она и впрямь ведет себя, как набитая дура, и все же за такие шуточки, которые пусть и в абсолютно стрессовой ситуации позволяет себе Блетчли, он, как минимум, удосуживается злобного ведьмовского взгляда из-под темных ресниц и едва различимого презрительного фырканья в свою сторону.

- Только не говори, что тебе понравилось, - с каждой минутой все сильнее заикаясь, комментирует Ровсток, однако, быстро прикусывает ядовитый язычок, поскольку вопрос, крутящийся на нем, подобно неисправной юле, вынуждает устыдиться собственной злости. Где бы она была, если бы не Майлз? Тряслась загнанной мышью в собственной постели, страшась теней, отбрасываемых покачивающимися ветками могучего дерева, теней, расползающихся по комнате и тянущих к ней сизые, бесплотные лапы? Блуждала бы, как призрак, от окна до кровати и обратно, пока от усталости не воспалились бы и не покрылись тонкой сеткой мелких капилляров глаза. Чем спасалась, если бы он не обнял ее, не последовал за ней, минуя какофонию лишних слов? – Как скажешь, к следующему разу я обязательно поднаторею в искусстве мумифицирования.

Меган не уверена, что шутит. Прямо сейчас, когда они стоят посреди маменькиного сада, перепачканные пылью и засохшей землей, ловят взгляды, брошенные друг на друга, полные растерянности и депрессивной подавленности, Ровсток сомневается, что откажет Майлзу, даже если он точно также явится к ней посреди ночи, вложит в лихорадочно дрожащие ладони волшебную палочку или остро наточенный кинжал и мягко произнесет: «Убей, Мэгги. Сделай это для меня».

Оставшись в одиночестве, слизеринка особенно выразительно осознает тяжесть содеянного. Она не испытывает жалости, сожаления – вообще никаких иных чувств, кроме страха. Меган убеждена, что этот ужас, сковавший ее по рукам и ногам, вынуждающий двигаться неспешно, неслышно и, вместе с тем, неуверенно, вызван вероятностью разоблачения со стороны Министерства или прочих отъявленных чинуш, этих любителей совать свои высокопоставленные носы в чужие дела. Но нет, все обстоит гораздо, значительно хуже.
Дело в том, что Мэгги боится саму себя.

Она подкрадывается к Майлзу со спины и к своему удивлению обнаруживает, что тот уже почти подготовил почву (ха-ха!) для дальнейшего захоронения маггловского мальчишки. Ее поражает не сам факт его действий, а то, с какой организованной четкостью Блетчли убирает в сторону камни, цветы, как роет… яму.

- Д-да, поняла, - ей неловко, ведь сама она – дракклова неумеха, плакса, беспечная идиотка, по вине которой, черт с ним, со жмуриком, они с Майло попали в такую дурацкую ситуацию. Мэг готова бесконечно извиняться, быть перед ним в долгу – что угодно, лишь бы избавиться от этого гнетущего ощущения собственного бессилия. Она хватается пальцами за скользкий полиэтилен и борется с желанием все бросить. Сесть на корточки прямо перед выдернутыми с корнем прелестными цветами, которые уже через пару часов превратятся в поросячий компост, обхватить раскалывающуюся голову руками и закричать. Не закрывать рта до тех пор, пока не станет легче. Если вообще когда-нибудь станет.

Она больше не хнычет, чтобы Майлз не оставлял ее. Ровсток осваивается здесь, в прохладной темноте, как пресноводная змея, выброшенная в море: глаза привыкают и различают волнующие силуэты садовых деревьев да скрип колес, едва различимый вдалеке шумного Лондона. Мэгги сухо сглатывает и кивает, уверенная, что Блетчли не различит ни единого ее жеста. Ей достаточно, чтобы Майлз знал: она никуда не сбежит.

Он возвращается не сразу. Меган почти подкоркой реагирует на его приближение, плавно разворачиваясь в нужную сторону, и вянущие цветы, которые она прижимает к груди, ворохом осыпаются на взрытую землю.

- Салазар меня раздери, - только и способна выдохнуть девчонка, делая шаг назад и наступая на шуршащую поверхность оставшегося под ногами полиэтилена. – Мы будем гореть в аду.

Ее подрывает истерически расхохотаться, согнувшись пополам. Нет, милая, ад уже сейчас подступает к носкам твоих очаровательных туфелек, это гребаное пекло, а не что-то еще клонит Майлза вниз под тяжестью бездыханного тела, и во всем виновата только ты, ты, ты…

- Что с ним надо сделать? – фактически взвизгивает Мэгги, полагая, по всей видимости, что мальчишка не самым удачным образом вздумал над ней пошутить. Она ведь не трусиха, любой бы на ее месте спасовал, разве не так? Ровсток смотрит на Майло во все глаза и не может совладать с собственным дыханием, становящимся все более прерывистым и свистящим. Паническая атака. Судя по всему, пресноводная змея так и не сумела приспособиться к разъедающей чешую соли.

Меган следует указаниям, прожигая друга взглядом, потому что смотреть на что-то- на кого-то - еще она попросту не выдержит. Она морщит нос, мечтая забрать из спальни волшебную палочку и наложить на уши оглушающее заклятие, с запозданием напоминая себе, что они несовершеннолетние щеглы и это попросту невозможно. Когда сюда примчится целая делегация министерских колдунов, хороши будут Мэг и Майлз, перепачканные черноземом, взмокшие от волнения и физических усилий, ломающие кости маггловского пацана, которому не посчастливилось жить по соседству с любопытной ведьмой.

- Меня сейчас стошнит, - хнычет Ровсток, тем не менее, не прекращая наваливаться всем своим цыплячьим весом на скрюченного под множеством неестественных углов беднягу. – Закопай меня следом за то, что я это допустила.

По правде говоря, ей абсолютно плевать, испытывает ли мертвец какой-либо дискомфорт. В этот самый момент ее интересует исключительно поплывшее самочувствие госпожи Ровсток, ее дьявольски мутит, да что уж там говорить – барышня вот-вот хлопнется в обморок от переизбытка адреналина и малоприятных картин, преисполняющихся в своей отвратительности с каждым мгновением.

- Давай уже, пожалуйста, зароем его, не могу больше, - кривится слизеринка, бросая беглый взгляд на застывшее лицо маггла – жертвы случайности, как успокаивает саму себя Меган, открещиваясь от болезненной правды. Закономерность ее поступков рано или поздно привела бы к происходящему теперь. Это было неизбежно.

Когда вспаханная лопатой земля ровным слоем ложится на потревоженную альпийскую горку, Ровсток возвращает на место небольшие камни – те, что покрупнее ей не поднять, и бросает досадливый взор на потревоженные кусты цветов.
- Как считаешь, они вырастут, если воткнуть их обратно в почву? – без особой надежды вопрошает Мэгги, ковыряясь брошенной подле лопаточкой чернозем. – Ничего не понимаю в этом дерь… в садоводстве.

Она долго смотрит на свои руки и начинает задушенно смеяться, стараясь отвлечься от давящих ощущений в желудке, до сих пор отзывающегося тошнотой, и мыслей, траурной вереницей заполонивших ее голову под завязку. Не станет же она просить Майлза поспать с ней сегодня - в конце концов, им давненько не пять, и это попросту неприлично, но ей так страшно ожидать того момента, когда она останется одна. Перекручивать, как через мясорубку, понимание, что за окном не просто веселенькие клумбы, а настоящий сад костей, и все еще напрочь отсутствует чувство вины.

- Майлз, - слабо зовет Меган, все еще таращась на бледные линии на своих ладонях. – Спасибо тебе.
И снова звонкий, внезапный, словно крик ночной птицы, короткий смешок.
Так просто.