На прямых ногах Меган взбирается на самый верх Астрономической башни, туда, где телескопы замерли жуткими изваяниями, повернувшими глаза-окуляры к беззвездному небу. Дождь еще не начался, но над головой все заволокло тучами – ни единого просвета.
Несмотря на поднявшийся ветер и глубокую ночь, в конце мая здесь совсем не холодно.

Ровсток осторожно обходит штативы, но все-таки врезается в один из них - она совершенно не смотрит перед собой, весь ее взор направлен куда-то вверх, в темно-серую, как бездна, пустоту. Она сильно нервничает, но дышит глубоко, размеренно, будто погружена в коматозный сон, переполненный сновидениями. Спит и видит растянувшуюся во времени иллюзию, бесконечный кошмар, где злодеи объединились с чудовищами, а она все еще не может сделать и шагу в противоположную от них сторону.

Мэгги останавливается у самого края и наконец опускает голову. Если бы хоть кто-нибудь знал, что она будет здесь этой ночью, он бы ее остановил, схватил за руку в последний момент и как следует встряхнул, заглядывая в пустые, непонимающие глаза и произнося нелепые, но крайне нужные слова. Только никто не придет: она слышит, как воздух наполняется тишиной, как поднявшийся ветер перестает шипеть листвой где-то внизу, как звон собственных каблуков болезненно обрывается о каменные плиты.
Как гулко стучит ее сердце в попытке выскочить из груди.
Как ей до упрямого страшно.

Черные волосы яростной волной мечутся вокруг головы. Змеи, танцующие под чью-то беззвучную дудку. Мысли, умоляющие, чтобы их произнесли вслух.
Треньканье браслетов начинает изрядно раздражать, и слизеринка срывает их с запястий парой поочередных, резких взмахов рук. Бусины рассыпаются по полу разноцветным стеклянным серпантином и укатываются все дальше и дальше, пока совсем не затихают, пропадая из виду. Меган собирала эти бесполезные фенечки с самого детства, обвешивалась ими, как рождественская ель, объявляла о своем присутствии задолго до появления в учебном классе. Девочка-чудачка, решившая, будто таким образом сможет обмануть смерть. Что ж, на этот счет у нее и впрямь имеются кое-какие соображения, только более кардинальные, безрассудные, и последствия их нельзя просто так взять и отбросить прочь.

Путаясь в подолах мантии, Ровсток перекидывает ногу через ограждение и едва не вскрикивает, когда ее туфля соскальзывает со ступни, норовя обрушиться вниз в безупречно-зеленую траву, которой отсюда не видно. Темнота такая, что хоть выколи глаз. Мэгги вглядывается в нее, словно желает разобрать очертания отражений. Своего бледного, перепуганного лица, монументальных фасадов, укоризненно взирающих на ее напряженную спину, телескопов, наблюдающих за ее движениями без какой-либо романтической подоплеки. Она крепче хватается за перекладины, когда бескрайнее ничего расплывается перед ней, утопая в соленой воде. По щекам двумя теплыми дорожками текут слезы, Ровсток чувствует их вкус на пересохших губах, и все отчетливее осознает, что происходящее – дурная идея, минутный порыв слабой идиотки, но что еще ей останется, когда она так чертовски устала искать выходы?

Она почти разжимает непослушные от холода пальцы, когда слышит скрип. Тело прошибает ударом молнии, Меган не двигается, ее руки безвольно держатся за гладкие выступы, нет сил и мотивации повернуть голову, чтобы проверить, не показалось ли, не игра ли это воспалённого воображения. Тишина, затем снова звук, только ближе. Если ее обнаружат здесь, одну, посреди ночи без сопровождения Синистры или еще кого-то из учителей, ее ждет наказание. Ха-ха, с факультета снимут баллы. Селина будет в бешеном восторге. Другое дело, если ее подруга сиганет с самой высокой башни в Хогвартсе, тогда можно будет надеть черный ободок в знак траура, они ведь так ей идут, эти ободки.

- Дракклец, - словно только теперь приходит в себя после транса, вроде тех, что любит демонстрировать на своих занятиях старая шарлатанка Трелони. Поделом, что ее выперли из преподавательского состава. Слизеринка грациозно, как кошка, перелезает обратно на площадку для уроков Астрономии, и адреналин в ее крови дает толчок неконтролируемой злости – в первую очередь на себя: вот недотепа, вечно тебе что-то мешает, да, Мэг?

Ровсток еще раз оборачивается, смотрит на рассыпанные по полу бусины и разорванные цветные нити и делает шаг назад. Что-то громко хрустит у нее под каблуком.
И сердце все еще бьется, как сумасшедшее.

Потом исчезают запахи, оставляя обострившемуся слуху самому определять степень важности того или иного звука. Сохраняется только один, совсем рядом, ветер разносит его вокруг застывшей на самом краю фигуры Меган, и сначала ей мерещится, будто пахнет кровью. Мозг лихорадочно перебирает варианты, предполагает, что, возможно, слизеринка порезалась одной из стеклянных бусин, агрессивно сорванных в веренице любимого браслета, но нет, она абсолютно, несправедливо, черт возьми, неожиданно цела.
Так пахнет ладонь, если сжать ею пригоршню монет. Воздух перед грозой. Холодное февральское утро.

Это зловоние самой смерти, когда знаешь, что провел многие часы в ее ожидании и теперь добровольно ступаешь навстречу. Мэгги чувствует себя флюгером, предвещающим ужасное торнадо, она обнимает себя за продрогшие плечи, но закричать не может – губы онемели и потрескались, а от нервной улыбки, распускающейся на них, словно бутон ядовитого цветка, саднит кожу.

Она определенно слышит подкрадывающиеся шаги. Это не галлюцинации воспаленного разума, Ровсток не в истерике, хотя все внутри нее кричит и сопротивляется, упирается ступнями в каменный пол учебной площадки – на грани, на пределе, мысленно она уже летит вниз головой в непроглядную черноту. Чувствует, как приближается еще не остывшая от дневного майского солнца земля. Чувствует тепло.
Все чудится простым, когда ты оказываешься с темнотой один на один, и все меняется, стоит кому-то это единение нарушить.

Нечеткий силуэт в лунном свете становится узнаваемым, от него по полу тянутся длинные сизые тени, которые почти касаются ее собственных ног. Звонкое цоканье презрительно брошенной Фенвиком бусины подхватывает ветер и сносит в обрыв. Еще минуту назад Мэгги страстно хотела оказаться на ее месте.

Она таращится на незваного гостя во все обезумевшие от страха глаза, как если бы не понимала, кто и зачем перед ней находится, щеки нестерпимо жжет от высохших дорожек слез, и не хватает кислорода, чтобы передать, что она испытывает в этот момент, сколько злости растекается по аорте, как она затапливает легкие и горло, но не может выплеснуться наружу.

- Какого драккла ты здесь делаешь? – Ровсток возмущается так громко, словно забывает, что и она находится после отбоя далеко не в постели. Она больше не боится, что ее застанут на вершине башни посреди ночи, мечтающую свести счеты с жалкой жизнью. Все самое страшное уже случилось.

У Фенвика – ухмылка триумфатора, человека, первым нашедшего самый разыскиваемый из существующих кладов, высматривающего медленно, почти лениво, как хищная птица или зверь, ожидающий, когда жертва сама сдастся и издохнет. Добей, и тебе даже не придется марать руки, верно? Все правильно?

- Проваливай отсюда, - она не ведает, что творит. Достает из кармана мантии волшебную палочку и направляет Маркусу в грудь. Жар прилипает к бледному лицу и расползается по нему некрасивыми пятнами. Рука подрагивает, но бешеный, разъяренный, отчаянный взор прям и неподвижен. Стыдно признаться даже самой себе в том, что она позорно капитулировала еще в момент, когда его нога беззвучно ступила на продуваемую всеми ветрами площадку.

Нет, милый мальчик, Меган не ждет никакого принца, она уже очень давно в них не верит, и, Мерлин свидетель, сейчас ей неиронично нужен кто-нибудь, вроде тебя. Ты – тот самый триггер, спусковой крючок, на который она нажмет, не раздумывая.

- Ты что, мазохист? Я думала, на Рейвенкло учатся сплошь умники, которым с первого раза понятно, с кем стоит иметь дело, а с кем нет, - Ровсток осознает, что нужно быть потише, что ее надломленный, низкий голос, то и дело срывающийся в пронзительный фальцет, вне всяких сомнений, привлечет внимание, но она не может остановиться, готовая вонзить острые когти, покрытыми темным лаком, Фенвику в лицо. Разъяренная фурия без малейшего намека на самоконтроль, Мэг в последний момент спохватывается и прикрывает слипшиеся от туши ресницы. Достаточно с него.

Сколько ни кичись, а Маркус и впрямь никогда не был дураком, для Меган это никакой не секрет, как и то, что он в жизни не поверит, будто она забралась на самый верх Астрономической башни, чтобы подышать свежим воздухом. Собственно, много времени и не требуется, он уже озвучивает свои домыслы вслух. Сообразительный ушлепок.

- Ставка? – очередной шаг навстречу, расстояние между ней и ограждением увеличивается с каждым произнесенным словом. – Какая еще, к соплохвостовой бабушке, ставка? Ты издеваешься? – это похоже на паническую атаку, она вот-вот задохнется, эта расстроенная, возмущенная, откровенно не ведающая, что ей отвечать на столь разоблачительную правду девочка. – Вот уж тебя-то я точно не звала, так что катись вон добровольно, пока сама не столкнула вниз и не представила все, как несчастный случай!

О, это ты умеешь лучше всего, согласись? Ты уже не раз так делала. И он тоже это знает. Снова. Ему все-все про тебя известно, дорогая.

Мэгги не обращает внимания ни на «принцессу», ни на «пуговку» - она настолько привыкла к этим дурацким прозвищам, которыми осыпает ее Фенвик при каждой их встрече (читай – столкновении лбами), только крепче стискивает зубы и… опускает палочку, чтобы сжимающими ее пальцами вцепиться в предплечье мальчишки.

- Ты что-нибудь слышал? – совсем близко раздается скрипучее мяуканье, и не нужно быть семи пядей, чтобы догадаться, кому оно принадлежит. – Я тебя предупреждаю, если Филч нас здесь застукает, я скажу ему, что ты против воли заставил меня сюда подняться. И тогда меня не накажут, - шипит она Маркусу на ухо и, в опровержение собственных слов, лишь крепче хватается за его прохладную ткань его рукава.

Да, Меган Ровсток – именно та девушка, которую крайне легко заставить что-либо сделать. Идея - гриндилоу на смех.
План с треском провалился, и теперь неизвестно, когда еще она наберется смелости, чтобы его осуществить. Какая же все-таки глупость: она Фенвика едва не убила, а он, сам того не ведая, ее спас.

- Ты… - голос предательски вздрагивает, и Мэгги неосознанно делает шаг назад. – Ты что творишь? Совсем спятил?
Вопросы, на которые она не ждет ответов, тоже срываются с языка сами по себе – с каждым мгновением Росток все сильнее опутывает ощущение, будто она больше не хозяйка собственному телу. Что вот оно, сжимает волшебную палочку непослушными пальцами, вынуждая смотреть распахнутыми от недоумения и ужаса глазами в лицо мальчишки, кажущегося нет, не безумцем - чем-то гораздо страшнее. Если бы не тот несчастный (ой, ли?) случай, когда она подсунула Фенвику почти чистый яд, вместо приворотного зелья, если бы не бросила его задыхаться на каменном полу посреди коридора, если бы сама не испугалась тогда до полусмерти, все, пожалуй, могло бы сложиться иначе. Было в рейвенкловце нечто такое, чего не было в других, и сколько бы он ни прятал эту притягательную темноту глубоко внутри себя, она не находила себе места в его в общем-то добром сердце. Посреди ночи он почувствовал, как где-то в башне тлеет убийство, ноги сами подняли его по бесчисленным ступеням винтовой лестницы – бессмысленно верить в судьбу или совпадения, ничего из перечисленного точно не подходит под описание.

Меган растерянно смотрит на кончик палочки, упирающийся Маркусу в грудь, и замершее вокруг нее время вдруг разлетается осколками – точно те бусины, что скатились вниз и безжизненно замерли, спустя несколько мучительно-долгих секунд.
Она зло и презрительно фыркает, едва не опуская руку – реакция человека, которому нечего противопоставить. Да, она глупая, избалованная чистокровная девочка, купающаяся в роскоши, как саламандра – в огне, и если бы только Фенвик знал, чего она на самом деле хочет, он бы, наверное, посмеялся еще звонче.

Она на грани того, чтобы броситься на него, как взбешенная кошка, расцарапать его скулы и шею острыми когтями, наорать, заставить убраться, потому что она больше не может, больше не вынесет этого всепонимающего взгляда и отказа признавать, что рада даже ему. Тому, кто не упустит возможности поприветствовать ее в классе одним из дурацких прозвищ, которые вопиюще ей не подходят (и он это знает), кто непременно заметит ее дурное настроение или неудачи, чтобы указать на них, уколов побольнее. Иногда Мэгги начинает первая – она тоже не упустит возможности распустить наложенные на рану швы.

- Мне не обязательно быть умной, я удачно выйду замуж, - привычно задирает нос, стараясь придать голосу побольше уверенности. Мама всегда ей твердила: «Даже лучше, если мальчики будут считать тебя дурой, им это безумно нравится, и ты тоже удивительно вырастешь в их глазах». И Меган долгие годы следовала этому совету, считала одним из лучших, повторяла назидательно брошенные слова, как мантру перед сном, вот только… Да, несомненно, она маленькая, глупенькая шестнадцатилетка с никудышным опытом человеческих отношений в принципе, вот только в формулу закрадывается одна, перечеркивающая все ошибка. Мэг никогда не была дурой.

- Клянусь, если ты сейчас же не закроешь свой рот, я наложу на тебя Круциатус или что похуже. Даже пожизненный срок в Азкабане стоит того, - интересно, а на каком основании до сих пор не ввели аналогичного наказания для тех, кто полагает корректным ставить на кон чью-то жизнь. Разве это не в сто крат хуже, нежели ее отнимать?

Но голос Фенвика неожиданно успокаивает. Закладывает уши, становясь заключительной колыбельной тому абсурду, что она собиралась совершить. Ерунда какая-то, разве он не был бы только рад избавиться от нее раз и навсегда?
Стихи. Как она сразу не разобрала, что произносимые им фразы – незнакомая ей поэзия, от которой по коже пробегают мурашки? Ровсток зачарованно наблюдает за тем, как шевелятся губы однокурсника, и в какой-то момент ее веки опускаются, вторя желанию погрузиться в звучание столь уместных слов. Однако, тут же одергивает себя, потому что прохладная ладонь ложится на ее руку, и Мэгги непроизвольно размышляет о том, сколько еще она позволит Маркусу забавляться с ней, прежде чем понять: он серьезен или попросту издевается? Ему жаль ее или таким образом он планирует продлить ее агонию, в конце концов, сделав ее абсолютно невыносимой?

- Тебе бы точно стоило меня опасаться, Фенвик, я не понимаю, чего ты добиваешься, - слизеринку нестерпимо тянет потереть покрасневшие от слез глаза, пуще прежнего размазывая по ней остатки туши и черного карандаша, она бы, скорее всего, снова горько заплакала, если бы кто-то – понятно кто – бесцеремонно не щелкнул ее по носу. Ну как неразумный ребенок, честное слово. И это после таких-то красивых, проникающих в самое нутро, болезненно-близких стихов. – Эй! Тебе они что, совсем не нужны?

Мерлин, до чего же чертовски смешно бояться теперь сорваться вниз, но даже сама мысль о том, чтобы подойти к краю, кажется ей невозможной, недозволительной, смертельно-опасной. Меган мерещится, будто голова ее идет кругом, а каждый шаг – словно хождение по раскаленным углям, по иглам, пронзающим плоть. Слизеринка в панике, она, как новорожденный детеныш ниффлера, хватается за напряженное предплечье Маркуса, готовая закричать, переполошить весь замок – плевать, лишь бы он прекратил. Лишь бы остановился.

Но он сам ее отпускает. Подходит к краю, держится за ограждение, которое давно уже утратило тепло ее взмокших, дрожащих от холода и страха ладоней, и смотрит в разверзшуюся пропасть – пасть сказочного чудовища, про которое тоже где-то когда-то и кем-то написаны замечательные стихи. Фенвику невероятно идет быть таким: отчужденным, раздражающе уверенным в себе, вдыхающим ночной воздух тяжело вздымающейся грудью. Мэгги чувствует, как размеренно бьется под подушечками пальцев его сердце, и борется с тягой как следует его сжать, пока еще сминая ткань, но норовя забраться как можно глубже.

- Это так мило, что ты готов доверить мне свою жизнь, но ты ведь не считаешь, будто мне не хватит смелости на самом деле это сделать? - Ровсток крепче вцепляется ногтями в одежду рейвенкловца, адреналин дает ей право стать на шаг ближе, она может различить темный цвет радужки его газ и как подрагивают желваки, формируя мимику не совсем спокойного лица. Ее губы кривит ухмылка, теперь уже и она сама готова поиграть с ним в нечто, совсем не похожее на волшебные шахматы или плюй-камни. В нечто, значительно более рискованное. Ему бы это понравилось.

К счастью для Фенвика, гребаный старикашка-завхоз не станет ждать, когда двое агрессивных подростков выяснят свои непростые отношения и благоразумно вернутся в спаленки, так что Мэгги не находит лучшего варианта, кроме как согласиться с несносным мальчишкой и помалкивать, шумно сопя от негодования ему в плечо. Месть точно будет сладка.

- Совсем из ума выжил? – шипит она Маркусу в спину, когда тот, недолго думая, лупит Филча по запястью, тем самым выбивая из съеденных артритом пальцев фонарь. – Нам теперь конец. И все из-за тебя! – продолжает причитать даже тогда, когда едва не сваливается в объятия к этому чокнутому авантюристу, который, подобного коту, превосходно видящему в темноте, вовремя ловит ее на лету.

– Заканчивай строить из себя плохого парня, Фенвик, - огрызается Меган, выслушивая очередной недовольный спич о том, какая она нерасторопная копуша. Хорошо ему говорить с его длинными ногами и отсутствием высоких каблуков на ботинках. – Ты весь вечер так непрекрыто обо мне заботишься, что если бы я тебя не знала, решила бы, что ты влюбился.

Когда ее нога в очередной раз едет на ровном месте, Ровсток замирает и, упершись ладонями в колени, сгибается в три погибели. Пытаясь совладать с собственными сбившимся дыханием, она наконец осмеливается произнести куда более громкое и отчетливое, чем прежде:
- Стой. Филч со своей видавшей виды щеткой отстал, а я больше не могу бежать.

Чернота расползается вокруг них, словно спрут, раскинувший щупальца, стремящийся прикоснуться хлюпающими присосками к растрепанным ветром волосам и кончикам ушей, все еще ледяным от его сильных порывов – на мгновение Мэгги кажется, будто она слышит вдалеке всплеск воды.
И собственный пульс, размеренным ритмом стучащий в голове.
Она закрывает лицо руками и принимается заливисто хохотать: как если бы расценила происходящее в качестве идиотской шутки или самого худшего на свете кошмара.
- Фенвик, умоляю, скажи мне, что ты все это время был моей галлюцинацией.

- Я не сказала ничего смешного!
Не огрызаться не получается. Как Мэгги ни старается сдерживаться, «показывать невозмутимое лицо», равнодушное, свидетельствующее только о том, насколько Фенвик с его перечеркивающей тонкие черты лица ухмылкой не прав, она лишь сильнее нагуливает аппетит, прежде чем обрушить весь гнев, множащийся внутри ее грудной клетки. Она почти хрипит и выплевывает его рейвенкловцу на ботинки, но брезгливо проглатывает, потирая одеревеневшие от холода ладони.

- С какой стати я стану вдовой? Я что, по-твоему, какая-то психичка, которая убивает каждого встретившегося на пути парня? – Ровсток вновь повышает голос, смолчать не получается, благополучие и покой, которого она почти добилась жаждой сброситься с Астрономической башни, дают трещины, подобно паутине, расползающиеся в противоположных направлениях. Не признаваться же ему в том, что Меган мечтает о судьбе молодой мамочки-наседки, укачивающей на руках парочку розовощеких карапузов и преданно дожидающейся мужа с высокопоставленной работы?

Ее привычный образ настолько расходится с собственными фантазиями, что со стороны они, должно быть, выглядят не просто нелепо – уморительно. Она корнями вросла в других людей и стала подвластна им. Сильная и независимая – это всегда не про нее, действительность ударяет под дых лаконичным «слабая слюнтяйка», и если бы Маркус мог хотя бы на мгновение представить, что вовсе не Мэг, далеко не ей придется заламывать пальцы в черных ажурных перчатках, поправляя на плечах изумительное траурное платье и застегивать на шее баснословно дорогое ожерелье из черных бриллиантов, он бы, наверное, впервые за эту ночь искренне удивился.

Слизеринка непроизвольно дотрагивается до непривычно голых запястий и чувствует себя незащищенной, словно хотя бы день своей жизни таковой была.

- Фенвик, слушай, - она понимает, к чему он клонит, не нужно быть семи пядей, чтобы догадаться о мотивах его безжалостных издевок. – Если ты ждешь от меня извинений, то зря, - ледяной тон ее голоса кажется, скорее, надрывным и уставшим, но что если она опять ошибается? Можно ли простить кого-то, спустя столько времени и испытав столько страданий? Помогут ли извинения, эти пустые слова, за которыми ничего, кроме удушливого вакуума и болезненных последствий?

- Не получится, - наконец признается Меган, но все еще упрямо смотрит поочередно в темные, как бездна, глаза, будто один из них способен обмануть ее или утаить нечто особенно важное. – Поэтому, коль есть желание, убейся, пожалуйста, сам.

Забавно, что двое огрызающихся друг на друга подростков, желающих друг другу скоропостижной смерти, на деле выступают спасателями, и что бездумно брошенные ими слова, которые любому случайному прохожему непременно показались бы жестокими – самый короткий путь к принятию себя. Да, бесспорно, это Ровсток притащилась на верх самой фундаментальной башни замка с целью свести счеты с жизнью. Да, именно она взахлеб рыдала перед человеком, который от всей души ее ненавидит, просто потому что не могла не рыдать.

Но ведь и Фенвик заявился сюда не звезды считать. И у него внутри, вероятно, еще большая зияющая чернота, которую до некоторых пор он старался заполнить чем угодно, отчаянно не обращая внимание на отвержение той абсолютно любых его попыток сбежать от судьбы. Несчастный мальчик, слишком рано вынужденный узнать, каково это – быть ребенком героя, считающий, что если не замечать материнских слез, коим никогда не будет конца, то все как бы не по-настоящему. Герои ничем не лучше злодеев, если они жертвуют сломанным существованием своих драгоценных семей.

- Я не зациклена на любви, придурок, - рявкает ему в ответ вырванная из тяжелых размышлений Мэгги. – Я, к твоему сведению, вообще в нее не верю.
Безумно громкое заявление, милая. Оглушительное для кого-то, вроде тебя.
- И хватит ржать, пока я тебя с лестницы не столкнула!

Ровсток слышит чужое дыхание, шевеление неподалеку, затылком ощущает холодную поверхность стены, но ей все еще чудится, что ее тело полностью объято пламенем: лоб и шея пылают, запертые в растопленном камине предрассудков, страхов, недоверия.
Не переставая захлебываться хохотом, девчонка напрягает зрение, чтобы лучше разглядеть едва различимый силуэт, и, по правде говоря, уже с трудом сдерживается, чтобы не заехать Маркусу чем-нибудь по-настоящему тяжелым. Таким, как ее недовольный взгляд.

- Пффффф, Фенвик, поверь, я уже сильно жалею, что ничего не приняла перед выходом, иначе было бы значительно проще выдерживать твою бессмысленную трескотню, - Меган слушает его в пол-уха, ей никак не удается выкарабкаться из своей черепной коробки, происходящее с ней, вопреки громким заявлениям рейвенкловца, до сих пор представляется шуткой больного воображения, чьей-то нездоровой издевкой, направленной на то, чтобы выпотрошить ее душу и расшатанные истерикой нервы. – Что? – переспрашивать, разумеется, незачем, до нее и с первого раза превосходно доходит. – О тебе. Я думала о тебе. Я в принципе только твоим образом и утешаюсь каждую ночь. Это ты хочешь услышать? – иронизирует Ровсток сквозь почти ведьминский смех. Где-то рядом ей в унисон смеется и Маркус, тем самым, скидывая напряжение, вызванное погоней. Или не в этом дело, откуда ей, в конце концов, знать наверняка?

Когда она начинает задыхаться, когда слезы снова обжигают измученную, покрасневшую от соли кожу, Мэгги вдруг встряхивается и мгновенно замолкает, как будто кто-то накладывает на нее Силенцио. Щека полыхает от несильного, возможно даже контролируемого удара, который она вовсе не чувствует – только жар ладони, на мгновение замершей возле ее ярко-выраженных скул. Огромные глаза округляются от удивления, не получается даже моргать, однако, стоит слизеринке прийти в себя, а ее зрачкам оттаять и перестать походить на стеклянные льдинки, она бросается на однокурсника с таким пылом, словно ждала этого не один долбанный год.

- Ах, включить голову? Голову включить? Я тебе сейчас твою сверну, – она больше не кричит, лишь вкрадчиво интересуется, делая шаг почти вплотную и хватая Фенвика за грудки. Несколько раз ударяет, но у нее остается так мало сил, что эти попытки нанести вред походят на шлепки крыльев пикси, пролетающего мимо. – Больше никогда ко мне не прикасайся.

Меган отступает довольно скоро, осознавая правоту юноши, но умалчивая о ней вслух. Оглядывается вокруг, как если бы только теперь осознала, где находится, и вслед за Маркусом зажигает кончик волшебной палочки в попытке как можно лучше осветить незнакомое помещение.

- Я никогда здесь не была, - короткий, растерянный взор, брошенный на рейвенкловца, будто не она только что налетела на него с кулаками, и перемигивание с темнотой, упрямо наступающей сквозь слабый свет заклинания и давно не менянных свеч. – Ты помнишь откуда мы прибежали?
Мертвая тишина, слышно только, как капли разбиваются о пол, ровное дыхание Фенвика, эхом отражающееся от каждой из поверхностей, и сплошные коридоры, то и дело разветвляющиеся и уводящие в непроглядный мрак.
- Твою ж Ровену…

- И с чего это ты, Фенвик, вдруг решил, будто настолько особенный, что имел честь войти в упомянутую тройку? – раздраженно фыркает Мэгги, от холода переминаясь с ноги на ногу. Жар, бросившийся ей в лицо, отхлынул также скоропостижно, и теперь она вновь ощущает безжалостные порывы ветра, хлещущие по щекам. Но гораздо сильнее ее задевают слова, столь точно подобранные рейвенкловцем. Уж он-то молчать не станет, никогда не затыкается в ее присутствии, вот же злопамятная пиявка.

Она, разумеется, столько бегать не привыкла. Вся ее обувь – сплошь высокие каблуки, чертовски неудобные туфли неземной красоты, готовые до крови изглодать изящные аристократичные лодыжки. Эта боль Ровсток знакома, она не обращает на нее внимания, жаль, что игнорировать хлесткие высказывания Маркуса гораздо сложнее.

- Ой, всё, - она не одергивает его на полуслове, удивительно, как двое настолько запыхавшихся от бега людей способны еще и препираться на ходу. Меган дослушивает язвительную тираду до конца, в глубине души соглашаясь с каждым брошенным, сплюнутым ей под ноги, словом, прежде чем дать не слишком достойный, но хоть какой-нибудь ответ. Это лучше, чем промолчать, проглотив собственную горечь и давая еще больше поводов для насмешек. – Суррогаты любви, как ты выразился, я варю для того, чтобы убивать. Естественный отбор, знаешь ли, раз уж ты сам все никак любезно не отправишься на тот свет. И еще раз назовешь меня принцессой… - у нее сбивается дыхание, она сухо кашляет и молча продолжает следовать за единственным доступным ей ориентиром - напряженной спиной Фенвика, маячившей впереди.

Слизеринка едва не спотыкается, когда тот резко оборачивается с целью проверить, насколько активно она семенит за ним следом, не поспевая, но упрямо поджимая губы, лишь бы он не увидел ее замешательства. Ну а что? Не должна же леди умирать в уродливых ботинках или, того хуже, в каких-нибудь, прости Салазар, кедах.

Она на самом деле его ненавидит. Это утонченное лицо с двумя насмешливыми карими глазами, этот голос, эхом разносящийся по замку, чеканящий от его стен прямиком ей в уши – Мэгги старается выключить сознание, абстрагироваться от терзающего образа, от бесконтрольного чувства… Мерлин, неужто вины?
Как она вообще здесь оказалась? Как она это до-пус-ти-ла?

- Еще слово, и эта пуговка вывернет тебя внутренностями наружу и скормит гребанной Норрис, - Ровсток шипит похлеще самой кошки, недобро щуря глаза и вырывая руки из пальцев Маркуса даже прежде, чем он, придя в себя, сам ослабевает хватку. – Я буду закатывать истерики и показывать свой характер где хочу, когда хочу и кому хочу, уясни уже наконец.

Тени вокруг них сгущаются и становятся объемными. Тени вырастают за его спиной, приближаясь неминуемой лавиной черноты. Меган хочет толкнуть Фенвика в объятия неизвестности, только бы подальше отсюда, подальше от нее, но лишь поджимает искусанные на ветру губы и непреклонно не отводит взгляд.

- Какого тогда, спрашивается, драккла ты притащился на Астрономическую башню посреди ночи? – длинные, немного взъерошенные волосы и зрачки, горящие яростью ярче потухающих факелов, делают слизеринку похожей, скорее, на фурию или любую другую фантастическую тварь, чем на семнадцатилетнюю девчонку. Тем не менее, она безропотно следует за этим пропитанным харизмой и ядовитой иронией придурком, потому что, будем честны, заблудиться в подземельях Хогвартса, остаться одной в непроглядном мраке гораздо, значительно страшнее, чем терпеть выкрутасы зарвавшегося однокурсника. Нет, конечно, грохнуть ее прямо здесь и слинять, тем самым отомстив за содеянное пару лет назад, было бы для него безупречным вариантом, но если бы он искренне желал ей смерти, то просто позволил бы шагнуть вниз, в ту шепчущую пропасть, разверзшую перед ней свою громадную, смертоносную пасть.

- Стремный какой-то, прямо как т… - Меган не успевает закончить столь удачно подвернувшееся к месту оскорбление, потому что дурацкая, пугающая картина принимается вопить во всю глотку, вынуждая слизеринку дернуться на месте и инстинктивно вцепиться Фенвику в руку – в экстремальной ситуации выражение «плохонький да свой» всегда приобретает особые оттенки. – Ой! – она взвизгивает, от былой спеси не остается и следа, да и ладони соскальзывают с рукава рейвенкловца, когда тот опускается на корточки, зажимая руками уши.

- Ты не говорил, что здесь будут твои родств… да хватит уже! – честное слово, если бы Ровсток могла, она бы перекричала это желтоглазое убожество на портрете на раз-два, но то ли день сегодня с самого начала не задался, то ли Меркурий был слишком красный, как любили затирать им занудливые кентавры, но на фоне разразившейся воем настенной мазни ее возглас выходит тусклым и даже несколько жалким. А ведь Мэгги умеет орать лучше всех на факультете и, может быть, даже на всем шестом курсе. Ургхарт тому свидетель.

Пока Маркус практикует искусство переговоров, она, все еще морщась от звона в ушах, внимательно вглядывается в нарисованный за спиной экспрессивного волшебника интерьер. Жмется к Фенвику, чтобы в случае чего, подставить под удар его, а не себя, в конце концов, он здесь мужчина, поэтому обязан ее защищать. Подумать только, что буквально несколько минут назад именно эта особа стояла на самом краю башни, мечтая закончить свой жизненный путь прямо здесь и сейчас. Быстро же она переобулась.

Меган локтем пихает Маркуса в бок, многозначительно кивая в сторону картины, и шепчет ему на ухо, видимо, в надежде, что жуткий колдун ее не заметит.
- Не похоже на Хогвартс. Пойдем отсюда, он еще хуже, чем ты.

Если бы кому-то пришло в голову устроить конкурс по закатыванию глаз, Меган, несомненно, взяла бы в нем первый приз. Она сорвала бы куш из кубков и наград, если бы существовали соревнования по степени раздражения.

- Ты уж определись, чуть не убила я тебя или не доросла до преступлений, - она поджимает губы и закидывает за спину длинную волну волос, для полной картины остается только задрать нос и хмыкнуть, но слизеринка этого не делает. Смотрит изучающе, задумчиво, как уставшая от всего хищная кошка, которая изо дня в день вынуждена выходить на охоту, чтобы прокормить многочисленную семью. Чтобы выжить, черт возьми.

- Ты слишком много о себе думаешь, Фенвик, - наконец выдыхает она и отворачивается. – Я хотела спрыгнуть сама, - глупо теперь это отрицать. – Сбрасывать тебя с башни – значит поставить на кон все, что у меня есть.
Даже если фактически нет ничего. Меган сама запуталась в этой веренице из лжи, в калейдоскопе самообмана, предательствах, полном отсутствии умения жить полной жизнью.

- Не стану отрицать, ты меня сильно бесишь. Эти твои кретинские прозвища, самодовольная ухмылка человека, которому якобы известно все на свете. Но вот незадача, - слизеринка делает шаг навстречу, и ее губы искривляет жестокая усмешка. Такая, словно она набрала полный рот горькой полыни и готова выплюнуть тщательно пережеванную траву в лицо любому, кто первый осмелится ей перечить. Она и сама прекрасно справляется, не находя общего языка с самой собой вот уже на протяжение нескольких лет. И тут, когда я наконец начинает казаться, что все, может быть, не так плохо, что ее мир не рушится под ногами, подобно каменной крошке на самом краю Астрономической башни, она собственноручно отвешивает себе звонкую оплеуху, чтобы одумалась. Как говорится, во всех сказках неизменно только одно: злодеи не могут быть счастливыми. А в глазах Маркуса она именно такая. И если бы только в его. – Меня ты совсем не знаешь, потому что, представь себе, в мои планы никогда не входило лишать тебя жизни.

Фенвик смотрит куда угодно, только не на нее. В каждом его жесте – полный, абсолютный дискомфорт, он проскальзывает в движениях длинных пальцев, во взмахе угольно-черных ресниц, в вибрациях воздуха рядом с его лицом, когда он говорит. Это физиология, элементарные действия, но от них Мэгги почему-то тоже становится неуютно.

- Да и прекрасно! – огрызается она в конце концов, цоканьем своих каблуков нарушая вакуумную тишину безымянных коридоров.
«Иди к дракклам», - добавляет уже про себя, дабы не накалять обстановку. Не то чтобы Ровсток слыла совсем бесконфликтной, но при сложившихся обстоятельствах именно ей невыгодно в пух и прах портить отношения с единственной живой душой на ближайшие Салазар знает сколько десятков метров. Они так долго спускались вниз, что оба потеряли счет времени.

- Конечно, ты же такой грозный и страшный волшебник, у меня аж поджилки трясутся, - фыркает окончательно пришедшая в себя и вернувшая былую язвительность Меган, стараясь не обращать внимания на бдительно следивший за ними портрет. От него по всему телу бегут мурашки.

- С ума сошел? Нет, я пойду с тобой! – она снова цепляется за рукав рейвенкловца и ловит насмешливый взгляд нарисованного колдуна. Очень хочется показать тому средний палец, но, видимо, даже распаленная на эмоции Ровсток понимает, что это не лучшая идея. – И прекрати ты уже, подумаешь, глотнул немного яда, перестанешь ты когда-нибудь ныть по этому поводу или нет? – слишком много стылого воздуха попадает в легкие, отчего Меган закашливается. – Бросишь меня здесь, и я тебе целый кувшин в глотку залью!

Она понимает, что все это – пустые угрозы. И то, что Маркус предлагает ей разделиться, прекрасно зная: это ее напугает, и то, что она готова дважды войти в ту же токсичную реку. Слизеринка забавно семенит следом за длинноногим Фенвиком, почти повиснув у него на руке, и сбавляет тон, чтобы дальнейшие слова никто, кроме однокурсника, не услышал.

- Ты уверен, что стоит за ним идти? А если он приведет нас к какому-нибудь чудовищу и скормит? Представь, как оно проголодалось! Уверена, что в Хогвартсе припрятан не только Василиск. Мы про него тоже пятьдесят лет не слышали.

Из-за поворота виднеется тонкая полоска света, и Меган упирается ступнями в каменный пол.
- Я туда ни ногой. И ты тоже.
«Потому что если тебя все-таки сожрут, то как я отсюда выберусь одна?»

О, ну что ты, милый, язвительный Маркус, Меган прекрасно все понимает. Это теперь она может заламывать наманикюренные пальцы и виновато закатывать глаза, потому что твоя почти случившаяся, будем честны, нелепая смерть – в далеком прошлом. Это здесь и сейчас ей совершенно не к лицу оправдания, ведь ты уже ее ненавидишь, да так сильно, что где-то в глубине души наверняка жалеешь о том, что она не прыгнула. Она тоже скорбит по упущенной возможности – в следующий раз смелости ей определенно не хватит. Мэгги немного устала рушить жизни, свою и чужие, поэтому решила немного поиграть в героя. В эдакую благородную даму, которая своим уходом способна свести на нет все мировые проблемы: от неразделенной любви до голода в странах третьего мира. Она почти искренне полагает, что хочет спасти тебя, Маркус, но вот загвоздка, ты сам не желаешь спасения.

- Хватит повышать на меня голос, дебил, - еще немного, и ее собственное хладнокровие сорвется в ту же бездну, что и выдержка Фенвика. Меган, как ни странно, внимательно слушает, в ее сознание впечатывается каждое оскорбление, и губы то и дело подергиваются, готовые то ли к ухмылке, то ли дрожать от едва сдерживаемых слез. – Вообще-то это не твое дело, но если хочешь знать, я просто… просто… - она ведет войну, которую затронул рейвенкловец, даже сейчас, стоя напротив него и сжимая кулаки до побелевших костяшек, чтобы не ударить. До безумия хочется отвесить оплеуху, оставить бледно-розовый отпечаток на острой скуле, развернуться и бежать в обратную сторону – пусть не закончить начатое, но по крайней мере, остаться наедине с собой и жалкой уверенностью в собственной правоте. – Я хотела привлечь внимание. Никто не понимает, и ты тоже.

Тебе не должно быть до этого дела, сколько у тебя самого засахарившихся проблем, Маркус? Давай договоримся, обусловимся, что ты сосредоточишься на них.

У Ровсток – безупречная семья, не запятнанная драмами или скандалами. У нее взгляд надменной хищницы, не знающей ничего, кроме прохладной родительской привязанности. Фенвик же рос, наблюдая трудности матери, даже если та старательно скрывала их от сыновей: у нее не было права на слабость, и у Маркуса этого права тоже нет – можно отречься от чувств, раздирающих изнутри острыми когтями, можно спрыгнуть с Астрономической башни или самонадеянно сделать глоток самого концентрированного яда, только это не поможет, они оба знают, что все их попытки собственноручно навредить себе не стоят и выеденного яйца докси.

И вот они снова возвращаются на ось того самого круга, с которого не могут соскочить уже несколько лет. Она вращается вокруг них, как кольца Сатурна, и всякое действие, направленное на выход за эту порочную черту, спалит их дотла.

- Что еще ты хочешь услышать? – Мэгги шарахается от Маркуса на шаг назад, он настолько разъярен, что девчонка немного его боится. Что, если он захочет отомстить, что, если спасение на вершине башни было не более чем представлением, отсрочкой с целью завести ее сюда, в безвестные подземелья и бросить, как некогда поступила с рейвенкловцем она сама, оборачиваясь на бегу, чтобы убедиться – он все еще корчится на ледяных, каменных плитах, и ему очень-очень больно. Он расплатился сполна за ее роковую ошибку, почти ставшую фатальной, и она тоже точно бы его не простила, если бы они вдруг поменялись местами. – Давай, я скажу все, чтобы потешить твою несчастную травмированную душу! – непроизвольно и Ровсток повышает голос, который в мгновение срывается на истеричный крик. – Иди к дракклам, Фенвик, да, я бросила тебя подыхать, потому что мне было все равно! Кто ты такой, чтобы я за тебя переживала? И тебе тоже не стоило лезть сегодня не в свое дело. По правде говоря, тебе не кажется, что мы оба были бы куда более счастливы, если бы я завершила начатое? – двусмысленность вопроса кипит, как очередное варево из прошлогодних запасов Меган, слизеринка зажмуривается, когда Фенвик оказывается слишком близко, и в его планах явно не романтические поцелуи – на его лице четко написано, что если она пискнет еще хоть слово, он свернет ее тощую шею. Она же, напротив, отскакивает в сторону, стоит его кулаку встретиться с твердой поверхностью стены, и как бы ей ни хотелось прокомментировать происходящее, Мэг в самом деле прикусывает язык, дожидаясь, пока к Маркусу вернется самообладание. Впрочем, надолго ее и впрямь не хватает, не стоило и надеяться.

- Я больше этим не занимаюсь, - отчеканивает Ровсток на выпад про некогда страстную любовь к не всегда удачно приготовленным приворотным зельям. Рейвенкловец ее передразнивает, пытаясь трансформировать голос в тоненький девчачий, но получается ужасно глупо и глумливо. Меган даже это проглатывает, лишь закатывая разномастные глаза и обходя его по максимально длинной дуге, чтобы оказаться впереди. – Это уж точно. Не будет, - издевательски спокойно резюмирует шестикурсница, насмешливо фыркая на каждый фенвиковский выпад. – Как же ты достал, я не хочу ничего решать, я хочу в свои собственные подземелья, без нытиков и незнакомых привидений. Но только попробуй меня здесь оставить, и я превращу твою жизнь в ад.

Сколько бы Ровсток ни выпендривалась, Маркус с его длинными ногами снова легко ее опережает и целенаправленно скрывается в приоткрытом кабинете, из которого тонкой, ослепительной полосой бьет яркий свет. Холодный, нездоровый оттенок заставляет отпрянуть, похоже, только саму Мэгги, потому что этот придурок, этот конченный рейвенкловский болван, напротив, тянется к двери, словно гигантский, мрачный мотылек.

- Почему нельзя просто пройти ми… - уже привычно ворчит девчонка, останавливаясь рядом и ощущая, как холодок липкой сколопендрой протягивается вдоль позвоночника, да и воздух в классе – неестественно ледяной. Меган инстинктивно прячется Фенвику за плечо, не без любопытства поглядывая на бьющий сиянием кристалл и бурлящие котлы, подходить ближе к которым лично у нее не возникает абсолютно никакого желания.

- Это какая-то иллюзия, мираж, этого не может здесь происходить и не может здесь находиться. Надо валить, - слизеринка наталкивается на темные, остекленевшие глаза, как на барьер, и хватает Маркуса за мантию. Все ее нутро протестует, она не сомневается, что если дотронется до кристалла – обожжется до обугленных костей. Тогда почему сей факт не слишком-то ее останавливает? – Ну же, идиот, пошли, я не хочу быть похоронена здесь с тобой!

Пронзительный голубой свет отражается в глазах Фенфика, и Мэгги становится по-настоящему страшно. Нет, не за него, и совсем не так, как было некоторое время назад, когда ветер шептал ей на ухо прыгать, пока не передумала, это ужас иного рода, животный, первобытный, непроходящий кошмар.

Она зажмуривается и старается почти не дышать, все так же удерживая однокурсника за локоть: он ведь ей вообще всю плешь проест, если она снова бросит его в беде, а такого язвительного, красноречивого ворчания не просто никто из ныне живущих, а даже Кровавый Барон не выдержит.

В конце концов, ей удается вытолкнуть мальчишку за дверь, захлопывая ту с такой силой, что от эха дребезжат стены.
- Все, с меня довольно этой чертовщины, пусть кто-нибудь приходит и спасает меня, - она сползает спиной по каменной колонне и, расправляя юбку, усаживается на пол. – Я устала.
Мэг все же поднимает обеспокоенный, но исключительно надменный взгляд обратно на своего спутника:
- Ты эм… как? В порядке?

Эмоции Маркуса – огромный чан с кипящей водой, гораздо больше тех, что чугунными титанами покоятся в классе зельеварения, с нетерпением дожидаясь, когда их чрево завалят ингредиентами. Мэгги не сомневается: открой она в этот момент рот, Фенвик не сдержится и придушит ее голыми руками, отбросив в сторону волшебную палочку, потому что ее использование не доставит ему никакого удовольствия. Не так быстро, принцесса. Так он, наверное, скажет?

- Я не стану призраком, - охрипшим голосом отвечает слизеринка, отсчитывая про себя идущие вразброс числа. – И Кровавый Барон – довольно интересный собеседник, если найти к нему правильный подход.

Браво, Меган, нашла чем гордиться, братанием с чокнутым покойничком, который грохнул возлюбленную только за то, что та не ответила согласием на его страстные призывы. Забавно и довольно иронично, что призрачным представителем факультета, на котором учится Ровсток, является именно он, а Елена Рейвенкло мягко парит вдоль сине-бронзовой гостиной, где проводит свои вечера Маркус. Убийцы и жертвы. Те, кто не хотел умышленно обрывать чью-то жизнь, и те, кто не собирался умирать.

- А ты сам-то? – Мэгги все-таки не выдерживает, ее голос растет, становится звонким и въедливым, как работающее сверло. – Что ты делал там, наверху Астрономической башни, посреди ночи? Может быть, скажешь мне, Фенвик, почему ты не пускал слюни на подушку в своей уютненькой спальне, если твоя никчемная жизнь только и полна что света и добра? Если все хорошо до диабетной приторности? Не нужно, нет, не смей говорить мне, что я собиралась совершить ни к чему не обязывающую глупость, ты ничего обо мне не знаешь, ясно? – Ровсток вся бледнеет, как будто ей не хватает кислорода, и она вот-вот хлопнется в обморок прямо здесь, точно Маркусу под ноги. Она переводит дыхание, старается выровнять его, чтобы больше не срываться, чтобы лишить рейвенкловца триумфа оказаться правым, но он все равно продолжает.
И переходит черту.

- Заткнись! – рявкает она, готовая вцепиться когтями прямо ему в лицо, как только что упомянутая Миссис Норрис. – Заткнись, или, клянусь, я выцарапаю тебе глаза или вырву язык, который несет какую-то феноменальную, фантастическую чушь!

Она задумывается. Замирает, зажав в подрагивающей ладони палочку, кончик которой упирается Фенвику в кадык, и дышит часто и шумно, чихвостя саму себя на чем построен Хогвартс. Теперь паршивец возомнит, будто она и впрямь ждала некого прекрасного принца, который, по-видимому, дежурит у входа на винтовую лестницу, уходящую в небо, чтобы отлавливать взбалмошных девиц, вроде нее. Но разве после того, как Мэгги столь горячо отреагировала на болезненный выпад, ей бы хоть кто-нибудь поверил?
Она никого не ждала. Она в самом деле устала отравлять другим людям жизнь. Она почти решилась, а этот кудрявый болван все испортил.

- Ты правда считаешь, что я настолько жалкая? – все тем же срывающимся тоном вопрошает Ровсток, и именно в этот момент что-то внутри нее дает сбой. Меган осознает, что все последние годы, да что там - всю свою недолгую жизнь она тянется к окружающим, как паразит, но она не такая, она могла бы стать лучшей версией себя, если бы перестала оглядываться на очередную тень, скользящую подле нее. Любопытно было бы узнать, чувствовал ли нечто подобное Фенвик, когда захлебывался ядовитой пеной. Сдавливал ли черепную коробку и гулко бьющееся сердце неистовый потенциал, которого в один момент стало непомерно много? О чем он думал, когда тот начал выливаться наружу, словно вода в переполненной до краев ванной? – Можешь не отвечать, - фыркает, не сомневаясь в том, что однокурсник именно так и считает. Меган-жалкая-неудачница-мрачная-подружка-старосты-покрытый-колючками-сорняк.

- Я… - на это она слов не находит. Слизеринка никогда не смотрела на себя с той, другой стороны, где она, якобы узрев в себе божественное начало, начала направо и налево распоряжаться чужими судьбами, например, взять того же Маркуса, злопамятного мальчишку, вот уже несколько лет не способного пройти мимо, не уколов ее остроумным прозвищем. Только Мэгги не смешно. Всякий раз ей страшно, что он выдаст ее тайну, и тогда придется объясняться не только с профессором Снейпом, проницательности которого позавидовали бы лучшие ищейки Скотленд-Ярда, и который давно вычислил, кто из его учениц травит студентов приворотными зельями.

Ровсток почти зачарованно наблюдает за тем, как изо рта Фенвика, будто пар в стылом помещении, вырываются клубы дыма, и понимает, что тоже не отказалась бы, хотя в ее арсенале присутствует исключительно баловство всяческими травами из теплиц Спраут - не сигареты. Как-то раз она даже попробовала раскурить ядовитую тентакулу и словила такой непередаваемый трип, что больше к подобным экспериментам не возвращалась.

- Хватит, Маркус, - она называет его по имени, удивляя тем самым даже саму себя. – Это уже просто смешно. Голова от тебя болит, - и Мэгги принимается показательно массировать виски сложенными вместе указательными и средними пальцами. – Да, я считаю, что можно все, если на то есть веские причины. Такой ответ тебя устраивает? Стало легче?

Усталость обрушивается на нее свинцовой тяжестью сожалений. Она могла находиться сейчас в своей постели, под изумрудно-зеленым пологом, украшенном серебряными змеями, могла думать о чем-то хорошем, о ком-то… Вместо этого, она застряла здесь, в грязных безвестных подвалах с Маркусом Фенвиком и выслушивает его претензии в свою сторону - кажется, он копил их целую вечность, с того самого дня, когда она разрушила любую вероятность положительных отношений между ними. Плевать. Пусть катится куда угодно, если хочет.

- Учителя будут меня искать, - она равнодушно пожимает плечами, упираясь на ладони, чтобы подтянуться. – Может быть, как ты выразился, им я тоже не нужна, но они, по крайней мере, за меня отвечают. И за тебя тоже. Как же, сын героя, да они с ума сойдут, если с тобой опять что-нибудь случится, - Меган тоже умеет жалить. Она знает, что слабые места людей всегда находятся где-то на виду – не обязательно лобызаться в десна с теми, кого в последствии собираешься нагнуть.

Она не смотрит на Фенвика, лишь боковым зрением улавливает, как тот тоже, не выдерживая давящей атмосферы подземелий, сползает вниз по стенке неподалеку от нее. Лишь когда его прежде размеренное дыхание становится частым и прерывистым, Ровсток взволнованно поворачивает голову в его сторону.

- Эй, та штука, у тебя были какие-то видения? Ты что-то почувствовал? Ну же, Фенвик, ответь что-нибудь, саламандра тебя раздери! – она подползает ближе, голыми коленями чувствуя ледяную и неровную поверхность каменных полов, и трясет мальчишку за плечо, словно тот был коктейлем Молотова, а Мэгги собиралась подпалить их обоих, видимо, чтобы избавить от мучений. – Фен… Ты меня напугал, блин, придурок! – она вскакивает на ноги вслед за Маркусом и послушно топает следом, потому как выбора у нее в общем-то никакого и нет. Некоторое время они идут молча, насупленные, как две повздорившие за кусок сыра вороны, пока Меган резко не притормаживает, хватая мальчишку за рукав.

- Я вижу лестницу, кажется, она ведет наверх. Оставайся здесь, пока у тебя не случился очередной припадок, а я посмотрю, что там, - она взлетает по ступенькам, как если бы несколько мгновений назад не сидела на полу с лицом мирового страдальца. – Здесь есть дверь, но она плотно заколочена, - Ровсток делает пару шагов назад, поднимая волшебную палочку прямо перед собой. – Лучше прикрой голову. Понимаю, что ты ей не часто пользуешь, но твое бессознательное тело я через все подземелья волочить не намерена... Бомбарда!