Она замерла, услышав свою фамилию, прислушалась. Девчачья манерная болтовня вряд ли могла ее заинтересовать, но когда речь зашла о случившемся во время Святочного бала, то невольно захотелось присоединиться к разговору, так присоединиться, чтобы у сплетниц языки отсохли.

Ей начало казаться, что об этом болтают все: стыдливые младшекурсники, которые готовы гоготать от слов «с языком», заложники собственных гормонов в лице сокурсников, и даже кто-то из старших, пускай у тех своего опыта в этих делишках было хоть отбавляй.

Сплетни.

Сплетни.

Сплетни.

Сплетни были повсюду. Святочный бал оставил за собой длинный шлейф всевозможных историй, где-то надуманных, где-то правдивых. Историй из разряда «кто, где и с кем». И персонажем одной из таких пресловутых баек стала Софи.

Их со Стеббинсом во время выступления «Ведуний» действительно застукал Снейп, сняв баллы с двух факультетов, хотя идея угнать карету принадлежала Фосетт, а Сэм по инерции всегда оказывался рядом. На бал они шли друзьями, но, оказавшись вдвоём в замкнутом пространстве, да ещё и после нескольких бокалов небезобидного пунша, поняли, что этой самой дружбой пресытились, позволяя себе перейти тонкую грань, но никак не ту, о которой судачила почти вся школа.

Сперва это был один невинный поцелуй. Но на этом сплетницы не остановились, а потому история начала набирать обороты, наслаивать все новые и новые лживые подробности, выходить за всевозможные этические рамки, приобретая возрастной ценз.

Софи долго терпела, но всякому терпению наступает конец.

Софи плохо говорит по-французски, но угроза расцарапать длинными ногтями смазливое личико вынуждает лягушатницу заговорить на ломаном английском. Тоже самое рейвенкловка проворачивает с несколькими ее подружками, грозясь навести древнюю, известную только ее роду порчу. Срабатывает. Все ближе и ближе Фосетт подбирается к зачинщику подмазанной ее репутации, чтобы одним умелым движением выбить всю спесь.

Софи сравнивает это с охотой в бостонском лесу. Со взведённым арбалетом, зажатой на механизме стрелой, крепкой, не схожей с теми, которые использует для стрельбы из лука. Наконечник на этой стреле способен разорвать плоть насквозь, раздробить кость. Фосетт готова стрелять, настраивает механический прицел, предварительно разминает плечи.

Слишком хорошо себя знает, а потому сочиняет алиби на случай, если превысит полномочия вселенского судьи. Она не из тех, кто подставляет вторую щеку для удара. Она из тех, кто останавливает замахнувшуюся руку для первого. Она сильнее, чем кажется внешне. Ну а то, что происходит внутри ее, никого не касается. Как и то, что они делали со Стеббинсом на балу. Но раз какая-то тварь на себя примерила роль свидетеля, то будет отвечать по полной, держа руку не на Святом Писании, а на подписанном своей же кровью завещании.

Софи не удивляется, когда выстланная «трупами» дорожка приводит ее к змеиному логову. Вот уж кому действительно нечем заняться, и кто так любит добавлять грязь ближнему своему в тарелку. Последние штрихи и Фосетт наконец узнает, кто виновен во всем том хаосе, в котором она сейчас пребывает, пристально следит, без сомнений отыскав подле не менее придурковатого дружка, с которым имела общие дела ещё осенью. Ее раздражает тот факт, что королева сплетен скорее всего имеет яйца между ног, потому бить вот так при всех будет по меньшей мере нелепо.

Она встаёт из-за стола до окончания завтрака, грубо вытирая губы салфеткой, проверяет наличие палочки в кармане, и только тогда самоуверенно направляется в сторону слизеринского стола, стараясь игнорировать вопросительный взгляд Стеббинса со стороны хаффлпаффского. Сэм - ещё одна причина, по которой она не будет устраивать публичные разбирательства.

Монтегю она тоже игнорирует, стараясь хотя бы мысленно отчленить от него то, что другие называют Майлзом Блетчли, бесцеремонно наклоняется прямо над его ухом, чуть ли не выплевывая ядовитое «пойдём выйдем». А остальным придётся ожидать новостей… простите, порции новых сплетен к обеду.

Полная решимости оторвать нахальному слизеринцу лицо, она направляется к выходу из Большого зала, все ещё машинально проверяя присутствие палочки в зоне досягаемости, так, чтобы в любой момент одним движением достать из кармана и ткнуть ею в кадык змеиной сплетницы.

Фосетт готова поклясться, что уловила некое ненужное движение со стороны хаффлпаффского стола, что не может не напрягать ее, и не бесить одновременно, потому что, не взирая на всякие слухи, Стеббинса в ее жизни слишком много, начиная от общих воспоминаний прямиком из детства, заканчивая всего одним поцелуем в сочельник. Сэм везде, куда бы она ни шла. Это ее душит, это заставляет искать свободные коридоры, чтобы только не столкнуться с ним. Они знают друг друга с детства, знают каждый шрам от падения с дерева, ржавого гвоздя и гнилых досок на причале.

И было бы проще простого избавиться от старой сплетни новой - Сэма и Софи в будущем ждёт помолвка, что, по мнению их родителей, должно произойти как только им исполнится семнадцать. С такой новостью какой-то поцелуй, или что там ещё из придуманных подробностей было, просто потеряет всякий интерес любознательной публики. Кому интересно судачить о том, что заведомо предрешено? Это не шекспировская драма, не запретная любовь со всеми вытекающими, а самая банальная история, из тех, о которых рассказывать глупо.

Но это было бы слишком легко.

Они с Майлзом останавливаются у дверей, когда Софи снова оборачивается на Стеббинса, не находит того за столом, потому вяканье слизеринца пропускает мимо ушей, молясь, чтобы тот подавился своим ядом, пока она тащит его куда подальше за рукав мантии, предположительно в сторону выхода во внутренний двор.

Фосетт хоть и рейвенкловка, но не стратег. Она охотится, не расставляя ловушек по всему лесу, а предпочитает хитрости эффект внезапности и прямое попадание в цель. Ей не нужно напрягаться, чтобы доставить физическую боль. Но такой путь лишён всякой эстетики.

Скука.

- Ты хоть удовольствие получил от того, что сделал? Или все было зря? - Наконец они останавливаются у колонн, выстроившихся ровными рядами вокруг залитого солнечными лучами двора. Снег все ещё никто не убрал. Ни со скамеек, ни с замершего в безмолвии фонтана. Вся эта картина ещё больше бесит Фосетт, пребывающей где-то на границе «хочу в Азкабан» и «да иди ты к гиппогрифу под хвост». Но если проблему не решить сейчас, то можно очень удивиться в будущем, обнаружив себя героиней очередного словесного недержания Блетчли.

Она смотрит на него в упор, не понимает, чего такого интересного в нем видят остальные. Посредственный. Скучный. Может потому и пытается себя самореализовать, превращая жизнь других в ад. В любом случае, Фосетт он зря перешёл дорогу.

- Знаешь, как быстро люди забывают сплетню, переключаясь на новую? - Ее тон слишком спокоен для той, которая готова жечь Вавилоны внутри себя. - Тем более, если речь идёт о несчастном треугольнике, на фоне которого мы со Стеббинсом окажемся типичными скучными подростками. Видишь ли, пока я докапывалась до своей правды, люди решили, что мне будет интересно знать другое, например то, что некий слизеринец изменяет своей блондинистой подружке с рыжей гриффиндоркой. И даже если ничего особенного на глазах других не произошло, то этим все равно можно вертеть так, как захочется, ты ведь в курсе, уже на опыте. И знаешь, что самое интересное… тебе ведь от этого треугольника только выгода, а вот по репутации Бэлл и твоей старосты ударит знатно. Но тебе ведь все равно, да?

По сути, ей плевать на других, как, видимо, и самому Блетчли. И пускай есть круг людей, интересы которых хочется защитить, но своя репутация у неё всегда будет на первом месте. Одно дело, когда тебя считают нарушительницей и той, «которая решила обмануть Кубок», но роль «эдакой развратницы» она на себя примерять не готова. Особенно, если это все просто глупые слухи.

Как только Майлз снова заговорил, Софи не без ехидства усмехнулась - ее выстрел оказался точным, уверенным, насквозь. Она ощутила это в каждом сказанном им слове, интонации, несколько нервных движениях, но все ещё оставалась одна единственная проблема: Блетчли не был жертвой или добычей, Блетчли был таким же охотником, как и она, и это все усложняло.

С ответом она не спешила, перетаптываясь с ноги на ногу, загоняя морозный январский воздух не только в лёгкие, но и в рукава тёплой мантии, согревающей в стенах замка, но бесполезной вне. Зима выдалась мерзкая, как и весь предыдущий год, а новый пока что приносил одни проблемы, одна из которых стояла напротив неё.

- Прилюдно увела, чтобы не вздумал распускать руки, как твой дружок. - Решает уточнить, потому что опыта горького поимела с экскурсии по Запретному с Монтегю. Блетчли хоть и не приходится тому братом-близнецом, но Фосетт предпочитает быть готовой ко всякому, нежели слепо доверять первому впечатлению. И пускай со многими слизеринцами с курса она готова иметь дела, но конкретно компания Грэма заставляет ее морщить нос, будто кто-то на лопате дерьма подкинул на соседний ряд в любом из классов. - Действительно, я сперва думала отомстить, но теперь, учитывая твою реакцию, это будет максимально скучно лично мне, хотя многим понравится история несчастной любви напыщенного слизеринца и гриффиндорки. Пускай Мур сама с тобой разбирается, она будет более извращена в пытках, если эта история повредит ее репутации. - Фосетт пожимает плечами, будто подтверждая свои слова о принципиальности знакомой ей блондинки.

Обиженная женщина - это страшно. Обиженная красивая женщина - страшно до жути. Не то, чтобы Софи переживала теперь за Майлза, но явно не хотела бы наблюдать за будущей экзекуцией.

- Мстить я не буду, но хочу предупредить, что за подобную новую сплетню с моим участием придётся расплачиваться вдвойне. Иначе страдать будешь не только ты. Кстати, на твоего дружка у меня тоже кое-что интересное имеется, ты ведь знаешь про наше с ним «свидание» в Запретном лесу осенью? Он не мог не похвастаться о таком… воспоминания о той ночи будут многим интересны.

Сама же Фосетт об этом вспоминать не любит, каждый раз чувствует, как накатывает страх, ледяной водой обрушиваясь на головы двух подростков, решивших, что могут в одиночку справиться с огромнейшим волшебным существом, способным спалить весь материк, если получит свободу. То, что видела она, никак ее не компроментирует, даже попытка освободить дракона покажется стороннему наблюдателю не более, чем шуткой. Монтегю же скомпроментировал себя по многим статьям, включая причинения физического вреда самой Фосетт. И пусть об этом никто из взрослых не узнал, но воспоминания все еще свято хранятся у неё в памяти.

- Мы договорились? Или хочешь чего добавить? - Пальцы леденеют, и от этого не спасают карманы мантии. Софи поддевает лежащий у внешней стороны колонны сугроб носком ботинка. Былое негодование, злость и нетерпение расправиться с Блетчли улетучиваются, оставив ей такое сладостное чувство безмятежности, легкого флера меланхолии из-за столь царапающей взгляд картины белоснежного утра, что хочется пропустить занятия, прикинувшись заболевшей, а самой уйти в сторону леса, покрытого снежным бархатистым одеялом.

Софи не замечает, как снег перекидывается ей в ботинок, зато теперь ощущает, как мерзко прилипают влажные чулки, высушить которые можно за несколько секунд, но разве ли это не знак? А к знакам и символам она привыкла прислушиваться.

- К дракклу вас всех! Передашь Спраут, что я заболела. - Машет она рукой, уже развернувшись в сторону фонтана. Уж Травологию она как-нибудь сдаст, а сегодня слишком дерьмовый, но красивый день, чтобы терять впустую.

Не успела она почувствовать сладостное возбуждение от того, что этот мерзкий разговор окончен, и она наконец может удалиться восвояси, как и с этим ее обламывают. Варианты от «сейчас какую-то гадость скажет» до «или прибьёт прямо здесь» пляшут в неистовом танце одурманенного предстоящей свободой сознания. Потому резко оборачивается, готовая ко всякому, но не тому, что выдаст нахальный слизеринец.

«Точно убить решил», - скачет мысль в такт учащенному пульсу. Камнем в висок, или заклинанием приложит?

Сама не знает зачем, но выбирает путь наименьшего сопротивления, плетётся за провожатым, на ходу отряхивая хлопья снега с носков ботинок, старается снова привлечь к себе внимание попадающихся на пути студентов, чтобы в случае того самого камня в висок, ее тело нашли быстрее, чем оно разложится.

Заклинанием моментально высушивает на себе всю одежду и волосы, когда они добираются до совятни - такой себе выбор места для предстоящего убийства или переговоров, хотя эти двое вроде как уже все порешали.

Она садится напротив не сразу, выжидает, наученная горьким опытом. Где гарантии того, что ее сегодняшнего наступления не ожидали заранее, не подготовили какую ловушку? Фосетт никому не доверят, даже соседкам, даже тем, кого зовёт лучшими подругами, с большой натяжкой Стеббинсу, потому что дружат чуть ли не с рождения. Себе Софи доверяет в последнюю очередь.

Причин доверять Майлзу у нее нет, зато миллион, чтобы ненавидеть.

В совятне Фосетт была лишь раз, когда не обнаружила традиционной посылки из дома в свой день рождения. Это место ей не нравилось по нескольким причинам, но прежде всего из-за запаха, спертого птичьего запаха, от которого рейвенкловка морщится первое время, все ещё надеясь, что эти посиделки долго не затянутся.

На его пояснение к происходящему она лишь хмыкает, блуждает взглядом по рассевшимся вокруг совам и филинам, завидует им, ведь их в очередное морозное утро не вытащили из постели ради какой-то Травологии, к которой у неё вообще душа не лежит - возиться во влажной земле, играться с ядовитыми растениями ей никого удовольствия не доставляет. Потому, выбирая из двух зол, она предпочтёт компанию мутного слизеринца, нежели отчитывающую ее Спраут за очередное разгильдяйство.

- Это что… да ладно? - Это утро ещё может ее удивить. Блетчли тоже. С трудом убирает взгляд от подкуривающего сигарету слизеринца, понимая, что уж слишко откровенно пялится на него.

Фосетт и сигареты - диаметрально противоположны. Это она поняла пару лет назад, когда с Джулианом нашли почти полную пачку под стульями после пресс-конференции, которую давал отец со своей командой. Брат всегда отличался несколько эксцентричными идеями, потому было решено разнообразить досуг и ожидание родителя курением во внутреннем дворе отеля, где все и происходило. И, как итог, вышло паршиво - после первой же затяжки Фосетт поклялась, что больше никогда и ни при каких обстоятельствах.

Но тогда она ещё не думала, что какой-то слизеринец начнёт сочинять о ней байки, достойные глянцевого журнала для домохозяек. Не думала, что станет объектом для кудахтанья сплетниц-наседок, которые за свои длинные языки будут награждены прыщавым проклятием на добрые недели две, потому что у Помфри как раз закончится один из ингредиентов для микстуры-противоядия.

Обстоятельства меняются, и Фосетт вынуждена под них подстраиваться, не без подозрения и скепсиса принимая пачку из рук ушлого Блетчли, самостоятельно справляясь с едва зажегшимся инсендио, желающего подпалить ей ресницы.

- Не хочу думать. - Признается она, выдыхая плотное облако дыма весьма паршивых на вкус сигарет. - Когда много думаешь, то дерьмо в жизни случается чаще, чем когда забиваешь на рефлексию и подставляешь лицо для хорошенького удара. - Она смотрит на него прямо, ничего не скрывая, не утаивая - открытая книга с незамысловатым сюжетом, какой она видит себя со стороны. - Думала, что когда найду тебя, то пропишу очень сильную пощёчину. Такую, чтобы услышали белки в Запретном лесу. - И все равно, на ее взгляд, этого было бы мало. Воспитательная работа предполагает систематический подход, тогда бы и пощечины Блетчли получал каждое утро. - Знаешь, в чем наше главное различие? В том, что я во всех своих гребанных выходках не нарушаю границ другого человека. Ты же, какого-то драккла, решил, что имеешь на это право. Черт, короче, все, закрыли тему.

Хотя она ещё долго не сможет забыть и простить, пока будет слышать своё имя в перешептывании других студентов, все ещё будет проклинать Блетчли и его длинный язык. Но на сегодня с неё хватит, - решает она, разглядывая тлеющую сигарету в руках, оседающий на холодный камень пола пепел. Как ни странно, но становится легче, хочется на что-то облокотиться и закрыть глаза, просто представить, что ничего не произошло, не происходило, и она все ещё лежит в своей постеле в Норфолке после празднования Нового года - никакой суеты, никакого пробирающего до костей холода, никаких сплетен и интриг. Ничего нет. Никого нет. Есть только она со своим огромным болотом внутри, из которого периодически показываются развеселые демоны, играют с ней в покер на желания и питаются эмоциями.

Фосетт поддаётся своему настроению и ложится спиной на скамейку, скрещивая вытянутые ноги. Она всегда делает то, что ей хочется. Она не соврала. Ещё одна затяжка, более долгая, чтобы начало щипать глаза от поднимающегося к потолку совятни дыма.

- Я не сплетница, так что ты можешь поделиться своими горестями, которые проделали в тебе такую душевную дыру, что ты пытаешься заполнить ее явно не тем, чем надо. Я свою заполняю тем, что вытворяю всякую нелепую хрень. Захотела бросить в Кубок свое имя - бросила, захотела поцеловать своего лучшего друга - поцеловала, захотела дать тебе по морде… перехотела.

Отредактировано Sophie Fawcett (22.10.21 16:13)

Прошло не так много времени, прежде чем Софи почувствовала себя вновь свободной от страхов и подозрений. На неё явно никто не собирался здесь нападать, а Блетчли выглядел достаточно безучастным к ее присутствию в совятне, которую он определил «тем самым местом для подумать».

Хогвартс был достаточно большой, чтобы каждый ученик мог найти для себя укромное место, но, как бы ни старалась отыскать такое для себя Софи, везде натыкалась на чьё-то присутствие, будь то студент, преподаватель, призрак, или блохастая подружка Филча. Нигде она не чувствовала себя в безопасности, нигде не могла избавиться от навязчивого чувства, что ее преследуют, что-то хотят, подсматривают. Потому, когда о ней заговорила вся школа, не без помощи Блетчли, то все эти чувства обострились.

Сейчас же ей кажется, что все осталось позади, что кульминация размазалась нежеланием самой Софи портить лицо слизеринцу, устраивать прилюдные разборки, вмешивать во все это Сэма, который бы не заставил себя ждать. Дипломат из Фосетт вышел отменный в столь противоречивой и сложной ситуации, потому сейчас она почти что могла все отпустить, докуривая все ещё тлеющий табак.

Она зачем-то вспоминает католический храм в Холборне. Его тишину, проникающий через витражи солнечный свет, подставив лицо которому ещё больше расслабляешься и отдаляешься от хаоса, который ждёт снаружи.

- А у тебя эта дыра только по ночам? - Удивляется она, приподнимаясь на локтях. - Очень интересный случай. Может по ночам надо заниматься куда более полезными вещами? Например, спать, а не в дыре своей марианской копошиться… а если бессонница, то всегда можно у Помфри выпросить пустырник. Хотя нет, лучше смешать лаванду, тимьян и кипрей. В этом я немного разбираюсь. - Было бы странно, если бы за весь разговор рейвенкловка не поумничала, а то какая она тогда в итоге рейвенкловка. Сюр, да и только.

По правде говоря, рейвенкловка из Фосетт была паршивая, если не брать во внимание ее оценки. На уроках чаще всего притворялась мертвой, ковыряя полулёжа деревянный стол ногтем или наконечником пера, на эссе много времени не тратила, предпочитала обходиться без черновиков, оттого ее часто ругали за перечеркивания в чистовых вариантах. Книги она читала не те, которые должна была, умничала только тогда, когда все кругом несли полную ахинею, в иных ситуациях предпочитала претворяться глухой стеной, чтобы не нарываться на жаркий спор. Но если доходило до спора, то тут уже ее было не остановить.

- Почему передумала? - Задумывается, мотыляя ногами в воздухе. - Тут два варианта. Первый: ты и так выглядишь бледно и нездорово, я же не садистка какая, в самом деле. И второе - я слишко часто иду на поводу у собственных эмоциях, хоть в чем-то я должна сохранять холодный, безучастный рассудок, так что пускай это будет твоё лицо.

Софи трёт глаза, будто только что проснулась, но твёрдая скамья под спиной не даёт забыться. Рейвенкловка присвистывает, услышав про намерения своего собеседника, машет головой, будто не соглашаясь.

- Интересное занятие ты себе выбрал. Я даже растерялась. Но ты прав, это вряд ли понравится родителям твоей девушки. Но у тебя ведь всегда есть запасной вариант, правда? Просто выберешь новую избранницу. Или уже выбрал. - Очень хочется пошутить про рыжую гриффиндорку, настолько, что Фосетт приходится стискивать зубы, чтобы, не дай Мерлин, не сболтнуть чего, и все ради хрупкого перемирия между ними. - Ну, знаешь ли, если бы я выбирала, на ком учиться целоваться, то снова выбрала бы Сэма, просто потому, что мы слишком давно и хорошо друг друга знаем. Но ты прав, если для одного это может ничего не значить, то для другого… - Она не договорила, повернувшись лицом в противоположную от Майлза сторону.

Чувства других - вот что всегда для Софи было чем-то непонятным, сложным, потому она и не пыталась в них вникать, предпочитая не задевать других, не вмешиваться, не нарушать личностных границ. Но со Стеббинсом она совершила ошибку, за что раскаивалась под пристальным взглядом общественности. Наверное, все ждали, что они станут парой, что после всех слухов, водопадом обрушившихся на не столь и маленькое хогвартское сообщество, дерзко заявят о своей давней любви.

Но этого не случилось. И причиной тому была сама Фосетт, все ещё игнорирующая попытки хаффлпаффца об этом поговорить. А ведь все было просто, как дважды два - она его не любила.

- А? О вас? - Она снова поворачивается лицом к слизеринцу, хмурясь, пытаясь сообразить, что ответить. - Скажу так… если хочешь сохранить своё лицо таким, какое оно сейчас есть, то постарайся избегать тесного общения с Бэлл. Хотя бы на публике. Понимаешь, случившееся со Стеббинсом видел только Снейп и этот мужик из Дурмстранга, а вас слишком много людей, которые уже успели сделать свои выводы. Моя история скоро забудется, потому что на девяносто процентов высосана из больной фантазии человека, который по ночам в дыре ковыряется, другое дело - публичная измена, даже если она таковой и не выглядела. Будь осторожен, в любом случае. - Она поднялась, чтобы наверняка встретиться с Майлзом взглядом. - Как бы это ни звучало, но ты сам стал себе палачом.

Она сказала какую-то глупость. Нет, вовсе не сказанное было глупостью, а то, кому она это говорила, будто забыла, кто сидит перед ней, и в чем повинен - сраная индульгенция привела ее в очередной тупик, замылив глаза и заставив думать, что змея вдруг превратилась в ласкового кота. Такого не бывает. Разве что в сказках, только вот сказки - не более, чем вымысел, плод слишком буйной фантазии, а ее собственная любит играть в жестокие игры, подводить к черте, раскачивать качели так, что кругом не только голова, но и вся вселенная из мелких ссор, обид и признаний, срывающихся так легко, что хочется удушить саму себя.

Ну что же, предложение из разряда «сама напросилась» приходиться прокрутить в голове поцарапанной тупой иголкой пленкой, засвеченной палящим июльским солнцем, пленкой, на которой двое вечно вместе, как нечто обыденное, чему перестаёшь придавать значение, как хлопьям, бездумно высыпающимся в тарелку за завтраком - привычка, рутина, неотъемлемая составляющая сюжета, почти что канон, отмеченный каждым шрамом на коленке, некогда разбитой из-за громогласного «а слабо?», «а я вот так могу», «девчонки все трусливые», двое на крыше, встречающие рассветы и засыпающие под звездной россыпью ночного неба. Это не любовь.

Любовь не может стать привычкой, любовь не может стать хлопьями или чисткой зубов. Любить можешь маму, бледно-розовое платье с кружевом ручной работы, поцелуй в щеку от  незнакомца в знойный летний день, свою кошку и царапины на ладонях от нее, каждую чёрточку на колдографии давно ушедшего человека; любить можешь страстно, до глубоких ран браслетами на запястьях, нежно, хороня в памяти каждую мелочь, запретно и публично, любить можешь глубокий томный голос, разноцветные осколки на радужке глаз, любить спускающимися поцелуями по ароматной коже, или же влажными дорожками по линии разгоряченных полумесяцев. Но любовь не может стать привычкой. А если и стала, то никакая это нахрен не любовь.

Она без спроса поднимает одинокую пачку, достаёт ещё одну, чтобы вогнать намного глубже никотиновые шипы под тонкую оболочку легких, замороженных утренним воздухом, будто удавкой на нежной тонкой шее. Волшебный огонёк вспыхивает, разрастаясь и обнимая тонкую сигаретную бумагу с рецептом от душевных болезней, скомканным и набитым поверх фильтра. Она выдыхает усталость вперемешку с табачным дымом, смахивает большим пальцем прилипшие ко лбу пряди, подходит ближе, чтобы увидеть тоже самое, что и Блетчли, будто бы в этом есть какой-то тайный смысл. И пока он продолжает выдавать свои глупые идеи за предложения отдать какой-то придуманный им долг, она молчит, прикидывая, насколько же отбитым нужно быть, чтобы такое придумать.

- Эй! - Заставляет обратить на себя внимание, провернуться, чтобы ее холодная ладонь вполне естественно легла на его лоб. - Ты совсем ошалел… или болен? Какой к дракклу Монтегю, что ты там вообще объяснять собрался? Совсем что ли? - Она шутя стучит кулаком Блетчли по лбу. - Сэм может и хаффлпаффец, но не дурак, он и без твоего вмешательства все понимает. Но это сложнее. Это не решается словами, и уж тем более кулаками. Это не решается разговорами. Ты меня понял? - Смотрит прямо, будто пытаясь внушить, заставить думать, как она. - Лучше позаботься о себе, у тебя это лучше получается. - Наконец ее тон меняется, вся серьезность куда-то снова улетучивается, оставляя все ещё острое желание сбежать куда-нибудь подальше из замка, утонуть в сугробах, заработать первую в этом году ангину, чтобы отпаивать себя горячим травяным чаем с мёдом; она тушит сигарету о каменный подоконник, пытается согреться, расхаживая по совятне, любуясь пернатыми, чьё оперение такое же белоснежное, как и выпавший за ночь снег на верхушках башенок по периметру квиддичного поля. Фосетт останавливается резко, поднимает двумя пальцами нечто розовое, припрятанное под слоем растительного мусора, характерного любой совятне.

- Интересно. - Она показывает Блетчли конверт с довольно примечательной печатью. - Как думаешь, что у нас забыла французская корреспонденция? - Пляшущие строчки, на застывшем сургуче узнаваемые любым очертания розы.

Отредактировано Sophie Fawcett (28.10.21 17:52)

Вертит в руках конверт, но открыть не решается, пускай звук вскрывающейся сургучной печати уже ласкает слух, но любопытство слишком сладостно, чтобы так просто ему поддаваться. Зачем-то подносит к лицу, вдыхая едва уловимый аромат цветочного парфюма - чересчур приторный, будто кто-то смешал жасмин с ландышем и добавил пару капель гардении, слишком la femme fatale для какого-то конвертика, припрятанного для таинственного адресата. Вопросы так и вертятся на кончике языка, замирающем на верхнем нёбе перед тем, как сделать прыжок в иронично-игривом «oh la la».

Француженок Фосетт недолюбливает с первого дня их появления в Хогвартсе, довольно специфического появления, стоит отметить, будто у них в замке своих чудищ внезапных мало, взять хотя бы змею-переростка, шляющуюся по канализации пару лет назад. От француженок ей тошно, будто переела шоколадной пасты с фундуком, ложкой, столовой. Тошнит, будто все пространство вокруг сжимается до одной большой комнаты, наполненной именно этим бедовым запахом, подходящим консьержке бальзаковского возраста, к пиджаку которой пристала кошачья шерсть.

Фосетт делает вид, что не замечает присутствие расфуфыренных куколок бражника, закатывает глаза, если до ее тонкого слуха доносится картавое ме’гси. Фосетт театрально подносит два пальца к приоткрытому рту и высовывает язык, показывая тем самым Корделии, почему идея одолжить каталог с платьями у лягушатниц настолько фиговая.

Стреттон ворчит, что она просто /читать очень медленно и выразительно/ з а в и д у е т. На вопрос «чему именно» тот лишь пожимает плечами и трёт затылок всей своей внушительной пятерней. К слову, болгары тоже Фосетт не нравятся. Нет, она вовсе не завидует им, особенно, когда видит их у опушки леса, тренирующихся со своими идеально отполированными палками.

- Какого ты высокого мнения о француженках и сокурсниках. - Не скрывает своего удивления рейвенкловка, надувая губки, будто от обиды за ближнего своего /кем бы он там в итоге не оказался/, которого Блетчли только что обозвал «простофилей». - Не менее тривиальное для… как ты там сказал? Кхм, - Фосетт делает такое выражение лица, будто бы ей кто-то наступил каблуком на ногу, - «я прихожу сюда подумать»… в совятню. Подумать. Ты только скажи, и я выпишу тебе пропуск на одну из башень - там хотя бы птичьего дерьма поменьше. - Чтобы хоть как-то разрядить обстановку после всего сказанного, она по-приятельски задевает Блетчли плечом, когда тот тянется за конвертом - все же некоторые люди неисправимы, и в этом есть особый шарм, да только его ровно столько же, сколько и банальности.

- Что…, - не успевает договорить, как и возмутиться столь грубому обращению с собой, только вот подавляет, проглатывает, будто горькую пилюлю, все грубости, едва не прозвучавшие в столь богоугодном месте, - тоже слышит шаги, неспешные, будто дань обыденности, привычке. Любопытство подстегивает, но слишком интимная близость с Блетчли перечеркивает все хорошее, ведь ей приходится держать свои ладони у того на груди, под пальцами ощущая холодную атласную ткань серебристо-зелёного галстука, напоминающего о том, что Майлз все ещё гадюка, готовая впиться и прокусить кожу. И хуже всего, что от всей этой истории Софи начинает нервничать, будто бы ее уже застукали за чем-то аморальным; она несколько раз сжала кулаки, но легче от этого не стало.

Дверь в совятню отварилась с предательским скрежетом давно не смазанных петель, будто кто-то провёл высохшим фломастером по бумаге. Ей стоит определённых усилий, чтобы прислушаться и определить, можно ли выглядывать сейчас, или же подождать ещё; она сжимает двумя руками галстук Блетчли и начинает понемногу выгибаться назад, закусив нижнюю губу от предвкушения узнать что-то поистине сенсационное /где-то на фоне Скитер нервно пишет заявление на увольнение/. Когда же угол обзора позволяет высмотреть и идентифицировать того самого «простофилю», то глаза Фосетт становятся настолько большими, что легко бы сошли за фрисби, а нервным смешком, с трудом сдержанным, она чуть было не выдает присутствие в совятне сторонних наблюдателей.

Все ещё пытаясь задушить галстуком Блетчли, рейвенкловка поддаётся вперёд, чуть ли не всем телом впиваясь в нахального слизеринца, дыхание которого успешно обжигает ей щеку, отчего делается уж очень не по себе.

- Ты ведь хочешь узнать? - Спрашивает она одними губами, все ещё боясь выдать их уж не такому теперь и тайному фанату лягушачьих ножек. Спонтанное решение позволяет ей наконец отвлечься от стоящего в ушах гула и слишком учащенного пульса - она сжимает ещё сильнее галстук Блетчли, но в этот раз тянет на себя, чтобы едва коснуться своими губами его, и в этот момент дверь снова скрипит, оповещая, что опасность быть найденными в столь компрометирующей близости позади.

Софи отстраняется, разжав пальцы, наконец перестает чувствовать себя уязвимой в компании с Майлзом.

- Иногда поцелуй - это всего лишь поцелуй и ничего больше. - Самоуверенно и нарочито медленно произносит она, хотя была готова поклясться, что ее щеки загорелись, оттеняя бледную кожу. И кто там сказал, что плохих и хороших решений не существует, а есть только последствия? Вот тот чудак оказался чертовски умным. - Что ты так смотришь? Думаешь, я расскажу, кого увидела? Расскажу главной сплетнице школы? Пожалуй, нет.

Хорошо, когда некого и нечего терять. Это называется свободой, и именно ее Фосетт в себе лелеет, любит с детских лет, с тех пор, как все обернулось семейной трагедией. Лежащая в гробу женщина некогда была всем, а теперь просто красивой во всем этом цветочном антураже, буйстве красного и белого.

Когда у тебя ничего нет, то и терять нечего. Когда ни к кому не привязываешься, то и терять некого. И какими же глупцами в ее глазах выглядет те, кто пренебрегает своей свящённой свободой, будто поводок - это то, что может сделать счастливым, и так почему-то думает большинство вечно страдающих подростков, которых Софи была бы рада закапывать под Гремучей ивой, лишь бы не слышать их нытье.

В ее глазах Блетчли такой же. Очередной любитель эмоциональных качелей, завсегдатай клуба мазохистов, причина девичьих грёз и разбитых сердечек, мистер «вам сплетню какой прожарки». Очередная жертва гормонов и липовой репутации в отсутсвие какого-либо авторитета.

Фосетт терять нечего - ее не ждёт доморощенная блондинка в гостиной, готовая перегрызть глотку тому, кто посягнёт на ее свящённое имя. Ей не приходится скрывать ото всех увлечение, способное пошатнуть своё доброе имя в глазах приближенной общественности. Фосетт счастлива. Вместе с этим осознанием пропадает и всякий интерес к Блетчли.

Язык его тела она считывает недостаточно быстро, отвлекаясь на то, как именно он произносит своё «разумеется», неожиданно для самой себя попадая в ловушку из его рук и губ. Отступать ей, как и бежать, некуда, потому благоразумно решает не сопротивляться неизбежному. Лишь едва ощутимый привкус табака успевает распробовать, когда Майлз отстраняется.

Сама же ничего не чувствует. Ни жалости, ни злости, ни заинтересованности в том, чтобы лицо стоящего так близко слизеринца загорелось новыми красками.

- Не могу не оценить твое умение торговаться. Или ты меня так по-своему наказываешь? - Усмехается, понимая что даже рука не чешется влепить по наглой блетчливской физиономии. - Ты будто ждёшь, что я проявлю слабость и ударю тебя. - Ее лицо меняется - от былого веселья уже не остается и следа. - У тебя есть, с кем играть в эти игры. С меня, пожалуй, на сегодня достаточно.

О нет, ее чувства нисколько не задеты, и сама она более чем сносно пережила столь рискованный урок - держаться подальше от Слизерина, чтобы не погубить весь свой потенциал, распыляясь на мелкие подростковые драмы.

- Это был Роджер. Дэвис. - Софи пожимает плечами, будто не видя причин и дальше скрывать увиденное. - Печать я сразу узнала - Делакур. И письмо это не любовное. Могу поспорить, что французская чемпионка в нем просит «остаться друзьями». - Рейвенкловка закатывает глаза и складывает руки на груди, показывая своё отношение ко всему этому. - Зная Дэвиса, Флёр просто не выдержала напора. Самодовольные типы у неё явно не в приоритете. - Ядовитая издевка так и вертится на кончике языка, и Фосетт даже приходится посильнее сжать кулаки, концентрируясь на боли от впивающихся глубоко в кожу заострённых ногтях. Вместо этого зачем-то выдаёт напрочь необдуманные слова: - Не вижу ничего плохого в укреплении связей между волшебниками. Ты в этом деле больше меня преуспел между прочим. Твое налаживание диалога с гриффиндором весьма занятно, учитывая то, что параллельно ты налаживаешь ещё и внутрефакультетское взаимодействие. Смотри не заиграйся, Майлз. Тебе есть, что терять.