атмосферный хогвартс микроскопические посты
Здесь наливают сливочное пиво а еще выдают лимонные дольки

Drink Butterbeer!

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Drink Butterbeer! » Pensieve » AU. Где твои крылья?


AU. Где твои крылья?

Сообщений 1 страница 13 из 13

1

https://forumupload.ru/uploads/001a/2e/af/603/532919.png
Блетчли/Белл
22 апреля 1996 года
Площадка астрономической башни

...и если завтра начнется пожар, и все здание будет в огне, мы погибнем без этих крыльев, которые нравились мне...

Отредактировано Miles Bletchley (12.12.21 15:32)

+5

2

Утаить новости в Хогвартсе практически невозможно. Это ведь даже не деревня. И не стог сеня. Это сито, просеивающее безжалостно и беспощадно каждого, попадающего на решетку. Сотни внимательных глаз и ушей, и ты обязательно попадешься. Поэтому. Наверняка, стоило удивиться тому, как долго те, кто называл себя Отрядом Дамблдора, умудрились продержаться тайком. Наверняка, у Майлза Блетчли подобный талант мог вызывать истовое восхищение, если бы не одно, крайне значимое “но”. В обнародованных списках участников он увидел то имя, которое лучше бы не видеть. Он искал ее рыжую голову весь день, но, как назло нигде ее не видел. Оставалось только догадываться, что теперь ей грозило, и его богатая фантазия не подкидывала никаких мало-мальски безобидных результатов.
Гриффиндорцы никогда не отличались особенным умом, но ему всегда думалось, что Белл попала туда по ошибке, ведь она, при всей своей безрассудности была вменяемой. А разве может человек, в нынешних условиях занимающийся тем, за чем поймали Отряд, называть себя адекватным? Определенно нет. Но, быть может, были у рыжеволосой гриффиндорки хотя бы какие-то логичные объяснения произошедшего, он должен был знать, хоть и не имел права спрашивать. Понимал это прекрасно, но отступать не планировал.
Больше того, он все чаще видел ее в компании одного из Уизли, сжимать кулаки приходилось посильнее, а если рядом оказывалась Корделия, то обнимать ее чуть крепче, попутно шепча ей на ухо очередную скабрезную шуточку, от которой та никогда не заливалась румянцем, но всегда закатывалась звучным смехом, привлекая к ним внимание.
И если со стороны могло показаться, что долговязый слизеринец оставил в прошлом свою душевную привязанность к Белл, то только лишь потому, что он мастерски заштопал дыры в своем сердце, а ноющую и тянущую боль, которую испытывал постоянно, изящно маскировал за привычной пренебрежительной улыбкой.
Он то и дело слышал шепотки студентов, обсуждающих последние новости. Со стороны рейвенкловского стола шепот был достаточно безразличный, хаффлпаффцы были встревожены, слизеринцы насмешливы, над гриффиндорским столом висело напряженное молчание. Подойти сейчас - означало привлечь максимальное внимание не только со стороны местных сплетников, но и ребят из Инспекционной дружины, входить в которую он по-прежнему не собирался, несмотря на яркие и красочные рассказы своего названного брата о том, как это весело. Где теперь Монтегю было непонятно до сих пор. Но о его исчезновении все были поставлены в известность, от учеников мало что зависело, и без того раздраженный и встревоженный Блетчли куда больше напоминал шаровую молнию, готовую разорваться в любой момент от лишнего неосторожного движения.
Записку для Белл он писал прямо на уроке по Трансфигурации. Писал медленно, выводя каждую букву по три четыре раза, словно хотел впечатать их в пергамент на веки вечные, а со стороны казалось, что он крайне внимателен и сосредоточен на уроке. Он был в курсе расписания Кэти. Всегда. Попахивало сталкерством, но на деле Майлзу просто приятно было иногда думать, что они все еще вместе, просто никак не могут увидеться, поэтому, зная, где она сейчас, можно было представить, что нужно просто немножко ее подождать. Во снах, когда мысли контролировать было сложнее, он снова и снова слышал слова о том, что она его не любит. Только в его фантазиях они не звучали тихо и робко, как сорвались с пухлых губ его любимой. Они звучали с издевкой, холодно и жестоко, будто снова и снова проворачивая занозы в его уже затягивающейся ране.
После Трансфигурации у Белл были Заклинания, но вряд ли она настолько проявит свою студенческую ответственность и не отреагирует на его приглашение. Тем более, как показали события последних дней, в том, чтобы нарушать правила Кэти очень даже профи.
“Потому что я влюблен в тебя” нацарапано на клочке пергамента его ровным и изящным почерком, куда больше похожим на почерк его матери, нежели отца, министерского хрыча до мозга костей, только и делающего, что имеющего дело с бумагами, но пишущего какими-то мифическими крючками, мало похожими на английский алфавит.
Рядом с последней буквой начерчена тонкими штрихами астрономическая башня, с которой, наверное, сейчас он лучше бы скинулся, нежели признался Кэти в своих чувствах в том злополучном октябре. Он превращает записку в комок бумаги, как только чернила на ней подсыхают. Урок окончен, он с грохотом лавки поднимается со своего места, проходит по ряду вперед, огибает парту Белл и окликает ее.
- Эй, Белл, говорят, что вы в своем отряде учились сражаться? Отбивайся. - Скомканный пергамент летит прямиком в девичий лоб, на котором он столько раз запечатывал свои поцелуи. Гримаса боли искажает черты лица Майлза, но он в одно мгновение собирается, разворачивается и безразлично выходит прочь, направляясь в сторону астрономической башни, до которой в это время суток никому нет никакого дела.
Здесь привычно ветрено, пусть и не так холодно, как хотелось бы Блетчли, чтобы хоть немного остудить его пыл. Все, что ему остается сейчас - это ждать.

+2

3

Сил все еще катастрофически не хватает. Кэти забылась тревожным сном на пару часов в пустом классе зарывшись в пыльные подушки, откуда ее потом и забрал Тейт. Судя по лицу друга, выглядела она крайне скверно, чувствовала точно так же. Ночью не могла уснуть. Судьба всех членов отряда была неизвестна, Амбридж тянула с вынесением решения, что не добавляло оптимизма. Проворочавшись несколько часов, охотница сдалась и спустилась в гостиную, завернувшись в одеяло.

Джордж с Фредом тоже не спали. Привычной компанией они устроились перед камином, где ее парень осторожно сжимал тонкие девичьи пальцы, привычно шутил, говоря о том, что все будет хорошо, так сильно хотелось ему верить. Еще несколько часов сна, пусть и крепкого, спокойного не сильно меняют ситуацию. Утром Белл чувствует себя разбитой, рассеянно возит ложкой по тарелке с кашей, силой заставляет себя впихнуть хотя бы пару ложек. День будет долгий, нервный. Школа и ее обитатели еще не свыклись с мыслью, что кучка безумцев во главе с самим Поттером выкинули что-то подобное.

Даже на уроке МакГонагалл тяжело сосредоточиться. Постоянно слышится шепот, чувствуются взгляды: сочувствующие, осуждающие, тяжелые. Точнее один тяжелый. Белл уверена, что знает кому он принадлежит, но запрещает себе думать о владельце. Прошлое должно оставаться в прошлом, раз никак не вписывается в настоящее, ведь так? Ведь он сам принял то решение, причем за них обоих. Это обидно и заставляет что-то внутри болезненно сжиматься от одной мысли, что они могли бы продолжить общение. Снова прокручивает январские события, то, как она сгорала в чужих руках, как запаниковала и решилась сделать важный шаг, а потом его разочарование, россыпь стекла, кровавый поцелуй и его крик. Он больше не хотел ее видеть, а из-за чувства вины, что черной дырой поселилось под ребрами, Кэти не могла нарушить этот запрет, как бы ни скучала по общению с угрюмым долговязым слизеринцем.

Прошло достаточно много времени. Он встречается с красоткой с Рейвенкло, выглядит счастливым, довольным, словно наконец-то нашел то, что искал. Не тот вымышленный образ, который рисовал в своей голове, в что-то настоящее. У нее есть Джордж, с которым она чувствует себя счастливой. Значит все в порядке и нужно двигаться дальше, а не «зависать» каждый раз, кода длинные пальцы Блетчли крепко сжимают тонкою талию Джиффорд. Зачем эти мысли снова приходят в голову? Чтобы отвлечься от переживаний о своем собственном будущем? О будущем всей их компании?

На теме урока сосредоточиться не получается от слова совсем, но она старается, записывает конспект, залипает на домашнем задании и совсем не успевает отреагировать на внезапный выпад слизеринца, от которого внимания уж точно не ожидает. Клочок пергамента, свернутый в шарик, прилетает прямо в лоб, отскакивая и падая на колени. Гриффиндорка растерянно смотрит на Блетчли, который ехидно улыбается и удаляется, а ей даже не удается выдавить пару слов в ответ, так и сидит, как дурочка. С другой стороны – оно и к лучшему, лишние проблемы с его дружками-дружинниками уж точно сейчас не нужны.

Какое-то время теребит бумажку пальцами, машинально разворачивая. Видит надпись чернилами и сердце пропускает удар. Нет, это слишком жестокая шутка, за что он так с ней, ведь никак не мелькает перед глазами, кроме той идиотской ситуации со склеивающим зельем, не привлекает внимание, не делает ничего, что могло бы напомнить о существовании в его жизни. «Влюблен», цепляется за это слово и понимает, что скорее всего, тот случайно перепутал адресата.

Джиффорд нигде не видно, было бы проще отдать послание ей, ведь место для свидания обозначено максимально четко. Вздохнув, Белл понимает, что совершает ошибку, но поплотнее затягивает красно-золотой шарф на шее, закидывает сумку на плечо и идет по коридору в сторону Астрономической башни, лелея в душе слабую надежду, что не сильно опоздает на заклинания.
Терзаемая сомнениями останавливается у подножия лестницы, но никогда не была трусихой, не будет и сейчас, не сломается из-за всех этих событий, что навалились на плечи. Первый шаг – самый сложный, потом становится проще, сомнения не исчезают, просто отходят на второй план. А руки подрагивают от предстоящей встречи, слишком много времени прошло, и она…не готова. Хотя кто сказал, что это не какой-то розыгрыш? Преодолевая последний поворот лестницы, Кэти уже уверена, что будет одна на площадке башни, может это и глупо, но возможность подышать свежим воздухом в тишине не кажется плохой.

Стоит вынырнуть и проема, как ветер подхватывает тяжелые локоны, развивает их, заставляя зажмуриваться, когда те падают на лицо. Блетчли здесь. Стоит, как всегда идеальный, в этом своем шарфе, идеальной осанкой и вызывает…раздражение. Белл даже не представляет, каким будет реакция на то, что вместо своей девушки он увидит, вроде как, бывшую.

Сжимает челюсть, пока пальцами нащупывает злополучный кусок пергамента, еще пару секунд сомневается, смотря на него в своей ладони, но все же делает несколько шагов на встречу.  – Ты ошибся, - вкладывает листок в широкую ладонь, - решила вернуть тебе, потому что Джиффорд найти не получилось, - выпаливает быстро, словно не раз репетировала эту короткую речь и поджимает губы, отходя на пару шагов в сторону. Уже месяц девочкам нельзя быть ближе к парням, чем на восемь дюймов, это правило нарушать она не собирается, только не с Майлзом. Отводит взгляд в сторону до того, как их глаза встретятся, не знает чего ждать и не хочет потом думать о том, в чем снова окажется виновата, ворочаясь в своей кровати.
[pers]<b><a href="https://drinkbutterbeer.rusff.me/viewtopic.php?id=1015#p96831" target="_blank">Кэти Белл</a></b>, 16 лет[/pers][info]Гриффиндор, 6 курс<br />Охотница сборной факультета по квиддичу
Член ОД [/info]

+1

4

Зябкий сырой ветер заставляет лишь глубже кутаться в шарф. Апрель достаточно солнечный месяц, но сегодняшний день будто исключение, не созданный для прогулок на открытом воздухе, но хотя бы дождя не было, и за это стоило быть благодарным погоде. Его сумка с учебниками лежит на брошенной скамье. Той самой, на которой когда-то и они с Кэти зависали в объятиях друг друга. Но дерево вряд ли это помнит. Не так уж и много в Хогвартсе местечек, где можно было бы уединиться. Поэтому страшно представить, сколько влюбленных пар полировали эту лавку своими задницами. Майлз упирается ногой в торчащий из пола камень, а руки закладывает в карманы мантии. Он, кажется, замер будто соляной столп и даже дышит через раз, словно не хочет потревожить фантом тех собственных воспоминаний, которые покоятся здесь. Ему достаточно закрыть глаза, чтобы услышать тихий голос Кэти. Пальцы медленно поднимаются по галстуку, замирая на узле. Как и ее когда-то, когда она притянула его к себе, целовала сама, заинтересованно. И эту заинтересованность он принял за взаимность. Ничтожный глупец, чуть встряхивает слизеринец головой, пытаясь прогнать навязчивое наваждение, но понимает, сейчас ему не чудится, он действительно слышит ее голос.
-  Я никогда не говорил Ей, что влюблен. Больше того, - длинные пальцы Блетчли медленно разрывают злосчастную записку на крошечные кусочки, а уже через миг он раскрывает ладонь, подставляя ее ветру, моментально подхватившему бумажные обрывки, и чуть прищуривается, провожая взглядом чернила, вызвавшие-таки адресата по месту. - мы с ней никогда не бываем здесь вдвоем. Слишком...лично. Поэтому она вряд ли догадалась, о чем была эта записка. А ты догадалась. И пришла.
Парень не считает свою нынешнюю девушку тупой или ограниченной. Но он не может не ощущать, его личный внутренний мир мало ее интересует, и для этого, конечно, он и сам прикладывает усилия. Они все чаще бывают вместе на публике, остановить их может только нынешний запрет, но сутки напролет за ними Амбридж следить не сможет, а у Инспекционной дружины куда как больше интересных занятий, чем ловить отдыхающих слизеринцев. А в те вечера, когда Майлз и Делия оставались наедине, Блетчли куда как с большим удовольствием занимал позицию слушателя, задавая какой-нибудь один, цепляющий, вопрос, позволяющий Джиффорд пуститься в пространный ответ. О себе говорить не хотелось, открываться он более никому не собирался, не зажило еще, да и вряд ли заживет, когда он сам себе постоянно срывает заживающие шрамы, будто бы регулярно проверяет, насколько он еще жив. Пока чувствует боль, значит, жив. И это она дарит ему жизнь. Даже болью.

почему мы всегда чудовищно переигрываем,
когда нужно казаться всем остальным счастливыми,
разлюбившими (с)


Покачиваясь с пяток на носки, Майлз замолкает, не спеша озвучивать то, ради чего вытащил Белл сюда. Той пока тоже не совсем понятно, что происходит, она старается всячески не смотреть Блетчли в глаза, однако, и уходить не спешит.
- Плохо выглядишь, - говорит он бесцветно, к чему прикладывает максимум усилий, но все же голос чуть дрогнул, следом за рукой, которой хотелось потянуться, чтобы привычно убрать волосы, упавшие на ее лицо. - Почему ты не смотришь на меня, Белл? Неужели тебе не интересно, зачем я тебя сюда позвал? Не ври, что думала, будто я перепутал адресатов записки, я никогда не был настолько полоумным.
Слизеринец не спешит приближаться к девушке, напротив, он делает несколько шагов в сторону от нее, попутно скользя ладонями по внутренним карманам своей мантии. Здесь. Пачка сигарет на месте. Во влажном воздухе запах табака, даже, безусловно, не особенно дорогого, кажется излишне сильным. Майлз морщится, постукивает сигаретой по помятой пачке, зажимает ее губами, высекает аккуратное пламя, и через секунду выпускает ноздрями облачко сизого дыма, тут же принимающегося щипать его слизистую. Он чуть прищуривается, глядя на Кэти не отрываясь. Она, при всей его к ней любви, горящей не прежним огнем, но тлеющей непрерывно, чадящей, вынуждающей задыхаться, действительно выглядит изможденной. Под глазами залегли синие тени недосыпа и беспокойства, привычно бледная кожа практически прозрачна, будто и веснушки стали бледнее, хотя если верить наступившему сезону, должны были высыпать с новой силой. Кажется, приглядись поближе, увидишь каждую синеющую венку на ее шее, как пульсирует кровь, разгоняемая частыми ударами ее сердца. Она волнуется, при всей своей усталости и, наверняка, растерянности от сложившейся вокруг ситуации. Ее волнение висит в воздухе, как и его злость. Злость за то, как она неразумно себя ведет, как рискует собой, непонятно для чего, за то, что она позволяет себе быть счастливой.
- Чего тебе не хватает? Неужели мало тебе всего того, что происходит в последнее время? - Голос его звучит сначала тихо, вкрадчиво, будто он сюда пошептаться пришел, но с каждым следующим словом сталь звучит все сильнее, глаза становятся все холоднее, он припадает к сигарете, отчаянно втягивая дым, выпуская тот уже через практически сжатые, побелевшие губы. - Какого драккла, ты полезла в этот клятый отряд? Чтобы рано или поздно оказаться пойманной? Чтобы что-то изменить? Что? Почему именно ты? Что ты можешь изменить? Или....или это Он, этот мерзкий один из двух, сподвигает тебя на подвиги? Ради, - Майлз будто бы давится, - любви? - Последнее слово он не выдыхает, а практически сплевывает.

+1

5

Иногда так сложно понять, чего хочется. Кэти вот не понимает, что делает на площадке Астрономической башни, зачем все же пришла, почему не может поднять глаза на Майлза, хоть очень этого хочет. Она не признавалась себе в этом, старалась отгонять подобные мысли, но соскучилась по обществу слизеринца. Нет, дело не в тех объятиях и поцелуях, которыми сопровождалась каждая их встреча с середины октября, просто хотелось побыть рядом, поговорить о чем-то, что не относится к повседневной школьной жизни, да хоть просто позаниматься Древними рунами. Белл с теплой улыбкой вспоминала вечера, когда они рассказывали друг другу истории из своего детства. Ей действительно хотелось попасть в Кромер, увидеть рассвет, сидя на берегу моря, пролететь вдоль скал, там, где нет рыбаков и кораблей. Почувствовать запах того легендарного крабового пирога, который так любил Майлз. Узнать его лучше, чтобы понимать едва заметные изменения во взгляде или жестах правильно. Едва ли это желание теперь когда-нибудь сбудется. Как и потребность в понимании. Он не подпустит ее ближе, не захочет общаться и, в общем-то это можно понять, да только принять не получается.

Майлз сжимает пальцами узел галстука и Белл чувствует ком в горле. Картинки из не такого давнего прошлого сменяют друг друга. Ведь именно здесь они приняли то важное решение. Слишком много эмоций и впечатлений связывало их, а то место было особенным. К такому она не была готова, голова идет кругом, Белл немного ведет в сторону и приходится сделать шаг, чтобы сохранить равновесие. Он не говорил ничего такого Корделии. Зачем он говорит это ей, зачем делает акцент на том, что она стала виновницей их разрыва? Бередит рану, которая не затянулась и гладит чувство вины, что сейчас урчит довольным котом под ребрами. Сомневается, стоит ли вообще говорить что-то на это или же…промолчать. Кэти все же выбирает второй вариант, слишком сложно и непонятно, да и что изменится? Они не вместе, ссора в январе разрушила то хрупкое, что между ними было. А она, наивная, так верила, что выстоят, справятся со всеми проблемами, которые выпадут на их пути.

— Я знаю, — он же не мог позвать ее сюда, чтобы говорить о своих отношениях, наверное, это было бы очень по-слизерински: найти слабое место, увидев уязвимость из-за происходящего, надавить сильнее, добить. Но Блетчли так не поступит, Белл не может знать наверняка, но чувствует уверенность. Согласиться с утверждением легко, утром не удалось обойти зеркало в спальне, вид у нее и правда измученный, как и у всех, кто засветился в том самом списке. — Может хотела так думать, — едва заметно пожимает плечами и делает глубокий вдох. Негодование Майлза такое явное, ощутимое, ложится на плечи, усиливая давление обстоятельств, только сопротивляться не получается, даже кажется, что Кэти совсем этого не хочет.

Взгляд карих глаз теперь устремлен на него. Цепляя все то, что было дорого тогда и сейчас тоже, пусть он никогда не поверит, даже слушать не захочет, а если захочет, то едва ли поймет. Сколько времени прошло с тех пор, как они стояли так близко? Не в общей толкотне перед классом, а вот так, наедине? Руки дрожат из-за волнения, как будто есть что еще разрушать, доламывать. На долю секунды в голосе показалась тревога, но…показалось или Майлз слишком хорошо скрывал свои эмоции. Сейчас так хотелось бы научиться подобному контролю, демонстрировать только то, что должны увидеть, а не то, что чувствуешь на самом деле.

Снова неловкость. Понимания происходящего так и не появилось, хватает ума на то, чтобы догадаться – не отметить скверный вид однокурсницы. Любопытство. Вот та самая ниточка, которая привела к ней. Девушка горько улыбается, почти сразу закрывая лицо руками. Что же, почему нет? Едва ли кто-то понимает истинный мотив. Для всех «Отряд Дамблдора» — кучка выскочек, которые решили пойти против системы, забавы ради, ведь так думать гораздо проще.

— Потому что, — убирает ладони с щек, быстрым, нервным жестом, откидывая волосы с лица, — мне не все равно, — смотрит в глаза, надеясь увидеть там хотя бы намек на желание услышать, принять, но пока только стена,  — я верю Поттеру, смерть, — тяжело вспоминать подобное, даже если прошел почти год, — Седрика, это не случайность, — не хочется произносить вслух то, что Темный Лорд возродился, что война обязательно будет, она уже идет, но пока где-то там, далеко.  — Так боюсь, что ничего не могу сделать, — голос дрожит лишь от одной мысли о том, что похожая судьба может настигнуть кого-то из родных, друзей, да даже знакомых. — Мне очень страшно, — закрывает глаза и зажмуривается так сильно, как только может, сжимая кулаки. Голова кружится и хочется усесться на лавку, только ноги словно налились свинцом, поэтому просто стоит напротив, так и не шелохнувшись. — Я должна знать, как защищаться, и да, верю в то, что смогу что-то изменить, пусть это будет лишь крошечная доля, но я смогу, должна, — в отличие от Блетчли, голос ее тих, говорить правду, оказалось легче, чем Белл себе представляла. Сотни раз проигрывала подобную сцену в своей голове, еще осенью, когда они стали больше времени проводить вместе, столько разных вариантов, реальность же наступила слишком внезапно и она не догадывалась, что этот разговор все же состоится, уверенная в том, что, уже бывшему, парню, нет до нее никакого дела. Хранить этот секрет было мучительно, правда, выбора у нее не было, а говорить правду слишком легко. Как будто один камень с души все же падает, пусть и небольшой. Теперь у нее нет секретов от Майлза и думать об этом мучительно приятно. Делает очередное усилие и все же подходит на негнущихся ногах к парапету, сил идти к той самой лавке найти так и не может. Опирается о холодный камень, которому, как всегда, все нипочем, любая погода, события, время.

— Все началось в начале октября, и я не могла рассказать тебе, мы дали клятву, — еще один укол вины под ребрами, болезненный, ядовитый. Тут едва ли возникнут вопросы, Элоизу видели все. — Я сама приняла это решение, никто не заставлял, — еще одна правда, которая едва ли понравится слизеринцу.
[pers]<b><a href="https://drinkbutterbeer.rusff.me/viewtopic.php?id=1015#p96831" target="_blank">Кэти Белл</a></b>, 16 лет[/pers][info]Гриффиндор, 6 курс<br />Охотница сборной факультета по квиддичу
Член ОД [/info]

+1

6

В его жизни как-то сразу и слишком внезапно оказалось много поводов для волнения. И ему это совсем не нравится. Куда как проще жить за завесой не мнимого и театрального, а самого настоящего безразличия, взращенного годами, и каким-то магическим образом в одночасье растерянного. Будто бы все это время он жил под покровом прочной, совершенно непробиваемой, брони, а теперь она рассыпалась в труху, утекла сквозь его расслабленные пальцы. Да, позволила дышать полной грудью, но напрочь  лишила ощущения безопасности и всемогущия. Ты теперь практически и физически смертный даже от душевной боли, будто обнажен, как нерв или провод, искрящийся электрическим разрядом, причиняешь боль самому себе даже самым незатейливым движением, и потому, так тревожно Майлз сейчас ловит каждое слово Кэти, будто бы она сможет открыть ему глаза на все то, что с ним до сих пор происходит, будто бы сможет освободить его, чтобы он в одночасье перестал мучиться, ища в толпе ее глаза, чтобы перестал злиться, наполняя себя, словно бездонный сосуд, черной злобой, будто бы сможет выдумать какое-то заклинание, чтобы Блетчли, наконец, поверил, он не любил ее никогда, это была просто блажь и похоть. Ведь она сама так быстро в это уверовала, но только не успела его самого этому научить.
В горле и в носу становится слишком сухо от табачного дыма. В глаза он не попадает, но вызывает какой-то спазм, от которого чудится, будто становится абсолютно нечем дышать. Два или три раза он широко раскрывает рот, будто выброшенная на берег рыба, слизеринец не пробует голосовые связки на прочность, знает, что в нужную минуту голос не подведет, но ощущение секундной беспомощности раздражает еще сильнее, чем те пропагандистские речи, которые сейчас толкает прямо перед ним Белл. Гриффиндор головного мозга. Меньше всего на свете ему хотелось касаться всей той псевдовоенной грязи, которую разводил вокруг себя Поттер. Для Майлза вся эта шумиха была не более чем привлечением внимания. Можно подумать, всегда приводил он немой аргумент во внутреннем споре, мало студентов убивалось на Турнире Трех Волшебников? Ну, пополнил Диггори эту нелепую статистику. А даже если и вернулся Волдеморт, как утверждает этот пучеглазый патлатый недоносок, то уж явно не кучке учеников стоит лететь с палочками наперевес, чтобы остановить его. Бред какой, мысленно говорит он, понимая, что шепчет уже вслух:
- Какой же бред.
Но развить свою полную полемики речь он не успевает, ибо получает практически в лоб информацию о том, что все то недолгое время, когда он мог и смело называл Кэти своей, она ему врала. И сейчас полетят со всех сторон стрелы упреков, что он ее ни о чем не спрашивал, поэтому, чисто теоретически, это не может считаться ложью. Но открывая свою душу перед ней, как раскрытую книгу, Майлз хотел быть уверенным в том, что эта искренность двухсторонняя. Больше того, ровно вот до этого момента он в это верил. И эта мысль, воспоминание о собственной способности доверять, быть понятым, быть тем, кому безоговорочно доверяют, позволяла ему все это время держаться на плаву. А сейчас будто бы под дых ударили, заныла только затянувшаяся рана в боку, полученная им во время неудачной вылазки в лес на поиски Монтегю. Парень инстинктивно прижимает ладонь к тому месту, которое принялось пульсировать, забывая, что пальцы сжимают тлеющую сигарету. Снова обжигает кожу между пальцев. Выругавшись едва слышно, он отбрасывает окурок в сторону, сейчас ему все равно, даже если кто-то из педагогов его найдет. Искры летят по булыжникам беззвучно, подпрыгивая на миг и растворяясь в сыром воздухе насовсем. Пройдет дождь, размочит бумагу фильтра, размажет остатки табака по вековым камням, и не останется и следа от так называемого преступления против школьной дисциплины, равно как и слабый ожог, оставшийся на тонкой и нежной коже между пальцев, затянется уже к завтрашнему дню, слишком уж привычное "ранение", но вот то, что делала с ним Белл, напоминало ковыряние грязными руками в ране, только-только начавшей заживать.
Он садится на корточки, вытягивая руки прямо перед собой, будто бы сейчас это самое важное для него на свете зрелище. Вдох, пара ударов сердца, и Майлз закрывает лицо ладонями, шумно выдыхает, затем скользит руками по закрытым глазам, поднимаясь по лбу, откидывая назад волосы, словно хочет стряхнуть все услышанное, как дрянное наваждение, будто дурной сон, пришедший так невовремя и не должный оказаться правдой. Но он по-прежнему перед ней, пусть Кэти и сменила место своей дислокации, будто нарочно обходя его по выдуманному импровизированному только ей одной видимому кругу. То ли устала, то ли нервничает, то ли предпочитает лишний раз не встречаться с ним взглядом.
- Какой бред ты несешь, Кэти. - В этом обращении ни яда, ни подкола, ни издевки, лишь какая-то безумная усталость, с какой рыдающий все ночь ребенок зовет свою мать, понимая, что раз та не приходила все это время, то не придет и сейчас, но зовет все равно, ибо в тот момент, когда не остается ничего, даже надежды, приходится разжигать ее огонь в своей душе самостоятельно. Так и он сейчас, на мгновение поджимает губы, понимая, что произнес ее имя так, как зовет ее в своих снах, тревожных, мятущихся, в которых она постоянно исчезает, будто образ ее, подобно отражению в мутной воде, растворяется, чтобы уже никогда не вернуться из мерцающей ряби.
- Что ты можешь сделать в свои шестнадцать лет? Кому нужна твоя жертвенность, кроме тебя самой, да разве что того рыжего полудурка, которому ты с таким вниманием поправляешь шарф на школьном дворе. Очень, наверное, весело вспоминать, каким дураком лепила меня в то время, пока я умудрился в тебе раствориться. Или...- Майлз поднимается на ноги, в два шага оказывается перед Белл, длинными и непривычно для него самого холодными пальцами хватает ее под подбородок, но еще не за горло, вынуждая так же подняться с парапета, на котором девушка только успела умоститься, - или вы очень весело посмеялись с ним, над тем, какой же я - остолоп? - Пальцы невольно сжимаются, ибо чувство гнева уже зашоривает ему глаза, вынуждая дышать все чаще, вот-вот приближаясь к границе гипервентиляции легких, будто он уже не слышит ничего, кроме крови, стучащей в его ушах.

+1

7

Она знакома с маггловскими сигаретами. Первый раз они курили их с Тони на каникулах, когда каждый делал все возможное, чтобы побороть свои самые большие страхи, зализать раны, которые приносили слишком много боли и безысходности. Это казалось таким неправильным и несправедливым. Им всего пятнадцать-шестнадцать лет, разве правильно думать о том, как в этой жизни все может быть сложно. Тогда ее унесло в одной банки пива, все казалось таким мрачным и даже хотелось нырнуть с головой под воду, чтобы волны унесли куда-то далеко. Тогда сигареты пахли для нее горечью и отчаянием. Сейчас же, видя зажатую между длинных пальцев сигарету, Кэти осторожно прислушивается к ощущениям. Все еще чувствуется неприятная горечь на языке, а ноздри чешутся изнутри от дыма, что тонкой струйкой поднимается от зажженного кончика.

Несмотря на то, что Блетчли как будто это даже идет, ей не нравится, но оторвать взгляд не получается, смотрит как завороженная. Этот запах ему не подходит, он отравляет все вокруг себя и самого парня. Белл морщит нос, отворачивается в сторону, чтобы избавиться от фантомного вкуса табака на кончике языка.

Кэти знает Майлза достаточно хорошо, во всяком случае так ей казалось. Наверное, снова живет в мире своих собственных иллюзий, не впуская реальность, которая ей не нравится. А то, что они не могли никогда позволить себе нормальное общение на людях, то, что были вынуждены прятаться, даже просто занимаясь рунами, нравиться не могло по определению. Гриффиндорка не любит секреты и не терпеть не может ложь, именно поэтому всегда честна и открыта, что чаще, если честно, доставляет проблемы. Но тут, впервые, действительно ситуация сложилась так, что выбора у нее не было. Вот уже который месяц, она наблюдает за ним исподтишка, стараясь не обращать на себя внимания, не спровоцировать вспышку гнева. Стоило оставить в прошлом желание быть ближе, только никак не удавалось. Пусть он встречается с другой, это не значит, что интерес к нему пропал.

— Я в это верю, — отвечает тихо и уверенно, пальцы сжимаются в кулаки, впиваясь короткими ногтями к тонкую кожу. Останутся следы, но приятных воспоминаний с ними связано не будет. Белл не откажется от своих взглядов, если он знает ее хоть немного, то прекрасно понимает это, пусть и не понимает, не принимает. В глазах гриффиндорки можно увидеть тревогу, слишком нетипично ведет себя парень, особенно когда они больше друг другу никто. Он сжег мосты, прогнал и всячески показывает своим поведением, что им больше не по пути. Еще в конце осени это была игра, сейчас — суровая реальность.

Майлз слишком дерганный, как будто переживает, как будто его вся эта шумиха, вокруг группы «студентов-выскочек» не просто сотрясание воздуха, как это должно было быть. — Зачем ты позвал меня сюда, — вопрос срывается с губ быстрее, чем удается подумать. Белл закусывает щеку с внутренней стороны, коря себя за эту слабость, неумение держать все под контролем. Пока все выглядит как бред, потому что даже когда она думала о нем, не могла представить диалог наедине, то, что он будет задавать вопросы, может даже переживать, нет, нереально. Может она снова отключилась, как на днях в библиотеке и сейчас ее растолкает недовольная мадам Пинс под всеобщие смешки и гадкое улюлюканье? Глубокий вдох, выдох и повторить.

— Поэтому и не одна, — только и успевает вставить, до того, как холодные пальцы сжимают ее челюсть, грубо заставляя смотреть прямо в глаза, пугается, вздрагивает и откровенно паникует. Знала, что Майлз непредсказуем, но, чтобы причинить ей боль… такого никогда раньше не было. Те синяки и отметины от поцелуев, что иногда оставались после тайных свиданий были даже приятными, ведь каждое прикосновение заставляло плавиться, довольно урчать, прижимаясь ближе. Дышать сложно, непонятно от хватки или испуга. Белл вытягивает руки вперед, сжимая пальцами мантию слизеринца. — Никогда не смеялась над тобой, — фраза выходит рваной, каждое слово заканчивается небольшой паузой, — и не обсуждаю свои отношения с теми, кого они не касаются, — ком в горле становится больше, просыпается чувство обиды, глаза уже готовы наполниться слезами, но Кэти борется. — Мне больно, — даже не кричит, просто дергается в этом захвате, сжимая сильнее ткань на чужих плечах.

Вырваться не получается, что злит не меньше, чем сама мысль, которую посмел озвучить Блетчли. Она неприятна, оскорбительна настолько, что хочется сбежать и спрятаться под горячим душем, смывая с себя эту грязь. — Или ты судишь по себе? — слова практически разрезают напряженную тишину, только тогда приходит понимание, что…Нет, он не мог, не должен был, это же все еще Майлз Блетчли, которого она знает, или…нет? Какой резон ему обсуждать ее со своей новой подружкой? Ведь они выглядят так, будто счастливы. Мысль о том, что Корделия при встрече улыбается своей обычной приторной улыбкой не из вежливости, а с усмешкой о том, какого парня Кэти упустила из-за своей нерешительности, комплексов и всего остального? Насколько они далеко могли зайти, зачем он говорит это сейчас, зачем давит на больное, хотя столько времени успешно делал вид, что ее не существует? — Если вы занимаетесь чем-то подобным со своей девушкой, — цедит сквозь зубы, — это не значит, что остальные делают так же, — гордо вздергивает нос, высвобождаясь-таки из захвата, но почему-то не отпускает Блетчли. Ей так обидно, практически до слез, ему удалось задеть гриффиндорское благородство, как, возможно и планировалось, но в голове мысли уже быстро сменили свой ход и предлагают совершенно глупую затею. А почему нет, другой возможности не будет, да и хуже тоже не станет, если топтаться, то по пепелищу. Судорожно вздохнув, Кэти Белл прижимается к груди слизеринца, морща нос от запаха табака, исходящего от него и собственной слабости, на поводу которой идет. Будет ли она жалеть об этом? Возможно. Но когда слишком сильно скучаешь по кому-то и оказываешься рядом, многое перестает иметь смысл.
[pers]<b><a href="https://drinkbutterbeer.rusff.me/viewtopic.php?id=1015#p96831" target="_blank">Кэти Белл</a></b>, 16 лет[/pers][info]Гриффиндор, 6 курс<br />Охотница сборной факультета по квиддичу
Член ОД [/info]

+1

8

Она говорит, что ей больно. Даже не говорит, практически выдыхает. Но в кровь Майлза тут же будто укол адреналина впрыскивают. Он буквально физически ощущает, как несется вскачь его сердце, как расширяются зрачки и раздуваются ноздри, словно он на гоне дикого оленя, и вот-вот того настигнет. Первым инстинктом было моментально разжать пальцы, сделать несколько шагов назад, опустить голову, стряхнуть наваждение, но он остается недвижим, все равно что Александрийский маяк, хватка становится только сильнее, будто сломан спусковой механизм у мышеловки. Ее пальцы цепляются за ткань его мантии, но вызывают только желание поморщиться, стряхнуть ее прикосновение, показать ей, что с ним так играть больше не нужно. Если девушке по-прежнему хочется расширить свою френдзону, то он в нее точно входить не намеревается, а если реально хочет освободиться, то прикладывает к этому слишком мало усилий.
Но тут же жалобный выдох сменяется ядовитыми упреками, и столько в них желчи, что светлые брови Майлза недоуменно приподнимаются, а губы искривляет презрительная усмешка. Глупая девчонка. Когда же уже, наконец, разберется во всех своих чувствах и перестанет дразнить его. Всего миг назад ее глаза молили, а сейчас, поглядите-ка, пытается укусить. Львица? Нет. Той хватило бы удара лапы, чтоб выбить дух из него. Действия Кэти куда как больше напоминают неопытного тигренка, который все вокруг пробует на зуб, пытаясь понять, что ему нравится, а что нет. Его подобное не устраивает, поэтому он не собирается как-то оправдываться, говорить, что уж если за пять лет он не рассказал ни одной живой душе о своих чувствах, то уж точно не намеревается прекращать сию крепкую традицию. Но начинать подобный разговор - значило снова признаваться ей в своих чувствах, а такого унижения он больше не переживет. Самооценка, в конце концов, даже у слизеринцев, с виду непробиваемых, достаточно хрупкая и восстанавливается слишком долго.
В отношениях с Корделией Майлз не нашел замену или отдушину, она была той, кто не требовала от его слишком многого, но порой веселила, порой пылко и страстно целовала, когда шкалил в его голове эмоциональный градус. Ей каким-то странным образом всегда удавалось угадывать его настроение. Наверняка, это какой-то генетический талант, вряд ли приобретенный, не хотелось думать, что к своим шестнадцати годам Джиффорд могла похвастаться настолько разношерстным опытом. Да, иногда она раздражала его своей видимой и показной поверхностностью. Но разве за этим сейчас Блетчли вызывал Белл на эту клятую башню? Нет. Он боялся за нее, за то, чем может закончиться для этой безголовой гриффиндорки все эти выступления. Ведь он не сможет ей помочь, прикрыть ее спину, быть рядом и подставить свое плечо, а читать после в новостных хрониках о том, как группа детишек оказалась в смертельной опасности из-за того, что они слишком переоценили свои идеалы....Не слишком хотелось. Но с губ Блетчли не слетело по-прежнему ни единого слова. Казалось, что они не были ей нужны. Она, как и всегда, все решила сама, сделала все выводы.
- Ну, конечно, чистые и непорочные, - едва слышно выдает парень ровно в тот момент, когда девушка, наконец, затыкается.
Все эти игрища без правил ему поперек горла, поэтому, почувствовав, что Белл действительно пытается отстраниться, он выпускает ее, стряхивает кисть руки, будто от напряжения та сейчас просто раскалится. Но ее пальцы все еще на его мантии, будто она забылась и теперь собирается нанести какой-то ответный удар. Майлз успевает только приподнять свои руки, чтобы в круговом движении освободиться от ее физического прикосновения, раз уж из души пока вытряхнуть не удается. Но всего за одно мгновение, и он решительно не понимает, как это случилось, оказывается в кольце ее крепких объятий. И вот девушка уже прячет лицо у него на груди, как раньше, когда он позволял себе какую-нибудь пошлую шуточку или горячо шептал ей на ухо, как сильно хочет услышать ее сладкий стон. В этом объятии раньше он находил что-то умилительно нежное, теперь же, казалось, он горит под ее ладонями, будто бы сердечная боль мутировала в физическую, искривляющую его лицо болезненной судорогой.
С первым инстинктом он не успевает справиться. Майлз умащивает свой подбородок на ее макушке, пока одна его ладонь скользит вдоль пожара ее огненных волос. Она ведь даже пахнет, как прежде, это удивительно.
- Зачем, - парень делает глубокий вдох, обхватывает ладонями девичьи плечи, не отталкивает, но не делает больно, просто держит крепко, словно боится, что Кэти растворится сейчас воздушным облаком. - Зачем ты делаешь это, зачем снова мучишь меня.
В недоумении, драккл, таком привычном на ее лице, что порой ему начинает казаться, что все это не более чем искусная актерская игра, Кэти поднимает голову и смотрит прямо ему в глаза.
Она не любит тебя, она любит другого, ради него она рискует своей жизнью, репутацией своей семьи, всем, что имеет. Она никогда не будет с тобой, потому что каждый день снова и снова она вкладывает доверчиво свою руку не в твою ладонь. Тобой она просто играет, потому что может выпустить наружу потаенные желания, которые скрывает от своего привычного круга.
Все эти мысли бьются нервной жилой у его виска, заставляют чаще дышать, чувствуя, как гневом, будто ликвором, наполняются уже не только его вены, но и легкие. У нее, судя по повисшему молчанию, так же нет ответов на те вопросы, что остались неозвученными. Майлз сжимает челюсти, заглушая непроизвольный рык, встряхивает головой, а уже через секунду до пронзительной боли впивается губами в приоткрытый рот молодой ведьмы, не спешащей отвешивать ему пощечину. Ладони слизеринца выпускают плечи Кэти, скользят по спине и прижимают к себе агрессивно, не давая шевельнуться. Он теряет контроль, но этот поцелуй прерывать не собирается, проникая все глубже, прикусывая нежные девичьи губы с внутренней стороны почти в кровь, чтобы через миг пройтись по ним собственным языком, пытаясь заглушить отчаянную пульсацию.

+1

9

Эта тоска, что медленным ядом отравляла будто немного ослабляет хватку. Совсем немного, только чтобы позволить сделать вдох полной грудью и на считанные секунды поверить в то, что все может быть хорошо. У нее, у него, у них. Пусть не как пара, но как небезразличные друг другу люди. Кэти ничего не может быть уверена, что Майлз чувствует что-то к ней, кроме неприязни и злости, которую не скрыть, выдают желваки и пульсирующая венка на лбу, но как объяснить ту тревогу, что промелькнула в зеленых глазах?

Можно было бежать, врать самой себе сколько угодно, но слизеринец ей не безразличен, понять это чувство она не в силах, из-за отсутствия опыта, ума, смелости, не удается, но признаться — это же уже важный шаг, ведь так? Утыкается носом в его грудь и закрывает глаза, позволив дать себе слабину, ведь в последнее время приходилось быть сильной. Ей спокойно в компании друзей, которые точно так же входили в состав отряда Дамблдора, а еще, абсолютно иррационально именно так, прижавшись к долговязому волшебнику с зелено-серебряной эмблемой на груди, особенно когда он привычно опускает подбородок на ее макушку и держит за плечи крепко, но не причиняя боли. Челюсть ноет, но сейчас это не важно. Белл судорожно выдыхает, подрагивая всем телом, наконец-то осознавая, как сильно устала от всего этого.

Шестой курс был слишком непредсказуемым, эмоциональным и тревожным, слишком много всего для шестнадцатилетнего подростка, который вроде как хочет познавать этот мир, но все еще ребенок, который не хочет обжечься. Она чувствует себя маленькой девочкой, особенно рядом с Майлзом, это давит, как будто обязывает к чему-то, а это неправильно, так быть не должно.

— Я так соскучилась, — едва слышно шепчет, шмыгая носом и судорожно втягивая воздух, вперемешку с запахом табака и самого парня. Ей не хочется ничего говорить, просто постоять так еще пару минут, как будто это что-то изменит, поможет отпустить все то, что было, начать с чистого листа. Но чудес не бывает, этот год доказывает это изо дня в день. Или, может это она не заслуживает счастья? — Никогда, никогда не хотела тебя мучить, — шепчет быстро, сбивчиво, словно старается успеть, пока здравый смысл не заставит замолчать, — ты мне дорог, — как тот, кто украл первый поцелуй, кто пробрался в душу слишком быстро, но не смог пробиться через всю ту детскую нерешительность и наивность юной Белл.

Слова о том, что ей больно не иметь возможности просто поговорить, тяжело оторвать взгляд от их с Корделией скрепленных рук, когда они идут по коридору. Она так хотела для них такой простой повседневной радости, перелистнуть навсегда страницу со своей первой несчастной любовью и идти дальше. Но все перевернулось снова, каждый вечер она ласково перебирает мягкие рыжие пряди Джорджа, когда они беззаботно сидят на диване перед камином в гостиной и да, она чувствует то самое счастье, что словно греет изнутри, прогоняет ту тьму, которая поглощает, стоит оказаться одной в спальне. Слишком уж она любит корить себя за ошибки и заниматься самокопанием. Пусть Майлз и сам разорвал их отношения, вину она чувствовала до сих пор. Поэтому и стояла сейчас с растерянным видом, когда парень отстранил ее от себя, выстраивая такую нужную обоим дистанцию.

Можно было ожидать чего угодно: гневной тирады, порции язвительных, колких фраз, которые врежутся в память и будут причинять боль каждый раз, стоит только закрыть глаза, но никак не того, что сделал Блетчли. Он впивается в ее губы поцелуем, грубым, требовательным. Прижимает к себе так, словно боится упустить, держится как утопающий за соломинку, в надежде, что та дарует спасение. Белл теряется, не реагирует никак, словно происходящее ее вообще не касается. Парень углубляет поцелуй, не встречая сопротивления, кусает губы, причиняя боль и это словно удар током, выводит из оцепенения. Она возмущенно мычит, прогибается в спине, делая весьма неубедительную попытку освободиться, а потом…сдается и с мучительным стоном отвечает ему, да, нерешительно. Ей больно от каждого прикосновения, но лучше бы Майлз просто ударил, чем это. Воздуха не хватает, голова идет кругом и ноги подкашиваются, голос в голове надрывно кричит о том, что происходящее неправильно, нужно оттолкнуть и остановиться прямо сейчас. Да только не удается, чтобы не потерять равновесие, цепляется за мантию и, кажется, плачет. Она виновата перед ним, но настолько ли, чтобы наказывать так жестоко? Мычит еще раз, уже слабо отталкивая, слишком измучена, чтобы сделать что-то большее.

— Майлз, мы не должны, — выдыхает в губы, отклоняя голову назад, но не имея возможности сделать и шага. Понимание того, что сейчас произошло накатывает лавиной, вызывая еще большее чувство вины, теперь перед другим человеком. Это предательство, ведь должна был помешать, отстраниться. — Нам нельзя было, — не может смотреть ему в глаза, ведь чувствует горячее дыхание на своей щеке, поэтому прячет лицо на груди снова. — За что ты так жестоко, — он наплевал на ее отношения с Джорджем, свои с Корделией, снова сделал то, что захотел, обидев, унизив ее.

Белл дрожит, чувствуя, как сердце замирает, словно вот-вот остановится, а потом разбивается снова. — Это слишком жестокая месть, слишком, — сжимает ладони в кулаки и слабо бьет по широким плечам. Все те эмоции, которые нужно было скрывать, хранить в тайной коробочке, где-то далеко от чужих глаз, сейчас на самом виду, а нужно было носить маску гордой, сильной и уверенной. Она не такая. Кэти Белл слабачка, закомплексованная, безрассудная девчонка, которая абсолютно растеряна и не знает, что делать дальше.
[pers]<b><a href="https://drinkbutterbeer.rusff.me/viewtopic.php?id=1015#p96831" target="_blank">Кэти Белл</a></b>, 16 лет[/pers][info]Гриффиндор, 6 курс<br />Охотница сборной факультета по квиддичу
Член ОД [/info]

+1

10

И наши прежние страсти.
Под гнетом бытовых ненастий.
Наши чувства заледенеют.
Перейдя в имитацию счастья

Джентльменский кодекс, вшитый, кажется, в его генетический код, в большинстве случаев, портил Майлзу жизнь. Но так уж он был устроен. Если он брался за какое-то дело, то предпочитал доводить его до конца, ну, или хотя бы того момента, когда можно было с чистой совестью сказать, мол, я сделал все, что было в моих силах.
Так было в отношениях с Селиной. Он был идеальным бойфрендом, больше того, даже наслаждался этой ролью, особенно, когда ловил скрытую очень тщательно улыбку на губах своей снежной королевы, ведь доставалась она очень немногим. У него и в мыслях не было изменить ей с кем-то. Но ведь любовь к Белл уже жила в его сердце въедливой червоточиной, которую было не вытравить ничем. Он справлялся, доставало сил. В какой-то момент отношения с Мур зашли в тупик, но и тут джентльменский кодекс не дал сбоя. Майлз принял всю вину на себя, понимая, что так будет единственно правильно. Толстокожесть и умение маневрировать во внимании к своей персоне помогли ему тогда вылезти без особых жертв, только кто же знал, что случится Белл и этот омут с головой, из которого выдираться приходилось с болью и буквальным выдиранием ее из себя.
Разумеется, Корделия стала своеобразным спасательным кругом, пусть пока и не догадывалась об этом. Дрессированный слизеринец улыбался по команде, шутил по неслышному щелчку пальцев, ухаживал так, как умел, красиво, был нежен и изящен наедине. Появлялись ли в его голове мысли о возможной измене? Пока он не понимал, к чему вообще приведут их отношения. С Мур было как-то понятнее. Статус определял, Джиффорд отличалась от тех девушек, с которым он раньше обычно проводил время, этим, наверное, чем-то привлекала, а иногда и вовсе вызывала приступ настоящего доброжелательного смеха, когда, например, забывала в своей темной гриве волос огрызок ядовито-желтого карандаша, которым последние пару часов стремительно штриховала очередной набросок. Увлеченные люди, пожалуй, умеют заряжать окружающих какой-то странной своей энергией.
Думал ли сейчас Блетчли о том, что изменяет Корделии? Нет. Он вообще ни о чем не думал, особенно, когда первый порыв оттолкнуть его от себя Белл превратила в крепкую хватку, а возмущенное мычание в тот самый глубокий и какой-то почти животный стон, вынуждая невольно Майлза улыбнуться в этот, их самый агрессивный, поцелуй.
Девочка моя, как же ты можешь так обманывать себя. Ведь твое тело отзывается на каждое мое прикосновение. Потащи я сейчас мантию с твоих плеч, ты лишь приникнешь ко мне еще сильнее, я чувствую, как твое сердце принимается гнать кровь сильнее, как подаешься ты вся мне навстречу, совсем как в тот вечер моего дня рождения, ты ведь даже дышишь через раз, я осязаю кожей, как ты задыхаешься, пытаясь сдерживаться, хоть и не получается, как полыхают твои щеки, залитые слезами.
Слезами...
Когда гриффиндорка отстраняется, но не отходит, Майлз не сразу понимает, что она там лепечет, кровь в его ушах бьется слишком сильно, заглушая звуки остального мира, вынуждая сосредоточиться лишь на собственном внутреннем мире. Дыхание от ее слов на его губах, воспаленных, еще чуть подрагивающих. Но он уже переключился, сфокусировавшись на влажных дорожках слез. Запах соли, вперемешку с запахом ее кожи, манит не меньше. И вот Блетчли делает глубокий вдох, дожидается, пока Кэти закончит говорить, вроде как взывая к его совести, причитая практически, мол, за что он так с ней, как уголки его губ вздрагивают. Он лишь в самый последний момент удерживается от ехидной усмешки, но нет-нет-нет, снова спрятать свое лицо на своей груди он ей не позволит.
Майлз ощущает удар. Но он слишком слабый для того, чтобы расценивать его, как нападение или наказание за своеволие. Парень делает крошечный шаг назад, перехватывает цепко девичьи руки за запястья и прижимает их к груди Кэти, заковывая ее в своеобразный замок. Она не отворачивается, хоть и пытается не смотреть ему в глаза. Майлзу этого и не надо сейчас. Он склоняется к девичьему лицу, шумно втягивает воздух носом, а после этого кончиком языка проходится по влажной слезной дорожке, оставленной на полыхающей щеке. Кэти замирает, уж этого она от него точно не ожидала. Нервная дрожь проходит по ее телу, словно он пугает ее сейчас. И Майлз выдыхает уже ровнее, прикрывает глаза и запечатывает поцелуй на высоком девичьем лбу прямо меж бровей.
- Бей сильнее, - шепчет он. - Сильнее, Белл, покажи мне всю свою ярость, - Блетчли, сжав хрупкие запястья еще раз, легонько отталкивает Кэти от себя, а после раскидывает свои руки в стороны. - Мне не за что тебе мстить. Я всего лишь разбудил в твоем теле такой огонь, которого ты сама испугалась, я зажег тебя, а у Уизли, видимо, духа не хватает дровишек подбрасывать, поэтому ты сейчас здесь, поэтому ты по-прежнему стонешь, не в силах скрывать весь ураган своих эмоций, и прижми я тебя сейчас в темном углу, ты не поспешишь уходить.
Голос его звучит зло, он провоцирует ее сейчас, хочет испытать настоящий удар, чтобы почувствовать себя живым, чтобы понять, он не замерз окончательно, она не убила его тогда своим отказом, в этом клятом январе, она просто должна добить его сейчас, чтобы он смог переродиться, исцелиться, освободиться.
- Ты не меньшая лицемерка, чем я, - голос его становится выше, он уже не боится, если кто-то застанет их в этой башне, - признай это, - почти кричит слизеринец, - Ну, же, БЕЙ! ДРУГОГО ШАНСА У ТЕБЯ НЕ БУДЕТ!

Отредактировано Miles Bletchley (18.01.22 22:29)

+1

11

Очередной круг ада начался вечером двадцать первого апреля, когда их рассекретили. Давление и напряжение было настолько сильным, что спать не получалось совсем, а мадам Помфри отказывалась выдавать зелья в таком количестве, потому что это вредно. Только каким-то чудом удавалось урвать пару часов сна, но и во сне преследовали не самые лучшие картинки. Темные круги под глазами и полное отсутствие аппетита, приятный бонус к полному отсутствию желания находиться в этой школе.

Кэти не спрашивала, но склонялась к тому, что большинство ребят и Отряда, хотели бы быть понятыми, но, когда в Хогвартсе случалось подобное? Майлза она избегала не просто так. Январь разделил их общение на «до» и «после» и вот это самое «после» не сулило ничего хорошего. Белл была абсолютно уверена, что их пути больше не пересекутся и мучилась от тоски по тому, кто стал дорог. Столкнувшись лицом к лицу тогда, в марте, когда именно Блетчли пришлось разлеплять их с Монтегю, когда они склеились в силу своей сказочной невнимательности. Давно не приходилось испытывать такого стыда, ведь ее блузка была порвана, демонстрируя «классный лифчик» по словам Грэма. Но вот это же должно было быть последнее столкновение, почему сейчас?

Слишком много «Почему?» в голове, начиная от: почему он позвал сюда, и я пришла, заканчивая, почему я не оттолкнула его, ведь могла. Можно было свалить всю вину на слизеринца, ведь никто не удивится, если сказать про них какую-то гадость, верно? Только это была бы ложь. Кэти может и хотела, но не особо сопротивлялась, поддалась, сдалась и подчинилась, не находя никакого логического объяснения поступку. Может это та симпатия, что все еще живет внутри, хоть и тщательно прячется где-то глубоко? Или что?

Белл чувствует себя тряпичной куклой в руках кукловода, хлопает глазами и всхлипывает, судорожно хватая воздух ртом, пытаясь взять себя в руки, сосредоточиться не на растерзанных, горящих от агрессивных поцелуев губах. Ей бы чувствовать злость, но нет, ей страшно, а еще это странное ощущение… трепет? Вся она дрожит от предвкушения, потому что целоваться с Майлзом ей нравится, даже так, когда это мучительно больно, но сейчас это лучшее, что могло случиться.

Эта мысль заставляет ужаснуться. Белл влюблена и не в Блетчли. Ее сердце уже не первый год принадлежит долговязому, очаровательному Уизли. Который всегда заботлив, не очень внимателен, по-детски наивен и трогателен. С Майлзом все, наоборот, своим взглядом, да даже присутствием, затягивает ее в пучину эмоций, новых и неизведанных, настолько сильных, что хочется убежать и спрятаться. Но каждый раз этот соблазн еще немного ближе, показывает обратную сторону медали, ведь может быть по-другому. Так тягуче сладко, болезненно приятно, горячо настолько, что выжигает легкие.

И да, ей страшно. Страшно было тогда и сейчас. Когда руки прижимают к груди, заковывая в «замок», не сопротивляется, да и не сможет, даже если захочет, силы не равны. Вздрагивает и дрожит от вкрадчивого голоса, от ощущения горячего дыхания на своей щеке, от скользящего, по влажной дорожке языка. Закрывает глаза, зажмуриваясь изо всех сил. Слишком сильно сейчас напряжение, в большей степени между ними.

Тихо скулит, когда это заканчивается, ведь теперь можно сделать вдох, чтобы не уловить запах его кожи, дистанция должна отрезвить, вернуть возможность думать. Кэти знает, что любит Джорджа и, что это чувство взаимно, знает, что для нее то значит и никак не может понять, разве то, что Блетчли называл любовью, не является простым влечением? Желанием получить целиком, выпить без остатка и оставить пустым, потеряв интерес? Она все еще плохо понимает в отношениях, но теперь боится, что все это было иллюзией, сказкой, в которую поверила, пока помогала красивому высокому слизеринцу переводить с древнего рунического. Но сложно поверить, что это была игра, какой смысл был ее продолжать сейчас, когда все закончилось.

— Я не чувствую ярости, — нервно смеется, запрокидывая голову назад, чтобы посмотреть в зеленые глаза. — Только усталость и пустоту, — беззлобно хмыкает, отходя на несколько шагов назад. Как бы сейчас ни вел себя Майлз, он был прав. Она сама пришла сюда, не оттолкнула его, ни сделала ничего, чтобы он остановился, так в чем проблема? А есть ли она вообще?

— А знаешь, ты прав, — нервно дергает плечами, запускает пальцы в волосы, сжимая пряди, чтобы хоть немного прийти в чувства. Поворачивает и снова отходит к парапету, наклоняется вперед, отталкиваясь ногами от пола и опираясь животом. Странный способ, но работает. Кэти готова снова говорить. Выпрямившись, оборачивается к Блетчли, но не подходит, стоит у края башни. 

— Я боялась тогда и боюсь сейчас, — не срывает на крик вслед за ним, просто потому что не хочет, не может, — меня пугает то, что ы пробуждаешь во мне, это слишком сильные новые чувства, эмоции и желания, — отталкивается от парапета, медленно, словно нерешительно приближаясь к парню, что стоит раскинув руки. — Я не была готова к подобному тогда, — заявление, что если бы он сейчас зажал ее в коридоре, то она бы не вырывалась и поддалась на встречу его объятиям и ласкам было весьма спорным, для нее это измена, предательство того, кого любит, к этому она тоже не готова.

— Если бы ты хотел взять что-то силой, ты бы сделал это, — голос дрожит, потому что диалог принимает новый оборот, становится рискованным, ей не хочется провоцировать Майлза на агрессию, хочется просто расставит все точки над «i», чтобы оба понимали что происходит, ну или хотя бы один из них. Главное, чтобы слепая уверенность в благородстве слизеринца не сыграла с ней злую шутку. — Но ты этого не делал, ты отступал всегда, когда видел, насколько я напугана, — пусть это было болезненно, пусть он не скрывал своей злости и недовольства, он не перешагивал ту невидимую черту.

— Мне нравилось проводить с тобой время, общаться, просто разговаривать обо всем на свете, — вздыхает, взяв паузу на несколько секунд, чтобы не говорить о том, как же сильно ей нравилось нежиться в его объятиях. — Поэтому я пришла сюда, думала, что у тебя есть вопросы, в связи с… — как сложно подобрать слова, — происходящим, думала, что может быть тебе не все равно.

Глупая маленькая Кэти, прямо сейчас шагающая на встречу хищнику, снова раскрывающая перед ним душу, понимая, что это причинит боль, ей в первую очередь. Но не может остановить себя, заставить уйти, хлопнуть дверью и дать пощечину за содеянное. Типичные гриффиндорцы, так про них говорят? Благородные выскочки? Ну и пусть. Она будет бороться за тех, кто дорог, пусть даже не так, как этого бы хотелось.
[pers]<b><a href="https://drinkbutterbeer.rusff.me/viewtopic.php?id=1015#p96831" target="_blank">Кэти Белл</a></b>, 16 лет[/pers][info]Гриффиндор, 6 курс<br />Охотница сборной факультета по квиддичу
Член ОД [/info]

+1

12

Она всегда говорит слишком много. От этой мысли Блетчли морщится. Со стороны чудится, что рыжеволосая гриффиндорка снова и снова создаёт нетканое полотно из слов, в которое хочет завернуться, как в кокон, в котором сможет укрыться от окружающего мира, в последнее время не особенно к ней дружелюбного.
Тыльной стороной ладони Майлз касается собственных губ, ещё хранящих ее жар и запах. Казалось, совсем забытое ощущение, но ему даже глаза не надо было закрывать, чтобы вспомнить изгиб ее шеи, романтический мягкий завиток рыжих волос на затылке, мочку уха, созданную для поцелуев, острую ключицу, вздымающуюся в свете догорающего камина грудь, встревоженную его близостью. Все это, казалось, навсегда оставалось с ним, как с матерью остаётся кулон, в котором прячется первая обрезанная прядь волос ее ребенка. Трепетно и нежно хранимое. Он смотрит на нее, склоняя голову то к одному плечу, то к другому. Так смотрят на диковинную птицу, которую искали слишком долго и, наконец, поймали. Со стороны могло бы показаться, что слизеринец совсем не слушает ее. До того отстраненное у него было лицо, но это лишь внешняя обманка. Каждое слово, что слетало с пухлых девичьих губ ударялось о его невидимую броню, покрывавшуюся микротрещинами. Со стороны казалось, что щит цельный и прочный, но сам Блетчли знал, достаточно сейчас одного крошечного камушка, чтобы вся выстроенная защита с оглушительным звоном посыплется к его же ногам, заполнит все пространство хруст стекла, за которым он прятался так долго, считая искренне, что его защита самая прочная на свете, но он продолжает смотреть на девушку и понимает, он любит ее ровно так же, как полюбил в тот день, когда обратил на нее внимание на площадке стадиона. А если не так, то сильнее, но вряд ли кто-то вообще может любить сильнее, чем он. Это чувство будто бы хорда в его позвоночнике, металлический стержень, без которого Майлз не представляет, как жить, потому что никогда не жил. От того, наверно, каждое ее слово, каким она хочет обидеть его, оставляет лишь тонкую насечку на сердце. Мол, посмотришь потом, каким чудовищем она считает тебя. Ты для нее не больше чем какой-то искуситель, даром, что без яблока, тобой она проверяет себя, ловко использует и манипулирует.
Руки парня опускаются. Провокация не прошла. Защищаться не придется, потому что она не настолько горит тобой, Майлз Блетчли. Голос девушки звучит тихо, но четко, ему не приходится напрягаться, но на губах сама собой цветет одна из самых противных его усмешек. Презрительная.
Бабушка ему всегда говорила, что с этой гримасой он на какого-то инфернала становится похож, после чего отвешивала затрещину и велела так больше никогда не делать. Но тут контролировать лицо совсем не получалось. Ярче и жирнее Белл рисовала круг френдзоны, а который пыталась, очевидно, пригласить Майлза, взывая к его воспоминаниям, рассказывая, как хорошо ей было с ним. Но он мало походил на дурачка, готового просто быть рядом. Он лишь недоуменно вскидывает брови, его благородство, недавшее ему перейти границу дозволенного, она принимает лишь за какую-то доброту, мол, видел же, что ей страшно, в то время, как сам Блетчли горел на жертвенном костре собственного джентльменства и любви к Кэти, понимая, что никогда не сделает ей больно именно поэтому.
- Какая же ты бестолковая, - в его голосе нет и грамма злости или яда, лишь абсолютная и какая-то беспросветная безнадёга. Он делает один шаг назад, потом еще один. С каждым шагом, которым девушка пытается приблизиться к нему, он отстраняется, сохраняя между ними расстояние, которое она сама и обозначила. Он принимает правила ее игры, и более не готов оставлять свое сердце на жертвенном алтаре, там, где оно никому не нужно и попросту покроется килограммовым слоем пыли.
- Я же с этого и начал наш сегодняшний разговор. С того, что весь твой риск абсолютно безрассуден. Я понимаю прекрасно, чем тебе это грозит, но тебе будто бы все равно. Остановись.
Перестав пятиться в одно мгновение, Майлз выбрасывает вперёд правую руку, давая Кэти знак, чтобы она просто остановилась и даже не пыталась к нему приближаться. Рука предательски дрогнула. Та самая, что в январе была сломана в приступе бессильной ярости. И следа не осталось после того не слишком удачного перелома, разве что теперь время от времени прошивала запястье словно разрядом электрическим боль. Но она была больше соматической, фантомной, сублимированной из всех его скрытых эмоций. Тех самых эмоций, которые сейчас, видимо, рвались из него наружу.
- Ты не слышишь меня. Не хочешь слышать. Я не знаю. Ты придумала себе в голове какого-то идеального мальчика, с которым можно играть в ласки и страсти, а потом возвращаться к светлому и чистому, что ты зовешь любовью. Оставаться чистой, непорочной и незапятнанной скрытыми низменными желаниями, а теперь ещё и в ореоле мученического борца за правду. Я меньше всего на свете хотел бы, чтоб ты пострадала в той войне, которую почему-то ты решила сделать своей. И если бы мог, я бы умер за тебя, - следом за рукой подвёл и голос. - Но нет на свете ничего более жалкого, чем никому не нужные жертвы. Ни моя, ни твоя. - Пришлось чуть откашляться, ибо першить начало невероятно. - Твой добрый и славный Джорджи не меньшая скотина, чем самые ушлые мои однокурсники, и можешь быть спокойна, я ещё найду возможность отомстить ему за то, что они с братом сделали с моим лучшим другом. Ведь месть должна настояться. Мы должны расстаться на этом. - В мутных болотного цвета глазах мелькнула сталь, - ты запомнишь меня отъявленным проходимцем, которого стоит бояться в темных коридорах, я запомню тебя той самой яркой девчонкой, истово хохочущей на отборе в команду своего факультета.
Парень разворачивается резко. Лишний раз лучше не встречаться им взглядом, он подбирает свою сумку и устремляется к выходу. Сегодня он уйдет первым просто потому что не останется у него никаких эмоциональных сил провожать ее взглядом. Майлз даже не оглядывается, разве что замирает на первой ступеньке лестницы, ведущей прочь из башни. Слизеринец чуть поворачивает голову, демонстрируя свой упрямый профиль.
- Найди того, кто сможет защитить тебя, кошка-Кэт. Просто не подставляйся лишний раз там, где можно избежать риска. Слабоумие и отвага никогда не шли тебе.

+1

13

Останавливается, замирает, как каменная статуя, стоит руке слизеринца подняться в воздух. Знак можно интерпретировать по-разному: привлечение внимания или предупреждение об опасности. Сейчас, это скорее желание прекратить все, что происходит, поставить точку и перевернуть страницу истории. Самое ужасное, что Кэти его понимает. Она видела искреннюю улыбку Майлза, не так часто, как хотелось бы, но видела. Знает, как тому она идет и очень скучает по ней. Наверное, подобным можно похвастаться, но это воспоминание она оставит только себе наверняка оно будет возвращаться к ней сквозь тревожный сон и дарить веру во что-то хорошее. Вряд ли доведется видеть ее в реальности, она ничем не отличается от остальных, кто получает едкую ухмылку в ответ на свои слова или действия. Слова не нужны, выражения лица достаточно, чтобы выразить свое мнение и отношение.

Белл почти не дышит. Ей страшно думать о том, что вот он сейчас опустит руку и уйдет, неспеша, с гордо поднятой головой и идеальной осанкой, как обычно, не оглянется, снова прощаясь с ней, скорее всего, окончательно. И сердце болезненно сжимается, потому что это то, чего совершенно не хочется. Наверное, он снова прав, и она ненормальная, бестолковая или как там говоря, то самое «летнее дитя»? Все равно не может принять ту мысль, что нельзя ничего исправить, а отказаться от того, кто нравится, потому что так правильно. Да к дракклу эти правила, если из-за них душа рвется на части.

Теребит край рукава мантии, опустив голову, как будто нет зрелища интереснее. Ей хватило сил и духа на вступление в секретный отряд, нарушение большей части декретов и правил, но смотреть в глаза бывшему парню не может, да даже ответить нечего. Губы горят от поцелуя, самого отчаянного в ее жизни, горько-сладкого. Вряд ли получится не думать о нем, выкинуть из головы или забыть. Это так не работает. Чувства не проходят бесследно, они лишь могут притупиться, уйти на второй план, чтобы дать о себе знать в любой момент, напомнить о том, какой ты никчемный.

Именно так она себя и чувствует. Неужели она и правда такое чудовище, как говорит Майлз? Ведь, если не считать отряда, не врала, ни о себе, ни о своих чувствах. Слизеринец был интересен ей, но сама бы она к нему не подошла, хотя нет, подошла, нервно теребя лист пергамента, предложила помочь с рунами, и он согласился. Это было неожиданно. На занятиях они просо учились, иногда переводили разговор с учебы на какие-то истории о детстве, потихоньку раскрываясь, а потом он просто поцеловал, а она не нашла в себе сил отстраниться, потому что сама думала об этом долгое время.

Все эти воспоминания, которые снова мелькают разноцветными, яркими картинками перед глазами, кажутся сейчас чем-то нереальным, чем-то таким далеким. Но ведь это и общая история, оба были искренни, оба чувствовали это и даже не сомневались. Такое нельзя сыграть, можно только прожить, Кэти прожила, так как смогла. Это было не то. Всегда не то, всегда не так, пора бы привыкнуть, но почему каждый раз так больно? Каждый раз, стоит почувствовать себя счастливой, все рушится, словно какой-то хулиган кидает большой камень в хрупкую витрину, этими осколками так легко порезаться, недоуменно поглядывая на порезы, не понимая, где допустил очередную ошибку.

Он говорит о Джордже. То, как это имя срывается с губ, вызывает желание сморщить нос. Столько пренебрежения или даже…ненависти? Причин для этого много, главную Блетчли озвучивает. Ей остается только молчать, а что ответить, если это правда. Откуда все узнали о том, что именно Уизли затолкали неприятного слизеринца в исчезательный шкаф — загадка, ей этот секрет открылся случайно и это было слишком шокирующе. Можно вызвать на дуэль, решить вопрос на кулаках, на крайний случай, но то, что произошло с Монтегю… Белл сжимает пальцы в кулак и закусывает щеку с внутренней стороны, да так, чтобы побольнее. Поступок близнецов недопустим, ведь мог погибнуть еще один студент, разве это правильно? Оставалось верить только в то, что ни Фред, ни Джордж не знали, чем это закончится, ведь это так на них похоже: делать, а потом думать, только и это не оправдывает их, не снимает ответственности. А Майлз отомстит, накажет обидчиков, потому что такое не прощается, все что остается, быть где-то рядом и надеяться, что не случится ничего непоправимого.

Слизеринец подхватывает сумку и уходит. Теперь ее потухший взгляд провожает его до лестницы, жадно всматривается в красивый профиль. Зачем снова про защиту? Она не делает ничего из ряда вон, никому не мешает и не подставляется. Максимум, отчислят из школы, но с этой мыслью гриффиндорка, как-то смирилась, точнее, понимает, что это один из возможных исходов событий.

— Пожалуйста, будь счастлив, — практически беззвучно, когда широкая спина скрылась из вида, устремившись вниз по каменной лестнице. Он заслуживает счастья, тут ее не переубедить, даже если ей не доведется видеть радостный блеск в зеленых глазах, пусть не будет ей адресована его искренняя улыбка, сбивчивое от близости дыхание не будет обжигать её кожу, а сама она не будет чувствовать как от каждого прикосновения к нему, словно бьет током. Кэти скучает, но сейчас их желания слишком различны, им не быть вместе, потому что ее по утрам за руку тянет шумный и веселый Джордж, а его ладони скользят по тонкой талии Джиффорд, притягивая к себе ближе для поцелуя.
[pers]<b><a href="https://drinkbutterbeer.rusff.me/viewtopic.php?id=1015#p96831" target="_blank">Кэти Белл</a></b>, 16 лет[/pers][info]Гриффиндор, 6 курс<br />Охотница сборной факультета по квиддичу
Член ОД [/info]

+1


Вы здесь » Drink Butterbeer! » Pensieve » AU. Где твои крылья?