Монтегю уже давно чувствовал себя вполне сносно и уже привык к невыносимой боли, терзавшей его тело при малейшем движении. Кажется, мадам Помфри израсходовала на него все свои запасы бадьяна, отвара рябины и прочего, что могло залечить глубокие раны слизеринца, но это всё равно не унимало его физического состояния, потому что она настаивала на том, что после школы парню всё равно понадобится постельный режим и дополнительный уход. Сам же Монтегю не собирался проводить лето в компании своей семьи, от которой не смог бы свалить. Он уже придумал, что добровольно будет якобы посещать Больницу Святого  Мунго, лишь бы не появляться дома и не слушать причитания матери на тему того, что ему стоит беречь себя. Вот что-что, а беречь себя он точно никогда не умел и не собирался этому учиться.

     Утром заходил Блетчли, который рассказал, что выпускные экзамены почти подошли к концу. Сегодня у шестикурсников был тест по заклинаниям, а Уоррингтон, похоже, запорол трансфигурацию. Монтегю бы и сам мог сдать экзамены, но ему уже ранее было сказано, что его в любом случае переведут на следующий курс, поэтому он решил не напрягаться лишний раз. Конечно, куковать почти два месяца в Больничном крыле было невыносимо, но он был избавлен от всей этой экзаменационной кутерьмы, от обсуждения событий, который недавно произошли в Министерстве и самое главное - от разговоров о том, что Тот-Кого-Нельзя-Называть вернулся. Почти две недели каждая газета писала о том, что настали темные времена и что темный маг всё-таки выжил. Даже отец прислал письмо Грэму, где немного рассказал о том, что произошло в Отделе тайн. Самому же Монтегю было откровенно плевать на всю эту шумиху, потому что, возможно, он не до конца осознавал всю опасность положения магического сообщества, а также не особо догонял, зачем такому волшебнику, как Волдеморт, надо было скрываться столько лет.

   И вот лёжа на кровати в уже привычкой позе (Фоули бы дал ментальную пятюню), Грэхэм обмозговывал только что прочитанный журнал "Воинственный Колдун". Ему нравилось это издание, потому что так не было сухих фактов из жизни волшебного сообщества, в отличии от Пророка, но оттуда всегда можно было узнать что-то действительно интересное. Монтегю слышал, как мадам Помфри вывела последнюю студентку-семикурсницу, снабдив её бутыльком успокоительного зелья, а затем погасила большую часть свечей в огромном зале Больничного крыла, который стал уже практически родным для слизеринца.

     Время уже было позднее, но у Монтегю сна не было ни в одном глазу. Уж в чем-чем, а в недостатке сна он не нуждался, поэтому у его прикроватной тумбочке всегда стояла бутыль со снотворным, которую мадам Помфри заботливо поставила после долгих уговоров и ночных попыток Грэма свалить из Больничного крыла. Но его организм уже настолько привык к усыпляющему зелью, что ему проходилось выпивать тройную дозу, чтобы заставить себя хотя бы сомкнуть глаза.

    Прошло совсем немного времени после того, как Монтегю обдумал все свои мысли, прежде чем решил закинуться порцией снотворного. Он неимоверно устал от безделья, а глаза его болели от книг, поэтому он жаждал только одного - поскорее свалить из мерзкого Больничного крыла и оказаться в Лондоне. Он даже готов потерпеть отца и мать пару дней ради обычной смены обстановки. Пока Монтегю предавался мечтам, он даже не заметил, как кто-то проник в зал. Обычный холодок свидетельствовал о появлении призрака, но парень уже давно перестал чувствовать что-либо. Его организм был до того напичкан обезболивающими отварами и зельями, что он свыкся с невыносимой болью и практически не нуждался в них. Всё равно толку никакого не было, а его только раздражало, что мадам Помфри пыталась привести его в порядок. Он не привык, что кому-то есть дело до него.

    Тихий шепот с стороны заставляет Монтегю немного дернуться. Под ребром что-то сильно защемило, но Грэм не обратил на это никакого внимания. Он не стал поворачивать голову, потому что сразу же узнал этот шепот, не раз звучавший у его уха. Мёртон. Если бы он чуть раньше выпил усыпляющего зелья или хотя бы заметил её присутствие, то обязательно бы притворился спящим, как делал это всякий раз, когда она появлялась в Больничном Крыле. Ему невыносим был тот факт, что она видела его в таком состоянии. Он ещё мог смириться с Майлзом, Кассом, Пьюси или остальными ребятами, навещавшими его, но только не Мёртон. Как бы сильно она его ненавидела, он всё равно хоть чуть-чуть, но пытался казаться лучше, чем он есть на самом деле. Конечно, манерами и романтизмом он не отличался, но вот элементарно быть сильным он всегда мог. Сейчас же у него едва хватало сил, чтобы дойти до туалета или выйти в коридор. И это его убивало. Убивало то, в какого слабака он превратился. Его накаченные мышцы давно потеряли силу, он сильно исхудал, а его тело покрылось новыми ещё более страшными шрамами, которые до сих пор никак не хотели затягиваться под слоями бинтов.

   - Ты зачем пришла? - прохрипел Монтегю в ответ, даже не повернув голову. Он немного закашлялся, потому что слова ему дались тяжело. С самого утра после разговора с Майлзом он не проронил ни слова, и вот теперь у его кровати сидел новый посетитель, которому Грэм не особо был рад. Но с другой стороны, что-то тёплое разлилось по его телу, когда он услышал голос Ады. И нет, это было не болеутоляющее ...

     Грэм закатывает глаза от неудовольствия. Мёртон действует на него хуже любой неудачной трансгрессии, после которой его приходится практически собирать по кусочкам. Хоть его тело сейчас не обливается кровью, а рядом не вопит Квентин, слизеринец чувствует себя примерно так же, как в тот день, когда ему удалось покинуть дракклов шкаф.

    - Да, - коротко отвечает Монтегю. Он не хочет с ней разговаривать. Он бы с радостью прогнал её отсюда, чтобы она не видела, в каком он состоянии, поэтому снова откашлявшись, заводит свою шарманку с любезностями, после которых люди от него сбегают, - С каких пор ты такая правильная? Заболела чем-то?

      Наконец Монтегю удосуживается повернуться к Мертон. Она в полумраке сидит на соседней кровати и в свойственной ей манере изгибает бровь. Кажется, ещё чуть-чуть и она до затылка доползёт. Грэм снова отводит взгляд от девушки, так как ему становится слишком не комфортно.

     - Уходи, - бесстрастно говорит слизеринец, напрочь игнорируя ее вопрос. Он понимает, что она его провоцирует. Он не знает зачем, но ей точно чего-то надо. Если понадобится, Монтегю найдет в себе силы, чтобы не только подняться с койки, но и наброситься на Мёртон, выпинав ее за дверь.

     - Вали. Отсюда. - цедит сквозь зубы Монтегю, сверля Аду взглядом. Он знает, что стоит ему вступить с ней в разговор, то ничего хорошим это не закончится, поэтому он пропускает мимо ушей все её фразы. Раз ему самому не удается выпроводить Мёртон из Больничного крыла, то пускай это сделает кто-то другой, кто-то, кому за что это вообще платят.

    Грэм наконец поднимает корпус с кровати, помощью рук подтягивается к изголовью её изголовью и медленно тянет руку к стоящей склянке со снотворным. Он ещё пожалеет, что лишил себя сна, но покой дороже. Парень берёт зелье и с силой швыряет его вперед, прямиком в стену. Бутыль с оглушительным треском разбивается о каменную кладку и осколки падают на пол.

      Бросок на удивление получается мощным, хотя Монтегю был уверен, что уже успел растерять всю свою силу. Плечо болезненно заныло после замаха, но парень даже бровью не повёл. Он посмотрел в сторону коридора, откуда сейчас должна была появиться мадам Помфри, чтобы найти нарушителя тишины. То-ли медсестра видела уже десятый сон, то-ли она просто перестала обращать внимание на шум, который учинял самый проблемный постоялец её заведения, но она так и не показалась в Больничном Крыле. Грэм мысленно проклял старуху за то, что она именно сегодня решила проигнорировать шум, а не тогда, когда они с Блетчли пытались вытащить его отсюда, чтобы Монтегю смог попасть на тренировку по квиддичу.

   - Давай, - нагло говорит парень, разминая затекшую шею. Если уж и терпеть присутствие Мёртон, то хотя бы у него будет оправдание для самого себя, что у него не было выбора. По крайней мере, точно не придётся с ней разговаривать, потому что игнорировать её присутствие невозможно.

     Обездвиживающие заклинание действует молниеносно. Не Петрификус, но та ещё зараза. Грэм чувствует, как невидимые цепи сковывают его тело, и он теперь не в состоянии пошевелиться. Не то, чтобы в последнее время он бегал козликом, но всё равно он не может даже отвернуться от Мёртон или снова лечь на кровать. Хорошо, что его тело всё ещё перевязано и мадам Помфри только недавно сменила повязки, а то бы перед лицом девушки предстало совсем печальное зрелище.

    Монтегю хоть и скован, но он всё равно ощущает прикосновение Ады. Её руки всё также мягкие и теплые, какими были тогда, когда она в последний раз обвивала его шею. Грэм не может пошевелиться, а от того у него сильнее начинает ломить кости и мышцы, которые просто не могут долго находиться в одном положении. Кисти девушки скользят по его телу, и если бы он мог напрячься, то он обязательно бы это сделал. Всё, что может позволить себе Монтегю - это нервно закатывать глаза, как бы сообщая Мёртон о своей недовольстве. Он всегда не любил лишние прикосновения к себе; вот полапать других - это всегда пожалуйста, но чувствовать, как кто-то проходится  по его спине, грудной клетке или рукам - это мерзко.

     Когда Ада задает свой вопрос, Монтегю лишь молча смотрит на неё, таким наглым и дерзким взглядом, на который он только способен. Конечно, он хочет, чтобы она его расколдовала, но он не желает быть её марионеткой, которая будет по зову клацать глазками.

     Стоило Мёртон расколдовать его, как тело снова налилось жизнью и снова зазудели полученные травмы. Грэм, рыча и блаженно закрыв глаза, расправил плечи и пошевелил руками. Пускай его оцепенение длилось не больше двух минут, но этого было достаточно, чтобы мышцы (или то, что от них осталось) заныли новой болью.

    - И надолго ты здесь? - спросил Грэм, потягивая шею из стороны в сторону и корчась от неприятных ощущений.

   С такими разговорами и никакое усыпляющее зелье не надо. Все эти дежурные вопросы просто убивают Грэма. Они, вроде бы, наладили отношения с Мёртон, договорились быть друзьями, хотя Монтегю совершенно не понимал, что это значит. Единственный человек, которого он может назвать другом, это Майлз, но что-то слизеринец что-то слабо представлял себе, как они с Мёртон будут издеваться над хаффлпафцами, засовывая им ботинки в глотки. А ещё Грэма убивало то, что все обращались с ним, как с больным - постоянно интересовались, как ему, принести ли каких-нибудь развлечений или пытались помочь ему поправить подушку, некоторые вообще хотели его с рук накормить шоколадными лягушками. Один только Блетчли не видел в нем немощного человека, который с трудом может дойти до сортира. И вот теперь подружанька Мёртон, которая вздумала развлечь его светскими разговорами.

    - Уже надоела, - съязвил парень и откинулся на спинку кровати, - Можешь быть свободна.

    Кажется, так друзья себя ведут?