Руины замка Аркарт уже давно не вызывают особого интереса у туристов - сыгравший большую роль в войнах за независимость Шотландии в XIV веке, он ещё не раз был позже захвачен различными кланами, гербы которых  развевались на флагштоках и менялись также часто, как платья у Елизаветы I.

Для типичного туриста Аркарт - часть мифической легенды о существе, якобы обитающем в глубоких водах озера Лох-Несс. И только волшебник видит собранное до единого кирпичика величественное и неприступное сооружение, давно ставшее своеобразным отелем для ведьм и колдунов, желающих потратить мешочек звонких галлеонов на то, чтобы отдохнуть в подготовленных и искусно обставленных номерах на мотив XVII столетия.

Единственная причина, по которой Фосетт согласилась остаться ночевать в замке - горячая вода. За возможность набрать огромную ванну на позолоченных резных ножках, расположенную прямо посреди номера, она готова отдать не то, что мешочек, а целый сундук золота, лишь бы ее оставили наедине с этой ванной до скончания времен. Только вот снующая туда-сюда Мертон не даёт забыться, - не проходит и двадцати минут, как приходится покидать горячие водные объятия ради слоя красного шелка вокруг груди, талии и бёдер.

На чёрном жаккардовом покрывале лежит конверт. Тот самый, который Фосетт украла из дома пару дней назад, и который был адресован ее новоиспеченной мачехе. Воровство, обман… двумя грехами больше, двумя меньше. Она обязательно искупит их перед поездкой в школу, придя на руины храма, который сама же и подожгла.

- Поможешь уложить волосы?

Адель. Аделаида Мертон - это отдельная история, требующая отдельной главы. История, в которой Фосетт без стеснения скидывает с себя полотенце, проходит к зеркалу и берет в руки щетку для волос с серебряной ручкой и инкрустированными в неё сапфирами - дурацкий подарок от мачехи, у которой Софи выкрала конверт с приглашением на бал к самому Дьяволу.

Беатрикс, как просит она себя называть. На конверте ее старая фамилия - Дюпон, которую легко отыскать на страницах книг по Истории Магической Британии. И пока Беатрикс в свадебном путешествии, Софи без зазрения совести читает корреспонденцию той, крадет приглашения и уезжает из Англии ближайшим рейсом «Ночного Рыцаря» в Шотландию, пообещав Мертон, что это будут очередные незабываемые приключения.

Софи Фосетт сидит за туалетным столиком и разглядывает себя в зеркале, лениво после водных процедур наклоняя голову то в одну, то в другую сторону. С некоторых пор ее отношения с зеркалами находятся на грани между летящими в них тяжелыми предметами, как только отражение из них начинает с ней говорить, и возможностью в очередной раз полюбоваться собой, как сейчас: идеально вычерченными скулами на  едва  загоревшем во время путешествия на запад лице, большими глазами, в которых столько же правды, сколько и лжи, губами, которыми за эти каникулы она касалась двоих мужчин.

Самолюбование, гордыня - один из ее пропусков на сегодняшний бал, наряду с двумя другими грехами, кои лелеет и подпитывает все время.

Софи ловит в отражении взгляд кузины.

- Когда не святой отец сегодня спросит за твои грехи, что ты ответишь? Правда они это не называют грехами, как я поняла, подслушивая парочку ведьм за завтраком, как же… три шалости? Аделаида Мертон была в этом году плохой девочкой?

Отредактировано Sophie Fawcett (20.01.22 11:17)

- Давай распущенные, хоть немного прикроют бесстыдство. Ой. - Речь, конечно, идёт о платье, увидев которое, у той же Джиффорд случился бы нервный срыв. Фосетт и сама была крайне удивлена такому выбору - красный шёлк слишком ей шёл, и она начинала боготворить саму себя ещё больше, каждую линию, изгиб; от любви к себе она могла бы задохнуться, желая смотреть в своё отражение вечно.

Но это всего лишь была очередная стадия ее безумия.

Она больше не била зеркал в уборных, а злобные тени из отражений перестали ей докучать. Кошмары не уходили, но к монстрам из них она начинала привыкать, уверенная в том, что однажды те ей подчинятся.

- Не нам осуждать их традиции. Ты же помнишь, зачем мы тут? - Софи воспользовалась тем, что кузина выпустила из рук волосы, повернулась, глядя на неё уже не через искажающее все отражение.

Исповеди для Фосетт были такой же частью ее жизни в Бостоне, как блинчики на завтрак или ежегодный летний заплыв в озере со Стеббинсом.

В последний раз Софи была на исповеди в начале июля, когда Кристофер не оставил ей другого выбора, предложив службу в обмен на Мустанг, о котором она мечтала с девяти лет.

Отец Джон был примечательным священником, и здесь речь скорее о его уж слишком моложавой внешности, подчёркнутой густотой чёрных ресниц и о глубоких зелёных с янтарной каймой глазах. Отцу Джону Фосетт дала бы от силы лет двадцать пять.

- Простите, отец, ибо я согрешила и согрешу вскоре еще, и ещё, и это будет не только помысел или желание, но и действие, противоречащее божественному нравственному закону.

Фосетт не сразу осознала, что протараторила на одном лишь вдохе. Но наступившая по ту сторону тишина продлилась недолго.

— Дитя, если ты так уверена, то почему бы тебе не назвать сейчас один за другим все смертные грехи. Четко, обдуманно, осознанно.

— Гордыня… гнев… похоть…

— Почему в таком порядке, дитя мое?

— Потому что только это я и испытываю в последнее время…

Тогда ещё она не знала, что все сказанное обретёт свой сакральный смысл в бесконечном круговороте страданий, боли, желаний, страсти, не знала, что придётся с собой сотворить ради того, чтобы стать… свободнее.

- Сыворотку…

Фосетт отгоняет от себя призраков клуба “UNDERWORLD”, закрывает глаза всего на полминуты, запрещая думать о случившемся в кабинете Уилкиса. Чем больше времени проходит, тем легче ей со всем этим справляться.

- Все это делается ради безопасности, ты же знаешь. - Фосетт заставляет себя в это верить, потому что так однажды сказал Мёрфи и Уилкис. - Не читала, - отмахивается она, но тут же давится воздухом, - ч-т-о, прости… мне показалось? Какое ещё сожжение?

/////

Руины замка Аркарт ровно в полночь превращаются в нечто, отчего перехватывает дыхание, а сердце на какой-то миг замедляет свой бесконечный бег. Мутные воды озера Лох-Несс воронками поднимаются к небу, усыпанному мириадами звёзд, которых можно коснуться рукой. Замок напоминает Версаль в свои лучшие годы, ещё до грехопадения Марии-Антуанетты, ещё до того, как ее голова покатится по гнилым доскам, а кровь зальёт плаху.

Шотландский Версаль будто горит синим пламенем - своеобразный Ад для ведьм, чье положение в обществе и забитые золотом сейфы в отделениях Гринготтса позволяют танцевать на пепелище и костях ушедших в мир иной, познавших, что есть жизнь, и что есть смерть.

- Это посвящение. Инициация. - Говорит Фосетт, подходя к мраморным ступенькам тронного зала. - Переход… не знаю, какую роль во всем этом играет моя мачеха, но для нас это дебют.

Софи думает, что больше ничто в мире не способно ее смутить, но слова кузины про постель вгоняют в краску быстрее, чем воспоминания о целующем ее коленки Уилкисе. Да, это стоило давно обсудить, но всякие существа в людском облике и ритуальные убийства никак этому не способствовали.

- Зато я не уверена в своём… смущении. - Тихо говорит она, будто сдувается пылинки, осевшие на позолоченную крышку флакона с духами. - Но если это повторится, то я не буду против.

Их номер состоит из двух больших комнат с высокими потолками. В одной комнате огромная дубовая кровать с балдахином, в другой такая же, но без, зато с большой ванной по центру и камином у стены с аркой, через которую можно попасть в соседнюю. Если каким-то чудом они снова окажутся в одной кровати, то Софи даже не удивится. Но для этого нужно по меньшей мере пять коктейлей с водкой.

- Куда уж хуже. - Без каких-либо эмоций произносит Фосетт, наблюдая за разворачивающимся на их глазах мракобесием. Если они переживут и эту ночь, то Софи готова поклясться, что у них завелись персональные ангелы-хранители, которым долго не ужиться рядом с демонами, до удушения желающими сегодня вкусить с райского древа запретный плод, каким бы смертоносным он ни оказался. - Да вроде ничего не случается, - она кивает на тех, кто уже прошёл первое посвящение и добрался таки до исповеди. - Если все не закончится оргией, то я буду очень удивлена.

И вместе с тем решительность Адель сегодня как никогда цепляет за живое, будто пробуждает то, что уже давно должно было угаснуть. В смятении чувств, прикрытых флером безразличия, Софи с невыраженным на лице восхищением наблюдает за тем, как Мертон ломает себя, как на ее губах остаются влажные следы после причастия, как она заходит в синее пламя, будто вырываясь из своей позолоченной клетки раз и навсегда.

Она все ещё глядит вслед срывающейся кузины, поднеся пальцы к подбородку, поглаживая его, спускаясь ниже, возвращаясь к лицу, внезапно вспыхнувшем от нескольких глотков Кубка Крови. Что бы в нем ни было подмешано, оно уже растекается по венам, эйфорией подбирается к лишенному оков сознанию.

Софи делает несколько шагов по направлению к пламени, застывает в пяти дюймах от него, протягивая руку и погружая в огонь пальцы, а затем заходит вся.

Кажется, она должна гореть. Но почему тогда она сейчас тонет? Почему дрожат колени и почему она слышит голос, который не должна? И который заставляет ее… плакать? Мутные слёзы, смешанные с тушью для ресниц стекают по щекам к подбородку. И она не может остановить это, вытирает подрагивающими в такт адской музыки пальцами, но выходит из пламени другой. Чужой себе, чужой этому миру, который никогда ее не признает.

- Я не буду исповедоваться. - Говорит Софи, как только снова оказывается рядом с сестрой. - Мне надо выпить.

Больше ни слова не говоря, она снова поднимается по ступенькам и проходит во второй зал, где во всю уже веселятся полуобнаженные ведьмы и колдуны, снуют официанты в причудливых костюмах римских сенаторов. За длинной барной стойкой, отдекорированной под полуразрушенный античный нимфейон, почти никого нет.

Отредактировано Sophie Fawcett (26.01.22 15:57)

- Так что ты там ощутила, когда вошла в пламя? - Игнорирует вопросы Фосетт [научилась же у Фенвика, драккл], стуча хрустальным бокалом по лавке. - Переполнена, говоришь? Ты про оргазм? Или я снова метафоры перепутала? Пить будешь? Тот парниша мешает потрясающие коктейли. «Кровь демонов», «слёзы ангелов», там ещё какое-то название с девственницами было…, - Фосетт в пару глотков добивает свой, вытирая влажные губы тыльной стороной ладони и жмурясь от едкого вкуса водки, - драккл, «секс в Аду» не бери, не знают пропорций грейпфрутового сока и алкоголя.

Полумутным взглядом Софи следит за танцующими парами, ухмыляется, облизывает губы и машет ногой в такт «пляске смерти».

- А я слышала в огне голос Маркуса. - Как бы между прочим говорит Фосетт, размахивая пустым бокалом. - Не могу сказать, что чувствовала тоже, что и ты. Скорее какое-то… опустошение и… боль? Пожалуй, надо снова съездить к нему.

Прошло несколько дней, как они не виделись, но для Софи это показалось вечностью. Нескончаемым ночным кошмаром, избавиться от которого она могла лишь вином, но и эта панацея приносила все меньше эффекта.

Сегодня она делает тоже, что и вчера, веря, что монстры из снов не придут, что утонут в хмельном бреду и не найдут дорогу к ней. Монстры, которые слушаются только его, которые подчиняются его прикосновениям и вымаливают ещё.

Фосетт встаёт резко, будто и не пила, будто реальность все ещё умещается у неё в сознании и не готова быть размыта, но все это только видимость. Все это только оболочка, под которой скрыта израненная и растерзанная душа.

Фосетт не хочет вымаливать прощение и искупать грехи. Фосетт оберегает их также свято и предано, как тамплиеры священный Грааль.

- Повтори. - Кивает она и пододвигает бокал, игнорируя тот факт, что влезла перед странной парочкой, больше смахивающей на двух облезлых белых ворон. Фосетт не уверена в том, что видит, по всей вероятности подчинившись алкоголю в крови. Но она не может не слышать, о чем те говорят. Знакомые имена и фамилии. Ладони сжимаются в кулаки.

- Неужели она не приехала? - Произносит большой красный рот белой вороны - блондинки лет двадцати пяти, с ног до головы увешанной бусами и перьями. - Как так?

- В газетах было про ее брак с тем, квиддичистом… Фосеттом? - Отвечает такой же рот, но поменьше, выкрашенный в чёрный.

- Низко же пала. Смешно. Квиддичист! Что она задумала? Притворяется, что может жить обычной жизнью? Семья, детишки? - Рот смеется. Фосетт смотрит на него в упор, все ещё сжимая кулаки.

- ТВОЮ МАТЬ! ФЕСТРАЛЬЕ ОТРОДЬЕ! - Внезапно вопит красный рот, вдруг залитый кровью.

Софи смотрит на руку, на пальцы, сжимающие вороньи волосы, а второй размазывая кровь по лицу лежащей под ней девушки. Софи ничего не помнит, ищет взглядом Мертон.

- *ть.

Отредактировано Sophie Fawcett (17.02.22 18:03)

Если Мертон в священном адском огне переживала нервный срыв, то как назвать все то, что сейчас происходит с Фосетт? Смешанные чувства от того, что на ладонях и пальцах размазана густая кровь… какофония в голове - голоса и шум, из которых Софи умудряется выделить только один, следует за ним через очередной приступ, когда сознание снова погружается во тьму.

Фосетт уже давно кажется, что она начинает сходить с ума. Но каждая доза боли и страданий только усиливает агонию там, где когда-то было ее сердце, а теперь лишь пульсирующее истерзанное нечто, не способное ни на какие хорошие эмоции и чувства.

- … и что мы будем делать? - Это не тот голос, за который цепляется Софи, но тот, который остался с ней в давящей пустоте и мраке.

- Отвали.

- … как невежливо. Где твои манеры? Ты чуть не убила эту су…

- Почему у меня такое ощущение, что тебе это понравилось?

- … люблю драмы, знаешь ли, особенно кровавые

- Я тебя ненавижу.

- … я тебя тоже люблю, детка

- *ть. - Фосетт подскакивает на лавке, с трудом поднимая раскалывающуюся тяжелую голову с колен кузины, смотрит на ту мутным и пьяным взглядом, оборачивается по сторонам, заставляя себя поверить в то, что они все ещё на балу. - Что… что…

Засохшая на руках кровь, кровавые разводы на платье и ногах, влажные волосы - Софи снова смотрит на Мертон, ожидая, что та не станет подкармливать интригу.

- Я помню только то, что та… короче, они говорили о Беатрикс и отце. Гадости… и я разозлилась. А потом я отключилась.

- … боже, ну хоть сестре своей не ври…

- Я не знаю, что это было…

- … это была ты, и только ты

- *ть, мне надо выпить.

- С чем? - Возмущение дрожит в голосе, ломая его так, будто Мертон только что предложила отсечь ту руку, которой Софи избавила незнакомку.

- … прибить она тебя хочет, когда ты отключишься. Раз. И по голове чем-то тяжёлым.

- Да нет, бред это все. - Отвечает она не то кузине, не то голосу в голове. Понимает, что разговаривая с самой собой на глазах у Ады, не прибавляет очков в пользу своей вменяемости, даже больше закапывая. - Ты меня знаешь: я бываю вспыльчивой и эмоциональной, а та сука слишком много гадостей наговорила о моей семье… почему я должна это терпеть? Ты ведь знаешь, как никто другой, что я за свою семью готова сделать. - Слово «убить» так и повисает в воздухе. - А если ты вдруг забыла, - Софи убирает выбившийся из прически Ады локон той за ухо, - ты тоже моя семья. И я не знаю, что сделаю с тем, кто обидит тебя …, - она рассматривает руки, заламывая пальцы, все ещё ощущая напряжение, дрожь, проводя подушечками здоровой руки по содранной кожи на костяшках другой. Добавляет чуть тише, но уверенно, - или Маркуса…

Фосетт вдыхает жадно, выдыхает громко. В ней так много всего накопилось, что ещё немного и она взорвется от хаоса внутри.

- … ты разве не видишь, что пугаешь ее…

- Но, если я причиню боль вам - это значит…

Фосетт только сейчас отчётливо видит сестру, будто мутное стекло на глазах лопнуло и рассыпалось  мелкой крошкой на колени.

- Надо избавиться от неё.

- … АХ ТЫ Ж СУКА!

Голос верещит так, что Фосетт приходится закрывать уши. И только через минуту, когда «та» затыкается, Фосетт выдыхает.

- В июне мы с Фарли имели дело с тёмным артефактом, и часть Магии использовала меня как… как сосуд. Мы не смогли избавиться от артефакта и оставили его в Хогвартсе. И никому не сказали…  - Только сейчас Софи понимает, насколько запуганными были в тот момент они с Джейком, что держали это втайне. - Она пытается управлять мной через гнев, и с каждым разом у неё это все лучше выходит. Не помню, чтобы раньше выключалась.

Если бы только Ада знала, как Софи ненавидит себя. Ненавидит за то, что была настолько напугана, что все это держала в себе, молчала, утаивала от самых дорогих людей. Ведь она даже не рассказала об этом Маркусу… не могла, не могла найти сил, чтобы заговорить о «ней», рассказать об этом противном и настырном голосе в ее голове, боясь, что он возненавидит ее, что она станет противна и ничтожна в его глазах. Фосетт боится до сих пор, и только сейчас приходит понимание, насколько сильно облажалась, разрешив своему любопытству управлять судьбой. Ее трясёт, а слёзы катятся градом по покрасневшим щекам - что будет теперь? Что будет после того, как она во всем признается?

- Я боюсь, - тихо отвечает она, кладя голову на плечо сестры, - боялась говорить об этом, никто до сих пор не знает… даже Маркус. - Софи поднимает глаза, вытирая их озябшими пальцами. Ее внутренний мир раскалывается, она вся превращается в надломанную вазу, наполненную темной магией вперемешку с ее собственными демонами, которые с ней с рождения. - Я думала, что справлюсь, что все пройдёт само по себе, но то ли я оказалась слаба, то ли это древнейшая магия, все ещё сильная и неуправляемая, я не знаю, чего ждала. Я не знаю, как Джейк. - Она машет головой, ещё больше страдая от того, что втянула в это тогда и Фарли. - Все началось в тот день, когда меня наказали, перепутав с Оссетт, мы с ней после отработки нагрянули к Филчу, чтобы я смогла стащить обратно конфискованную у меня книгу - это все глупый запрет Амбридж на маггловскую литературу, но это книга моей семьи, и я не могла ее не вернуть обратно. И я нашла там ещё кое-что, что внешне показалось мне просто куском тряпки, но, если всмотреться, было лоскутом от старого гобелена, на котором была карта… и я взяла его себе в качестве возмещения за моральный ущерб. А потом уговорила Фарли искать с помощью карты пещеру, внутри которой все и произошло. - Софи потёрла виски, будто не веря собственным словам, будто пытаясь изгнать из головы дурные образы. - Мне сложно описать, что именно происходило, но, в итоге, мы сбежали, не сумев уничтожить то, что было внутри лоскута. Быть может потому, что часть магии из него уже перешла в меня. Но это лишь теория. А по факту, что-то внутри меня ненавидит весь мир и хочет занять мое место, но оно слишком слабо для этого. Мое сознание на порядок сильнее, но не может справиться, когда я испытываю гнев. Возможно, этому стало легче управлять после нападения на меня в Лютном. Непростительные всегда оставляют свой след, ты же понимаешь…

Софи много думала о том, что по возвращению в Хогвартс будет пытаться уничтожить артефакт, искала ответы на страницах пособий по темной Магии в том числе, которые могла урвать благодаря связям с крысами Лютного. Она не собиралась сдаваться, но только сейчас, заручившись поддержкой кузины, начала понимать, что без помощи не справится.

- Я не доверяю ему, - в ее глазах снова мелькает что-то нехорошее, - я видела его татуировку над запястьем, и он может быть одним из Пожирателей. Я не пойду за помощью к тому, кто может вот так просто использовать «Имп…» на какой-то жалкой девчонке. Нет, Ада, что угодно, но только не Вертикальный с его сбродом.

Наконец Софи находит в себе силы вытереть заплаканные глаза все ещё дрожащими пальцами. Единственное, что пугает ее во всем этом - недосказанность, пусть та и была в угоду, как говорится, наивысшего блага, но все равно оставалась пробелом, пустым местом там, где этого категорически допускать нельзя было.

- После произошедшего мы говорили с Джейком всего раз, пытались проанализировать, пришли к выводу, что карта пещеры не так просто была изображена на лоскуте гобелена. Иногда мне кажется, что он попал мне в руки не случайно. И вообще, все это слишком запутанно и кажется таким нереальным, будто и происходит не со мной. А потом я начинаю слышать ее. Редко. Только когда очень злюсь. Гнев и ненависть пробуждают ее, будто добавляют мне сил, желания уничтожать все на своём пути, все равно, что подбрасывать поленья в огонь, чтобы он ещё больше разрастался. Ты же понимаешь, что все это можно объяснить, когда знаешь, какие слова использовать.

Софи не была уверена, что знает, но старалась найти ответы в десятках книг различного происхождения, будь то маггловская литература о бессознательном, или волшебная о природе доппельгенгеров. Когда Мертон искала ответы на свои вопросы в библиотеке собственного поместья, Фосетт исследовала совершенно другой вопрос, прикрываясь заинтересованностью в тварях из потустороннего, или откуда они там пришли, и куда ушли.

- Это иррациональное и бессознательное. Это нечто не чужое внутри меня, Ада, как я раньше думала. Это и есть я сама, просто раскаленное сознание, которое подверглось воздействию темной Магии, а затем и испытанию непростительным заклинанием. Я ведь была в «Мунго», я пила зелья и общалась с целителями. Зелья подавляли мое же сознание, помогали забыться и спать без снов, тогда вспышки гнева почти исчезли, меня не беспокоил внешний мир, но это продлилось недолго.

Софи полезла в сумочку, чтобы извлечь сложенный в насколько раз лист, и протянула тот кузине.

- Волшебники в этом деле немного отсталые, но я нашла в библиотеке дедушки, в Бостоне, кое что.

- Я не знаю, поможет ли мне уничтожение артефакта, но, в любом случае, от него надо избавиться, когда мы вернёмся назад в школу. А вот с вином, да и не только с ним, пожалуй, стоит завязать, насколько возможно. И ещё, Ада. Мне надо вернуться домой. Я тебя люблю, и мне хорошо у вас, но мне надо домой, я напишу отцу, что не послушалась его и вернулась в Норфолк. Я уже совершеннолетняя, пора в очередной раз ему об этом напомнить. Просто есть вещи, которые я смогу сделать только дома, но мы будем видеться.

Как бывало и раньше во время их с Адой приключений, Софи начинает чувствовать усталость, и не только физически. Кузина - хороший человек, но только сейчас Фосетт понимает, что не тот, который ей может помочь. Просто потому, что Ада ее не услышала. Не поняла. И теперь Софи жалеет, что вообще обо всем ей рассказала.

Ей остаётся только молчать на все реплики сестры, мрачно смотреть перед собой и изредка качать головой - очень хочется применить Заклинание Забвения, подлить Аде чего в бокал, чтобы снять с неё обрушенный по своей же прихоти груз нескончаемого кошмара, в котором Фосетт должна вариться в одиночку, ибо больше никто не в состоянии понять, что с ней на самом деле происходит.

- Ада. - Говорит она тихо и устало, запрокидывая голову навстречу звездному небу. - Нет никакой второй сущности. Где ты вообще такие слова жуткие услышала? Услышь меня уже наконец. Раньше я так думала, но ошибалась. Нет никакой другой. Есть только я, которая запуталась. Я, которая делает жуткие вещи, потому что так легче примиряться с реальностью. Все плохое, что случалось за лето… в этом виновата я, а не какое-то эфемерное существо, на которое было бы легче свалить всю ответственность. Что, в принципе, я долгое время и делала. Но есть артефакт, который надо уничтожить. И мы его уничтожим.

Под «мы» она, конечно, подразумевала и Джейка, которого непосредственно это все коснулось, но лишний раз решила не зацикливать внимание, все ещё думая, что весь этот разговор был впустую. А хуже, если Ада кому-то все разболтает, в том числе своим слизеринским подружкам или дружкам. Обычно Софи никого в свою жизнь не впускает настолько, но за лето успела привыкнуть к Аде, и та даже начала вызывать некие порывы доверия, но все же не настолько сильные, чтобы не хотеть забрать у неё воспоминания.

- Посмотрим. В любом случае, я справлюсь, я знаю это. Да и дома мне как-то спокойнее что ли, зелье только для сна на скорую руку сварю. Надо будет ещё съездить мантию заказать: хочу потрогать все ткани, какие есть, и самостоятельно выбрать пуговицы, так что будет неплохо встретиться. - Софи трёт уставшие веки, немного дрожа от прохлады - ночи в Шотландии капризные, это она ещё в Хогвартсе поняла. - Никогда не думала, что шабаш может быть настолько скучным. - Улыбается, едва найдя на это силы. - И что моя мачеха в этом всем нашла? И, кстати, этот разговор об артефакте только между нами, иначе… ну ты поняла.