- Мисс Ровсток, ради всего святого, перестаньте путаться под ногами, все с ним будет в порядке, - мадам Помфри, уставшая, со съехавшей набекрень косынкой, успевает подхватить Мэгги под локоть и, словно нашкодившего котенка, выволочь из-за наглухо задернутой ширмы. На какое-то мгновение слизеринка замирает, и они буравят друг друга упрямыми, не принимающими возражений взглядами, пока более юная, более горячая Ровсток вновь не бросается в обратную сторону, сильно прихрамывая на левую ногу. Предвидящая подобный поворот колдомедик успевает вырасти у нее на пути и как следует встряхнуть смутьянку за плечи. – Я понимаю, Вы расстроены и взволнованы, но…

- Я НЕ РАССТРОЕНА! Отпустите меня немедленно! Не трогайте меня! – несколько пострадавших студентов невольно оборачиваются на ее крики, и Меган, ослепленная яростью, едва сдерживающая злые слезы, показывает им в ответ средний палец.

- Мисс Ровсток! Немедленно покиньте Больничное крыло и не смущайте других пациентов неподобающим поведением. Вы ничем здесь не поможете, или Вы полагаете, что разбираетесь в искусстве врачевания лучше меня? Если Вам так не терпится своими воплями отправить мистера Митчема на тот свет…

Мэгги ее не слушает. Она прожигает глазами, своими проклятыми глазами, ширму, будто обладает даром видеть сквозь твердые предметы, и поджимает трясущиеся губы, стискивая в ладонях флакон с противоожоговой мазью. Под ногтями скопилась черная копоть, а умытое теплой проточной водой лицо – совсем бледное без неизменной маски ежеутреннего макияжа. Сегодня ее помада – кровь, сочащаяся из его виска.

Ровсток разворачивается на каблуках, даже не пытаясь скрыть, стереть эту гримасу ненависти, ожог на бедре полыхает огнем, но черта с два она поморщится или позволит себе оступиться. Дверь захлопывается за ней с таким грохотом, что лишь чудом не слетает с петель. Последнее слово остается за Мэг, тогда почему на душе так скверно? Почему ей не перестает казаться, что она бросила его там, в этом склепе со стенами, которые пропитаны вонью лекарств, смешанных в одно ядовитое снадобье, горькое и бесполезное, если ты уже перестал бороться?

Девчонка прижимается спиной к ближайшей стене, здесь, в сонных коридорах замка, где темно и тихо, она дает волю чувствам, прячется за онемевшими ладонями, прячется от теней, длинными пальцами тянущихся к ней от канделябров, что прочно засели в древних камнях. Так ползут минуты, но Меган, глотающая слезы и отплевывающаяся от лезущих в рот волос, отчего те становятся мокрыми, не ощущает хода времени и, кажется, вознамеривается проторчать возле Больничного крыла всю ночь, до самого рассвета и начала часов посещений.

Со скрежетом проворачивается дверная ручка. Ровсток наскоро вытирает покрасневшие веки обугленным рукавом блузки, гордо хлюпает носом, планируя заново атаковать мадам Помфри, но, вместо нее, натыкается на Уокера, которого, судя по всему, как и многих других («Больничное крыло не резиновое!») отпустили зализывать раны в уютную рейвенкловскую башенку. Да, она видела, что ему здорово досталось, и теперь поглядывает на мальчишку с тлетворным пониманием идущего на казнь.

Мэгги шарахается назад, ступает на покалеченную ногу и теперь совершенно точно морщится, не успевая натянуть личину притворства, хотя бы фальшивую улыбку, хотя бы одну поддельную эмоцию, пожалуйста.

Она собирается уйти. Она в самом деле готова смыться, но, пригвожденная к полу и почти неприлично таращащаяся на однокурсника исподлобья, продолжает стоять истуканом, с каждым ударом колотящегося сердца чувствуя себя все глупее.

- Эм… Как спина? – выдавливает она, вместо крутящегося в мыслях «Я-то думала, ты сдох», и только теперь обращает внимание на то, что Джейми действительно выглядит неважно: на анемично-белом лице его синие глаза кажутся особенно пронзительными, видно, что он чертовски устал, и ему в самом деле не помешал бы полный покой. От него тоже едко пахнет мазью и обезболивающими, но Ровсток не кривится, а, напротив, делает глубокий вдох и задерживает сбившееся дыхание. Ей почему-то неспокойно, тревожно находиться рядом с Уокером, хотя, раньше она за собой ничего подобного не замечала, он даже кажется ей забавным, и она частенько посмеивается над его шутками на общих уроках или в Большом зале, когда он оказывается неподалеку.

В конце концов, это абсолютно не ее дело, у него наверняка есть друзья, которые о нем позаботятся, конечно, было бы славно, если бы он свалил сам, но из песни слов не выкинешь, стоять на больной ноге становится все труднее, отчего Мэгги перекашивает набок (если она до конца жизни будет ковылять, подобно Филчу, то точно наложит руки на старую ворчунью, что выгнала ее из палаты, эта бессердечная, принципиальная стерва еще поплатится), и она решает, что на этот раз уступит. Но только на этот раз. Не то чтобы в коридоре патетично «не было места для них двоих», просто слизеринка не имеет ни малейшего представления, что ей делать и как унять дрожь, слишком ярко походящую на недоброе предчувствие. Может быть, Уокеру суждено склеить ласты у нее на руках?

С губ Ровсток срывается нервный смешок, она отступает все дальше, по затылку бегут мурашки, точно такие же, как там, в библиотеке, когда еще ничего не предвещало беды, и они дурачились каждый за своим столиком. И все же стоило их взглядам пересечься… Тогда Мэгги не придала этому особого значения, однако теперь, оставшись с Джейми наедине, ей уже не хочется одаривать его кокетливыми ухмылочками и строить глазки. Ей хочется поскорее слинять.

- Не то чтобы меня это сильно волновало, но с тобой точно все в порядке?

Уголки ее губ коротко дергаются вверх, когда Джейми задает свой несуразный вопрос, предлагает ей оценить еще один результат нападения огненного голема на библиотеку, будто того, что ей уже удалось пережить, недостаточно. Меган хотела бы улыбнуться шире, но мышцы лица словно деревенеют, она не может отвести глаз от неестественно напряженного лица, которое выглядит в полутьме коридора незнакомой маской. Рейвенкловец стоит настолько близко, что она может различить кровавые полосы на подбородке и каждую из угольно-черных ресниц, медленно обмахивающих покрасневшие веки.
Красное. Черное. Красное. Так и не терпится на что-нибудь поставить.

- Я, пожалуй, все же откажусь, как бы не был велик соблазн, - голос звучит не столь уверено, как Ровсток бы того желала, он дергается и холодит легкие, стоит ей сделать резкий, прерывистый вдох при каждом из вымученных слов. Лучше бы удержать ядовитый язык за зубами, но это выше оставшихся у нее сил, люди не меняются по щелчку пальцев. Люди вообще не меняются.

Мэгги смотрит на Уокера, того самого Уокера, который легко прощается с предрассудками и без труда игнорирует общественное мнение. Иногда ей чудится, будто у него есть дар, нарочито скрытая от прочих способность читать чужие мысли, он веселится с ее нападок даже тогда, когда она совсем не шутит, не воспринимает ее всерьез, не допускает вероятности, что она в самом деле может быть для него опасна. И сейчас, когда Мэг пригвождена этими сканирующими, огромными зрачками, она уверена: стоит ей отвернуться, как непременно случится что-то плохое.

Она не узнаёт его. Мальчишка из другого мира разбил кулаком купол, чтобы погостить в ее антипространстве? Или остаться здесь навсегда?

Коридор постепенно теряет сумрачные очертания, и Джейми спрашивает: «Ты не могла бы мне помочь?»
«Что? Погоди, дружочек, а кто же тогда поможет мне?»

- Я так не думаю, - отзывается Меган после длительной, томящей паузы, тишины, нарушаемой звоном склянок за дверью. Еще один мир, из которого им обоим благополучно удалось сбежать. – Что ты… Что с то… - она спотыкается и едва удерживается на ногах, с опозданием осознавая, что они здесь одни: никому больше не взбредет в голову вырваться из цепких лап мадам Помфри, никто не выберется из уютных гостиных и прогретых каминами спален, а у Джейми темный взгляд топкого болота и сильные пальцы, крепко хватающие ее за запястья и тянущие все ближе. Ей не выбраться.

Склянка с противоожоговым зельем выскальзывает из рук и разбивается о каменную плитку, поднимая в воздух едкий лекарственный запах.

- Отпусти меня сейчас же! У тебя крыша поехала, Уокер? А ну живо отпусти, или пожалеешь! – Мэгги пытается упереться ступнями, чего уж жалеть свои новые туфли, от которых за этот день остались лишь приятные воспоминания, она цепляется каблуками за трещины в полу, но куда ей, она весит, как цыпленок, и рейвенкловцу не составляет никакого труда волочить ее по переходу, словно тряпичную куклу.

Ровсток не надеется, что на ее крики сбежится орда спасателей, орет исключительно для проформы и чтобы привести однокурсника в чувство. Она не знакома с Джейми достаточно хорошо, чтобы с уверенностью утверждать, что он совсем не такой, что он не способен тащить куда-то беззащитную (ха-ха) девушку против ее воли. Почему он не может оказаться тем, кто именно так и поступит, стоит подвернуться удачному случаю? Она ведь тоже притворяется, изо дня в день она вынуждена играть тысячи ролей просто чтобы удержаться на плаву, вот и у Уокера, вне всяких сомнений, есть на то бесчисленное множество причин.

Она посмотрела ему в глаза и нашла в них беспробудный мрак.

Мэгги недолго вынуждена брыкаться, очень скоро мальчишка затаскивает ее в первую попавшуюся на пути тесную каморку и заслоняет собой единственный выход – слишком массивную для такого незначительного помещения дверь. По правде говоря, сей факт волнует слизеринку куда меньше вновь обретенной возможности шевелить руками и распоряжаться собственным телом, у нее в кармане – волшебная палочка, а еще есть ногти и зубы на случай, если все пойдет не по плану.

- Послушай, Уокер, - Мэг даже не пытается звучать самодовольно или по крайней мере смело, она вглядывается в темноту, привыкая к ней и с каждым мгновением ловя очертания рейвенкловца все четче. Завтра на запястьях будут синяки, если наступит это эфемерное «завтра», и они не закончат здесь то, чему суждено было закончиться еще в библиотеке. – Если ты сейчас посторонишься и дашь мне пройти, я никому не расскажу…

Он прерывает ее на полуслове, будто не слышит ничего из того, что она пытается до него  сдонести, он ее обвиняет, а она не находит ни единого аргумента в свою защиту. 

- Я? Ты совсем больной? – «Да, очевидно же, что он не в порядке, идиотка». – Причем здесь я? Это все Фосетт, ты перепутал нас? Я была там, но это сделала не я. Все обошлось, мадам Помфри быстро поставит тебя на ноги, уже ведь не так больно, правда? – заполняя вкрадчивым шепотом душную каморку, Меган безрассудно решается пойти навстречу направленной на нее палочке. Сжимает дрожащими пальцами свою, спрятанную в кармане, старается говорить спокойно и не делать резких движений, чтобы не провоцировать. Мерлин, это ведь всего лишь ее одноклассник, смешливый мальчишка, об истинных мотивах которого ни у кого не получается догадаться, тогда почему ей так страшно? Почему, драккл ее раздери, она так его боится?

- Я сделаю все, о чем ты попросишь, только опусти палочку. И отпусти… меня, - Ровсток подавляет побуждение отпрянуть, поскольку теперь в пределах ее обзора находится широкая алая полоса, растянувшаяся за спиной Уокера. Наверняка кровью пропиталась и вся его одежда, и не нужно слыть величайшим из колдометиков, чтобы сделать простейший вывод: рана снова открылась.

Меган больше ничего не говорит, она подходит вплотную, волшебная палочка Джейми уже упирается ей в ключицы, и долго смотрит, как тени блуждают вдоль тонкой линии носа и прячутся в уголках губ, она узнает их в радужках, похожих на дикий шторм в открытом море. То ли разум играет с ней злую шутку, то ли она в самом деле не видела ничего прекраснее.
Черное озеро. Там ее посетило точно такое же чувство и больше она его не искала.

Взгляд движется дальше, по руке, что упрямо держит парочку, готовую ей навредить, и она сжимает предплечье с фактурными венами цепкими пальцами, не давая тому дрогнуть, а потом, в следующую секунду, Мэгги распирает смех, так все оказывается просто.

- Джейми, разве мама не говорила тебе, что брать чужое – нехорошо? – жестокая издевка посодействует ей в отвлечении всего его внимания, пока слизеринка ногтями поддевает тонкие красные нити, переплетенные так искусно, так рьяно сопротивляющиеся ее неуверенным движениям, что она вынуждена лихорадочно перебирать в голове иные пути. Что есть у нее, помимо хитрости? Скрутить Уокера и стащить браслет у нее нет абсолютно никаких шансов, ровно как и незаметно выудить из кармана палочку, поэтому нужно устроить все так, чтобы он снял проклятое украшение сам.

- Избавься от него.

Должно же быть просто.

Давай же, Уокер, скажи что-нибудь. Нечто такое, что одним словом прочертит поперек моей шеи ровную черту, предупреждающе красную, а в конце я все равно ничего не пойму, кроме единственной, почти святой, незамутненной истины: у тебя кишка тонка.

Мэгги старается не смотреть, но все равно таращится, не моргает, весь ее взор алой пеленой застилает мокрая полоса крови, грубо расплывающаяся за спиной рейвенкловца. Кажется, даже спертый воздух в коморке становится иным. Так пахнут бинты, бережно снятые с раненого солдата, стерильная операционная, из которой мгновение назад вывезли спасенного пациента. И запах этот сгущается, кружит голову, навязывает, чего кривить душой, поистине гнусные мысли.
Так пахнет смерть.
И так пахнет агония.

- Не избавишься, - поясняет она шепотом, сухим, расползающимся по давящим стенам в надрывном опасении, что рука Джейми не дрогнет и что его не остановит ничто: ни здравый смысл, ни та часть проклятия, что оберегает, обязана уберечь своего создателя. И откуда в Ровсток столько уверенности, в любой момент готовой развеяться им под ноги, как серый прах? – Не избавишься, Уокер.

Она так чертовски устала, и он, безусловно, тоже. Это читается в его неестественно больших глазах, почти черных, внимательных, опасно сощуренных, чтобы получше разглядеть ее в кромешной темноте. Оставь надежду всяк сюда входящий, а заодно выключи долбанный свет.
Джейми все еще не слышит ее. Он категорически не похож на себя, но в интонациях его голоса все равно упрямо угадываются знакомые нотки, насмешливые, звонкие, и вот незадача, весело ей отнюдь не становится – напротив, по коже неровным строем бегут мурашки, закрадываются в затылке и маршируют по линии роста волос, вынуждая интуитивно вздрагивать на каждом вздохе. Дьявол. В этом-то и заключается самая жуть.

Мэгги отлетает назад, до противоположной стены, основной удар приходится по горлу, отчего рвется дыхание, облачаясь в шелестящий, неровный хрип, оглушительный в безмолвии, что окутывает их тяжелым одеялом непонимания.

- Я же говорила, - слизеринка сипло смеется, и по виску у нее струится тонкий ручеек бордовой крови. Ударилась головой. Звон в ушах затихает, но ненадолго, она поднимает глаза на Уокера и не может им поверить. Переводит взгляд на собственные запястья, но на них ничего не осталось – Ровсток сняла все украшения, когда мадам Помфри промывала ей раны в Больничном крыле, пока она вырывалась и визжала, как пойманная живодерами кошка. Мэг и подумать не могла, что Джейми стащит один из браслетов, что кто-нибудь в принципе решится на подобное сумасбродство, и теперь чувствует себя абсолютно голой перед ним, уязвимой, виноватой.

- Придурок, приди в себя! По-твоему, похоже, что я радуюсь жизни? – упаси Салазар, если это сотрясение, но ее тошнит так сильно, что она лишь чудом успевает согнуться пополам, крепко обнимая себя за пояс, когда тесные путы до боли сжимают грудную клетку.
«Пропади ты пропадом, я хотела как лучше»

Меган выворачивает наизнанку от невыносимой вони, разъедающей слизистую ее носа, но она лишь влажно кашляет, хлюпая носом из-за слез, горячо текущих по щекам. День такой бесконечно длинный, и он не должен закончиться вот так. Она не допустит.

Руки, надежно прижатые к телу – ни дать ни взять великомученица! – шарят по карманам ткани в поисках карманов, но веревки жалят, словно ядовитые насекомые, Ровсток ощущает, как кожа под ними розовеет и саднит. Она бросает на Уокера разъяренный взгляд, не сомневаясь в том, что ему он придется как нельзя кстати, более того - весьма понравится. Разговаривать с ним – все равно что биться о глухую стену, которая, помимо прочего, не откажет себе в удовольствии причинить ей предельное обилие вреда. Пока на нем ее браслет, бестолково рассчитывать на здравый смысл умненького рейвенкловского мальчика, но, вместе с тем, он все еще в ее власти, ровно как и то безжалостное существо, в которое он превратился. Уокер это знает. О, именно это и бесит его сильнее всего.

Под стиснутыми пальцами, побелевшими от перекрытого кровотока, оказывается теплое древко волшебной палочки, и Мэгги с трудом подцепляет его длинными ногтями, не сводя глаз с этого нового, темного, злого Джейми. Неожиданно для них обоих девчонка начинает улыбаться.

- Диффиндо, - вполголоса произносит она, словно в нарочитых полутонах присутствует какой-либо смысл. Здесь и без того слишком тихо, чтобы Уокер мог ее не расслышать. Рвется рукав, блузка на боку трещит по швам. Меган вырывается из плена и на миг замирает, не обращая внимания ни на участившийся пульс, из-за чего ее снова начинает мутить, ни на хлюпающее в районе локтя пятно, липкое и теплое, как клубничный джем к завтраку. Как же она ненавидит эти безумные гастрономические сочетания.

- Импедимента! – бросается на него, вместе с заклинанием, сбивает с ног, подобно урагану – говорят, их неспроста нарекают женскими именами, но, черта с два, Мэгги – никакой не ураган, не тайфун и не лавина, льющаяся рекой с вершин оледеневших гор. Мэгги – землетрясение, разлом в коре, погребенные под обломками города.

И у Джейми есть то, что способно ее остановить. У него еще имеется шанс предотвратить свою персональную катастрофу.
Фенечка, такая хрупкая и, вместе с тем, чрезвычайно опасная, рвется пополам и оказывается зажатой в крошечном девичьем кулаке. Однако момент ликования длится недолго – судя по всему, она умудрилась чарами вспороть рейвенкловцу вену. Темная, густая кровь пропитала витиевато переплетенные нитки и стекает Меган в рукав.

- Уокер? – жалобно зовет она, боясь выдохнуть. Не решаясь пошевелиться. Если он все еще под действием колдовства, то на этот раз уж точно пошлет снисходительность и жалость куда подальше.

Ровсток поднимает взгляд на мокрую полосу на стене, переводит его на кровоточащее запястье – Мерлин, да она ведь никогда не боялась крови, что с ней происходит?

- В-вулнера санентур…
Класс заклинаний. Манекен, бьющий наотмашь. Пустая аудитория, куда не проникают солнечные лучи. От безнадежности сводит пальцы и немеет язык, Мэгги понимает, что нужно что-то сказать, как-то помочь, но, вместо слов, издает нечленораздельный писк и отползает назад, поскальзываясь на каблуке, застрявшем между каменных плит.

Меган неизвестно, сколько времени проходит. Куда сбегают секунды рушащихся, краткосрочных моментов, когда она почти чувствует себя в безопасности. У Джейми глаза слепца, мутные, всматривающиеся сквозь нее, словно пронзающий луч, и боль в затылке, липкая, красная, мучительная боль напоминает о том, что у незрячих гораздо лучше развиты все прочие инстинкты. К тому же Уокер видит. Черноволосого монстра в теле своей однокурсницы, холодную, мертвецки-бледную сколопендру, норовящую заползти в одну ушную раковину и выползти из другой.

На запястьях лиловеют свежие синяки, и жжение от веревки алыми полосами вдоль рук, талии и бедер сковывает все прочие движения, а отвести взгляд Ровсток больше не в состоянии. Не моргать. Не бояться. Она сталкивалась с кое-чем и похуже, нежели рейвенкловский мальчик с потекшим бачком.

Он уверен, что это Мэгги во всем виновата, но кто заставлял его красть чужие вещи? Осуждай, кори себя, когда_то_хороший, больше некого.

А потом она снова тонет. Салазар, сколько можно захлебываться? Вкус железа, запах железа, ее тошнит, выворачивая нутром, слизеринка упрямо задерживает дыхание, прикрывает веки, мокрые ресницы оставляют черные, как смоль, отпечатки на порозовевших щеках. С нее хватит. Раз. Два. Третьего не дано. Больше никаких откинувшихся или почти склеивших ласты парней в ее жизни не будет, таких у нее на счету достаточно.

Когда Джейми навзничь растягивается на полу, первым порывом становится отхлестать его пощечинами по лицу, мол, приди в себя, ну же, ну же… Но ведь не проще ли сбежать? Она помогла ему, он придет в себя и отправится в свою уютную спаленку под самым небом, проведет ночь в кошмарном забытье, а наутро, дай Мерлин, решит, что все случившееся здесь, в темной, затянутой паутиной и воняющей смертью коморке, было лишь дурным сном. Еще не сломанная психика подчинит безоправдательное сухой логике.

«Стой», - произносит Уокер не своим голосом, и Мэг срывается: от этого тембра, этой смеси льда и адского пламени, хочется смыться, смыть его с себя контрастным душем. Она дергается, но в последний момент не успевает, слишком устала, чтобы перехитрить рейвенкловца, взбешенного и очарованного чем-то очень и очень злым.

- Уокер, я же убью тебя, если ты меня сейчас же не отпустишь! – она ударяется коленом, морщится, когда Джейми снова хватает ее за руки, кривит губы, задевая его острым каблуком. Может, и не лучшая идея – угрожать ему сейчас, может, стоит притвориться покорной судьбе, блеющей овечкой и посмотреть, что произойдет дальше, однако, Меган не была бы собой, если бы не попыталась. В конце концов, это всё еще ее браслет.

До палочки уже не дотянуться, Ровсток почти полностью обездвижена, тишину нарушают лишь краткие шорохи и ее колеблющееся в воздухе недовольное сопение, за которым девчонка пытается скрыть болезненные ощущения. Уокер сильнее нее, и сейчас он ожидаемо одерживает верх. В ответ она способна только ужалить. 

Бредовая, совершенно неуместная мысль цепляется за сознание, уплывающее от нее шлюпкой, попавшей в шторм, потому что они оба вернутся туда, откуда пришли. Ввалятся в двери Больничного крыла, окровавленные и чумазые, спотыкающиеся, Мэгги, вероятно, начнет горько реветь, а Джейми - держаться до последнего, хотя, нечего и ожидать, будто этой ночью от него хоть что-нибудь останется.

Она рада, что на некоторый срок пропишется в лазарете легально. Этот факт делает ее едва ли не счастливой, отчего высокий, звонкий смех, совсем не веселый, безжалостный, безумный, словно вихрь, вырывается из ее горла. Меган запрокидывает голову назад, и рана на затылке, как прежде, отдает теплом, стоит ей коснуться задеревеневшими пальцами ушибленного места и размазать темную кровь по ладони.

- Дай сюда свою руку, - измученно просит она, когда Уокер задает такой простой, закономерный вопрос, остающийся без ответа. Мэгги так и не узнает, был ли он в самом деле риторическим. – Потом уничтожишь меня, смотри, я совсем беззащитна, - улыбка сползает с ее губ также быстро, как удар зеленого луча летит в ничем не прикрытую грудь. – Эй, Уокер, - ее кровь – на его волосах и плече. Его кровь – повсюду. -  Слышишь меня? – дурацкое желание его пожалеть весьма изумляет, и все-таки себя ей жалко гораздо больше. – Ты слишком забавный и слишком добрый, чтобы я боялась тебя, поэтому если можно, то просто кивни.

Хватка Джейми ослабевает, но Меган не вырывается, так и лежит, успокаивая скачущий галопом пульс, поддевает одним из уцелевших, длинных ногтей фенечку с чужого запястья и замирает, переводя настороженный взгляд на темноволосую макушку.   

- Я, конечно, понимаю, что ты отлично устроился, но я не хочу повторять судьбу Поттера, когда тот вернулся с телом Диггори, и потом целый год все имели ему мозг по этому поводу. Повторяю, Уокер, мы не настолько близки, - Мэг не шевелится, только блуждает привыкшими к темноте разноцветными глазами по грязному потолку.

- Ты все еще планируешь покончить со мной или второй раунд отменяется? Было бы славно, поскольку я не очень хорошая дуэлянтка и владею лишь нетривиальными заклятиями, которые мальчикам почему-то не нравятся.

Вот бы время остановилось, щедро одарило передышкой и возможностью обдумать дальнейшие действия, но оно мчит на бешеной скорости, от него закладывает уши, ритмичное, оглушительное тиканье в висках сводит с ума почище средневековой пытки. Меган все еще частенько говорят, будто она похожа на куклу, хотя времена, когда родители рефлекторно рядили ее в розовые и белые рюши, завивали ей волосы на жесткие бигуди, на которых было мучительно спать, давно позади. Теперь она и в самом деле чувствует себя распотрошенным чучелом, жертвой таксидермиста, ее неживые, стеклянные глаза устремлены в покрытый паутиной потолок.

- Эй, Уокер, - зовет она слабо и равнодушно, не поворачивая головы, не прислушиваясь к мертвым звукам, не моргая. – Ты тяжелый, - и голос звучит смазано, устало, настороженно. Рейвенкловец вдруг начинает шевелиться, также дергано, словно марионетка, которую сверху тянут за прочные нити, да никак не могут удержать на весу. Меган напрягается, упираясь в пол согнутой в колене ногой, она не знает, чего ожидать, она безоружна и бессильна, особенно перед этим покалеченным, раненным мальчиком, сходящим с ума от действия проклятия. Джейми-Джейми, кто-нибудь все-таки должен был объяснить тебе, что брать чужое нельзя.

Уокер налегает на ее руки, находя в них опору, и несмотря на боль от давления его предплечий, Ровсток испытывает облегчение. Мнимую свободу сродни той, что чувствует заключенный, когда его ведут на плаху. Она прикрывает веки и слышит только дыхание: свое – постепенно выравнивающееся, и его – резкое и рваное. Не хватает смелости пошевелиться. Сил, чтобы сбежать. Слов, чтобы выразить сожаление.

Мэгги сказала ему, что он сам виноват в случившемся и сейчас расплачивается за собственные действия. Думала, это как сунуть ладонь в клубок ядовитых змей и сжать кулак, а потом упрекать их за то, что посмели вонзить острые клыки в беззащитную плоть. Вот только она – не змея, а всего лишь девочка, которая не имела права подвергать других опасности.

- Фу, как грубо, - слизеринка дергается, поскольку холодная слеза неприятно затекает ей в ухо, и, тем не менее, на потрескавшихся губах расцветает улыбка, открытая и искренняя, ведь Уокер, лежа на спине, не может ее увидеть. Он пришел в себя. – Тебя что, не учили, как надо с девушками разговаривать? – как же чертовски болит каждая мышца, будто все кости переломали, и глаза щиплет. Приходится сдерживаться, чтобы не разрыдаться, тем самым выдавая собственную слабость.

Мэг поднимается, царапая подушечки пальцев о пол, нащупывает разорванный браслет – пара некогда вплетенных в черные нити бусин со стуком закатилась в дальний угол – подносит его к глазами и усмехается. Убирает испорченное украшение в карман.

- Не понимаю, о чем ты говоришь. Я ничего тебе не дарила, - девчонка смотрит на однокурсника сверху вниз, ее взгляд мог бы показаться жестким, но, увы, она слишком быстро теряет лицо, отмечая множество ссадин и следов крови на теле Уокера. Приходится напомнить себе, что он только что угрожал выдать ее преподавателям.

– Хорошо, - Ровсток прикусывает губу, стараясь не зашипеть от боли, встает на колени, и уже затем – пошатнувшись, на ноги. – Как залатаешь себя, отрепетируй перед зеркалом убедительную речь, которой хоть кто-нибудь поверит, - она тратит всю оставшуюся энергию на то, чтобы изобразить на измученной мордашке непричастность и пару раз взмахнуть слипшимися от туши ресницами. – Доброй ночи. Я оставлю дверь приоткрытой, чтобы тебе сподручнее было звать на помощь.

Коридор еще никогда не был настолько длинным и беспробудно темным. Меган, как сомнамбула, шаркает подошвой, спотыкается, держится за стены, чтобы не упасть, отгоняет тяжелые, непрошенные мысли. Но когда она проходит мимо больничного крыла, под ребрами что-то предательски екает, вынуждая остановиться. Обернуться. Прислушаться.

- Дьявол.

В тишине хочется утонуть. Прилечь рядом на чистых простынях, наблюдая за тем, как размеренно вздымается и опускается широкая грудь, прикоснуться тайно, неприлично, убрать упавшие на лоб волосы. Вот бы остаться.

Мэгги уходит, прихватив с собой пару стерильных бинтов и крововосстанавливающую сыворотку, запечатанную в небольшом флаконе. Мазь от ожогов и тряпку, пропитанную антисептическим раствором. Распихивает украденное по карманам и, прихрамывая, возвращается в коморку.

В нос сразу же ударяет знакомый запах крови.

И Уокер все еще здесь.

- Сесть сможешь? – интересуется слизеринка, закрывая за спиной дверь и зажигая почти истлевшие, тусклые свечи. – И лицо попроще сделать, - добавляет себе под нос.

Этот странный, страшный день когда-нибудь закончится?