Дня два назад, возвращаясь в постель под утро, спотыкаясь на ступенях бесконечно длинной лестницы, что ведет в самое сердце замка, где с каждым шагом становится все темнее, где теплые языки пламени вылизывают обветшалые стены, от сырости кое-где поросшие мхом, Мэгги падает в изножье кровати Селины и громко, навзрыд, избегая лишних слов, роняет слезы на съехавший почти до самого пола кончик смятого одеяла. Нежные ото сна пальцы осторожно перебирают ее мокрые, спутанные волосы, в которых застряла тина и веточки водорослей, и тогда Ровсток думает, что на самом деле ничего страшного не произошло.

Теперь она лежит под пологом, задернутым лишь с одной стороны - зыбкая иллюзия треснувшей по швам защищенности - ее темные ресницы нестройно трепещут под прикрытыми веками, и ненароком улавливается тихий, сухой шелест страниц, перелистываемых теми же натянутыми до костяшек пальцами, что совсем недавно гладили ее по голове в кромешной темноте.

«Как крылья бабочки, случайно залетевшей в распахнутое окно», - Меган вздрагивает и приподнимается на локтях, когда Селина залезает к ней под бок, бесцеремонно отодвигая тощее тело к противоположному краю кровати.

- Чего ты? – слизеринка несдержанно фыркает, пристальным взглядом изучает лисью ухмылку, возникшую в уголках розовых губ, и едва сдерживает порыв столкнуть зарвавшуюся нахалку на мягкий изумрудный ковер. Не иначе что-то задумала.

- К-красоты? – она смотрит на подругу, как на умалишенную, жует зубами щеку с внутренней стороны и, в конце концов, убеждается, что Мур нисколько не издевается, и ее затея возникла из самых что ни на есть чистых побуждений. – Да ты взгляни на меня, Сэл, покойники и то живее выглядят, - ее надсадный смех разносится по комнате, подобно звуку поцарапанной пластинки, по которой пустили затупившуюся иглу. – Боюсь, даже твои золотые руки не в силах что-либо сотворить на пришедшем в негодность холсте.

Перечить Ровсток не решается, потому со смирением и долей иронии наблюдает за тем, как Селина вдохновенно роется в вещах, а затем сгружает целую гору баночек, коробочек и тряпок ей в ноги, которые она лишь чудом успевает поджать.

- Он не мой, глупостей не говори, - на щеках Мэгги проступают румяные пятна, она злится на себя за то, что ее лицо пышет жаром от небрежно брошенной, совершенно ничего не значащей фразы, которая продолжает оказывать на нее ожидаемое влияние.
«Вот она конечно удивится»

– Вознамерилась все сразу на меня нацепить? 
Ровсток, хоть и привыкшая обвешиваться украшениями, будто цыганская баронесса, все же сгребает в ладони сверкающие в неверном свете настенных свечей цацки и трясет ими перед носом лучшей подруги.
– Ты что, Пещеру чудес ограбила?

Драккл, до недавнего времени она так страшно ей завидовала! У Селины было все: точеные скулы, уважение однокурсников, красноречивые взгляды мальчишек, вожделенно провожающие ее легкую походку и безмятежно раскачивающуюся волну белокурых волос, перекинутых через плечо. И если Мур была солнцем, амбициозно, безжалостно выжигающим все на свое пути, то Меган выступала при ней в роли бледной луны, выглядывающей из-за тени сгустившихся облаков, потому что ни у кого, никогда не возникло бы даже мысли взглянуть в ее сторону, когда рядом шла слизеринская староста.

Разумеется, Селина уверена в том, что это легко, что тебе достаточно улыбнуться, чтобы лишить кого-то сна и разума. В мире же, где под водой тебя хватают чьи-то скользкие, исполинские щупальца, а ты не можешь дышать и одними глазами упрашиваешь позволить тебе хотя бы один глоток воздуха, в ее мире, все обстоит несколько иначе. Здесь ты сколько угодно можешь рвать себе жилы, наряжаться в платья лучших модельеров магической Европы, красить губы самыми дорогими помадами, носить туфли с ценником выше стоимости домов некоторых твоих однокурсников, мельтешить перед глазами, громко смеяться, случайно задевать плечом, когда проходишь мимо – все это тщетно. Все это – лишь пыль, морок, самообман, которому нет и не может быть конца.

- Перестань! – хохочет Ровсток, замахиваясь на подругу подушкой и покорно следуя за ней в центр комнаты, где безаппеляционно подготовлен подопытный стул. – У тебя сегодня такое игривое настроение. Случилось что-нибудь особенное? – под «особенным» она, вне всяких сомнений, подразумевает Джейка Фарли, героя и умницу, словно сошедшего со страниц женских романов. Разве могла Селина выбрать себе другой объект воздыхания?

Меган косится на нее, вертится, словно волшебная юла для годовалых малышей, но в итоге как обычно сдается, на ходу заделывая волосы в высокий, небрежный хвост и подставляя кажущееся уязвимым без привычной тонны косметики лицо под «кисть мастера».

- Если профессионалу будет угодно, я бы хотела что-нибудь не очень яркое. Используй темные оттенки, мне так привычнее, ладно? - краем глаза она подмечает упомянутую ранее, гигантскую гору платьев и молится всем языческим богам, чтобы среди них оказалось хотя бы одно с длинными рукавами. – А мне этим летом не довелось прошвырнуться по магазинам. Даже учебники и школьную форму покупал папа, поэтому не мудрено, что половину мантий пришлось перезаказывать: в ряде случаев он решил, что я проглотила Хогвартс-экспресс, а во всех остальных – что мне только-только минуло семь.

И неизвестно, наступит ли восемнадцать.

Отредактировано Megan Rowstock (07.08.23 21:54)

Редкий раз задумываешься о том, что в Хогвартсе ты никогда не остаешься один. Даже если очень хочется залезть с ногами на кровать, задернуть балдахин, закрыть уши, свернувшись клубочком, и слушать, как тишина внутри тебя отзывается нестройным эхом, кто-нибудь непременно прокомментирует, что пожертвовал бы добрую треть состояния дражайших родителей, лишь бы это дракклово Черное озеро наконец заткнули тугой пробкой, как наполненную душистой пеной ванну, и оно перестало журчать.

С некоторых пор рядом с Мэгги всегда остается Селина. И вот ведь парадокс – порыва сбежать от нее не возникает, даже когда подруга бессовестно привирает относительно характеристик наружности Ровсток, мол, выглядит она несколько приятнее, допустим, вампира, и также бесцеремонно разглядывает ее лицо, очевидно прикидывая, сколько труда будет вынуждена приложить, дабы исправить сию плачевную ситуацию.   

- Пф, а я уж было поверила, что мне удастся избежать ободков и розовых румян, - слизеринка едва уворачивается от возмущенного тычка или того хуже – подзатыльника, прежде чем снова застыть на стуле бледной гипсовой статуей, которую вознамерились размалевать до неузнаваемости, а после – обрядить в лучшие тряпки. Меган вздрагивает и обреченно вздыхает. Снова. Да, бесспорно, у Селины безупречный вкус, но совсем не такой, как у нее, и сколько Мэг себя помнит, собственные эксперименты с внешностью так или иначе заканчивались экстравагантными попытками нагнать побольше жути на окружающих. Единственное, в чем она уверена: Мур ни за что ей не навредит и не допустит, чтобы она выглядела посмешищем. – Но брюллики лучше оставь, ты ведь знаешь, я вечно теряю украшения.

Фактически Ровсток никогда ничего теряет и точнее было бы высказаться о кражах и преднамеренном избавлении, а не выставлять себя неуклюжей растяпой. С другой стороны, так гораздо проще. Никаких завышенных ожиданий.

Когда речь заходит о родителях, Селина заметно сникает, и Мэг корит себя за недальновидность: ей, как никому другому, известны сложные отношения подруги с матерью и отцом, совсем не такие, как у нее – со своими, где с плеч сдуваются несуществующие пылинки, а навязчивое внимание подобно абсурду. Ровсток с самого начала разгадала причину холодности Мур, а также отсутствия эмпатии ко всем ее нерадивым ухажерам, и та была до обидного очевидна. Селина понятия не имела, что собой представляет любовь.

- Мне как раз не хватает новеньких туфель, - она не станет унижать ее жалостью, в конце концов, проблемы с отцами – прерогатива любой девочки, что уж говорить об острых вопросах, касающихся матерей, вот где впрямь зарыто немало скелетов и до застарелых гематом покалеченных самоидентификаций. – Видела одни в последнем каталоге «Шапки-невидимки», в лакшери-разделе, - последнее Мэгги произносит карикатурным тоном высокородной светской леди, сахарозной и закостенелой в смехотворной убежденности, будто весь мир крутится вокруг ее счета в Гринготтсе и популярной в нынешнем сезоне прически. Меган и Селина, будучи дочерьми достаточно обеспеченных представителей чистокровной знати, тем не менее, не являются брендовыми снобками, поскольку выбирают имена дорогих волшебных марок исключительно исходя из практичности и качества материалов. Они просто не обращают внимания на баснословный ценник, кто вправе судить их за это?

- Ну… хорошо, - идея поменяться образами не кажется слизеринке привлекательной по одной простой причине: пока они с Мур никак не пересекаются внешними параметрами, никому не придет в голову их сравнивать. – У меня есть помада для особых случаев, и, похоже, один из них наконец настал, - темно-красная, по текстуре напоминающая бархат, покрывающий губы бережной, мягкой дымкой, в бронзовом футляре со вставками полудрагоценных камней. Не косметика, а произведение искусства, заточенное в чем-то недолговечном.
Следующие несколько минут проходят в полной тишине. Селина и Мэгги давно прошли тот рубеж дружбы, когда все еще нужны слова, и, по крайней мере, за себя Ровсток может ответить без колебаний: с этой девчонкой, сосредоточенно поджимающей губы в процессе кропотливой работы, с девчонкой, чья мимика то и дело меняется, живая, подвижная, расслабленная, ей комфортно даже молчать. Впрочем, когда тебе заявляют такое, держать язык за зубами становится практически невозможно.

- И ты говоришь об этом только сейчас? – Меган дергается, и приятного, нежно-персикового цвета блеск для губ, находящийся у Селины в руке, едва не оставляет след на припудренной скуле. – Что значит «подберут»? Этого не может быть, мы же не в средние века живем, - девчонка хлопает ресницами, отрицая дикие нравы, настолько чуждые ее пониманию, что подозрение, будто Мур вздумала над ней подшутить, становится почти осязаемым. – Они не поступят с тобой так, ты их единственная дочь, они должны желать тебе счастья, а подобный брак сложно назвать счастливым, тем более, тебе еще нет восемнадцати, ты даже школу не закончила и ты… - она собирается произнести это страшное, перевешивающее, всегда бросающее на чашу весов груду неподъемных камней «влюблена». В мальчика, которого никогда не выберут ее родители. Вот что она собирается ей сказать. Вот почему ее голос ломается в самом конце, хотя сама Селина наверняка надеется, что Мэг этого не заметит. Но он все равно трещит, как догорающие угли, и гаснет в робкой улыбке, пожирающей любую искренность.

- Сэл, - тихо произносит Ровсток и берет ее за руку крепкой, неприятной хваткой. – Ты не допустишь этого.

Но Селину уже не остановить, она снова кружит вокруг медленно распускающей волосы Меган, словно мотылек, прилетевший на свет, темный и недружелюбный, но безрассудно притягательный. Результаты ее стараний дали свои плоды, и Мэг тоже невольно улыбается, сжимая пальцами ручку резного зеркальца и изучая собственное отражение в заляпанной, мутной поверхности.

- Да, что касается платья, - она в нерешительности закатывает рукав по локоть, руки дрожат в лихорадке – как отреагирует? Поймет ли и на этот раз? – Кажется, нам нужно нечто более закрытое.

Вены Мэгги – черные полосы, похожие на ветки ночных деревьев, что отбрасывают тени в неверном свете луны. Проклятье за проклятьем, они наслаиваются друг на друга, готовые поглотить разум, замыкающийся, стоит солнцу уйти за горизонт. От них не устаешь, но они откусывают от тебя по кусочку каждый день, пока однажды не останется ничего.

- И теперь твоя очередь, - говорят, друзья перенимают друг у друга повадки. Меган ухмыляется уголками губ и отворачивается, делая вид, что роется в набитой доверху косметичке. – Эти голубые глазки уж точно ничем не испортишь, - она вооружается черным карандашом и тонкой кистью с металлическим черенком, бликующим от свечей. Вдалеке глухо слышен оповещающий звон, приходится задрать голову и взглянуть на мерно тикающие часы, висящие над дверью. – Кажется, мы проспали ужин…