Келла сама не поняла, как оказалась в объятиях рэйвенкловца; но удивительно было даже не это, а то, что ему удалось её успокоить ― насколько это было возможно в текущих обстоятельствах, конечно. Терри Бут, который до зубовного скрежета стал раздражать её после зимних каникул (до этого Келла относилась к нему более-менее нейтрально), проявил все свои лучшие качества (в существовании которых до сегодняшнего дня гриффиндорка очень сильно сомневалась) и поддержал её, когда она действительно в этом нуждалась. Но всё это длилось лишь несколько мгновений ― когда они закончились, гриффиндорка вернулась в реальность.
Рэйвенкловец разжал объятия. Келла отшатнулась от него. Ей хотелось убежать, убежать как можно дальше; неважно куда, лишь бы снова остаться одной, сохранить свой внутренний мир в безопасности, ни перед кем никогда ― НИКОГДА! ― не показывать своих слабостей и уязвимостей. Тёрнер смотрела на Бута со страхом; она боялась удара по самому больному ― он имел на это право после всех тех язвительных колкостей, которыми она его щедро осыпала последние два месяца; но что-то в его взгляде — что-то очень доброе и заботливое — заставило её опустить забрало и принять руку помощи. Сердце колотилось как бешеное, тело била дрожь, а дышать было невыносимо трудно, но Келла всё-таки опустилась на заботливо расстеленную Бутом на подоконнике мантию.
― Ты многого не знаешь, ― хриплым голосом произнесла она, нарочно отворачиваясь от Терри; она смотрела на стену. ― И я не уверена, что хочу рассказывать об этом хоть кому-нибудь. Но… ладно, ― она судорожно передёрнула плечами, как бы принимая неизбежность того, что ей нужно объясниться. ― Пожалуйста, не уточняй подробности. Я расскажу тебе лишь основное… Мама умерла, когда мне было четыре, и мы с папой решили переехать из Уэльса, где жили раньше, в Лондон. По дороге мы остановились на какой-то заправке… а-а-а, чёрт, ты же не понимаешь… в общем, у нас была остановка по пути, потому что ехали мы ночью. Всю дорогу я спала, но во время остановки меня разбудили: из-за того, что мама… гм… умерла… я отказывалась от еды и не ела по меньшей мере несколько дней. Папа беспокоился за меня. Он купил мне… хот-дог, кажется, но я не хотела есть. Папу расстраивать не хотелось, поэтому, пока он курил и беседовал с кем-то из пассажиров автобуса, я решила отойти в укромное место и выкинуть еду, чтобы потом сказать ему, что мне удалось поесть. Я наткнулась на котёнка, ― Келла почувствовала, что слёзы вот-вот вернутся, поэтому постаралась дорассказать историю побыстрее, ― который начал мяукать и тереться об ногу. Я отдала еду ему, то есть ей, ― это была девочка, ― и когда она ела сосиску и мурлыкала, мне вдруг захотелось забрать её с собой в свой новый дом, потому что я понимала, что у неё тоже нет мамы, иначе она бы не околачивалась на заправке. С тех пор мы не расставались, пока я не уехала в Хогвартс, и вот… ― Келла ткнула пальцем на письмо, которое Терри всё ещё держал в своих руках, ― её не стало. Это я виновата! Мне нужно было забрать её с собой в школу. Профессор Хагрид помог бы мне, она бы не заболела… Когда я ездила домой на Рождество, я видела, что она стала вялой, но списывала всё на то, что она в почтенном возрасте. Это я виновата, это я виновата, этоявиновата…
Келла обхватила себя руками. Слёзы снова хлынули из её глаз. Одному лишь Мерлину было известно, как сильно она ненавидела себя за то, что упустила момент, когда всё ещё было поправимо, и как долго ещё будет винить себя за случившееся. Даже спустя полгода будет. А, может, и дольше… Гораздо дольше.
