Сначала она подумала, что тонет. Потом — что летит. Нет - лежит.

Проснулась Лилит не сразу. Сначала было ощущение натяжения — будто кто-то невидимый тянул за нитки, пришитые к самой кости. Рука болела. Тяжело, тупо, чуждо.
Бинты давили, а под ними — что-то, что должно было быть её, но пока таковым не казалось.
Мун открыла глаза и увидела потолок больничного крыла — ровный, блеклый, как дно [оно же - её состояние] чайной чашки. Рядом — кровать, дальше — ещё две. Толипан на одной. Чуть дальше — Трэверс, тоже не в лучшей форме. И ещё пара "неудачников". Ну хоть не её одну размотало.

— С возвращением, мисс Мун, — голос мадам Помфри. Лилит повернула голову — и сразу пожалела.
Боль сквозанула по шее, плечу и в место, где рука ещё накануне не числилась в списке прилагающихся конечностей.
— Как вы себя чувствуете?
— Я из тех, кто хочет умереть красиво. Но если можно — не сегодня, - прохрипела девушка.
Мадам Помфри хмыкнула.
Лилит хотела добавить что-то ещё — но ей банально не хватило сил. Ресницы дрогнули, губы чуть приоткрылись, и вместо слов вырвался только слабый выдох. И она просто вытянулась под одеялом, укутываясь в него, как в мягкую броню.

До самого вечера субботы Мун предпочитала не двигаться. То засыпала, то просыпалась. Мир вокруг был размытым и ватным — запах зелья, скрип половиц, еле слышное бормотание мадам Помфри.
Визиты сливались в единый белый шум — кто-то из однокурсников оставлял яблоко на тумбочке, кто-то просто заглядывал за ширму и спрашивал о самочувствии.
Кинжал пришла одна из первых —  с тревожным взглядом и тем напряжённым молчанием, которое обычно предшествует либо слезам, либо бесячим причитаниям. Но она не плакала. И не причитала. Просто села рядом и сжала ладонь Лилит — здоровую. Спросила о самочувствии, сделала лицо "мне очень не всё равно" — и благополучно ретировалась.
Разумеется, к кровати жжжениха.
Лилит едва не фыркнула — даже в своём полудохлом состоянии.
На прощание Мун тихо пробормотала:
— Можешь взять мою руку с собой — вдруг ему нужно ещё больше поддержки.
Рядом никто не рассмеялся. Увы.
Публика в этом театре — сплошь без чувства юмора.

К вечеру боль стала терпимой, а к утру воскресенья — совсем прошла.
— Можете вернуться к занятиям.
— Вы так говорите, будто это хорошая новость, - проворчала Лили, разминая коварно послушные пальцы - А освобождение на неделю из-за пережитого шока? Или нужно вторую руку потерять?
— Не поясничайте, мисс Мун. Вы здоровы, - строго ответила мадам Помфри и (возмутительно) выпроводила её из больничного крыла.

Но отказываться от причитающегося ей бонуса за боевое ранение Лилит не собиралась.
Поэтому за всё воскресенье Мун не просто не притронулась к домашкам — она всем своим видом давала понять, что даже думать об учебе считает формой неуважения к собственным страданиям.
Стратегия была проста: при любой попытке заговорить с ней, особенно о заданиях на неделю — глубоко вздыхать, томно закатывать глаза и тихо шептать: "Я бы с радостью, но… моя рука..."
[ И паузы, не забывайте про патетичные паузы! ]

Косить от всего — план минимум на неделю. А если повезёт — на все две.
И Лилит строго следовала намеченному, почти всё воскресенье провалявшись в гостиной в причудливых позах — то на спинке дивана, то между ручками кресла, то на подоконнике окна, выходящего прямо к водам Чёрного озера, где она лениво следила за ленивыми рыбками.
Ну просто большая кошка. Капризная, пластичная и очень довольная собой.

Но к вечеру началась лёгкая хандра. Поэтому Лилит накинула мантию поверх хаоса, который когда-то был школьной формой: развязанный галстук, перекошенная рубашка, торчащие края свитера и торжественное презрение к правилам внешнего вида.
Больной человек имеет право на свои слабости.
И побрела по коридорам в сторону старой кладовой — там её ждали несколько бутылочек соджу, заботливо спрятанных "на чёрный день". И этот день, безусловно, соответствовал всем критериям.

Но уже почти на месте, Лилит притормозила: впереди мелькнула знакомая фигура.
— Кинжал? — прошептала она себе под нос, щурясь.
Та кралась по коридору с таким видом, будто нарушение комендантского часа — не банальная шалость, а преступление против Министерства магии.
Выглядит подозрительно. К тому же, Лилит точно помнила, что Питер сидел в гостиной — значит, не на свидание. Слава Мерлин Сикрет.
Мун крадучись прошла за ней, не скрываясь особо — просто лениво ступая на цыпочках, разглядывая спину подруги и думая, не стоит ли сейчас издать какой-нибудь жуткий звук - шутки ради.

Библиотека? Ну конечно. Тривиальнее только туалет.

Лилит уже собиралась развернуться — но, увы, у неё было хроническое любопытство и пониженное чувство социальной ответственности.
(не в том смысле!)
Поэтому Мун скользнула следом, ступая тихо, как и положено бывалому нарушителю школьных правил.

Внутри было темно: только лунный свет, пробивающийся сквозь высокие окна, да плавающее сияние пары зачарованных ламп в дальнем углу. Тени от стеллажей тянулись по полу, создавая особенную атмосферу пыльных тайн. Или хотя бы стараясь.
Лилит двигалась между стеллажами, то и дело поглядывая в стороны на случай, если старая карга Пинс ещё не ушла... куда она там могла уйти? На свидание с Филчем?
Кинжал же скрылась в одном из проходов, аккуратно огибая стол.
Вот же, шпионка академического фронта.

Мун затаилась, дождалась момента — и, плавно обогнув угол, резко шагнула вперёд, появившись у самой спины подруги.

— Ну привееет, мисс Бхххатия.
Лилит говорила тихо, с пугающей хрипотцой и шипением. Подавить громкий смешок от резкого подпрыгивания подруги удалось с трудом.
— Надеюсь, ты пришла сюда не ради домашки? Нарушать правила ради эссе — это худшее применение ночной вылазки со времён изобретения ночных вылазок.

Отредактировано Lilith Moon (23.04.25 09:02)