У Мэри уже вошло в привычку бродить после отбоя по школьным окрестностям. Наверное, кто-то мог бы сказать, что это вовсе не она, а всего лишь тень прежней Мэри. Пусть так. Возможно, девушка бы даже согласилась с этим утверждением. Дойл действительно ощущала в себе перемены в последнее время и не знала, к лучшему это или к худшему. Просто всё в её жизни шло наперекосяк. Постоянные склоки с друзями, неудачные отношения с парнями... Раньше Хогвартс был для гриффиндорки единственным местом, которое она могла назвать настоящим домом. Теперь она чувствовала себя здесь чужой. Да она везде была чужой. И это чувство снедало, разрушало изнутри. Хотелось просто исчезнуть.

Сейчас Мэри направлялась в то место, где легко можно было затеряться. Она знала, что там точно никого не будет. Кому вообще взбредёт в голову идти к опушке Запретного леса в такое время?

Апрельские ночи были холодны. Мэри плотнее куталась в мантию и выдыхала холодный воздух. На поляне показался какой-то одинокий силуэт. Не пришлось долго гадать, чтобы узнать в нём Голдштейна. Который разжёг костёр и... бросал в него какие-то вещи? Что это с ним? Вппрочем, они же недавно расстались с Фэй. Видимо, нашёл свой способ справляться с грустью.

- Привет, Гоблинштейн, - тихо поздоровалась девушка и присела рядом. С недавних пор она стала относится к старосте Рэйвенкло гораздо лучше, особенно после того, как тот дал пароль Фэй от ванной старост, но эта кличка так прицепилась к нему с первого курса, что Дойл не могла подавить в себе привычку так называть парня. - Что это ты делаешь? Пытаешься справиться так с расставанием что ли? - девушка слегка недоверчиво покосилась на огонь. - И как, помогает?

- Да ладно тебе, Гоблинштейн, - Мэри примирительно махнула рукой, призывая его не обижаться на то, что уже давно стало безобидной шуткой. Это ведь бессмысленно. - Просто у тебя такая заковыристая фамилия, что я постоянно её забываю. А кличку так просто не забудешь. Кстати, если ты имеешь ввиду Гарланда, то он меня не пугает. Поверь, Тони, я знаю, как сделать его жизнь невыносимой в том случае, если он будет цепляться ко мне, - девушка коварно улыбнулась, говоря при этом абсолютно серьёзно. Она хорошо знает, что имеет ввиду. Постоянное назначение отработок от самого занудного старосты в Хогвартсе уже как-то раз привело к тому, что Дойл подсыпала ему в чай вредительное зелье. Следующим шагом будет подбрасывание в школьную сумку навозной бомбы, если Крис не усвоил урок. Дурацкий поступок? Определённо. Но в этом была вся Мэри. Она всегда сначала делает, потом думает.

- Ритуал, значит? - девушка села рядом с Гольдштейном. Это вообще казалось чем-то невероятным - что они сидят и беседуют здесь, как старые друзья. Впрочем, стоило ли удивляться? За последнее время изменилось многое. В том числе и отношения Мэри с разными людьми. - Любопытно. Почему сразу не верю? Верю. Но сама подобным заниматься не стану, потому что, несмотря ни на что, мне дороги подарки моего бывшего парня, - Дойл тяжело вздохнула. Разговор принимал не самый приятный поворот. С другой стороны, а, может, Гоблинштейн прав и сжигание всех памятных вещей, связанных с Майклом, поможет быстрее забыть его? Вот только хотела ли она забыть? Умом - да, но сердце лучше знало правильный ответ.

- Покажи-ка, - Мэри тянется к пергаменту, который Тони достал с такой нежностью. Она не сомневалась в том, что там будет любовное письмо от Фэй или что-то в этом роде, но увидела там... Падму. Вернее, её рисунок. Это слегка озадачивает девушку. Да, подруга вроде упоминала о том, что причиной расставания с Гольдштейном стало то, что он постоянно думает о другой. Но... какого драккла он тогда Фэй голову морочил столько времени?! У Дойл тут же появилось желание стукнуть его. Правда, на этот раз рэйвенкловцу повезло. Подавленное состояние девушки просто не давало ей на это сил.

- Я вообще-то думала, что ты по Фэй сейчас страдаешь, - с резкой ноткой осуждения произнесла Мэри. - Интересная, конечно, у вас, парней, логика. Встречаетесь с одной, а думаете о другой... Собственные принципы для вас важнее человеческих отношений... - Мэри снова вздохнула и уставилась на костёр, яркое пламя которого вот-вот должно было поглотить все памятные для Голдштейна вещи, а зодно и их общую печаль.