— Держи, я заполнил тут все, что мог. Честнее уже не будет.

Полностью расписанный листок со всеми подробностями касательно его личной истории с Падмой оказался у Кармайкла. И Тони искренне надеялся, что все, что там написано он вскоре забудет как страшный сон, превращаясь в совсем иного юношу - того, кто не пресмыкался пред одной лишь девушкой два года в надежде получить от нее тот самый заветный поцелуй.

Про Кармайкла и его эти "новые начинания" вообще мало кто знал. И Тони понимал почему. Фокусы с мыслями, эксперименты на грани ментальных чар и легилименции. Перезаписывать воспоминания или играть с теми - было весьма опасно, впрочем быть ходячим архивом воспоминаний от которых ему было тошно, староста тоже уже не мог. Поэтому и пришел к старшаку, строившему вполне успешный бизнес под его частичным прикрытием. Потому что ему было нужно. Очень нужно.

Падма. Да, с ней все кончено. Он это знал. Он это проговорил вслух, вчера, сидя на опушке леса. Он сжег все. Открытки, записки, рисунки, старую ленточку с ее волос, даже ту чертову игрушечную сову, которую выиграл для нее на какой-то летней ярмарке. Он смотрел на пламя, пока все не обратилось в пепел. Дым пополз вверх, смешиваясь с запахом листьев и горелой бумаги, а он шептал на иврите те молитвы, которые говорят друг другу, когда этот мир покидает кто-то тебе дорогой. Он хотел похоронить эти чувства. Хотел знать, что Патил теперь только подруга, а та в которую он был влюблен - еще одна усопшая, к которой вернуться невозможно.

Но проблема была уже даже не в Падме. Она, в сущности, никогда ему не принадлежала. Проблема была — в памяти.

В этой мерзкой, липкой, въедливой памяти, которая снова и снова выдавала ему сцены из прошлого. Как он устраивал для нее сюрприз за сюрпризом в их гостиной. Как выбирал особые подарки и заказывал ее портреты. Как учил наизусть дурацкие романтические монологи и произносил их перед зеркалом в ванной, стараясь быть хоть наполовину таким, как герой ее любимых книг. Как терпел, как ждал, как вел себя идеально — как будто это когда-нибудь должно было сработать. Как наивно.

Он был зол. Не на Падму — на себя. Сердце болело, потому что внутри него жила эта бизнес-модель любви - вложения равно результат. А результатом двух лет стало пустое место, где даже теплого  поцелуя на губах не оставили. Он ведь и не просил многого — просто романтики. Немного тактильности. Чуть-чуть. Подержаться за руки, посидеть рядом соприкасаясь плечами, редкие поцелуи украдкой. И никакого намека на свадьбу, которую ее чистокровные родственники не позволили бы. Но даже это оказалось слишком.

Энтони тяжело вздохнул, сцепил пальцы в замок, откинулся на спинку стула. Его губы скривились в еле заметной, немного горькой усмешке. Голос снова прозвучал сдержанно, так будто бы он уже смирился с этой мыслью.

— Я весь твой, Кармайкл.

И правда его. Больше ведь никому и не нужен.

Отредактировано Anthony Goldstein (15.04.25 13:42)