Солнечные лучи пробиваются через окна, занавешенные шторами, через дыры в ткани, оставленные неизвестными, проживавшими здесь ранее, и попадают ровно на лицо. Но совсем не брюнетки, что тяжело дышит во сне, хмуря брови, будто решает головоломку по нумерологии, а не видит очередной за эту ночь сон, в котором к ней придвигаются все ближе, ближе и ближе…

Цап!

С интересом наблюдающий за происходящим кот кусает девушку за руку и та моментально останавливается, отчего-то будто бы хмурясь еще сильнее. Лениво елозит на своем месте. Сонливо трется обо что-то носом. Улыбается, будто бы отыскав удобное положение вновь, и проваливается обратно, предварительно содрогнувшись всем телом.

Цап!

Нокс снова кусает девушку за пальцы выдвинутой куда-то перед собой руки, стоит той только издать слабое подобие придыхания. Волшебница ведет во сне головой. Пытается было повернуться, оттолкнувшись обо что-то ногой, но упирается спиной в холодную, твердую поверхность. И от того, наконец, просыпается окончательно, непонятливо морща нос, пока глаза все еще остаются закрыты.

Первое, что чувствует, только возвращаясь в рассудок — страшное амбре. Оно настигает столь внезапно, что девушка моментально отворачивает голову ближе к матрасу, все еще не разлепляя глаз, лишь бы избавиться от источника, но этих мер оказывается недостаточно.

Вторым приходит осознание, что она не понимает, откуда идет этот запах. Поэтому Селина медленно открывает глаза, чтобы обнаружить, что буквально вперилась ими в чужую — на то, чтобы распознать, уходит с пол сонливой и удивленной минуты — щеку.

Еще не разбирая, что к чему, Мур моментально отодвигается назад, тут же упираясь головой во что-то позади. Чужая футболка, служащая ей вместо неглиже на время пребывания в гостях у однокурсника, оказывается задранной до пупка, поэтому прикосновение к стене — да, позади оказывается она, — и приводит к столь неприятным ощущениям.

Девушка, взбудораженная проступающими по телу мурашками, одними губами бормочет что-то самой себе, размышляя, когда вообще закончился прошлый день. Снова прикрывает глаза, чувствуя минутное расслабление, и прокручивает в голове мысль, как успела переодеться в футболку. Память не сразу, но все же услужливо подкидывает воспоминание, что ее для этого будили в ночи.

Спасибо, хоть не сами переодевали. Не сами же?

Зажмуриваясь от неожиданно накатившего осознания, Мур наконец соображает, что рядом с ней все это время кто-то лежит. А она, мало того, что не знает, кто, так еще и обнимает его с пол ночи, вальяжно развалив на человеке свои конечности.

Шок. Стыд. Моментальный испуг. Вторь какой инструмент в этот миг ее пульсу, точно использовал бы темп prestissimo.

Волшебница в очередной раз распахивает глаза, на этот раз имея больший обзор, и узнает в мирно посапывающем Джейми Уокера, который, вне всяких сомнений, и является источником столь резкого аромата.

Первая мысль — взвизгнуть. Закричать, устроить скандал, растормошить его, насколько хватит сил. И заставить отвечать на все вопросы, что крутятся в ее голове в этот миг. А потом еще и извиняться за столь наглое вторжение! За то, что она не давала согласия делить постель, а тот не уточнял, когда предлагал остаться у него на ночь, ведь идти ей было некуда.

Знала бы только!.. Что, неужели осталась бы на диване, синяк от одной из многочисленных жестких пружин которого еще долго будет цвести на не самом приглядном месте?

Селина вспыхивает от собственных мыслей, тут же убеждая себя, что вообще-то да, осталась бы. А она, собственно, и осталась. Потому что точно была на диване и не помнит, как добралась до кровати. Сама ли?

Переодевалась уже точно на ней. Хочется верить, одна. Да?

Брюнетка косится на сонное тело сбоку от себя, аккуратно отнимая от него руку и поднимая ту вверх, пока за ее ладонью, как завороженный следит почтикниззл. Она одними губами ругается на черную тень, когда та пытается ухватиться, приметив развлечение, и волшебнице приходится водрузить ладонь на прежнее место, стараясь не дышать, чтобы не разбудить спящего.

Ощущения… странные. Больше всего в этот миг хочется провалиться под землю, чтобы никто не узнал, а еще сделать спасительный глоток свежего воздуха.

Селина аккуратно поднимает запрокинутую ногу, когда пальцы той легонько прикусывает кот, и девушка от неожиданности дергает ей, сопровождая это беззвучным:
— Нокс!
А однокурсник шевелится на своем месте. Кажется, все еще находясь во сне.

Убейте! Убейте ее прямо сейчас, чтобы не мучилась.

Мур божится никогда не пить даже, на первый взгляд, такой легкий алкогольный напиток, как пиво, если пол дня ничего не ела. И отчаянно старается вспомнить все, что только сможет ее паникующий мозг.

Приставленная к стене с окном кровать не позволяет просто сползти с нее со своей стороны на пол, чтобы как ни в чем ни бывало встать и убраться восвояси. И девушка выбирает, казалось бы, очевидный путь, свободной рукой сдвигая себя ниже, когда натыкается своей ногой на чужую, вытянутую и обмотанную одним-единственным одеялом, прокладывающим тернистый через обоих.

— Драккл! — ругается она себе под нос, а чужой питомец, будто ей и без того мало трудностей, заприметив движение, уже мчится через хозяина, к изножью постели.

Селина жмурится. Селина замирает всем своим естеством, просто умоляя Мерлина, чтобы Уокер не проснулся. И тот, на ее счастье, лишь потягивается, предоставляя ей шанс в этот момент убрать и вторую руку прочь, к себе.

Задача становится хоть немногим посильнее. Пускай Нокс и пытается теперь покусать за пальцы уже другую ее ногу, мешая вылезти через очевидный путь. Волшебница тихонько шикает на пушистого, а тот, будто издеваясь, разваливается сильнее, протягивая морду уже к чужой пятке.

Девушке нужно убираться, пока не поздно. Или устроиться обратно до момента, когда парень проснется сам. А потом обсуждать с ним это все, сгорая от стыда… Лучше тогда просто сразу притвориться мертвой.

Мур переставляет руки, опираясь ими, словно пытается сделать отжимание, и с большим неудовольствием выясняет, что на съемной квартире крайне скрипучая кровать, из-за звуков которой ее сосед начинает шевелиться. Приходится делать движение и замирать. Делать еще одно и снова переводить дух, зачем-то даже не моргая.

Запасшись терпением и верой в лучшее, девушка карабкается через Джейми, переставляя то руку, то ногу. Она как раз успешно переносит правые конечности по одну сторону от однокурсника, замирая над ним в напряжении, когда его питомец в очередной раз вонзает свои зубы ей в левую стопу, а другая начинает предательски ехать по натянувшемуся одеялу.

Селина дрыгает ногой, успешно отбиваясь от нападения, но правой ей уже не устоять, поэтому она в миг приземляется прямо на Уокера, очевидно, тут же разбудив его этой незапланированной посадкой.

Не находит сказать ничего лучше, чем:
— Доброе утро! — не своим, только-только проснувшимся голосом, отталкиваясь руками о чужую грудь.

Розовеет от пяток до кончиков ушей. А в голове всплывает странное ощущение, как ее в полудреме куда-то несут. И следом за ним обрывистое воспоминание, как та переодевается, а в прихожей хлопает дверь.

Только в этот момент девушка понимает, что это не она, опьянев, в ночи наведалась к однокурснику, а он лег к ней. Поэтому следующим, что звучит, становится громкая пощечина, от которой Мур, правда, теряет равновесие, наваливаясь вперед лицом. Но, быстро подскочив, будто ошпаренная, она начинает активно шевелиться и слезать, опираясь на все допустимые и — Мерлин! — недопустимые части тела парня, оказавшегося в ее постели еще и в одних только трусах.

И все это время бессознательно повторяет:
— Какого импа, Уокер?! Какого импа?! — продолжая краснеть от стыда.

С округлившимися до невообразимых размеров глазами, то и дело вспоминая несчастного импа, словно заело, Селина, не глядя, карабкается, как ей кажется, в сторону. На деле же хаотично перемещает руки-ноги то вправо, то вниз, то отчего-то влево, главное - туда, где удобнее, где можно нормально опереться. И окончательно дезориентируется от испытываемого шока, гнева и, конечно же, решившего взять дело в свои руки стыда. Наваливается всем телом туда, куда не стоило, к счастью, совсем не разбирая, куда же именно, за застилающими после приземлений и неловкой пощечины волосами. Путается. Тыкается. Мыкается. Двигается скорее по диагонали, розовея все сильнее, до пунцовых оттенков, чувствуя, как футболка липнет к пылающей коже. Еще и нога застревает глубоко в перекрученном одеяле будто в паутине, так что девушка совсем уж близко становится похожей на жертву пугающих ее до неконтролируемых вскриков пауков.

Ей кажется, проходит вечность — на деле же не больше половины минуты, все время которой она впопыхах упоминает все того же беса и даже всерьез решает, не аппарировать ли куда в таком виде, если вообще повезет — на квартиры магов обычно наложены ограничивающие заклятия, иначе любой проходимец мог бы заявиться в гости без разрешения.

— Чем ты-, — собирается она гневливо спросить в ответ, думал вообще, но влетает подбородком в чужую ключицу, распластавшись на теплом теле, когда ее резко прижимают к себе.

Коленка. Локоть. Коленка. Мур задыхается в собственных волосах, пытаясь выпутаться из крепких объятий и не сразу догадываясь поднять голову выше, к подбородку парня, чтобы сделать спасительный глоток. Запах алкоголя от волшебника, правда, этому несказанно мешает. Пьян ли он еще, отчего и позволяет себе такое? Брюнетка, перепив, бывает, совершает глупости, потому и допустила вообще, будто могла оказаться в этой ситуации по своей воле. А может, то давно продуманный план?

Оставайся, Селина, не потеснишь…

Девушке не по себе, что она могла пропустить и не это, рассматривая красочные сны. Теперь еще и пугается, а не только факелом стыда горит в положении лежа. Заодно осознает, что не в силах одолеть неизвестно что задумавшего парня.

Стыд. Страх. Кровь, стучащая в висках, и ощущение, будто борется за свою жизнь и честь.

Нащупав его бок рукой, брюнетка впивается в тот ногтями, наконец улучая момент, чтобы подняться на локте и вскрикнуть:
— Что ты делаешь?!

Мир вокруг начинает кружиться, и только чужое лицо, которое ей теперь становится видно, остается практически неподвижным, когда спина касается скомканной простыни и Уокер наваливается следом.

— Прекрати, — шипит она ему в щеку, еще сильнее распахивая глаза и пытается впиться в ту зубами, но парень предусмотрительно отдаляется.

Имп снова тут как тут. Мур, кажется, разом забыла другие ругательства, не имея возможности передать все свои чувства с помощью ограниченного словарного запаса.

Она следит за тем, как скользит взгляд напротив, сжимаясь от неловкости, стоит только вспомнить, скорее даже осознать, что случилось с ее ночным одеянием, когда ладонь парня цепляется за ее оголенную кожу.

— Уокер! — зачем-то вставляет Селина, будто это его образумит, наблюдая за тем, как расширяются у парня зрачки, и сама уже нервно сглатывая от ощущения, будто грудь сдавливает изнутри.

Ее бесстыдный взгляд скользит вдоль тату на руке, на ребрах, вниз, чтобы осознать наконец, что в нее упираются не ногой, и вспыхнуть с новой силой. На этот раз под цвет бордо.

— Хватит! — командует Мур, будто это как-то повлияет, зачем-то выгибаясь навстречу.

Вероятно, самой себе, чтобы не поддаться этому безумию и импульсам собственного тела, сильно-сильно жалея после.

На удивление, требование наконец оказывается услышано и тот, дернув ее футболку вниз и подбирая одеяло, будто и впрямь стыдясь произошедшего, отклоняется прочь, а девушка, улучив момент, закрывает лицо руками, не соображая что-то еще сказать.

— Пойду лучше в душ, не смотри, — доносится со стороны.

А она и не смотрит! Она уже увидела все, что и не планировала, и теперь, прижимая колени к себе ближе и все еще скрывая лицо за ладонями, наоборот, пытается забыть, как страшный сон. Обрывки собственных сновидений как раз предательски прокрадываются в голову, и Мур утыкается в подушку, не веря самой себе.

«СЕЛИИИИИИНА!»

Дверь в ванную комнату хлопает, а слизеринка буквально кричит в наволочку от распираемых изнутри чувств, рукой цепляя край   своего футболки, чтобы натянуть вниз, к ступням, как кокон, все еще сгибая ноги в коленках. Бессвязно вопит что-то просто потому что нужно выпустить пар. Потому что в голове шум и гам. Потому что, что это было вообще?!

Позор. Какой позор! Стыд! Даже бесстыдство! Невиданная пошлость!

Сердце стучит как бешеное, а на языке вертится еще с пол сотни наконец подкинутых памятью синонимов, смысл которых заключается в одном — гореть Мур в геенне огненной, ведь всего на миг, но, почувствовав чужое желание, она ощутила его в ответ.

Мерлин!

Волшебница жмурится, не веря самой себе, и мотает головой, отклоняясь, чтобы сделать хоть глоток воздуха.

Глупая, глупая Селина!

Она все еще не может справиться в хаосом в собственной голове, предпочитая просто исчезнуть. И если не физически, из этой квартиры, то хотя бы скрыться за одеялом, которое и цепляет не слушающимися пальцами, натягивая на голову. Мгновение спустя, задыхаясь в кромешной темноте, она к тому же чувствует, как по ее голове кто-то топчется, и нет сомнений, что это…

— Нокс! — Мур оттягивает одеяло, перехватывая пушистого предателя под мохнатое пузо, чтобы утянуть в свою импровизированную пещеру стыда.

— Как же ты меня подвел! — сообщает она в два мигающих глаза, удерживая удивленного питомца перед собой и не сразу понимая, что в отличие от нее, понимающей, как задерживать дыхание, чтобы сделать вид, будто нет здесь никакой распутницы по имени Селина, тот так точно не умеет.

Поэтому оттягивает край едва ли пухового прочь, жадно хватая воздух ртом, и в действии этом упускает почтикнизла, что вырывается из ее объятий, чтобы остановиться на краю кровати и уставиться на Мур снова, издавая громкий мявк.

— Я думала, мы друзья, а ты… — стыдит девушка черного кота, подтягиваясь на локтях, чтобы наконец сесть и все обдумать.

«Я думала, мы друзья…» вторится в ее голове под раздающийся из-за стены шум душа.

Мнимое чувство безопасности, что она ощущала перед сном, улетучивается вместе с лишней минутой раздумий. Щеки продолжают пылать от испытываемого стыда и порочных мыслей, отвращения к себе и произошедшему, распускающейся, будто весенние цветы, тревоги по всему телу, что случится дальше, стоит двери распахнуться.

Мур наконец сползает с кровати, ступая ногами на холодный пол, и бездумно оглядывается по сторонам, пытаясь унять бурю из паники и совершенно противоречащих ей чувств внутри. Шагает в сторону, едва не запинаясь, чтобы обнаружить под кроватью собственную одежду, перепачканную в пыли. Наклоняется подхватить и старательно отряхнуть, недовольно морща нос. Был ли смысл переодеваться вообще, если чужими стараниями та, аккуратно сложенная рядом, теперь измята вдоль и поперек?

Мысль нацепить на себя, что успеет, и сбежать, воспринимается телом, как призыв к действию. Единственная же здравая напоминает, что двери, чтобы укрыться от чужого взгляда в этот момент, если тот объявится после душа, не найти.

Впрочем, чего он там уже не видел?

Все еще крича внутри, брюнетка утыкается лицом прямо в скомканную в руке одежду. В этот момент знакомая усатая мордашка цепляется своими зубами за ее щиколотку, и волшебница непонятливо трясет ногой, поднимая голову.

— Ты есть хочешь? — наконец соображает она о причинах своего внезапного пробуждения, прижимает одежду и следует за котом на кухню.

А тот, будто бы ожидая развития событий, усаживается в центре комнаты, не давая и подсказки, где отыскать корм, чтобы с чистой совестью натянуть на себя мантию и без вести пропасть за входной дверью, в школе даже не пересекаясь взглядами.

Селина обладает регалиями мастера по тотальному игнорированию, черным поясом вычеркивания неугодных из жизни. Она — гуру закатывания глаз так высоко под лоб, что не видит и силуэта тех, кто предал ее доверие. Сколько их было?

«Не сосчитать», проносится в мыслях, когда Нокс подкрадывается ближе, направляется к чемодану и звучно мяукает, предлагая девушке снова испытать судьбу.

— Нет, я туда не полезу. Очень хочешь — пробуй сам, — болтает она с котом, будто тот и впрямь может понять. 

А память подкидывает воспоминание, как нелепо задралась юбка, стоило парню только склониться ниже, когда она устроила крики.

Мур прикусывает губу, нечленораздельно пытаясь объясниться с голодным почтикниззлом. А  потом качает головой, кивая в сторону бесчисленных створок.

— Еда где-то там. — а где, она точно не знает.

В этом и проблема. И Селина рада бы помочь, но, судя по прекратившимся еще с минуту назад звукам воды, у нее не так уж много времени.

Поэтому бросив раздосадованное:
— Прости!

Она все так же на полупальцах спешит к зоне прихожей. Только вот дверь в ванную уже отворяется, и оттуда появляется виновник ее будущих ночных кошмаров.

Мур в сердцах даже чуть было не бросается тому на шею, но вовсе не для того, чтобы порадоваться новой встрече. Хмурится, собираясь выдать любую подходящую колкость, когда тот склоняется, будто бы подставляет щеку, и она на миг теряется, не понимая, что к чему.

Голос звучит будто бы искренне, а Уокер извиняется за утренний инцидент, даже не глядя на ее гримасу возмущения и недовольства, сменяемую полноценным недоумением.

— Как не увидел-то? — снова не своим голосом пищит она, не слишком веря в эти сказки, но словно желая, чтобы они были правдой.

Девушка качает головой, не соглашаясь со словами, будто спихнуть на пол было идеальным решением. Да и получилось бы ли? Кивает головой, словно в итоге все же принимая, что этот вариант был бы лучше всех ее изощренных попыток перелезть, только в моменте отчего-то это не казалось подходящим исходом. А тот вдруг заводит речь о том, какие у нее интересы, глядя уже прямо в глаза, и Мур снова непонятливо качает головой, еще и все сильнее, совсем не понимая, что тот несет и:
— К чему это вообще?!

Колкость. Усмешка.

Внезапно нагрянувшее собственное прерывистое дыхание мешает воздуху поступать в мозг и соображать, что и ответить. Волшебница совершенно точно сейчас задохнется. Но прежде она разгневанно толкает парня в грудь, сжимая губы в единую линию в досаде и едва не роняя собственную одежду на пол.

— Это не так! Это… Это из-за Нокса!.. Я лишь старалась не разбудить!

Пальцы так и застывают на месте, пока она буравит его взглядом, чувствуя, как новая порция смущения прокрадывается прямиком на щеки. Страшно и представить, как все это выглядело с другой стороны.

Селина замечает собственную оплошность и резко убирает руки прочь, демонстрируя, что не трогает его. Не трогает. Скорее самой себе, чем Джейми. 

Снова качает головой, перехватывая себя одной рукой за предплечье. Огибает силуэт. Старательно. Не касаясь ни на мил-ли-метр. И спешит, полной стопой шагает в ванную, будто пытаясь заземлиться, прийти уже в себя, вернуть себе контроль над собственной жизнью и конкретным ее моментом. В итоге все равно переходя на привычный, глупый, непонятный шаг на полупальцах. Чтобы запереться за дверью и так и застыть, цепляясь одной рукой за раковину.

Бросает одежду на свободное место в углу, не видящим взглядом смотрит перед собой.

Отдышаться. Надо отдышаться.

Вдох. В-вдох. Еще. Спасительный выдох.

Чувствует, как щеки горят. Вся она горит, стоит только задуматься, представить утро чужими глазами. Смотрится в зеркало и ужасается собственному отражению, с которого на нее выглядывает гремлин.

Раскрасневшиеся щеки. Остатки помады на кромке губ. Грудная клетка, что вздымается выше с каждым вздохом. Следы осыпавшейся за ночь на нижнее веко туши. Так еще и у  самой во рту словно все тот же кот постарался.

Селина качает головой, прячась за спутанными волосами уже и от самой себя. От своего несчастного воспаленного мозга, нарисовавшего ей самые пространные картины, когда парень просто выпил лишнего и уснул. Ведь такая и привлечь не может.

«Будто бы это важно?» недовольствует внутренний голос, и Мур жмурится, путаясь в собственных чувствах по этому поводу.

Рука тянется к зубной щетке, обнаруживая, что это не ее. И брюнетка шумно выдыхает, понимая, что все ее вещи покоятся в небольшой сумке. Сумка эта припрятана в карман мантии. А мантия весит на крючке у входа.

Приходится открывать дверь снова. Юркать к собственной верхней одежде. Спешно забирать узелок. Ронять тот по пути. Поднимать. Старательно не глядя по сторонам, бросать:
— Покорми Нокса, — если тот вдруг не догадался.
И снова скрываться за дверью, перепроверяя, на месте ли ее крохотное полотенце.

Отсутствие личных вещей, разложенных по чужой квартире, позволяет быстро исчезнуть из нее, словно и не бывало. Так, как ей удалось сделать вчера.  Сегодня, распираемая внутренними противоречиями, Селина собирается повторить этот трюк. Поэтому, только приведя себя в обычный вид, складывает все обратно в котомку, подставляя руки под холодную воду, чтобы сфокусироваться, собраться, взять себя в руки.

Замирает уже в душе, перебирая в голове обрывки жарких снов. Цепляется пальцами за горящие следы на коже. Талию. Ведет рукой ниже. И, опомнившись, выкручивает вентиль с холодной водой, чтобы ее тут же обдало ледяной.

Жмурится. Плюется стекающей ей в рот. Сжимает руки в кулаках. Даже пальцы ног поджимает, стараясь вытерпеть такую пытку. Все, лишь бы буквально выбить прочь ненужные мысли.

Хмурится, чувствуя, как вода шпарит по телу. Как кожа покрывается мурашками. Как зубы начинают стискиваться в попытке стерпеть. Зато все ненужное, все эти чувства, все следы, пропадают под натиском ледяной.

Мур выключает ее, тяжело дыша, и до крови прикусывает нижнюю губу, содрогаясь от холодного воздуха.

«Все подконтрольно. В моей жизни мне все подконтрольно…» повторяет она бездумно, а что-то внутри нашептывает:
«Грязная! Какая ты грязная, Селина!»

И брюнетка хватается за мыло, остервенело натирая им кожу.

Дурацкое. Девушка будто бы может разобрать в нем ноты, похожие на известь и подсолнух. Так пахнет бедность. Для волшебницы, привыкшей к ассоциациям, возникающим от одних только запахов, так навечно будет пахнуть стыд и порочность.

Она выкручивает вентили обратно, пытаясь настроить теплую, но та словно закончилась, поэтому Мур оттирает дурацкое мыло, продолжая содрогаться всем телом, как и после, уже придавая себе привычный вид от иголочки. Будто и не было никаких ночевок у однокурсников. Будто и речи не могло идти об утренних потрясениях.

Бесшумно отворяет дверь, прокладывая короткий маршрут к собственной мантии, что тут же натягивает на плечи, стараясь столь же быстро, без лишней возни, справиться и с собственной обувью. Дергает ручку, прокрутив замок, но та не поддается.

— На что ты ее закрыл? — недоумевает слизеринка, подавая голос, когда все виды отпирающих чар, что ей знакомы, не дают нужного эффекта.

Она не дожидается многозначительных взглядов и, отвернувшись к входной, упрямо сообщает:
— Мне все еще нужно найти работу.

Словно не пытается испариться, сбежать от проблемы, как привыкла делать всегда. Словно все то уже забыто, а это другое, важное. Это дела. Неотложные дела.

Попытка тенью раствориться в полумраке подъезда разбивается о суровые скалы реальности. И, как бы Селине ни хотелось покинуть этот дом, не привлекая внимания, приходится подавать голос, приходится говорить, приходится напоминать о себе и топтать мечту исчезнуть прочь, словно привиделась.

Не в окно же лезть, в самом деле. Третий этаж. Даже второй для нее казался бы слишком высоким.

Мур чувствует себя птичкой в клетке. Уже не боится — когда Уокер что-то говорит так, этому сложно не поверить. Удивительный навык, или ее личные заблуждения. Она уже все поняла, все додумала. Как тогда, прежде, только открыв глаза, себе надумала, испытав смесь тревоги и ужаса. И совсем не важно, что от мыслей этих на теле расцветают все те же следы-отметины, которые она так отчаянно пыталась смыть, укоризненно напоминая самой себе — то была куда более сложная, гремучая смесь чувств.

— Ты вернешься? — слышится позади.
И хочется ответить — конечно.
Но честнее будет продолжить.
Конечно, нет.

И дело даже не в этом странном утреннем инциденте. Просто для нее все становится слишком…

Даже слишком сложным, чтобы она могла нормально объяснить самой себе, а тем более, кому-то еще. Все, что крутится в ее голове. Все, что не согласованно с мыслями ощущается на кончиках пальцев, той же некогда оголенной коже.

Слишком.

В ее жизни сейчас все и так слишком непросто. Противоречия, разбивающиеся в пух и прах убеждения, безутешные попытки, надежды, разочарования, совершенное непонимание, а что дальше делать… Много всего. Очень много.

И тот факт, что и здесь, в ее, каким-то странным стечением обстоятельств ставшем укромным, месте, все становится слишком, только еще больше дезориентирует.

— Не уходи так, пожалуйста, — Джейми снова обращается к ней.

И волшебница, все так же разглядывающая дверь, испытывает странные метаморфозы на собственном лице, начинающиеся с горькой ухмылки и так и продолжающиеся с полминуты, напоминая при этом замысловатый танец. Чтобы в итоге просто зажмуриться, цепляя пальцами кромку рукава своей мантии, и будто бы пытаться распороть имеющийся шов, пока бездумно ковыряет тот ногтями.

В груди все сдавливает. Когда это так произносят, она чувствует себя виноватой. Но ведь она не виновата! Не виновата же?..

Все, что ей можно предъявить — это отсутствие манер. Разумеется, в благовоспитанном обществе подобная практика расценивается как неуважение к хозяину квартиры. Разумеется, Мур обо всем этом знает. Но ускользает раз за разом не поэтому.

Да она даже из собственного дома сбежала!

Потому что это — спасение. Это — время на раздумия. Это — побег от собственных бушующих чувств. И плевать, если это — уже и закономерность, и своеобразный паттерн…

Селина чувствует дракклову вину и оборачивается, опираясь на закрытую дверь головой и плечами. Не смотрит на собеседника — одних его интонаций хватает, чтобы пристыдить ее куда сильнее, чем она сама себя, там, минутами ранее. И просто стоит, молчит, крутит на языке не желающие собираться в предложения извинения.

А может, он просто окончательно разочаруется и отпустит ее на все четыре стороны, ведь она раз за разом забывает о благодарностях за проявленную к ней доброту, не давая и шанса объясниться?

Хотелось бы. Волшебнице казалось, разбивать чужие представления о себе, уже не страшно. Недостаточно покладистая, умная, хладнокровная… Неидеальная. Родители, друзья, знакомые. Образ рушится у одних за другими, как фишки магловского домино — странной, кажущейся ей бессмысленной игры.

Но после общения с Уокером собственная дефектность ощущается сильнее. Боль от несоответствия собственным идеалам ярче. А страх, что и тот увидит, распознает, отвернется, отчаяннее. И дело даже не в банальном несоблюдении норм приличия. Просто отчего-то тот оказывается и самостоятельнее, и смышленее, и добрее, и внимательнее… Она может привести целый список — времени заметить было предостаточно. Все то, чего ей не хватает, а в нем будто бы с избытком.

Как же так получилось-то вообще?

Джейми начинает снова говорить. Как на духу говорить, о том, что они, кажется, условились забыть уже, но что, конечно же, дамокловым мечом повисло в воздухе.

Зачем? Почему?

Мур вжимается в дверь сильнее, даже пальцы в туфлях поджимая, в надежде, что это создаст какой-то щит и ей перестанет быть так конфузно от одних только слов на тему, которую она предпочла бы никогда больше не поднимать, потому что будоражит весь тот шорох из обрывков в ее голове, что мешает ей думать здраво.

Еще одно глобальное отличие. Еще одно умение, которым волшебнице никогда не овладеть.
Он говорит о том, что волнует. Она же предпочитает скрывать и молчать.

Поддержать светскую беседу? Найти тему, чтобы разговорить собеседника? Селина запросто справится. Но стоит общению зайти о чем-то личном, важном, как она растворится в толпе, предпочитая перед этим больше слушать, чем говорить.

Потому что это ее. Сложное. Тревожное. В чем-то глупое. Очень интимное. И раскрывающее всю ее как на ладони.
Потому что это будущий рычаг, которым могут пользоваться, подменяя понятия, убеждая, запугивая.
Потому что растоптать ее чувства, как с теми же детскими страхами, если только узнать о них, так легко.
Ее саму растоптать.

Она качает головой. Все отчаяннее качает. Будто это поможет не слышать всего. Прячет лицо в ладонях. Сейчас уже и уши закроет, просто жмурясь, не выдерживая всех этих разговоров и чужих оправданий. Искренних. Виноватых.

«Забыли же. Забыли. Забыли! ЗАБЫЛИ!»

И просто не выдерживает, выпаливая:
— Да я сначала решила, что сама к тебе пришла!

Щеки пылают от очередных волн накрывающего ее стыда. Но Селине уже надоела эта тема. Селине уже слишком тяжело, поэтому она, вернувшись в устойчивое положение и то и дело перебирая пальцами рук в воздухе и поджимая их обратно, а заодно и собственные губы, продолжает:
— Я напрочь забыла… Я… Я решила, выпила лишнего! Не будила. Не ругалась. Не хотела… Да буквально этих разговоров не хотела! А потом ты… А я вспомнила… И я поняла!

Сердце, наверное, выскочит. А мысли ускользают куда-то вне, так что девушка и половины предложений закончить не может.

— Напугал меня. — бормочет она, и впервые за все это время решается посмотреть на парня.
— Я не… — мозг вопит какую-то несуразицу.

Почему все так сложно, Мерлин?!

— Ты объяснил — я поняла. Я верю. Верю! Просто…
Удрать, а не обсуждать куда легче.

Селина содрогается всем телом, чувствуя, как на смену жару стыда приходит ледяное осознание. Она пожимает плечами в мантии, снова отводя глаза.

— Ничего не надо. Просто не делай так больше. Я тебе верю.

С каждым словом силы будто покидают ее, поэтому последние она произносит украдкой. Чувствует себя неловко, натягивает верхнюю одежду одним рукавом, заметно горбится, словно пытаясь хоть так спрятаться.

— Бледная? — непонимающе переспрашивает она, оглядываясь на собственную руку, словно проверить. А ту цепляют пальцами, тут же понимая, что к чему.

Не сошла она с ума. И что восемь утра еще, совсем не подумала. Просто хотела снова взять все под контроль. Сбежать от новых проблем. Остаться наедине со своими мыслями.

Так Селина, конечно, уже не произносит вслух. Ей дается по откровению за раз, и этот лимит уже исчерпан.

Она стыдливо тянет руку прочь, пряча в карман своей мантии, пока Уокер продолжает выражать свое недовольство, и уже просто закатывает глаза, когда речь заходит о том, чтобы надеть чужую толстовку.

Волшебница не привыкла к такому отношению. Она не привыкла, что о ней так отчаянно заботятся. Привыкла быть сильной, самостоятельной, волевой, ведущей за собой. Сейчас же, когда все в ее жизни идет наперекосяк, эта роль ей совсем не дается. Ей подставляют плечо, не давая упасть, помогая во всем разобраться. Но это ощущается столь странно и неловко, что, помимо благодарности, Мур испытывает странное переплетение и других эмоций, включая смущение, недоверие, страх. И на то, чтобы принять каждый такой жест, уходит время, уходят силы, что она тратит, лишь бы противостоять всему тому, лишнему.

— Сегодня просто какие-то проблемы с горячей водой. — искренне отзывается она, тяжело вздыхая, когда слышит шебуршение, означающее, что от нее не отстанут.
— Я уже намылилась, а потом уже было поздно, — почти не лжет она, вспоминая, как поначалу сама обливала себя ледяной, лишь бы прекратить помышлять о порочном и пошлом.
— Ты разве не заметил?

Смотрит на вернувшегося Джейми и протянутую толстовку, будто пытаясь переглядеть и вразумить. В итоге все же снова шумно вздыхает, прежде, чем стянуть мантию с плеч и потянуться все к тому же высоком крючку. А потом надеть чужую одежду, вновь утопая в ней, будто нацепила на себя балахон.

— Доволен? — тянет она, не поднимая взгляда.

Все это страшно неловко. И становится только хуже, когда на разговорах о еде живот вступает в диалоге, отзываясь предательским урчанием. Селина молча закрывает глаза, чувствуя, как предательски розовеют кончики ушей и нос. И долго не произносит ни слова, примиряясь с собственными внутренними воплями смущения, прежде, чем тяжело вздохнуть и открыть глаза обратно. Шагнуть навстречу и уткнуться носом в кофту, обвивая чужую спину своими руками.

Она думает о том, как все вдруг стало сложно и как ей повезло, что она справляется со всем этим не одна. Кто бы знал только, как повезло! Тянет носом уже знакомый аромат и нотки дурацкого мыло, чувствуя, как предательски розовеют щеки, и быстро прикусывая себя за губу, чтобы образумиться и тут же произнести наконец сформулировавшееся:
— Прости меня. Я тебе очень признательна, правда!
Которому вновь начинает вторить предательский живот.

— Я безумно голодная, — стыдливо смеется она в чужую кофту, прежде, чем отпустить руки, предоставляя возможность собраться и открыть  входную дверь.

Никуда она уже не убежит, понимает Селина и, чуть помедлив, выкладывает котомку с личными вещами из кармана своей мантии.