Обида. Да это была именно она. Выжигающая, холодная, бесстрастная. Сердце учащает свой ход, злость клокочет где-то в пустоте грудной клетки. И Джефф в который раз ощущает себя чужой марионеткой. Бездушной куклой, которую в редкие времена достают из ящика, стряхивают нафталин и заставляют забавлять окружающих.

Нет. Надоело. Надоело выделывать из своей жизни что-то настолько пресное, что жевать уже невозможно; надоело принимать все с неотвратимой скукой. Ведь он человек, вашу мать, из плоти и крови. Дурной крови и так себе тушки, но как и все. Как и большинство здесь. Почему его аскетизм воспринимается как какая-то слабость? Почему они смеют так поступать с ним снова и снова. Нет. Нет. И нет. Больше ни дня. Ни слова. Он так решил.

- Вы чертовы ублюдки, - подойдя вплотную к группке ребят, отчего один из них от неожиданности аж присвистнул. – Зачем вы это сделали? – не сбавляя оборотов, он был готов броситься на любого, кто первый бы решился вступить с ним в диалог; ненависть все поднималась к горлу, придавая голосу какую-то небывалую остроту. – Остынь Джеффри, - приказной тон, почти леденящее спокойствие. Он выступил вперед, прикрывая рукой стоящего по левую сторону товарища, рот которого в этот момент напоминал жирную букву «О». – У тебя какие-то проблемы? – этот парень хотел бы угрожающе нависнуть над очередной жертвой своего розыгрыша, да вот только Стрэдброк был тем студентом, кто к шестому курсу был не менее метра девяносто, но того такие нюансы совсем не останавливали.

- Знаешь, - он театрально поднял руки вверх, как делали античные ораторы и вся свора поддержала его громким похрюкивание, видя что оппонент стушевался, - Я дам тебе шанс извиниться за твое подобное ругательство, мы все тут джентльмены, и уйти восвояси сейчас… - он стоял так близко, что от его горячего дыхания на щеках рейвенкловца выступил румянец, а после удар. Такой силы, что Джеффу пришлось отступить на шаг назад. Это было неожиданно, хотя с какой-то долей вероятности предсказуемо. Боль была острой, да, но какая-то аккумулированная злость была в тот момент намного сильнее.

Она все разрасталась, разрасталась, пока не убила в зародыше всю боль, окутавшую подобно сети ребра юноши, - Я не позволю больше вам, слышишь? – он дождался пока ударивший его обернется и кинулся на него с такой силой, что совершенно даже не мог помыслить, что их тела так быстро окажут на земле, - Не позволю! – кричит сильнее, прежде дать смазанную оплеуху этому самодовольному кретину. Костяшки пальцев мгновенно начинает щипать, а кожа вздувается так, словно по ней прошлись бритвой. Ему еще не приходилось никогда драться, чаще всего он видел как отец избивал его мать или его, но ему никогда не приходила в голову идея, что он может сам совершать подобные действия. Да, он все же точно такая же омерзительная тварь как и этот мерзкий маггл, чью фамилию он носит.

- Снимите его с меня, - умоляющим тонов внемлет он к своим товарищам, держась руками за лицо. И ждать ему не пришлось. Размах тяжелого ботинка – и враг уже на земле. Перехватывает дыхание и в какой-то момент Стрэдброк начинает бояться, что больше не сможет дышать. – Ублюдки, - судорожно выдыхает, пытаясь подняться. Зря. Этот же ботинок находит более удобное место для своего прибежища – лицо парня. По инерции он падает ничком на лопатки, чувствуя как горячая кровь из носа заливает его ушную раковину; она же попадает в горло, заставляя его надрывно откашливаться.

Смех. Неестественный. Схожий с лаем гиены, оголодавшей в саванне. И среди всего этого беснования спокойный, сдержанный голос, который пугает своей холодностью, расчетливостью, - Всыпьте ему еще – впредь будет умнее. Джефф переворачивается на бок, делая очередную попытку найти какую-то опору на земле; не ощущая никакой боли, лишь тревожное оцепенение и полнейший штиль в голове. И это странно, потому что когда такое приходится получать от отца, то каждый раз удивляешь, что человеческое тело может испытывать такую гамму ощущений. А тут странное затишье. Почти волнующее.

- Давай, - один лоб схватил рейвенкловца за волосы, поднимая его на уровень с кулаком своего одутловатого собрата, а Джефф уже мысленно представил с каким хрустом треснет его челюсть.
– Все равно… - скрипучим шепотом;
- Что? – вызывающее переспрашивает тот, что продолжает в своем кулаке сжимать волосы парня;
- Все равно… Вы все ублюдки…

Суета. Скомканная мешанина из тел, крови и множеств заклятий. Неуловимая нить событий свела всех пятерых здесь. Стойте. А кто пятый? За долю секунду до того, как быть полностью поверженным своими недругами, Джефф замечает как кто-то одним умелым заклятьем сваливает с ног одного из обидчиков. Тот неловко заваливается набок и подобно какому-то гранитному монументу падает на землю. И, наверное, это так поразило рейвенкловца, что тот просто недоуменно смотрит в ту сторону, откуда появился тот незнакомец. Хотя, по мере его приближения к, кажется, ошарашенной компашке, Стрэдброк все отчетливее начинает различать черты его лица. 

Можно было бы сказать что это тот-мальчик-красавчик на которого пускают слюни даже представительницы его факультета. Да, однажды Джеффу доводилось слышать, что кто-то из них собирается купить любовное зелье и благодаря ему завоевать внимания парня. А уж потом, когда напиток перестанет действовать, он сам не захочет отпускать такую прекрасную во всех отношениях ведьмачку. Творилась у этих леди в голове понятно что, но юноша тогда всерьез задумался о том, как отвратительно быть таким как он – ведь нужно, наверное, вдвойне тщательно следить за тем, что ты собираешься съесть, ну и за посылками тоже надо бы как-то приглядывать, особенно за теми, что приходят в розовых надушенный конвертах. Дерьмовая жизнь, во всех отношениях.

И вот он совсем рядом, заносит руку для удара, только вот кулак встречается с таким препятствием, которое не в силах так просто сломить, но надо отдать должное, что тот пробует. В это время сам Джефф несуразно откатывается в сторону, и почти поднимается на колени, но неудача. С силой упирается рукой в землю и с диким, до этого невиданным головокружением поднимается. И эта его победоносная стойка скорее оказывала ему медвежью услугу, нежели существенно укрепляла стратегическое положение. И только какие-то непотушенные огарки ярости все еще зиждились в груди, набирали обороты, готовые вырваться наружу. Нащупывает древко палочки и действуя скорее инстинктивно, чем с какой-то мало майской осознанностью произносит, - Reflecto, - и брошенное заклятье, мгновенно возвращается к тому, кто его произнес. За этим можно наблюдать вечно – священное оцепенение и тишина.

Про такую тишину обычно говорят оглушающая. Но нет. Она скорее настораживающая. Ее наступления не ждешь так скоро и в какое-то мгновение тебе кажется, что ты совершенно оглох, а вокруг все еще продолжают кричать люди. Неожиданная, вымученная пауза. К которой нужно привыкать намного дольше нежели к ругательствам, которые сыпались на тебя минутой ранее.

Джефф оглядывается, с изумлением отмечая, как виртуозно Скотт расправляется с последним стоящим на ногах пареньком из этой компании. Так отчаянно, словно много лет копил на него обиду; словно только и ждал этого случая. Завораживающее и прекрасное зрелище, и пусть это были какие-то доли секунды, Стрэдброк понял, почему его отец так зациклен на боях, которые показывают по телевизору. Есть в этот что-то такое… смотрибельное что ли.

Все было уже кончено. Муки совести нагрянут чуть позже, подобно воронью на только что засеянное поле, а пока он просто хотел выразить свою благодарность. Собирая разбросанные мысли и концентрирую взгляд на своем спасители, - Ско… - ему стоило только открыть рот, как в это самое мгновение натужный спазм сковал его глотку, обдавая горечью язык и губы. Он всего-то и хотел упереться руками в колени, но уже был вновь на земле, откашливаясь кровью смешанной с рвотой. И это все произошло так неожиданно, что потребовалось много времени, чтобы он позволил себе тяжело задышать и думать, что на этот раз все точно законченно.

Отредактировано Geoffrey Stradbroke (25.09.19 14:12)

Еле уловимо кивает, хотя в точности не может разобрать осталась ли у него способность к ходьбе вовсе. Перед глазами все плывет, усталость накатывает какими-то сюрреалистичными волнами и приходиться сдерживаться чтобы вдруг не расплакаться. И пусть гнев как-то одномоментно схлынул, обида никуда не делась. Она все так же продолжала обжигать душу, норовя вырвать все то, что было человеческого в ее черных огарках.

- Скотт, извини, - часто перебирая ногами и не находя в себе силы обернуться. Его стыд потихоньку замещался на какую-то благоговейную благородность. Ведь если бы не этот парень, то пришлось бы сейчас наверняка валяться в больничных пенатах, а на завтра довиться нескончаемым потоком усмешек со стороны однокурсников, - Мне очень жаль, что тебе пришлось ввязаться во всю эту заваруху, - по мере их приближения к озеру, Джефф понемногу набирался сил, словно сама эта тропа теперь придавала ему энергии, хотя он все еще и напирал левым боком на хаффлпаффца.

Они спустились вниз, почти к самой воде и остановились там, где песчаник сталкивается с густой травой, подступающей к берегу. Стрэдброк несуразно сел, сложив ноги на подобие позы из йоги и спрятал острый подбородок в ладонях. Все лицо ужасно горело и казалось, что от него только и осталась что растерзанная кожа и горка мимических мышц. Кровь, которая еще несколькими минутами ранее равно струилась из разбитого носа, застыла грубой пленкой на крыльях ноздрей. – Наверное, ты ввязался в очередную заварушку, которая зачастую существует… - он начал так хорошо, что сам удивился тому, что умеет так четко и лаконично формулировать мысли, но вот продолжить не мог.

Сведя колени вместе, парень уткнулся в них лбом, стараясь не дать слезами окропить щеки. И их не было. Только горячее дыхание обжигало глотку, не давая возможности нормально говорить. И эта боль, он не знал физический ли характер ее проявления или какой-либо иной, но отчетливо ощущал ее наличие. – Спасибо Скотт, правда, я все компенсирую, - тяжелый выдох и он, наконец, смог взглянуть в глаза парня. – Если бы не ты, эти ублюдки точно бы устроили мне знатную трепку, впрочем, как и всегда, - улыбка озарила его лица, несмотря на то, что из лопнувшей губы сочилось немного сукровицы.

Так странно, но сейчас Стрэдброк чувствовал какое-то немое удовлетворение, прокручивая в голове детали той стычки. Удивленные рожи и всполохи заклятий. Неожиданно для себя он расхохотался. Нервно закрывая лицо руками и откидываясь на спину, - Мерлин, я никогда не думал, что их дебильные рожи могут выглядеть так комично, - с каждым словом, смех становился все силнее и раскатистей. Джефф схватился за живот, пытаясь унять боль вызванную этими мышечными сокращениями, и пусть у него ничего не получалось, это совершенно не расстраивало. Напротив, доставляло какое мазохистское удовольствие, такое чуждое, но оказавшееся приятным.

Если быть до конца честным – это я на них напал, - несуразно скрестив руки и пряча острый подбородок в ладони. Тяжелый гортанный выдох, что пар из рта на доли секунды повис в воздухе. Каким надо было быть идиотом, чтобы поступить так? Да еще и Скотта подставить. Укор совести, слишком острый, прошелся вдоль позвоночника, одаривая настолько мерзким чувством, что захотелось поежиться. – Мне не надо было так поступать, но…

- Я знаю, что они специально, специально провоцировали на это и если бы я был хоть немного умнее, то никогда бы не позволил им так играть с собой, - хмуря брови, блуждая взглядом по покосившемся столбикам засохшей травы, торчащей из-под подошвы ботинка. – Тем более Фарли сказала, что все будет в порядке, - внезапно опомнившись и осознав, что рассказывает историю как-то абсолютно, до смешного неправильно. – Короче, эти дебилы дошли до того, что выливали остатки чая в растения для моей работы по травологии. И это стало последней каплей… Я идиот, - закрывая лицо руками, чувствуя как кожа лица продолжает пылать под закоченевшими пальцами.

- И ужасно, что я втянул тебя во все это, так ужасно… Они теперь и тебе не будут давать проходу, Мэрлин, как только на свет появляются такие отморозки. Прости, - тараторя еще быстрее, чтобы в очередной раз не дать себе расплакаться, а тошноте подступить слишком близко глотке, позволить опалять ее своей горечью. Стыд. Да, именно он охватывал абстинирующий от адреналина разум. Очередной глубокий вздох, перемежающийся прерывистым позывом выплакать скопившуюся обиду наружу. Хотелось бы думать, что утаенный, но едва ли в тишине из совместного одиночества можно было скрыть подобное. Хотелось. Желалось, чтобы осталось только твоим, но нервы предательски распускают канат вымученного, выпрошенного спокойствия.   

Слезы прокладываю жгучие больные дорожки минуя впалые щеки, скапливаясь на подбородке, а после пропитывая и без того переполненную влагой почву. И эти слезы, не потому что обидно, не потому что больно, а потому что приходиться отвечать не единолично. Делить свою, личную вину с кем-то, кто к ней не причастен и должен быть вовсе безучастен. Но он тут, вынужден слушать оправдания, вместо смеха в общей гостиной, делить с чужаком прохладу, которая должна была быть смята хорошо протопленным котлом...

Когда тоскою ватной полон свет,
Когда навалится усталость прошлых лет,
Меня побеспокой неосторожно.
Под кружевной дымок и сладкий хмель
С тобою погрустим под старой ивой...

Изумление. Точка. Если бы брови могли уметь летать… Так стоп. Да, это высшая точка удивления, которая полностью меняет фарватер настроения. Кардинально. Его слезы осохли настолько быстро, что утреннее июльское солнце могло позавидовать этому парнишке, в тот момент, когда пыталось сбить утреннюю росу. Пока Кэдваллэдер раздевался, рейвенкловец до конца считал это какой-то забавной бравадой. И да, только до того момента, пока этот сумасшедший не ринулся в воду.

- Стой, ты с ума сошел? Совсем рехнулся, Скотт, не надо, - встав на ноги, пытался протестовать Джефф, но куда там, хаффлпаффца было уже не остановить. – Черт, поверить не могу, - мерный плеск воды и бульк. Короткий, отрывистый. И это заставило аж всплеснуть руками, а после отвернувшись схватиться за голову.

Это точно какое-то сумасшествие. Безумие. Надо звать кого-то на помощь, чтобы отвезли паренька в Мунго и закрыли под замок в смирительной рубашке. Стэдброк оборачивается на крик, пытаясь не засмеяться в голос, слыша истошные крики, что громогласно разносятся воздухом вдоль глади озерной.

- Если ты рассчитываешь, что я сделаю это, то глубоко заблуждаешься, - подойдя к берегу и переминаясь с ноги на ногу. И хоть он и смеялся в голос, выглядел он весьма насторожено. – Твою мать, вылазь оттуда, а то синеву твоих губ будет трудно переплюнуть даже помаде профессора Трелони. Но тому были, кажется, абсолютно параллельные те слова, которыми юноша пытался вразумить своего нового знакомого. И это было очевидно с самого начала. На что только надеялась эта святая простота – не понятно.

В своей голове успел перебрать тысячу проклятий, прежде чем взялся за ботинок, перепачканный грязью и налипшим на нее песком. Стягивает вместе с носком и ставит на сырую землю. Переменная пальцами ноги, отмечая что точно температура не подходящая для купания. Цепенея скидывает второй. Теряя решимость с каждым оставленным на берегу предметом. Может, если он будет тянуть время, все как-то само закончиться и плескающийся Скотт уже сам выберется на берег. Ага. Сплошные мечты…

Касается ступнями воды и вполголоса, - Я поверить не могу, что ты заставил меня это сделать, - ругаясь с отчаяньем. Входит по колено, но медленно, пытаясь свыкнуться с иглами, что разом впиваются в плоть его. И это не холод, это какая-то боль, пытка сплошная. И не сговариваясь, не открывая счета в голове свой, ринулся вперед. Спотыкаясь о толщу расходящихся волн. Скрывшись с головой и дожидаясь там, пока все не утихнет. Выныривает. Хватая ртом воздух. С диким воинственным воплем и тут же перекладываясь на спину, в тщетной попытке отдышаться.

- Ты-ты-ты чокнутый Скотт, че-че-черт, тебе к-к-кто-то об этом го-о-о-ворил? - губы его трясутся, хотя он их и не чувствует, старательно делая вид что плавает кролем. На самом же деле просто пускает мелкую рябь руками, - Ессс-ли я по-одхвачу во-о-спаление лег-гих, я тебя убью, - переворачивается и пытается подгрести чуть ближе к хаффлпаффцу, хотя выходит у него это с большим трудом. Чиркает мысками дно, убеждаясь, что в случае чего может просто пройтись до берега. И эта странная мысль его успокаивает, - Теп-п-пло ли тебе дев-в-вица, тепло ли т-т-тебе мил-л-лая? - обдает парня брызгами воды, что очень причудливо отражают свет первых появившихся звезд. И этот смех. Он не помнит, чтобы так когда-либо весело было. Нет, наверняка, были моменты какие-то, но впервые такие сознательные.

- А про Фарли ты спросил… П-про-сто, - легко качаясь на прибрежной волне и стараясь не дрожать всем телом, - Все знают о вашей… Неприязни? – его несколько поежило на этом слове, потому что оно в школе самое ходовое и к нему так привыкаешь, что в точности и не догадываешься, что оно значит, - Ммм-мы с ней с-с-сегодня впервые разговаривали и ммм-мне кажется, она зам-мечательная, - смотря на того так серьезно, но не оставляя флер веселости, что образовался в этом вакууме.

Сегодняшний вечер явно метил на звание самого неожиданного и богатого на эмоции. Слишком много для одного человека, который впервые неумело вступает на путь общечеловеческих страстей. Взаимовыручка, поддержка, какое-то по-детски дурацкое ощущение безбрежного счастья вмиг сменяется полным крахом. Да, это и вправду слишком.

Джеффри не спешил выходить из воды, хотя зуб не попадал на зуб, а губы приобретали цвет перезревшей сливы. Абсолютная растерянность, точная такая, что настигала его в детстве, когда отец ни с того ни с сего приходил в ярость. Парень делает шаг назад, все больше отдаляясь от берега. И сейчас ему и вправду хочется быть где-то далеко, настолько, чтобы можно было обдумать случившееся и все исправить. Если такое возможно.

Очень поучительно урок. Ведь он и вправду считал, что сознательно отказывается от дружбы в пользу одиночества, но это ошибка. Он просто не умеет взаимодействовать с людьми. Одним предложением сломать тот хрупкий мир, что воцарился между двумя. А что самое ужасное, рейвенкловец совершенно не понимал, что именно сделал не так. Ему хотелось спросить, хотя уже и не был уверен, что так вообще поступают. Может все стоит оставить так как есть. От этого всем только лучше.

- Скотт, я чем-то тебя обидел? – его едва было слышно из-за плеска воды, когда подступил ближе к берегу. И, наверное, этот вопрос развязывает его язык куда больше, чем он рассчитывал. Уже не дрожит, напротив чувствует, что от неловкости он весь краснеет и эта кровь разгоняет остатки тепла по коже, - Мне и вправду хочется встречаться с Беллой, тем более она сказала, что я могу навещать Асфодель, который она выхаживает для меня; возможно, я смог бы помочь ей в теплицах, - задумчиво, не понимания зачем вообще все это тараторит какой-то несуразной кашей.

- Но если тебя это задевает, я могу не встречаться с ней вовсе, правда, - до него только сейчас дошло, что именно он сказал и, кажется, понял на что так разозлен Скотт. Ведь если бы хаффлпаффец про тех ублюдков, высказался, как замечательные, ему бы то же стало неприятно такая их характеристика. Господи, какой же он идиот. – Только у нас есть совместные уроки… - промямлив это, он опустил губы под воду, словно пытаясь сдерживать тот словесный понос, что извергается с его рта.

Стыд мелкой рябью мурашек проходился по коже. Какое-то смутное отвращение к самому себе. Ведь именно таким его видят окружающие. Может и отец на него так злиться, потому что рассмотрел в нем этого растерянного слабака, который вовсе не приспособлен к миру. Может, если бы кровь матери не проложила бы ему дорогу сюда, он стал бы очередным ребенком, кто слишком часто посещает кабинет психолога в общеобразовательной школе; кто за завтраком выпивает гору таблеток, чтобы хоть как-то свыкаться с реальностью, что лондонским туманом окутывает его. Да, здесь он свободен. У него есть его уютное одиночество и общество, которые почти перестало обращать на него внимание. Только здесь он может быть тенью, слишком любящий воды этого темного озера, потому что оно скрывает те откровения, что мог бы делить с кем-то. Это его мир, в которых он хотел бы тонуть…

Отредактировано Geoffrey Stradbroke (06.11.19 10:36)

«Любовные дела»! Пулей на вылет, оставляя грузное месиво мозгов вперемешку с тугими мыслями, которые пытались интерпретировать эти слова. Что это вообще такое? Как можно было думать о подобном. Это хуже сюрреалистичных портретов, которые могли малевать художники прошлых лет. Да Джеффа вообще едва ли можно было представить, как человека питающего какие-либо чувства к другому человеку. Вот к альбому с каляками – да. Да еще и с Беллой. Это вообще что-то на грани комедии с фарсом. Эта девочка была для рейвенкловца скорее огромной сияющей звездой на новогодней елке, которой у него никогда не было. Но он мог любоваться на чужие. И она точно такая чужая звезда, на которую завороженно пялишься. Хотя тебе и в голову прийти не может, что светит для тебя. Свет, каким бы он ни был прекрасным, чужероден для того, кто привык прозябать в темноте и комфорте.

Нехотя выходя на берег, он уже не испытывал холода. Свыкся с ним и приспособился. Как и ко всему тому, что окружает довольно долго. Натягивая на мокрое тело вещи, продолжал с немой настороженностью смотреть на Скотта. И по мере того, как к тому возвращалась прежняя веселость, эта настороженность мало-помалу таяла, уступая место какой-то приятной усталости, - Конечно, мир, - протягивая руку и улыбаясь растрескавшимися губами, Стрэдброк непринужденно осознавал, что хочет задать вопрос, хотя и опасался того, что вовсе неуместен он сейчас. И только, когда они в тишине двинулись к замку, чей свет так витиевато играл на пожелтевшей траве, вроде возвращая ей прежний изумрудный лоск, - Скотт, - мялся, убирая мокрые волосы назад и стряхивая ледяные капли, продолжавшие мерно капать на шею и за шиворот, - Можно задать тебе вопрос?

- Я совершенно не силен во… Взаимоотношениях с людьми, - на выдохе, пуская долгую струю пара и практически физически ощущая, как шестеренки в мозгах прощелкиваются, пытаясь подобрать слова таким образом, чтобы они обрели формат чего-то более понятного, - С чего начинается ненависть? – наверняка, есть что-то материальное, чтобы объяснить этот очевидный феномен. – Я не знаю, как спросить точнее. Вот допустим, я ненавижу тех парней, потому что они много плохого мне сделали. Хотя изначально не питал к ним никаких чувств. Но они почему-то сразу испытывали неприязнь? Взять тебя и… Беллу, - он всё-таки произнес ее имя вновь, просто потому что вряд ли смог подобрать достойный синоним ее образу, - Было ведь начало этого чувства, причины… Почему из ничего может возникать что-то прекрасное и что-то настолько ужасное? – словно в каком-то бреду, лихорадке, и почему-то именно сейчас он решил разобрать в том, что многими месяцами мучали его.

Скотт. Почему именно он? Может потому что единственный, кто готов был предложить дружбу. Может потому что из вакуума почему-то родилось ощущения доверия. Но могло быть и что-то другое, мерзкое и отвратительное. Что дало бы больше форы тем парням, стычка с которыми сегодня завершилась оглушительной победой. Черт, этот мир действительно невозможно понять и познать. И ощущая себя беззащитным котенком брошенным под пресс этого небосвода, парень с остервенелым рвением пытался выпытать законы у того, кто в этот, пусть и совсем не знаменательный день, стал свидетелем, того, как глаза потихоньку начинают открываться. Густая пустота сменяется тысячами «почему» и «зачем». А мерзкое одиночество расцветает желанием быть с кем-то…