Парвати училась в Хогвартсе пятый год, но до сих пор для себя не решила, как относится к Гермионе. Грейнджер определённо вызывала в Патил бурю эмоций ― хороших, плохих, подчас противоречивых; девушка, идя на поводу у этих эмоций, относилась к своей однокурснице то очень хорошо, то не очень.

Сейчас она относилась к Гермионе хорошо.

В факультетской спальне их было пятеро: Парвати, Лаванда, Гермиона, Келла и Фэй ― но об идее создания Отряда Дамблдора Грейнджер рассказала только им с Лавандой. Обе девушки загорелись. Это было так романтично! Протест, собрания где-то в укромном месте, тайна, разделённая на нескольких человек, каждый из которых будет важен.

Парвати грела мысль о том, что она будет значимой для кого-то или чего-то. Всех их объединит общее дело; о том, что с помощью этих собраний девушка подтянет Защиту от Тёмных Искусств, как-то не думалось. Думалось только о том, как всё волнительно и романтично.

Надо рассказать Падме!

После уроков Парвати пригласила сестру в один из пустующих классов на шестом этаже; аудитория считалась заброшенной, но Патил казалось, что здесь проводят занятия несколько раз в месяц приглашённые преподаватели по факультативам. Гриффиндорка не совсем понимала, для чего они нужны: она считала это пустой тратой времени ― от этих уроков не зависели результаты СОВ… Когда они с Падмой оказались внутри, Парвати стала ходить из угла в угол и бесконечно поправлять волосы и школьную мантию: она волновалась.

― Гермиона считает, что профессор Амбридж не подготовит нас к СОВ, ― в конце концов сказала она, ― и что нам надо заниматься самостоятельно. Она хочет, чтобы у нас был другой учитель… Она хочет, чтобы нас обучал Гарри, и предложила собраться в Хогсмиде, чтобы всё обсудить… Ты пойдёшь с нами, Падма?

― Ты говоришь так только потому, что получила значок, ― обиженно отозвалась Парвати и надула губки. Она остановилась посреди класса и, скрестив руки на груди, с нескрываемым недовольством посмотрела на старшую сестру. Пати не любила, когда ей отказывали; не любила, когда от её идей не приходили в восторг сразу же, как только она их озвучивала.

Падма и Лаванда реже, чем все остальные, впадали в немилость, но изредка доставалось и им тоже. Парвати нахмурилась; в мгновение ока в ней поднялась волна обиды, протеста и возмущения, и злые, колючие, совсем не гриффиндорские слова слетели с её губ.

― Папа сказал бы, что ты выслуживаешься, ― едко заметила Пати, приподнимая одну бровь. ― Перед Амбридж. Ты вообще стала задирать нос после того, как стала старостой, и быстро забыла о том, что я твоя сестра, а Лаванда ― наша общая лучшая подруга. Скажи, тебя полностью устраивает то, что происходит в школе? На все сто процентов? Тебе ничего не хочется изменить? Что ж, в таком случае, можешь оставаться в гостиной Рэйвенкло в компании своих близких друзей ― книг и пергаментных свитков с домашними заданиями, а я, пожалуй, поддержу Гарри. Я ему верю. Смерть Седрика не была результатом несчастного случая ― и ты знаешь это не хуже меня, Падма!

Последние слова Парвати произнесла громче, чем следовало; они были похожи на крик. Девушка хлопнула себя по губам и, казалось, мгновенно успокоилась. По крайней мере, вместо того, чтобы продолжать доказывать Падме, что та неправа, Парвати достала из школьной сумки зеркальце и стала прихорашиваться.

― Но ты обрадовалась, когда получила его, ― парировала Парвати. Она не знала, как объяснить, что скучает по близняшке, что обязанности старосты стали отнимать у той львиную (или орлиную, раз она учится на Рэйвенкло?) долю свободного времени, что Пати её не хватает, а эти занятия, возможно, сблизят их и сгладят то неуютное чувство, которое возникало в душе гриффиндорки каждый раз, когда она проводила время с Лавандой без Падмы.

Девушка провела пальцем по своим губам и безропотно отдала сестре зеркальце. Парвати выглядела обиженной, но она была готова идти на диалог, потому что любила Падму больше всего на свете.

― Гарри многое умеет. Он нашёл философский камень, спас Джинни от василиска, ― девушка загибала пальцы, ― стал чемпионом Турнира, победил в нём, сразился с Тем-Кого-Нельзя-Называть и смог избежать смерти… ещё один раз. А ещё, кажется, он умеет отгонять дементоров. А помнишь, как в прошлом году, на занятиях профессора Муди, он был единственным, кто сопротивлялся Империусу? Что из этого умеешь ты, что из этого умею я? Если он научит нас хотя бы половине того, что умеет сам, мы получим «П» по Защите!

Парвати в самом деле считала, что все их с сестрой проблемы начинались и заканчивались в школе и никакие трудности, кроме как плохие оценки за экзамены, не встретятся им на жизненном пути.

― Мы может его выслушать, у него, наверное, есть план, ― Пати пожала плечами, ― у Гермионы он есть точно… Представь, как вытянется лицо этой розовой жабы, когда мы сдадим СОВ на высший балл! Ха-ха!

Парвати с хитрым прищуром посмотрела на Падму. С одного из глаз сестры упала ресница, и теперь покоилась на её щеке; гриффиндорка улыбнулась:

― С какой стороны упала ресница? ― и, когда Падма указала на правильную сторону (скорее всего, она не ошиблась потому, что Парвати остановила свой взгляд на упавшей реснице), гриффиндорка сдула её на пол, а потом обняла старшую сестру так крепко, как только могла. ― Ты загадала желание, Падма? ― со смехом спросила младшая Патил, отстраняясь. Это была старая игра, и Парвати, до сих пор оставшаяся детской непосредственностью, время от времени дурачилась, вспоминая их с сестрой прежние забавы.

― Я думаю, у Гарри и Гермионы есть план, ― беспечно произнесла гриффиндорка, поправляя манжеты школьной мантии. ― Вряд ли они позвали бы нас, не имея пару припрятанных старших Арканов в рукаве, верно? Амбридж ― как кость в горле, это правда. Она не нравится профессору МакГонагалл. Кажется, ей рад только мистер Филч… Как думаешь, почему она не разрешает нам использовать магию на уроках? Она не хочет, чтобы мы учили Защиту на следующих курсах?

Парвати хлопала глазками. Весь её мирок начинался и заканчивался в школе, а на каникулах перемещался в родительский дом. Было неуютно, если привычный уклад жизни нарушался, при том, что Парвати, казалось, любила сюрпризы ― она в самом деле их любила, но только приятные. Амбридж, несмотря на её сахарный голос и кажущуюся мягкость в общении, приятной назвать было нельзя.

― Значит, я передам Гермионе, что ты придёшь? Лаванда, конечно, пойдёт с нами!