Знаете, эти новомодные в 90-х музыкальные колонки в супермаркетах, из которых чаще всего доносились столь приятные слуху покупателей популярные хиты? Британские концептуальные синглы сменялись лучезарными американскими треками про любовь и свободу. Коллективы из Британии все же доминировали, их количество зашкаливало, а жанровое разнообразие позволяло каждому найти свое.

На экранах чаще всего мелькали заголовки об «островном феномене», накрывшем Великобританию и погрузив в полифонию, впитав лучшее от былых времен и раскрыв с новой стороны: национальные традиции синтезировали классические мотивы, меланхоличность заиграла новыми красками благодаря эффектным аранжировкам. Электроника, которой были пропитаны подвальные клубы столицы вместе с сигаретным дымом и потом тел, выплясывающих внутри. В чистых же залах больших торговых центров брит-поп помогал мужчинам выжить, пока их ненаглядные волокли за собой в очередной магазин женской одежды, молодежь, зависающая на первых этажах с пластиковыми стаканами молочных коктейлей, отбивала ритм.

Рашден эту атмосферу любила. Пока мать таскала по детским магазинам Стефана, Офелии позволялось засесть за столиком с мороженым в руке. Чаще всего она листала каталог, который Валери выписывала из Франции и на шопинг всегда таскала с собой, тыкая нарумяненных и красногубых ассистенток в новомодные фасоны. Это было увлекательнее, нежели торчать в устаревших лавках Косого переулка. Валери, матери Офелии, пришлось выбивать свое право путешествовать по маггловским районам, и это Лия знала из первых источников, поскольку не раз становилась свидетельницей того, как отец в попытках «облагоразумить» свою жену (сделать из нее ответственного члена волшебного сообщества), повышал голос; но он знал, на ком женился.

Что же до музыки, то в доме Рашденов брит-поп никогда не звучал. Единственной отрадой был здоровенный белый рояль, помещенный в проходной комнате, соединяющей гостиную со столовой. Это был типичный вид так называемого салонного инструмента, но премиум-класса, доставленного из Германии. Офелии притрагиваться к нему разрешили только по исполнению одиннадцати лет, и это стало более важным открытием, нежели какое-то невзрачное письмо из школы Чародейства и Волшебства, о котором отец без умолку твердил. Копившаяся грусть и тоска смешивалась с минорными нотами, и тогда становилось легче. Нет, это не был полноценный катарсис, но приводило к кратковременной опустошенности.

Другое дело – музыкальные колонки в торговых центрах. Этим летом вышло несколько качественных альбомов, которые, увы, Офелии были недоступны по вполне объективным причинам. Однако несколько синглов она успела прослушать не раз, блуждая по светлым переходам витринного лабиринта. Учеба была позади, весь волшебный мир остался за барьером, и, сказать честно, воздух маггловского Лондона был куда приятнее, куда свеж и насыщен свободой, и льющейся из динамиков музыкой, и голосами парней и девушек ее возраста, занимающих соседний столик на первом этаже. Она не хотела подслушивать, но как-то так вышло, что отдельные фразы, жестоко вырванные из контекста, взбудоражили сильнее, чем аромат свежезаваренного кофе перед ней.

Музыкальная группа, о которой шла речь, держалась на первых строчках хит-парадов не один месяц, давно нашла свою аудиторию, преданных фанатов, таскающихся по стране вслед за гастрольным автобусом. Преданной им Офелию трудно было назвать, но как только речь зашла об июльском концерте, то единственной мыслью, плотно застрявшей в голове, было «как попасть на него, когда тебе еще нет семнадцати».

К счастью, когда твоя мать всю свою жизнь пытается выбраться из золотой клетки, однажды вкусив свободы, благоразумнее будет, если она не станет обрезать тебе крылья, а позволит все то, что не могла себе, конечно, не забыв про различного рода разговоры о безопасности и том, «а с кем ты, а как ты» и тому прочее.

И вот теперь, когда ты наконец вкушаешь ожидание перед заветным большой столовой ложкой, бабочки в животе бьются так отчаянно, что ты даже не обращаешь внимание на толпу, зажавшую тебя со всех сторон.

Как именно Рашден оказалась в самом эпицентре событий - история весьма долгая, рассказывать которую можно только под аккомпанемент чего-то, что по крепости близко сорока градусам, потому что атмосфера в эти самые часы представляла из себя изрядно накалившийся под воздействием высоких температур стеклянный колпак. Колпак, под который поместили готовых взорваться в любой момент подростков, юных девиц и не очень юных парней, чья растительность на лице не могла быть оправдана модой. Реже встречались обременённые семьей и налогами взрослые, но и они, как оказалось, умели выворачивать себя наизнанку, чтобы выглядеть после тяжелого рабочего дня свежими и готовыми подорвать всю эту толпу танцем локтей.

И все же. Сказку, искусно сочиненную для Валери про компанию магглорожденных друзей, Офелия выдала на одном дыхании, без запинки. Есть теория о том, что все матери свято верят, что их дети растут без каких-либо проблем и трудностей в общении со сверстниками, что чадо всегда находит себе друзей и смело лавирует в пространстве, подразумевающем общение. Валери и мысли не могла допустить, что ее чудо_девочка не особо помышляла курировать клуб имени себя с масштабным членским составом, как у тех же Oasis, обходилась общением с соседками по спальне, сокурсниками, изредка попадались и другие экземпляры, но никто в близкий круг не метил, а претендентов на руку и сердце так вообще можно было посчитать по пальцам одной руки. И это Рашден устраивало. Свой интровертизм она использовала себе во благо, бесконечно рефлексируя и предаваясь мечтам о трагедии всей своей жизни.

Но ничего трагичного не происходило. Даже теперь, будучи зажатой незнакомыми людьми, она не испытывала и минуты страха, панические атаки не обрушивались в привычном стиле и даже глаз не задергался тогда, когда кто-то в очень тяжелых ботинках наступил ей на ногу. Она даже улыбнулась, насколько только хватило у нее сил. Здесь, посреди всего этого колорита, обрушивающегося под удивительную музыку и гипнотизирующие голоса, не хотелось быть собой, кем-то еще, незнакомым самой себе. На вопрос о своем имени от рядом стоящих таких же везунчиков она отвечала, улыбаясь так, будто бы только что ее осчастливили исключением из Школы. «Кэти», - отвечала она, смахивая слегка влажные от пота волосы за спину, - «только не Кэтрин, не люблю официальности», - перекрикивала она шум, смыкающийся вокруг, - «…что? Любимая песня? Мне нравится…».

Взрыв. Такой оглушительный взрыв голосов. Рашден кажется, что она глохнет. Впрочем, это было бы не так печально, как если бы ее задавили насмерть. Вытиснутая к стойкам, она врезалась спиной в чудо оказавшийся пустым стул, какой-то мимо проходящий патлатый парень что-то проворчал, и Офелия почему-то приняла это на свой счет. Но не успела она отвести взгляда, как встретилась лицом к лицу с тем, кого ожидала бы увидеть меньше всего, а если еще честнее, то в жизни не подумала бы, поскольку без стеснения смотреть на гриффиндорцев противоположного пола было шагом предрассудительным, о чем, конечно, нигде не писалось, но, если об этом нигде не написано, это еще не значит, что разговоров об этом не ходит. И пускай Рашден за все эти годы не отличилась умением к собирательству местных (читать как хогвартских) сплетен, но знала достаточно, чтобы быть уверенной, что мать бы не одобрила ее общения именно-с-этим-гриффиндорцем. У Валери вообще были непонятные отношения со всем итальянским, нет, ну а чего еще ожидать от чистокровной в каком-то-колене француженки. Нет, с этим итальянцем маму точно знакомить нельзя.

Рашден теряется, только и делает, что смотрит на шевелящиеся губы стоящего перед ней, и хвала нейронам и мозгу, что поздно, но все-таки до нее доходит смысл слов. Она улыбается как-то механически, представляя, как именно в этот самый момент, когда она ответит какой-нибудь эдакой фразой, что-то пойдет не так, может рояль на голову упадет, или взорвется что-то поблизости, будь она в Школе, то очевидно, это был бы чей-то котел.

- Один на миллион, что увижу тебя. – «Прекрати пялиться, это неприлично» - звучит чей-то знакомый голос в голове. – Всего несколько раз отдавили ноги. Раз пятьдесят точно. И еще заехали в плечо локтем – неплохой памятный синяк-сувенир. – В качестве доказательства приподнимает рукав черной футболки, под которым действительно образовался сине-фиолетовый овал. – О, люблю эту песню!

Вакханалия у сцены продолжалась, пока Галлахер тянул свое need a little time to wake up, make up, а Рашден сравнивала знакомого итальянца с каким-нибудь героем Шекспировских драм, потому что именно так они и должны выглядеть.

- Может… как насчет, чтобы чего-нибудь… знаешь, выпить, если ты понимаешь.

Отредактировано Ophelia Rushden (09.03.20 00:40)

Рашден пришлось собрать всю свою волю, отважность, которой особо не отличалась, и таки постараться не выдать и капли смущения, уж выглядеть глупой перед гриффиндорцем ей хотелось меньше всего. Вообще выглядеть глупой перед кем-либо - дурной тон в приличном обществе. Даже если генетика и дошкольное/школьное образование и воспитание не наделили тебя весомой долей интеллектуальных способностей, то это не значит, что приличная девушка должна выставлять своё невежество напоказ. Естественность хороша, но не в случае с мозгами. Конечно, Рашден повезло с генами, и глупой обозвать ее никак нельзя было, к тому же волшебная потрепанная шляпа определила ее место на факультете зануд и ботанов, а спорить с этой рухлядью никто не смел, из года в год одиннадцатилеток сортировали как на конвейере, абсолютно не придавая значения их мнению. Вот Рашден, по сути, было все равно, но если бы ее тогда отправили на Хаффлпафф, она бы истерику закатила. И вовсе не потому, что желтый уж никак не сочетался с ее оттенком кожи и цветом волос. Ну, не только из-за этого.

- Точно, все окей, - улыбается она, расправляя рукав футболки, которую, кстати, откопала неделю назад в том самом торговом центре, в тот самый день, когда услышала о концерте, - до учебы пройдёт. Спасибо. - «Что поинтересовался». Быть может потому, что всем здесь находящимся глубоко все равно до того, как чувствуют себя другие. И обвинять в равнодушии людей, захваченных и погруженных в эти божественные ритмы, уж никак нельзя. Как и удивляться неравнодушности гриффиндорца. Не сказать, что Офелия отличается шаблонностью мышления в вопросах так или иначе связанных с волшебным миром, но спроси ее за львят, сразу скажет - у них большое сердце. Такое большое, что едва помещается в грудной клетке.

Офелии нравится, чертовски нравится, что в этой необъятной вселенной, посреди незнакомых людей она встретила кого-то, с кем ее роднит не только любовь к этой музыке. Это невероятное и неописуемое чувство захватывает ее настолько, что она не думая позволят себе утонуть в нем, кричит строчки из песни уже слегка охрипшим голосом, не желая, чтобы этот день кончался.

- А? Да, отличная идея! - Даже не имеет значения, кофе или чай, просто хочется оттянуть момент, когда придётся признать, что пора возвращаться в унылую летнюю реальность. А пока, пока шоу продолжается, и Рашден с ещё большим отчаянием хватается за эти минуты.

Damn my education I can't find the words to say
About the things caught in my mind

Синеволосая девчонка подходит к Офелии и берет ее за руку, уводя куда-то через толпу ближе к сцене. Там, где был один синяк, должно быть появятся и другие, но Рашден не чувствует боли или дискомфорта, она чувствует только напряженное ожидание. Синеволосая расталкивает всех, освобождая дорогу; они почти у барьера, разделяющего сцену и фанатов, качественная акустическая система и идеальный вокал заставляют мурашкам вновь искать путь по влажной от пота спине. На лицах Галлахеров, которые теперь можно лучше рассмотреть - кайф и легкая усталость; ещё несколько песен и музыканты благодарят своих преданных фанатов, оставляя сцену.

- А знаешь..., - Офелия не глядя обращается к незнакомке, но поздно замечает, что той уже рядом нет, - а, ну конечно. - Рашден почему-то уверена, что ее знакомый где-то рядом, и эта уверенность направляет ее к выходу, где уж точно она сможет его поймать, но какой-то криволицый и долговязый парень со стрижкой времён Битлз преграждает ей путь, размахивая руками и говоря с таким отвратным акцентом, что Офелия манерно кривится.

- Уйди. Уйди. - Только и повторяет она, но этот странный тип будто множится с каждой отнятой у неё минутой. Их теперь двое, и от обоих разит алкоголем так, что глаза начинают слезиться, но не успевает Рашден повторить свою просьбу, как рядом оказывается тот самый итальянец, на которого теперь таращатся все четыре косых глаза.

- Может... не стоит. - Тихо замечает она, моля, чтобы это все закончилось сейчас же. Но, увы, кулак одного из долговязых уже направляется в сторону гриффиндорца.

Отредактировано Ophelia Rushden (09.03.20 01:50)

Знаете, гриффиндорцы всегда выделялись своей… кхм… нелюбовью к анализу возможных последствий, как показывало наблюдение, они чаще принимали поспешные решения, абсолютно забывая о страхе и ведясь на поводу у внезапно возникших в сознании эмоций. И эта черта настолько была чужда Офелии, что в первые минуты происходящего она так растерялась, что просто застыла, тупым взглядом рассматривая Луку (да, к тому времени ее окончательно осенило, что его имя она все-таки помнит с совместных занятий). Из всех гриффиндорцев только он казался ей оплотом безмятежности и постоянного спокойствия. В конечном счете, сейчас именно она наблюдала за тем, как он в прямом смысле нарывался на приятности, а полчаса назад отплясывал вместе с ней – настоящая экзистенциальная катастрофа!

Офелия не привыкла прятаться, и уж тем более, когда виновницей заварушки была она собственной персоной. Конечно, никто не заставлял этих парней клеиться именно к ней, но почему-то стало так совестно, что она молящим взглядом одарила поспевшего ей на помощь гриффиндорца, призывая как можно скорее отсюда куда-нибудь свалить по-хорошему, потому что по-плохому ее вот никак не устраивало; но тот будто бы проигнорировал ее щенячий взгляд, подавшись вперед. Сейчас она могла бы сказать что-то вроде «ну почему эти гриффиндорцы вечно лезут все решать таким способом!», но сдержалась – не из-за пьяных магглов, которые всячески испытывали силу притяжения, чуть ли не подбирая носами мусор с пола, не кричала не потому, что сорвала голос, а его она таки сорвала, а потому что была воспитанной, или хорошо притворялась таковой, ведь по-настоящему воспитанные девочки не врут матерям о том, где они собираются провести вечер и даже ночь. И с кем.

И все-таки, зрелище, наблюдаемое Рашден из-за ближайшего угла, было стоящим – такой весь из себя Лука и парочка отморозков, которых бы она сбросила с Астрономической башни, предоставь Мерлин ей такую возможность. Влажные волосы наконец начали отлипать от не менее влажной футболки, стало немного прохладнее, и Офелия вся съежилась, посылая нервные взгляды в сторону уворачивающегося от кулаков Луки, но когда тот вдруг отправляет в нокаут одного за другим, то Рашден отворачивается, потому что окровавленный нос и губа любителя алкоголя и Oasis вызывает в ней приступ тошноты. И когда еще одного начинает выворачивать наизнанку, она окончательно психует, пытаясь отвлечься тем, что бьет рукой по выступающей каменной колонне, тяжело дышит, а когда через минуту это проходит, то натыкается нос к носу на гриффиндорца.

Он слишком много говорит. Так много, что у Рашден начинает кружиться голова, но она этого не выдает, находя силы кивать и соглашаться, сама не знает с чем. Она берет его под руку, и слегка оттягивает почти отлипшую футболку – стоило об этом позаботиться, но она была так уверена, что после окончания концерта сразу отправится к порталу!

- В каком таком порядке? Ты меня вообще видел?! – Смеется она, демонстративно кивая на свое отражение в одной из витрин ювелирного. Если не считать волос, которые по своему обыкновению от влажности начали завиваться, то все выглядело вполне сносно для того, кто только что вернулся с тусовки, или как там говорят эти не-волшебники. – Прости, ты, наверное, собирался после концерта в оперу, а тут я со своим кофе. Нет, серьезно! Или у тебя была запланирована встреча с какой-то дамой, а я так нагло тебя оторвала? – На подобных мероприятиях Рашден еще не доводилось быть, но она никак не могла представить, что кто-то решится вот так разнарядиться, как Лука. Впрочем, он всегда выделялся среди своих собратьев-львов, но кто мог подумать, что настолько все сложно. – Ca va, merci. Все действительно хорошо, если ты на самом деле беспокоишься, - что было для Рашден крайне удивительным, - если у тебя дела, или еще что, то не буду задерживать. Но если ты свободен, то буду рада компании – так не хочется домой. Портал ведь никуда не денется… наверное. И прости, если буду не соответствовать твоей компании – знала бы, надела что-то поприличнее джинсов.

slip inside the eye of your mind
don't you know you might find
a better place to play

Этот накаленный до предела лондонский воздух: к ночи еще более влажный, отчего волосы продолжают завиваться, сыроват, как парижская квартира-мансарда малоизвестной художницы, наэлектризованный, как новый альбом Oasis. И в этом всем Рашден утопает, она тонет одной мыслью за другой, не позволяя себе лишних нелепых движений и слов, потому что ей кажется, что все в этом мире может сейчас разрушиться от малейшего прикосновения, она осознает, что придает слишком большое значение каждой фразе, собирая из бессмысленных звуков во что-то более бессмысленное, но ей нравится, как оно звучит, как проявляется, как угасает, подхваченное собеседником.

- Хорошо? – Не в тему, абсолютно не в тему переспрашивает она и утыкается взглядом туда же, в накаленный за день мерзко палящим солнцем асфальт. Но прозвучало-то как! Будто бы искала подвох в этом «хорошо», тайный смысл, символизм. Хотя все было также просто, как черный квадрат на белом фоне. Когда тебе говорят, что ты выглядишь «хорошо» - это ни к чему не обязует, просто формальность, но не для Рашден, которая мысленно в очередной раз захлебнулась. – Не знаю насчет отмываться, но на щеке у тебя что-то черное, - улыбнулась она, кончиком пальца на ходу пытаясь попасть в размазанное нечто, - Да подожди ты. Наверное, еще во время концерта ты где-то… Ну да ладно, теперь идеально.
Идеально – это когда вот такой вечер. Эмоционально насыщенный с самого начала и не хочется, чтобы все это заканчивалось, нет, это не должно кончаться, не сегодня, пусть это будет какая-то особенная вселенная, не страдающая подсчетом временных отрезков. Пусть в ней будет такой же накаленный воздух, такие же яркие витрины и люди, проходящие мимо, не запоминающиеся, не нарушающие таинства беседы этих двоих.

- Как посмотреть. – Рашден покачала головой на столь неоптимистическое замечание. Да, все могло быть немного спокойнее, но в этом всем она видела больше хорошего! – Я имею ввиду, что самое главное – мы только что были на самом грандиозном концерте! Опять же с моей точки зрения и опыта. И… и мы встретили друг друга, а это что-то невозможное. Ты вообще мог себе вообразить, что столкнешься в таком месте со мной? Да, те двое были не самым лучшим моментом, можно было просто уйти, быстро уйти, но каждый делает свой выбор. – Она так внимательно посмотрела на гриффиндорца, будто бы только провела с ним сеанс психотерапии. – На самом деле драться было необязательно, - уже не сдержала смеха она, доброго, немного хриплого, - но мы все – совокупность наших поступков и мыслей. И как бы стереотипно не звучало, но ты, Лука, истинный гриффиндорец. Это, конечно, не приговор.

Приговор – это когда твоего отца обвиняют и сажают в Азкабан. И ты вроде как должна вести себя иначе. Траур, конечно, не уместен, но кто в таком случае сбегает на концерт в одиночестве, когда в мире творится непонятно что. Ну как в мире, в волшебном мире, просто границы стали тоньше, и Офелия это знает, она - дитя этих границ.

- Веди уже, веди меня. Хочу горячий кофе, потому что мой голос настолько сел, что могут принять за курящую со стажем.

И когда они все-таки дошли до этого края вселенной (ушло на это минут десять от силы), Рашден во всю описывала свой опыт в этом нелегком деле – концертном, точнее его отсутствие, потому что мнимую свободу от отца, тянущего на дно волшебного мира, она обрела не так давно. А когда наконец принесли ей темный кофе без сахара и молока, настолько горький, что захотелось взглянуть в глаза василиску, то Офелия еще больше возбудилась беседой.

- Мама думает, что я на приличный концерт пошла, в данном случае это можно расценивать как что-то очень попсовое, а еще лучше – классическое. Даже предлагала надеть черное платье в пол. Платье это так и осталось висеть на ближайшем от портала дереве, хорошо, что хоть в пол, джинсов она не видела, истерику бы подняла! Теперь остается незаметно вернуться. Надеяться, что платье никому из соседей не приглянулось, хотя мы живем в довольно приличном районе, мало кто по ночам шастает мимо чужого дома, но все может быть. Вот тогда будет весело. Она у меня немного психиатр, поэтому все это грозит головомойкой, изнутри! Слушай, а тебя просто так отпустили, как я поняла. Мне бы такие семейные отношения. Хотя, может я просто чего-то не понимаю. Может чего сладкого? Ты любишь десерты? Просто этот замечательный напиток уж слишком горчит.

Отредактировано Ophelia Rushden (27.04.20 22:42)

теперь мои мечты отстают на миллион лет от моих страхов;

Через большое окно Офелия наблюдает за случайными прохожими, которым, как и ей, не сидится дома. Они все что-то ищут, чего-то или кого-то ждут, целостные внешне, они бредут кто куда, кто в одиночестве, а кто парой, кто шумной группой, а кто счастливой на вид семьей с резвящимися детьми. Последняя категория цепляет больше, нарочно запускает свои руки-лозы глубоко в память, вороша все, что попадается первым. Хорошо, если это из разряда «немного о Хогвартсе», хуже, когда это касается семьи. И разговор очень нарочно заходит именно на эту тему, не позволяя расслабиться, но Офелия не из тех, кто из-за своих бзиков может испортить столь прекрасный вечер.

- Моя мама довольно специфичная женщина. Знаешь, как мне рассказывали, она в молодости умела развлекаться, имею ввиду вечеринки, джаз, Париж в те времена был чертовски хорош в этом плане, как я могу судить по ее историям. Но она всегда любила классическую музыку. И это не Моцарт, представляешь. Бизе, Сен-Санс, Мейербер, Даниель Франсуа Обер – все французы, чьи пластинки она иногда приносит с чердака. Даже не знаю, где она их откопала, потому что пока отец был дома, она не смела приносить такое, только лишь играла сама. Поэтому ни о какой современной музыки и речи никогда не шло. Пожалуй, до сегодняшнего дня. – Грустная улыбка была ничем иным, как подтверждением того, что такой порядок у Рашденов не только в музыкальном плане. Хотела бы она что-то изменить? Возможно. Могла бы она это сделать – навряд ли. – Маме нравится думать, что я леди. Что не позволяю себе шататься в одиночестве среди шумной и порой невменяемой толпы, да и она бы пришла в ужас, узнав, где я была, это же «небезопасно»! Правда сейчас она немного растеряна, поэтому особо не приставала с расспросами о концерте. А тебе с родителями повезло, это очень круто. И… что будет, если тебе что-то запретят из того, чего тебе очень сильно хочется? Ты бы смог сбежать, скажем, в другой город без спросу, или что еще в этом духе?

Офелия и сама задумалась над этим вопросом. Раньше, во времена правления отца в семье, ей разрешалось буквально все. Любые причуды и капризы. Розовый пони? Достанем тебе розового пони. И слона достанем, если захочешь, и замок из мороженого, и индийского факира.

Когда же появился Стефан, уже нельзя было так разогнаться в своих «хочу», но отец все еще прислушивался, а Офелия все еще любила его больше, чем остальных. В свои шестнадцать она уже не могла в этом признаться. Не потому, что могла разлюбить, а потому что не принято говорить так о тех, кто совершил преступление. Вот она бы сбежала. Теперь бы сбежала без спросу. И не имеет значения куда – в Париж или в Штаты. Все все равно приобретало какой-то драматический оттенок грустной летней мелодии, горькой, как кофе, пустую чашку от которого она опустила на стол.

- Баноффи будьте добры, - она переглянулась с собеседником, подтверждая свой выбор, - и еще кофе повторите, пожалуйста. На чем мы остановились…, - ненадолго задумавшись, Офелия вспомнила, что Лука сказал последним, и смутилась, быстро приняв решение на этом не зацикливаться, чтобы не начать вдруг заикаться. С другой стороны, разговор снова пошел не совсем в ту степь, через которую стоило сейчас пробираться. Девушка только и смогла, что пожать плечами, да улыбнуться как-то уж совсем обреченно. – Не то, чтобы не одобряют, скорее мама волнуется, что может что-то произойти. – Умело увиливать от разговоров об отце она научилась еще год назад, хотя сейчас хотелось быть откровенной, не скрывать того, что камнем лежало на душе, но все равно что-то сложное и гадкое там притаилось, о чем не все любили говорить, не все любили слышать. – Почему-то кажется, что этот мир намного проще, люди в нем не кажутся постоянно обреченными, умеют находить радости. А что до нас – мы будто бы в коконе. Понимаешь? Они – свободные, а мы зависимые, и ради их свободы ограничиваем свое собственное счастье. Не думай, ничего радикального в моих взглядах нет, просто грустно это все. Грустно, что у них такая чудесная музыка и такие замечательные десерты. Иногда кажется, что они свободны быть, кем угодно. А многим из нас приходится страдать, выбирая свой путь, потому что и выбора особого нет. А некоторым так вообще приходится любить людей, которые им совершенно не нравятся. Я бы не хотела так прожить свою жизнь. Хотела бы стать этим замечательным десертом! – Офелия рассмеялась, поковыряв сливки ложкой. – Я тебя, знаешь, не поблагодарила за то, что помог отвязаться от тех парней на концерте, – вроде бы не благодарила, но какая сейчас к черту разница, - с меня причитается.

- Не такая уж она и дождливая, мне даже нравится, - пожала плечами Рашден, - насколько знаю, моя мать коренная француженка, а у отца родители тоже были французами, но в какой-то момент они переехали в Штаты, где он родился, а потом вернулись, и вроде как мои уже родители повстречали друг друга в Париже. Точнее отец спас свою будущую жену. В те годы было неспокойно на улицах, все ещё чувствовались отголоски французской революции. Родители поняли, что хотят комфорта и спокойствия, поэтому выбрали Британию. Отцу было легко с его американским, а мама до сих пор страдает, коверкая предложения и деля их на два языка. Зато можно сделать вывод, что брак сглаживает и такие острые углы, как языковой барьер с внешним фактором и внутри семьи. Меня учили говорить с детства на двух языках, может поэтому иногда у меня сложности с правильным построением предложений. Когда изъясняюсь в спешке, то могу перепутать виды глаголов, что-то вообще потерять в желании быстрее закончить свою мысль. Если на меня собеседник таращится непонимающим взглядом «ЧТООО?», то тут же вскидываю руки и говорю «je suis desole», обычно до собеседника доходит сразу. - Ей бы хотелось спросить про то, что быть может Лука тоже сталкивался с такой проблемой, но отговаривает себя, не решаясь показаться чрезмерно любопытной. Хотя ей любопытно на самом деле и очень. Ей нравится узнавать новых людей, даже тех, с которыми она проучилась в одном замке около четырёх лет. Лука сам расскажет, если захочет, - делает такой вывод и снова задумывается над сказанным. - Смешно, что ты вспомнил про Ганноверов. У отца есть книга по истории Великобритании, мне было, наверное, пять, когда я открыла ее просто посмотреть картинки и очень долго смеялась, увидев их герб. Ну кто станет на гербу рисовать единорога! Тогда отец сказал, что единороги существуют, и я поверила, потому что всегда верила отцу, а потом в Школе профессор Хагрид это подтвердил. Может мы чего-то не знаем о Ганноверах? Как и не всегда знаем секреты банальных леди, потому что есть два вида: леди показушная, играющая на публику, и леди как философия, или даже религия. В моем представлении, основанном на сотнях прочитанных об этом книг, девочек дрессирует с того момента, как они начинают произносить первые слова, и чем старше они становятся, тем весь этот процесс «становления леди» ожесточается. В нормальных, более-менее, семьях, и я сейчас говорю о Франции и Великобритании, практикуют более щадящие и менее опасные для психики ребёнка эксперименты. В музыке достаточно, чтобы леди умела играть на клавишных и имела поставленный голос, говорила минимум на трёх языках, один из которых должен быть мертвым, была начитанной, пунктуальной и вежливой, что уж говорить об этикете за столом и во время светских мероприятий! Чай и кофе леди пьют исключительно с молоком и сахаром. Француженки никогда не отказывают себе в кондитерских изделиях, их не смутить толстым слоем крема. Они даже курят наравне с мужчинами! Леди Франции, в отличие от англичанок, свободно говорят о политике, внешней и внутренней экономике, социальных проектах и тому подобному, в этом плане они намного свободнее. Конечно, со временем и Британия расправила женщинам легкие, но они все ещё боятся вылезти из своей скорлупы приличных домохозяек. К чему я... леди существуют, да, немного эволюционировали, но это не критично. Да, мы больше не носим пышных юбок, предпочитая комфорт, пьём горький кофе без молока и все ещё безбожно поедаем десерты с горой сливок. Так что... вот и меня занесло куда-то, но спасибо, что выслушал.

Рашден же думала, что за каникулы она окончательно деградировала. Учитывая тот факт, что за это лето прочитала меньше десятка книг, в основном болталась по торговым центрам. Разбрасываться деньгами уже так, как раньше, не приходилось, хоть Валери всегда находила причины спустить все, что взяла с собой из наличных. В это время Офелия слушала музыку из колонок, сидя на скамье у фонтана. Так она узнала о концерте. Так она встретила Луку. Совершенно случайно, или вполне закономерно.

Что до компромиссов, то их в семье Рашденов было с избытком, только это касалось взрослых. От Офелии же требовали. Требовала в основном мать, да, ей хотелось, чтобы дочь была той самой леди, о которой шла речь, а вот отец любил ее просто так, позволял ей все и все прихоти исполнял. После его заключения, Офелия будто бы выпала из жизни уже неполной семьи. И это ее в некоторой степени устраивало.

- Да, вполне, - снова пожала она плечами, - сбежала и никому бы не сказала. Почему-то кажется, что мама бы заметила мое отсутствие на четвёртый день, знаешь, мы с ней не очень близки и не особо общаемся в последнее время. - Да, после того, как отца обвинили в убийствах. - Но я бы не сбегалась просто так, чтобы самоутвердиться, или показать, что бунтарский дух мне не чужд. На это должна быть веская причина. - И эта причина была. На сегодняшний день Офелия даже знала, куда должна отправиться и зачем. Она надеялась, что мир вне Лондона не пылает в огне, и что Хогвартс не единственное безопасное место в Великобритании. В любом случае, одна Офелия явно никуда не решится ехать.

- Нет, не хочу быть залитой виски. Я передумала, но это правда очень вкусно, - она старалась есть аккуратно, немного смущаясь, хотя за годы трапезничества в Большом зале стоило привыкнуть. - А что, облик свиней как раз им бы очень подошёл. А потом кто-нибудь подобрал бы хрюшек и пустил на бекон. Хотя нет, десерт и такие фантазии не совместимы. - Офелия подняла глаза как раз в тот момент, когда Лука смотрел прямо на неё, снова смутилась, надеясь, что следы от сливок не отпечатались где-нибудь на носу или подбородке. Компания Луки ей была до того приятна, что не хотелось испортить впечатление о себе, хотя она уже столько всего лишнего, как ей казалось, наговорила, что удивительно было, что гриффиндорец не сбежал. Ей нравилось то, как он говорил и о чем говорил, ей нравилось даже то, как он был одет, каким манерным был. В этом всем прослеживалось что-то очень знакомое и родное, по чему Офелия скучала.

- Я рада, что встретила сегодня тебя. Пожалуй, это лучшее, что случилось со мной за эти месяцы.