Они посягают на святую святых в гнетущем мирке Эдриана. Только вместо Скрижалей Завета у него барная стойка с «Флегетоном» под барменское «Здрас-те» и цепкий взгляд Мёрфи, прожигающий дырки между лопатками гостей. Уилкис трясется над своим клубом, будто контрабандист над яйцом дракона, пересекая границу. Уж больно много вложил он в свое детище и останавливаться на достигнутом не собирается. Правильно пустить в оборот деньги и наплести нужных связей не каждому по плечу, потому блистательные на словах бизнес-идеи частенько рушатся башенкой из неправильно выстроенных кубиков еще в зачатке. Эта история не про Эдриана.

Еще не в школе он прибегал к эквилибристике, дабы удержаться на тонкой проволоке между тихонями, ставшими тыквами для битья, и излишне шумными и мозолящими глаза лидерами. Уилкис вёл свои дела аккуратно, контролируя ситуацию и приближенных к нему людей, но не привлекая к себе внимания. Выкладывать все карты, да еще и лицом вверх, не в его стиле.

Пока его однокурсники, вырвавшись птенчиками из замка на свободу, рвались протирать кресло в кабинетах Министерства Магии, виляя хвостиками на каждую похвалу за принесенный кофе, или же попросту принялись с остервенением спускать жизнь в канализационную канаву, прогнувшись в хребте, Уилкис отыскал самим Люцифером позабытое место в маггловском районе и создал на пару с Мёрфи уголок удовольствия для любого члена магического сообщества. В «UNDERWORLD» два правила: магическое совершеннолетие и безопасность клиента. В туманном помещении, обставленном люксовой мебелью и красивыми артефактами, с одинаковой улыбкой получит свой стакан коньяка радикальный оборотень, отсидевший волшебник и торговец запрещенными ингредиентами, пока они не покушаются на комфорт других гостей клуба. Эдриану прекрасно известно, какие дела обсуждаются в самых затемненных уголках под громкую музыку, и внимательный взгляд замечает каждое движение губ, но они с Мёрфи вмешиваются лишь в тот момент, когда клиент переходит грани дозволенного. «UNDERWORLD» открыт для каждого, кто уважает его законы, и хаосу в нем места нет.
До сегодняшнего вечера.

Они появляются слишком неожиданно, вынуждая Эдриана оторвать голову от бухгалтерских отчетов в своем кабинете. Следом за оборвавшейся музыкой раздаются пронзительные крики и клубок ругательств, размером с Астрономическую Башню. Молодой человек бросает взгляд на подвешенное в угол зеркало, транслирующее все помещения и коридоры клуба. Очень удобно, когда нужно заниматься рабочими вопросами, но быть в курсе происходящего.

Еще пять минут назад вальяжно расположившись на диванах клиенты испуганно несутся к выходу, а под диско-шаром уже парит череп с выползающей изо рта змеей. Змея извивается и дразнит, глядя на Эдриана с той стороны зеркала, будто знает, что он за ней наблюдает.

- Какого драккла происходит? - Эд знает ответ на свой брошенный в пустоту вопрос.

- Драккл тут один, и это ты, - гогочет стоящая на книжной полке сушенная голова.

- У тебя испортилось чувство юмора, - бывший слизеринец закатывает глаза. Голову он получил от поставщика контрабандного эльфийского вина, когда они заключали сотрудничество, и каждый раз Уилкис порывается ее выбросить, но в итоге оставляет. Без тупых шуток цанцы атмосфера в кабинете будет уже не той.

Убедившись, что все документы запечатаны в ящике стола, Эдриан устремляется в зал, где трое людей в масках вовсю громят дорогущее убранство. Уилкис не боится Пожирателей Смерти. Он чистокровный волшебник с незапятнанной репутацией, а заниматься поеданием себе подобных глупо даже для рехнувшегося Темного Лорда. Но ему нужно знать, зачем они выбрали очередной мишенью именно его клуб.

- Плохо гостей принимаете, мистер Уилкис, - Эд чувствует, как расползаются в ухмылке губы под маской говорящего. - Мы Вас уже заждались. Ваш друг, видите ли, временно в отключке.

Уилкис только сейчас замечает безвольное тело Мёрфи на полу прямо рядом с извергающим лаву огромным черепом, раздобытом на аукционе и особенно радующем гостей. Три волшебных палочки Пожирателей Смерти нацелены на Эдриана, и парень опускает свою, давая понять, что не собирается сражаться. Все тот же разговорчивый Пожиратель делает шаг навстречу, вынуждая Эда отходить назад, пока он не наталкивается на барьер в виде стола. Дальше идти некуда. Мышеловка.

- Чем вам клуб помешал? - ледяным, как вода в Большом Озере февральской ночью, голосом осведомляется Эдриан, прижатый поясницей к краю поваленного набок стола из амаранта. Под задравшейся рубашкой останется стертая полоска кожи и синяк. - У нас серая зона. Мы никого не трогаем, нас никто не трогает. Я могу проводить вас в свой кабинет, и мы решим проблемы.

Вместо ответа второй нежданный гость сносит тот самый череп, лава брызгает в последний раз фонтаном и перестает. Волшебный туман, прежде красиво стелившийся по полу, постепенно растворяется. Помещение все больше напоминает мечту школьного завхоза - груда хлама и никакой магии.
Пальцы вжимающего его в стол Пожирателя Смерти сдавливают ворот рубашки, отчего дышать становится тяжело.

- Моего отца помните? - Эдриан пытается просунуть пальцы между тканью и шеей, чтобы не откинуться раньше, чем успеет пустить в ход все свои козыри. - Он умер за ваши идеи.

- Ты за наши идеи умирать не спешишь, ай-ай-ай, - склонившись к самому уху напевает отдаленно знакомый голосок. - Папочка в гробу расстраивается.

Его отец был пойман ублюдками-аврорами, которые, прикрываясь благородством, его попросту убили. В отчете, полученном вдовой Уилкис с совой (никто не снизошел до того, чтобы сообщить лично),  Визенгамот поставил печать под заключением: “При попытке к бегству”. Эдриан по сей день уверен, что без суда и следствия лишенный жизни отец насолил аврорам своим влиянием, деньгами, силой. Они его попросту убрали. Старший Уилкис был опасен, но не из-за маниакальных наклонностей и жажды пытать все движущееся, прикрываясь чисткой социума от грязнокровок. Старший Уилкис наводил ужас своими непредсказуемыми играми.

- Я не знаю, что вам нужно, но вы явно ошиблись координатами, - сквозь сжатые зубы цедит Эд, но лицо остается до раздражения невозмутимым. - У меня ничего нет. Я ничего не знаю.

От недостатка кислорода в ушах поднимается звон колоколов. Или с таким же звуком крошится, как старый хлеб, мир вокруг? Эдриан ловит ртом воздух выброшенной на берег рыбой, которую схватили за хвост и трясут в воздухе, вынуждая чувствовать себя беспомощным. Прежде он испытывал это ненавистное чувство лишь единожды - в день похорон отца, когда миссис Уилкис рыдала, прикрывая лицо черным зонтом. С тех пор Эд ни разу не позволял кому-то предопределять свою жизнь, лишая выбора и возможности действовать.
Мерзко.

Лопаются прожектора, обваливаются водопадом зеркала на стенах, и Эдриан уже не соображает, кто виноват в конце света. Хочется лишь сбросить навалившееся на него сверху тело, вызывающее приступ рвоты. Нечто отталкивающее и очень близкое одновременно в запахе, взгляде и поворотах головы Пожирателя Смерти. Эд морщится, пытаясь вспомнить, найти хоть какую-то зацепку, чтобы оценить, с кем или чем имеет дело, но ум играет с ним, дразня закрытыми ячейками.

- Вы… ошиблись…, - Эд уже не говорит, а шипит слова, брызгая слюной. Неужто они действительно решили его прикончить? - Не к тому пришли.

- Эд!

Эд?

Две вонзающиеся стрелами в барабанные перепонки буквы собственного имени оказывают эффект в дюжину раз сильнее всякого «Энервейта» или бодрящего зелья. Он не спутает тембр этой малолетки, вызубренный до каждого обертона, ни с одним другим. Она своим присутствием в его жизни накаляет атмосферу вокруг до взрывоопасности, и Эдриан едва успевает уберечь свою зону комфортного существования от неизбежного.
Видимо, не сегодня. Они взобрались на проклятый Эверест, и выше уже некуда, остается только падать, как треснувший на сотни осколков потолок - произведение искусства, от которого даже у самых искушенных гостей раскрывались рты.

- Кто ты, ублюдок? - рука тянется к маске гостя, чтобы содрать её с лица и увидеть воочию ухмылку под ней, но хватают только пустоту. Пожиратель отдаляется по дюйму, будто играется с пойманной на ужин мышкой, пока не исчезает с хлопком, растворяющемся в звуке разбивающихся осколков зеркал. Символичный финал.

Следом исчезают двоё других, так и не добравшись до местонахождения снайпера на втором этаже. Кажется, Пожиратели на прощание вместо поцелуя обещают вернуться.
Эд слишком хорошо знает свой клуб, чтобы сообразить, откуда наносятся удары под дых. С балкона, на котором у них с Фосетт месяц назад состоялся «разговор», если то недоразумение можно назвать разговором. Школьники, играющие в детективов и не умеющие держать себя в руках, да они с Мёрфи, пытающиеся объяснить им, что дело лучше оставить.

Эдриан успевает выставить щит, спасая себя от превращения в фарш не первой свежести. Обессиленный он даже не зажмуривается, наблюдая со спокойствием голодного удава за тем, как осколки отскакивают от сферы и разлетаются в стороны стеклянными брызгами. О лежащем неподалеку Мёрфи благородно позаботилась девчонка - Уилкис лишь приподнимает голову, проверяя, выдерживает ли заклинание малолетки осколки.
Видимо, с девчонки иногда есть хоть какой-то прок.

Наступает кладбищенская тишина, какая царит в клубе лишь после шести утра, когда последний клиент, подпирая плечом дверные проемы, удаляется с недопитой бутылкой виски. Эдриан отталкивается от столешницы, морщась от острой боли в пояснице и осматривая масштабы произошедшего. «UNDERWORLD» в прямой кишке.

Заклинанием Эдриан поднимает тело друга в воздух и перекладывает на непогребенный под осколками диван. Грудная клетка Мёрфи умиротворенно поднимается и опускается. Бедолага не представляет, какой сюрприз его ждет с пробуждением.
Уилкис займется приятелем позже. Сначала - его личный траблмейкер, драконья оспа и герпес в одном лице.

- What the hell, Фосетт? - сквозь сжатые до острой боли в височно-нижнечелюстном суставе зубы цедит Эдриан, ступая на последнюю ступеньку лестницы, ведущей на второй этаж. Девчонки не видать, но Уилкис чувствует ее присутствие кожей, затылком, жадно вдыхающими запах крыльями носа. - Я знаю, что это твоих рук дело. Ты уничтожила мой клуб, черт тебя подери.

Эд флегматично хрустит стеклом под подошвой, прогуливаясь вдоль перил, будто у него в запасе все время мира. Он раздражен до последней клетки своего едва не сдохшего от рук бывших папочкиных дружков тела, но громить остатки клуба, добивая ногами остатки мебели в ярости, не хочется.

- Почему ты являешься синонимом к слову «проблемы»? - голос не срывается на крик, но режет похлеще любого лезвия.  - Они приходили из-за тебя.

Уилкис, наконец, заканчивает мерить шагами балкон, останавливаясь напротив одного из столов. Пальцы выстукивают похоронный марш по поверхности, словно молодой человек медитирует, дабы не вцепиться сразу в глотку девчонке.

- Ты чего…? - Эдриан приседает на корточки, чуть склонив голову набок и заглядывая в затуманенные глаза Фосетт. Её трясёт, как драную кошку на морозе. Можно подумать, что не его только что желали отправить на тот свет. Видимо, многовато для семнадцатилетней девчонки событий. Уилкис выдыхает, силой заставляя себя сделать скидку на незрелость Софи. - Всё позади. Ты их прогнала.

Он осторожно обхватывает ледяными руками кисти девчонки и оттаскивает ладони от ушей. «Истеричка,» - фыркает внутренний голос, вспоминая все устроенные ею сцены в присутствии Уилкиса. Каждый раз эмоциональные горки, и никто не спрашивал его, а желает ли он на них прокатиться. Проще было бы снова выгнать её взашей и избавить себя от мигрени навсегда.
Вот только Эдриан снова прикроет тощую задницу девчонки, если понадобится, оправдывая свое поведение и дальше дружбой с её братом и данным ему словом.

Софи брыкается и извивается, выпутываясь из куда более крепких мужских рук, будто из веревок. Эдриан позволяет ей, вскидывая брови в равнодушно-надменном: «Далеко собралась?»

Она его не слышит, и Уилкис замолкает, непривыкший тратить слова, когда они не нужны. Дамба Софи, видимо, прорывается под напором воды, и на голову парня обрушивается бессвязный истеричный потоп. Глупые извинения лишь вызывают ухмылку. Привычка просить прощения совершенно бесполезное изобретение. В какое место ему засунуть безнадежное, жалкое, паническое «прости»? Клуб не воротить волшебным словом в идеальное состояние, как и тело его отца не оживет после извинений авроров.
Люди извиняются по двум причинам: формальность или облегчение собственной совести. Какого драккла Уилкис должен играть в священника или самого Римского Папу, чтобы кому-то стало легче на душе? Он не занимается благотворительностью.

- Да жив он, - бросает вслед Уилкис, без лишних слов понимая, куда понеслась сорвиголова с трогательно разодранными коленками и ошалевшим взглядом - мечта санитара из Мунго и только.

Мерфи из тех везунчиков, которым Мерлин впихнул в зажатый кулак семь жизней. Впрочем, слизеринцы по большей части отличаются умением выплывать сухими из самого затяжного болота, причем даже не замаравшись. Уилкис морщится, вытирая манжетами кожу на шее, к которой прикасалась рука Пожирателя Смерти.
Неприятный осадок прочно остается на дне выпитого стакана.

Он не мчится следом, сначала перевешиваясь через перила, чтобы понаблюдать за действиями девушки. Мерфи в сложившейся ситуации лучше всего - он под полным наркозом. Уилкис ловит себя на мысли, побежала бы девчонка также самозабвенно проверять его вырубившееся тело?
Ответом колит что-то неприятное между ребрами. Кажется, в обиходе это чувство зовется ревностью.

Эд спускается вальяжно, чувствуя себя королем свалки. Спешить уже некуда. У него осталось немного выпивки, дурная малолетка с эмоциональными качелями и пускающий слюни приятель. Ничто из приведенного выше никуда не денется за лишние пять минут.

- У нас найдется неразбитая бутылка «Бейлиса», - юноша обходит смердящую спиртным коктейлем стойку, за которой творится бассейн из чешского хрусталя, в прошлой жизни служившим материалом для бокалов. Фосетт до конца своих чокнутых дней нужно работать официанткой, чтобы искупить потери одного только запаса стекла в клубе. - Запивать вечеринку с английскими чистокровными ублюдками ирландским маггловским пойлом - какая ирония!

Эдриан ныряет под стойку, звенит полупустым древним «Огденским» и оставленными бармену на чай сиклями, после чего появляется с бутылкой ликера. Выпить не помешает обоим. Эду в честь поминок, Софи - от истерики.
Горло окутывает сладко-тягучий напиток - совсем не сочетается с девчонкой.

- Налить не во что, - констатирует вполне себе очевидный факт Уилкис, протягивая початую бутылку девушке. - Придется снизить градус брезгливости.

Уилкис не спешит продолжить разговор. Он взвешивает все потенциальные «за» и «против», натягивая напряжение, как резину, и наслаждаясь зависшей паузой. «Нагреть, но не довести до кипения,» - учил Снейп. В жизни тоже работает прекрасно.

- Мне не нужны твои деньги, Со-фи, - локти опираются на барную стойку, растирая осколки в крошку. Есть некоторое удовольствие в осознании, что еще сильнее испортить положение невозможно, даже если он приложится парочкой крепких заклинаний к статуи горгульи возле входа или исполосует диван, на котором отсыпается Мерфи. - Мне нужна информация. Ты меня втянула в дрянное дело, и я хочу знать всё. Всё, Софи. Не самый удачный расклад оказаться в долгу у Уилкиса.

Сколько они могут играть в недотрогу и охотника? Пальцы снова прикасаются к девчонке. На сей раз цепляют за подбородок, поднимают на пару дюймов, принуждая смотреть в глаза. Он не желает ей ничего дурного, но драккла с два покажет перед ней слабину. Пусть лучше боится, ожидая, что он в любой момент вышвырнет ее из клуба без билета в обратную сторону. Вместе с захлопнувшейся дверью «UNDERWORLD» он вычеркнет ее из своей прежде прекрасной жизни.
Уилкис всегда считал себя чуточку проницательнее дураков вокруг него. Не из-за раздутого пустотой самомнения, чем блещут некоторые заурядности, набивая себе цену. Эдриан умеет здраво оценивать свои слабые и сильные стороны, потому его не коснулась ни распущенность богатенького отпрыска, ни подростковая закомплексованность.
И он готов отдать руку на отсечение, что Фосетт прикидывает, когда он выплеснет на нее всю желчь, что поднимается по пищеводу, сопротивляясь сливочному ликеру, и поставит точку в детских играх.
Эд с удовольствием разочарует ее, не запрещая свалить, но и не выгоняя. Дверь открыта, деточка, но хватит ли у тебя силы воли, чтобы выйти?

Кубик Рубика в тех самых пальцах, которые держат гладкий подбородок, давно имел все шансы быть собранным, ибо владелец разгадал механизм работы, но не желает обламывать себе кайф, какой не купить ни на магических, ни на маггловских улицах. Эдриан продолжает переставлять грани, путая цвета против всяких правил еще сильнее. Он разгадал ее где-то между запретом на посещение клуба в прошлом году и знакомством с неуравновешенным дружком месяц назад. Какие секреты, неведомые брату, увозит с собой в школу глотающая алкоголь, будто воду, девочка?

Эдриан выцарапывает бутылку, дабы избавить себя от перспективы нянчиться с пьяной Фосетт. Достаточно того, что он возится с ее нестабильностью и тягой к притаскиванию за собой разрушений в рамках небольших и смертельных апокалипсисов. Софи раздражает Уилкиса не меньше, чем притягивает. Он мог бы пафосно сказать, что наступает на глотку собственным принципам, всякий раз видясь с ней, но Эдриан беспринципная тварь, так что наступать может лишь на чужие глотки.

- Нелогично, - качает головой Эд, впиваясь отстраненным взглядом в поваленный череп, напоминающий отрубленную голову, что скатилась с плахи. Вместо черепа мерещится собственная смазливая мордашка - бездыханная, побледневшая, в луже крови. Если визит Пожирателей Смерти был всего лишь предупреждением, то стоит призадуматься о дереве для гроба. - Я бесполезен для него. Для того, чтобы подмять под себя территорию клуба, необязательно сначала превращать его в груду мусора. Конечно, всегда остается вариант, что он вконец спятил и решил уничтожить все на своем пути.

Уилкису не нравится происходящее вокруг, потому как пытливый ум пытается подцепить на крючок подлинный смысл происходящего, но рыба уплывает, сожрав наживку. В окружающем его мире - отсылка к хаосу уже давно не смешит - не хватает ключевого фрагмента, чтобы увидеть картинку целиком. Эд упускает что-то важное. Как и знакомый голос, льющийся из-под маски, на ощупь узнаваемый, но в памяти отдающийся лишь чернотой. Он должен вспомнить.
Какие тайны унес с собой в могилу отец?

- Действительно… работа Тициана, - юноша перевешивается через стойку, заглядывая на обнаженные коленки, и с силой прикусывает себя за щеку изнутри, вынуждая первичные инстинкты заткнуться. Жадный взгляд скользит по истерзанное коже. Произведение искусства, и не иначе. Мерлин издевается, создавая тела, подобно телу Фосетт. - У меня в кабинете найдется что-нибудь получше грунтовки. Хорошо бы ко мне в поместье. Там хранятся отборные зелья, но я не хочу оставлять Мерфи одного. Перемещать его в таком состоянии тоже не лучшая идея.

На самом деле Эдриану кажется, что всего мгновение разделяет временное и крайне шаткое перемирие в стенах «UNDERWORLD» от магической вспышки, которая добавит пару горсток стеклянной пыли на полу, разобьет к чертям предательский ирландский ликер и впечатает самого владельца заведения в стену за стойкой. Фосетт вроде не меняется в лице, но рябь проносится по воздуху, как то бывает в присутствии детей накануне первого магического выброса.
Колени нужны лишь для фиксации взгляда и попыток держать эмоции под контролем. 

Щелчок пальцев звонко раздается в тишине зала. Когда-нибудь они приведут клуб в относительный порядок, но точно не сейчас. Некоторые предметы интерьера не поддаются восстановлению, выполненные руками мастеров в единичном экземпляре, но даже их по просьбе Уилкиса за мешочек галлеонов можно скопировать. Нынче молодого человека волнует беспорядок иного характера.

- Присмотри за нашим другом, Никки, - бросает Эдриан материализовавшемуся в воздухе эльфу. Под стать семье Уилкисов Никки не похож на нелепого и трогательного домовика с беззаботно болтающимися ушами. Он серьезный и не шибко болтливый, но исправно служит им не первый десяток лет.

- Друг хозяина и миледи хозяина в безопасности с Никки, - голос эльфа хрипло-скрипучий, поклон краткий и сдержанный, но во взгляде искренняя преданность.

С повязанной на бедрах рубашкой и в бабочке на шее эльф оказывается возле дивана, организуя кувшин и травяной чай. У Никки на лопатке проходит старый шрам выпуклой полоской, который он получил, защищая старшего Уилкиса. Домовик помнит старые времена и хранит точно не одну тайну семьи.

- Миледи, - хмыкает Эдриан, иронично протягивая руку, будто они не в эпицентре кошмара, а на званном ужине. Она же снова начнет противиться и выворачиваться из его хватки. - Соизволите уединиться со мной?

Не ври себе, девочка, что я тебе настолько противен.

Если тетива лука натянута, то вопрос выстрела все равно не заставит себя долго ждать. Его кабинет еще не подвергся насилию Пожирателей Смерти, так что Софи вполне может закончить начатое мудаками в масках.

- Почему ты всегда возвращаешься? - ладонь зависает в воздухе. Хочешь - бери. В глазах светится молчаливая насмешка и прикрытое тёмными ресницами любопытство. Он знает ответ на свой вопрос, но жаждет услышать его из уст девушки. - После всего сказанного между нами.

Отредактировано Alistair Bradley (14.12.21 22:07)

- Избавь меня от драматизма, - закатывает глаза Эдриан, фыркая и качая головой. Ему не по нраву настрой девчонки, и подсознание отвечает страхом и ответственностью за хрупкую работу Тициана. Музейные экспонаты стоит хранить под защитой, а лучше в личной коллекции. - Если не будешь совать свой нос не в свои дела, то переживешь. После всех тех раз, что я прикрывал твою попу, ты права не имеешь пускать мои риски насмарку.

Уилкис слушает растягиваемый резиной поток слов, изливаемый на него сбивчиво и без намека на конструктив, нетерпеливо постукивая пальцами по столешнице. Другая рука все еще замершей ледяной скульптурой висит в воздухе в ожидании решения Фосетт - пойти с ним или свалить к дракклу из клуба и его жизни навсегда. Эдриану одинаково сильно хочется, чтобы Софи испарилась, подобно пару из черепа, и чтобы осталась с ним этим вечером и ночью. Правильнее было бы оттолкнуть, добавив пару грубых фразочек, но и без того слишком многое в мирке Эдриана переполошилось и разрушилось в один миг. Он не готов ее отпускать так просто. Какой кот бросит мышь убегать, не наигравшись вдоволь, особенно, если прежде спас ее от другого кота.

Она требует от него забытья! Эдриан прикрывает веки на мгновение, сдерживая неуместный хохот от этой просьбы. Могла бы сразу попросить грохнуть Темного Лорда - и то, и другое выходит за грани подвластного Эдриану. Даже при его тяге к контролю над всем вокруг.

Что еще ему следует забыть? Возможно, ее колени, подол платья, тонкие пальцы, меняющиеся ежесекундно эмоции и извечную, прогрессирующую с детства жадность до внимания? Она требует от него невозможного. Уилкис прекрасен во всем, за что берется, но не всесилен.

Ощущение, что слова противоречат истинным желаниям Софи, закрадывается под кору головного мозга, когда он видит мельтешащиеся до раздражения эмоции в ее глазах, меняющиеся, как погода в Лондоне, и выдающую с потрохами дрожь в ногах. Непутевая малолетка. Драккл его угораздил!
Внешне пока что спокойствие не дает трещин.

- Тебе придется применить Обливиэйт, - невозмутимо отзывается Эдриан, сжимая пальцы вокруг ладони девушки, будто она действительно может рухнуть, отпусти он последнюю связывающую их ниточку. - Или договорить то, о чем ты заикнулась.

Он смотрит на нее с насмешливым ожиданием, словно не верит, что у нее хватит силенок хоть на одно из выше перечисленных действий. Для стирания памяти кишка тонка, для открытых разговоров - эмоциональный возраст маловат.

- Давай, детка, докажи мне, что ты сильнее, чем я думаю.

Он бросает вызов ее браваде. Слишком многое оставлено за их спинами, начиная с ее детских выходок и его порывов вытаскивать ее из очередной надуманной, созданной ради вращения земли вокруг ее персоны проблемы. Уилкис сам подписался на роль еще одного старшего бра-ти-ка, вот только от братского в его поступках всегда было мало. Вряд ли играющая судьбой, взбалмошная Софи хоть раз задумывалась о том, что поистине движет Эдрианом. Он не похож на альтруиста, которого можно подсадить на обещания и чувство долга. Только для Софи важно жить в беспорядке, прорастая в чужие жизни ядовитыми корнями и разрушая их изнутри. Она настолько же прекрасна, насколько губительна. И Эдриан научился немного дозировать яд, чтобы не подохнуть, а всего лишь жить на хроническом недомогании, периодически отхаркивая эту косточку, вставшую поперек горла.

- Творить подростковые беды и навлекать неприятности намного проще, чем проговаривать через рот, не так ли? - иронично изгибается ломанной линией бровь, когда Эдриан заглядывает в глаза Софи, подаваясь вперед и наклоняясь до ее уровня. Пауза затягивается, чтобы запомнить ее взгляд в эту секунду, после чего Эд разрывает зрительный, тягучий, невыносимый контакт и склоняется чуть в сторону, чтобы губы почти касались уха девчонки. Больше нет смысла говорить громко, и Эд понижается голос до шепота, отбивая каждое слово четко и резко. - Я не пустил тебя год назад в клуб не только из-за документов, но и потому что ты не доказала мне своей взрослости. Теперь тебе семнадцать, и я не могу запретить тебе пить, кутить или курить. Но взрослость - это не пропуск в клуб к опасным дядям.

Уилкис отстраняется, но продолжает держать девушку за руку, скептически оценивая ее способность стоять. Все-таки следует разобраться в ссадинами, пока она от переизбытка чувств не грохнулась в обморок. Тащить на руках к себе уж точно выше эмоциональных сил Эда.

- Пошли со мной, - бросает он со спокойным снисхождением, уводя Софи из поломанного мира в умиротворение подсобных помещений и своего кабинета. - Садись.

Эдриан кивает на кожаный диван, а сам устремляется к шкафам, отвернувшись спиной и не издавая ни звука, словно никаких острых тем пятью минутами назад не поднималось. Если Фосетт не готова говорить, то он попросту разберется с ее физическими болячками. С эмоциональными передрягами в таком случае ей придется справляться самой.

Он возвращается к Софи с двумя склянками и опускается на одно колено, чтобы поравняться с ногами девушки. На миг он застывает, прикусывая нижнюю губу, но самообладания хватает, чтобы откупорить зубами пробковую крышку. В ноздри бьет травяной, зельеварский запах, каким пах когда-то кабинет Снейпа. Палец зачерпывает белую, густую мазь и осторожно, чтобы не давить на раны, наносит ее круговыми движениями на кожу девушки. Сначала обеззараживающее, следом заживляющее. К утру не останется ни следа на красивых ногах. Картина будет восстановлена, по крайней мере, снаружи.

Забавное упрямство выдаёт в ней ребёнка, который топчет ножкой и не желает слушать старших. Диссонанс, вызываемый созревшим внешним видом и неуправляемым нутром, уже не впервые вынуждает Уилкиса сдерживать себя, не преступая черту. Когда-то он действительно видел в ней малявку Джулиана, но по мере их взросления он скорее убеждал себя в братском покровительстве и долге, чем искреннее видел в Софи сестренку. Он может и бывает редкостным ублюдком, но путаться с малолеткой, какой бы притягательной она ни была, слишком даже для его покошенных принципов.

- Значит, - задумчиво протягивает молодой человек, изгибая губы в насмешливой улыбке. - Если я прикажу тебе убраться к драккловой матери отсюда, то ты останешься?

Эдриан не спешит подниматься с пола, наслаждаясь происходящим, как игрой - сродни лабиринту страха. Софи может и упрямая девочка, но совсем не глупая, и, не инвестируй столько сил в эмоциональную нестабильность, давно бы поняла, что разрушить окончательно их связь у нее не получится. Даже если она провалится по всем пунктам и притащит дюжину неприятностей в его мир. Потому что он пока не хочет разрывать то тонкое между ними, что давно стало частью его самого.

Снова истеричные нотки в голосе, звучащие на грани отчаяния и беспомощности с мольбой и призывом, злят и одновременно подталкивают сдаться. Слова вонзаются острым ножом под ложечку, нанося мазохистское, сладостное удовольствие. Он вновь ощущает едва заметную вибрацию в воздухе, сопровождаемую ругательством из уст девушки, и Уилкис буквально падает с головой в омут, совершенно бездонный, темный и опасный. Самообладание даёт трещину - вновь причиной разрушения является Фосетт, - и Эдриан вынужден впиться зубами в щеку изнутри, чтобы проглотить мучительное рычание. Эффект от обрушившейся просьбы девчонки оказывается сильнее, чем он ожидал. Подсознательно он понимал всякий раз во время апокалипсиса в обществе Софи, к чему ведут их эмоциональные столкновения, но отказывался принимать действительность. Некоторые вещи проще знать, но продолжать игнорировать, отгоняя от себя, как назойливую муху.

Ему не нужны еще большие проблемы, а от Фосетт иного ждать не приходится. Отчего-то кажется, что даже близость на чистой физиологии обязана закончиться торнадо, землетрясением или войной, потому что речь идет о Софи. Где-то под корой головного мозга мелькают образы Джулиана, готового оставить сестренку под присмотром своего друга, но моралфаг молчит, ощущая покорность и беззащитность вокруг крепкого стержня в девушке. Она доверяет Эду, и, кажется, почти готова принять его власть над ней, но вопрос все еще открытый - кто и над кем в данную секунду имеет большую власть? Уилкис, дорвавшийся до запретного, или Софи, готовая вот-вот разрушить остатки клуба в эмоциональном накале.   

- Ты заходишь в клетку к зверю, смотри, чтобы не захлопнулась, - вместо «так нельзя» и «я уважаю твоего брата» хрипло произносит Эдриан, поднимая серьезные карие глаза на девушку. - Зачем мне соглашаться на очередной каприз взбалмошной занозы?

Ответ плавает на поверхности - он хочет ее, как грешник искупления, как больной исцеления, как путник под пустынным солнцем воды. Потому пальцы опускаются поверх бёдер, сжимая ткань платья в остатках терпения. Ничто не спускает предохранитель быстрее, чем чужое желание. Уилкис, отматывая события назад, вряд ли сможет объяснить, как так вышло, но в импульсе его губы уже касаются пахнущих травами колен, целуя ранки со слоем мази.

- Мы сами порождаем еще больший хаос, - шепчет он почти беззвучно.

Эдриан поднимается с колена, нависая над девушкой, как черная метка над местом катастрофы. Глаза изучают лицо, выученное давно до дюйма, и каждый раз открываемое с новой стороны. Змея также изгибается, разглядывая добычу, но Эд в кои-то веки не собирается уничтожать. Одно обещание Джулиану он точно сдержит: «Не причинить вреда». Все тот же указательный палец скользит по лицу девушки, прорисовывая дорожку от уголка губ до виска настолько медленно, насколько хватает его выдержки. Вторая рука ныряет на затылок, запутываясь в волосах.
Уилкис замирает в последний раз, прежде чем податься вперед и накрыть губы девушки в поцелуе. Хочется не торопиться - самые вкусные конфеты из подарочной коробки глупо съедать за мгновение, - но не получается сдерживать требовательный, жадный напор, едва язык ощущает остатки сладковато «Бейлиса» и нежность совсем юных губ.
Внешнее спокойствие, похожее на мастера зельеварения, сконцентрировавшегося над котлом со сложным отваром, вступает в борьбу с непривычно отчетливыми ударами сердца и срывающимся с моста в пропасть рассудком. Наверное, зверь, которого держат на цепи, также пускается в бег, едва с него снимают ошейник.

После стольких пререканий, упрямства и демонстрации своего отнюдь не сливочного характера она ему сдается. Уилкис чувствует победу, когда голова девушки откидывается назад и дорогая обивка дивана грозит обзавестись клеймом. Он не станет уничтожать улики преступления, отрывая во время работы взор от пергаментов, чтобы увидеть линии и вспомнить свою власть над Фосетт в этот день.

Она пытается вечно быть сильной и взрослой, отвечая на все усилия приструнить ее необузданный нрав истериками и своевольностью, но внутри ребенок, который жаждет вмешательства того, кто удержит ее за руку и заставит поступить иначе. И от того, что он имеет рычаги контроля над ней, хочется показать, насколько может быть приятным находиться под его покровительством и уверенностью. Власть, нацеленная не на разрушение, ибо последнего в их жизнях достаточно и без его стараний.

Звук с полки вынуждает сжать губы и раздраженно промычать, будто его отрывают с половины бокала или от занесенной ко рту ложки с мороженым, лишая удовольствия. Молодой человек досадливо прикрывает веки, чтобы не сорваться по истечению дня на чертовом подарочке бизнесмена.
Он сейчас настолько близок к желаемому, что цанца рискует остаться без... башки.

- Отправлю на помойку - будешь рожи корчить крысам, - предупреждающе бросает Эдриан через плечо, буравя позабытую им сушенную голову мрачным взглядом.

- Лучше с крысами, чем на ваши совокупления пялиться, - гогочет цанца полубеззубым ртом. - Цыпочка-малолетка, ты напрягись, может быть, этот дракклов ублюдок после тебя выносимее станет. В прошлый раз сработало. Хотя в прошлый раз и...

Эд со скоростью, от которой псы Темного Лорда бы диву дали, выхватывает волшебную палочку и затыкает цанцу заклинанием. Рот красотки продолжает двигаться, дреды раскачиваются, но не издается ни одного звука.

- Не обращай внимания, - в голосе звучит неприкрытое веселье. - Цанца просто завидует.

Уилкис ощущает спиной, что голова таращится на них, проклиная всеми словечками, - а запас ругательств у нее будь здоров! Зато от глупых комментариев они на ближайшие часы избавлены. Цанца явно позаимствовала интеллект своего предыдущего владельца, и это отнюдь не комплимент ему.

Эд пользуется возникшей паузой в накрывшем их приступе страсти, словно дорвавшиеся до обезболивающего зелья мученики, и оказывается на диване поверх оставленных ногтями девушки следов. Крепкие на фоне хрупкого тела Софи ладони обхватывают девушку за талию и тянут к себе, вынуждая оказаться на его бедрах. Руки скользят выше, прихватывая за собой ткань платья и стягивая через голову, слыша, как трескается один из швов. Драккл с ним, он купит ей новое. В противовес не выдержавшему приливу желания платью белье расстегивается беззвучно, спадая с плеч и предоставляя еще больше пространства для поцелуев. Внутренний эстет доволен открывающейся картиной.

- Один единственный раз, - придерживая пальцами подбородок девушки, произносит Уилкис уверенно, не допуская возражений.

Эдриан убеждает не столько Фосетт в том, что все начнется и закончится в эту ночь, сколько вслух проговаривает правило игры для себя. После него она вернется к своим неумеющим сдерживаться и полыхающим гормонами мальчишкам, и он знать не желает, какие у нее планы на того придурка, с которым она приходила в клуб, или любого другого однокурсника. Его совесть будет спокойна, что в первый раз Софи взял не какой-то озабоченный подросток в каморке после пьянки, чтобы на утро обсуждать и в голос ржать с дружками. Конечно, все дело в ошметках совести, а не в том, что он собственник, желающий обладать тем, на что так давно смотрит со стороны. Он не станет представлять ее с другими или, не дай Салазар, унижаться до жалкой ревности и злости, что он не тот, с кем возможна долгосрочная связь.

Собственная рубашка, лишившаяся двух пуговиц еще на старте, слетает ненужным комком на пол, и он вжимает обнаженное тело  девушки в свой торс, окончательно двигаясь рассудком от касания кожи без раздражающих препятствий. Звенит пряжка ремня, которую пальцы расстегивают на чистом импульсе, как и уничтожают последнюю ткань на Софи.
Он уже не сможет остановиться, даже если случится конец света, объявят войну, ворвутся Пожиратели Смерти. Рубеж контроля над собой перейден.

В какой-то миг Эдриану кажется, что она рванет назад, прочь из клетки, испугавшись его решительности и настойчивых действий. Он ловит в ее затягивающих глазах слабую тень то ли сомнения, то ли размышлений, насколько верным было приходить и говорить ему о своих спрятанных глубоко желаниях. Уилкис шумно выдыхает через нос, впиваясь пальцами в поясницу и самую малость ниже, скользя по округлым формам, придерживая и лишая возможности вырваться. Он не хочет, чтобы она исчезала, оставляя его в болоте из неудовлетворенности и нечеловеческой жажды. Только не сейчас, когда он зашел настолько далеко и готов погрузиться не только в ее душу, куду нырял не единожды, но и в тело.
Он хватает высохшими губами воздух, когда она закрепляет обещание поцелуем, и расценивает внезапно очистившийся от сомнений взгляд, как разрешение к прыжку со скалы в воду.

- Прости, - спутанным, пьяным не от ирландского пойла, языком выдавливает Уилкис, понимая, что в первую секунду их близости - самое близкое, на что способны два отдельных индивидуума, - Фосетт испытывает боль. Он тянется к ее плечам и ключицам, словно покусавший хозяина пес зализывая причиненные увечья, утыкается носом в ложбинку, теряясь в запахе тела, которое не оставляет шансов для привычного ледяного спокойствия. Перед закрытыми веками мелькают разноцветные круги, в ушах звенит от перевозбуждения, а венка на виске пульсирует.

Стон, окутывающий душной аурой, синхронизируется с прокусанной изнутри щекой, чтобы не издать хрип. Грудная клетка поднимается волнами от глубины каждого вздоха, совпадающего с опусканием бедер. Руки скользят по талии Софи, задавая темп их слиянию тел. Неимоверных сил стоит каждое движение навстречу, чтобы не сорваться к дракклу, причинив снова боль, но на сей раз по неосторожности.
Ему остро необходимо больше.

- Я давно хочу, - бессвязно шепчет Эдриан на ухо девушки, зубами аккуратно прихватывая мочку. Он с каждым погружением ощущает в себе нарастающую, сокрушительную, разносящую все вокруг мощь, словно запрещенное заклинание, подпитывающееся эмоцией и желаниями произносящего, и вместе с тем кажется себе беспомощным в своей потребности овладевать Софи. - Смотри. На. Меня.

Эд сквозь мучительный хрип вынуждает себя остановиться на мгновение, испытывая почти физическую боль с этого "морская фигура замри" и едва не разрываясь на части от нахождения в ней, но ему хочется высечь в памяти каждое их прикосновение, вздох и капельку пота на коже. Затуманенный карий взгляд впивается в глаза Софи, упираясь лбом в ее лоб. Он хочет видеть ее лицо настолько близко, насколько возможно. До последнего стона. Сейчас она принадлежит всецело ему.

Танец продолжается с новой силой, но движения становятся ритмичнее и короче, наполняя его жизнью и плавя вселенную вокруг. Пальцы уже бесконтрольно впиваются в юные очертания тела под ними, принуждая оказываться еще ближе друг к другу. Эдриан борется с собой, чтобы растянуть то, что он сам окрестил одноразовым товаром, и дать возможность Софи получить хотя бы немножко того наслаждения, которое испытывает он. Ему впервые хочется сделать кому-то хорошо.
Стеклянный потолок лопается и рассыпается осколками снова, но на сей раз внутри Эдриана. Еще один последний прыжок, и он опускает обессиленно голову на грудь Софи.

- Все в порядке? - едва слышно спрашивает Эд, откидываясь обратно на спинку дивана.