— Прости, дело не в тебе...
[indent]  [indent] А в ком же тогда?

Джиневра смотрит на острые носы туфель, не зная, что еще сказать. У нее кончились слова. Да и слов было не много. Парочка о том, что нужно поговорить, еще немного, чтобы ты присел, еще чуть-чуть, чтобы сказать, что патронус оленя теперь очень хорошо тебя описывает (да, речь о рогах).

— Кто? — наверное, у Рона бы захрустели кулаки, у тебя же появилось лишь желание хлопнуть посильнее дверью, но этому не суждено случиться — дети только что заснули. Устраивать скандал перед ними: последнее дело.
— Дин Томас.

*   *   *

Бармен наливает тебе очередную стопку с горкой. Опрокидываешь в себя, конечно, обливаясь.
— Еще.
Повторяешь до тошноты в горле, до состояния, когда не можешь даже ухватиться пальцами за собачку ширинки и застегнуть молнию, дабы не светить своими жутко традиционными семейными трусами. Хотя... Кто тебя тут знает? Это магловский бар, никто не знает, что этот парень в плаще предотвратил когда-то одного очень темного мага, что хотел порушить давний устой жизни и магического и обычного миров.

— Парень, кажется, с тебя хватит, — в голосе бармена совсем не скрывается обеспокоенность, даже когда ты достаешься только обмененную крупную пачку хрустящих банкнот, чего хватило бы на безбедное проживание в гостинице, в номере люкс, на предпоследнем этаже, недели так на две, — чувак, да что ты делаешь, от тебя же после такого и мокрого места не оставят, — полотенце тут же накрывает твою руку, — немедленно убери, — поздно, две пары глаз уже тебя заприметили, позже им не составит труда выбить из тебя некоторое количества дерьма и забрать почти все, за исключением тех трех соток, которые были оставлены чаевыми бармену, от которых тот отнекивался столь же долго, сколько ты разучивал защитное заклинание от дементоров.

В переулке у бара, смотря вслед двум бандюганам, что на полторы головы тебя выше и примерно на во столько же шире, как и на лет пять моложе, ты не можешь подняться с четверенек, но тешишь себя надеждой, что вот-вот и получится, что вот-вот и каким-то чудом не сломавшаяся волшебная палочка в плаще поможет расквитаться с ними, нужно всего лишь два оглушающих, может быть, связывающих, чтобы потом оторваться носами твоих аккуратно закругленных туфель посчитать, сколько у тех рёбер.

[indent]  [indent] Да кого ты обманываешь? Ты не причинишь им вреда. Даже, если бы твердо стоял на своих двоих.

С трудом садишься, смотришь на эти аккуратно закругленные носы туфель, которые уже не начищены до блеска. Сплевываешь в сторону вязкую, перемешанную со слюной, кровь. Делаешь это неумеючи. Ниточки алой слюны небрежно опускаются на рукава плаща.
— Черт, — думаешь, куда бы тебе податься, вариантов не так много, признаешься себе, что не осудят тебя лишь под одному адресу, — Гермиона и Рон.

Внутри всё сжимается. Нет, это не только чувства, которые от алкоголя еще более жгучим инкарцеро затягивались на твоей груди, но и трансгрессия. Прямо перед входной дверью своих друзей. Рона, кажется, сегодня не должно быть дома? Командировка? Ты, признаться, запамятовал. Да это и не важно. Тебе нужен хоть кто-нибудь.
Стучишься. Не так сильно, как хотелось, не так аккуратно, как можешь. Дверь окрашивается в цвет серой лондоновской грязи и столько же лондоновской крови, то же происходит с косяком, за который ты держишься.

— Она мне изменяла полгода, — начинаешь с самого важного, как только дверь отворяется, и тут же падаешь на колени (завтра ты об этом пожалеешь), — целых. шесть. месяцев, — дробишь, укладывая подбородок на грудь, — можно остаться у вас?

[indent]  [indent] Ты не поднимаешь голову, не знаешь, кто тебе открыл.
[indent]  [indent]  [indent] Надеешься, что это все же не дети.

Отредактировано Eurig Cadwallader (23.02.23 15:12)

Это были не дети. Домашний вид Гермионы все больше напоминал образ Молли (так или просто мама просила она теперь себя называть) на фотографиях, когда она была примерно в таком же возрасте. Ты бы обязательно сделал комплимент, но ком в горле не давал больше ничего сказать, более того, кажется, этот ком был всем тем, что съел, а точнее — выпил, оно просилось на волю и черный выход казался очень длинной дорогой.

[indent]  [indent] Хорошо, что не дети

Подруга, пропахшая не так давно приготовленной едой и каким-то чистящим средством, пахнущее то ли лавандой, то ли мускатом, помогла подняться и выпрямиться к своим 175 с небольшим сантиметрам над землей. Это избавило от тошнотворного привкуса на корне языка, а еще добавило головокружение.

— Извини, — напала еще и икота, — что я пришел вот.... та-а-а-к.

В след за «ничего страшного» (а было ли оно вообще) Гермиона решила вспомнить свой командный тон, к которому не так уж и редко прибегала даже после школы, думается, дети продолжили тренировать в ней это качество, готовя к политическим играм в Министерстве.
— Я.. а...э..., — квакал ты, пытаясь вставить хоть слово, но всё было тщетно. Курс мероприятий был распланирован и ты был готов идти в душ, надеясь не перепутать детскую с душевой, но хозяйка дома скинула доспехи, врезавшись объятьями по тебе. Ты неуклюже принял объятья, заметив за собой, что невольно начал зарываться носом в этот оляпистый свитер подруги.

[indent]  [indent] Еще немного, еще чуть-чуть

Нет. Объятья закончились быстро. Вместо них в еще не опустившиеся руки влетели полотенце, брюки и колючий свитер Рона, намек был понят. Еще нужно было снять ботинки, грязь на полу — это, конечно, мелочь, но зачем размахивать лишний раз волшебной палочкой. Неуклюже и едва балансируя с вещами в руках ты справился, теперь точно отправился в душ, обронив что-то вроде «извини, что натоптал».

Коридор вертело, тебе пришлось освободить руку, а прежде — поднять то, что во время освобождения упало на пол, чтобы держаться направления и не свалиться к чертовой матери. Нужная дверь. Щелчок замка. Вряд ли дети захотят увидеть голого дядю Гарри да еще и в таком виде. Вещи на полку, а содержимое желудка — в унитаз. К ворчанию бойлера присоединился и бачок унитаза, столько неодобрения от утвари в ванной. Душ присоединился к ним, шипя и обдавая практически кипятком, не страшно — ты привык к такому, вы часто принимали с Джиневрой водные процедуры, та мылась именно с такой температурой.

Не сразу осознал, что в душ вошел в одежде, только когда стало многим тяжелей стоять. Освободиться от мокрой одежды было не легко, а мысли подогретые температурой о Джиневре заставили кулаком разок вдарить в плитку. Она выдержала. Кулак практически тоже. А нервы - нет. Ты скупо засопел и пустил слезу.

Что пора бы уже выходить, намекнула резко закончившаяся горячая вода, которая полилась нежданно-негаданно на сидящего тебя, разглядывающего пальцы ног.

[indent]  [indent] Что может быть более непривлекательного в человеческом теле?

— Кажется, я потратил всю горячую воду, — шлепая голыми ступнями по полу, приходишь ты обратно к Гермионе на кухню, стараясь не чесаться от надетого на голое тело колючего свитера. Ты плюхаешься на стул, указывая локоть на стол и копошась в мокрых уже отросших волосах. Гермиону ты просить стричь тебя не будешь, хотя это было бы забавно, некая дань традициям прошлого, когда Рон был невесь где, а вы пытались отыскать крестражи. Кстати, о Роне.

— А Рон не дома?

Отредактировано Eurig Cadwallader (23.02.23 15:12)

– И правда та еще дрянь, – ты отхлебываешь, морщишься и одновременно стараешься спрятать руку, но подругу не обвести вокруг пальца, которые очень болезненно отозвались, когда кисть пыталась оформить что-то вроде кулака под столом, поэтому протягиваешь, пусть и неохотно, – да как-то плевать, одним больше - одним меньше, – шрам, который сделал тебя таким знаменитым, не болел уже очень долгое время и ты перестал его замечать.

Менее пострадавшей рукой убираешь чёлку со лба, и Гермиона приступает к своей ворожбе над ссадинами, а ты стараешься не дергаться от каждого ее прикосновения. Куда делась та выдержка, то хваленое самообладание, о котором можно сказать слагали легенды о главе аврората. Наверное, туда же, куда катится твой брак.

Такое неуверенное «надеюсь», еще бы чуть больше неуверенности и слово запросто могло бы застрять в горле да так, что пришлось бы с полминуты откашливаться. Слова были не твои, но прочистить горло захотелось, ты откашлялся и сделал пару глотков подготовленной жижи, она действовала, тяжесть и туман из головы испарялись, как и ломота в теле, с этим облегчением приходила и боль, которая ими заглушалась, но ее можно было терпеть, в конечном счете гриффиндорка и без пяти минут не последнее лицо в Министерстве магии знала свое дело – раны затягивались.

У нее был такой озабоченный вид, а ты будто язык проглотил, не представляя, что крутится у подруги в голове. Это могло быть что угодно: от всё той же обеспокоенности Роном и его работой (опасной как не крути) до хрен знает чего еще, голова девушек и их поступки перестали пониматься тобой и уж точно предсказываться. Иначе можно было бы предугадать этот полугодовалый шаг к разрушению отношений и семьи, возвращение Джинни к Дину, прямо сейчас хотелось сломать тому челюсть, вылечить ее и снова сломать.

– Как узнал? Надо отдать должное, Джинни сама сказала это, приправив вашим любимым женским «нам нужно серьезно поговорить», да, в этот раз это действительно было что-то серьезное, она говорила это почти непринужденно, даже без капли сожаления, лишь с небольшой неловкостью, но как будто бы она всё решила, с другой стороны: у нее было полгода, чтобы всё решить, – ты в очередной раз хлебаешь напиток, он уже подостыл и от этого казался еще более мерзким, в подтверждение этого лицо сморщилось так, будто ты съел свежий и ядреный лимон без кожуры, – мне же она столько времени не дала... Я не знаю, что будет дальше, что будет с детьми?

Ты совершенно не представлял себя отцом, потому как примера особо не было, а то что было на виду – вряд ли можно было назвать примером – это о дядюшке, хотя, надо признать, любовь к Дадли он всё же проявлял. Основным примером был Артур и Сириус, второй – как пример достойного мужчины, первый же терял очки в отцовстве (после выходки его дочери так точно), а сейчас не представляешь, как жить без них, тем более заставлять их выбирать между отцом и матерью – это такой безжалостный выбор. Ясное дело, что ты не собираешься препятствовать общению братьев и сестер и с матерью, но само осознание, что они могут быть разделены – очень гложило, а та, темная часть, вообще хотела, чтобы все дети остались с тобой...

Рассказываешь об этом Гермионе, задавая провокационный вопрос: «как бы ты поступила?», мысленно уже ответив за Гермиону что-то в стиле «конечно бы забрала детей себе», но это вряд ли было бы правильным решением для тебя, это как сравнивать носорога и горегубку.

– Как думаешь, Рон мог знать или кто-то еще об этом?

Ты был уже готов отправиться домой. Ладно, не прямо сейчас, но через часик-другой, ну и как домой - скорее в гостиницу, магловкую. Там и простыни помягче и, признаться, ценник не такой конский. Но Гермиона все уже решила своим «утром будет кофе», твое ближайшее будущее так точно. В этот раз, когда женщина решает твое будущее, ты не против, знаете ли - это намного лучше, чем «извини, я тебе ставила рога полгода и нам теперь пора расстаться».

- Ну, рассказав мне всё это, кажется, что да, - подбираешь ногу с пола и прижимаешь ее к груди, - иначе зачем это всё было? Только она ничего не уточнила, что хочет, возможно, она и не думала о последствиях, - вздыхаешь и снова морщишься от сомнительного напитка, который делает свое дело.

«Посмотри на меня» отзывается безусловным рефлексом повиновения, как будто бы на уроке учитель просит немедленно встать или что-то прекратить делать. Подруга пытается поддержать, рассказать, как всё будет на самом деле, ты слушаешь, но почему-то совершенно не веришь, и нет, это не потому что у гриффиндорки всегда были проблемы с предсказаниями, это потому что ты Гарри Поттер и у тебя всегда всё через огромную грязную жопу дряхлого дракона - никакого «долго и счастливо».

Тебе тоже хочется верить, что ни Рон, ни остальная семья ну никак не знали о похождениях за рогами их непогрешимой (до какого-то периода) маленькой девочки, иначе твои отношения практически со всем семейством Уизли могут рухнуть. И тут не работали бы «семья - это святое», особенно чужая, особенно такая, потому что с тех самых школьных пор тебя считали братом, сыном и кто там еще есть в родственниках, племянником?

- Очень хочется, чтобы так это и было, - шевелишь пальцами на прижатой ноге и смотришь на них, потому что продолжать смотреть на Гермиону слишком трудно, - а если и знал, то не пытался намекнуть в его любимой манере, как это было с драконами на четвертом курсе, - ты хмыкаешь, немного улыбаясь, вспоминая ту нелепицу, - намеки – это не про Рона.

Что будет дальше? А дальше тот вопрос, который был интересен и тебе: кто он? Когда ты узнал и шел в бар, даже немного надеялся на то, чтобы Дин оказался там, чтобы набить ему морду до смерти, облить его настойкой бадьяна и еще раз побить, возможно, парочку раз разрядив в него петрификусом или может быть круцио. Последнее было явно перебором, но помечтать было приятно.

- А у тебя есть предположения? - играть в угадайку с вопросом такой цены крайне странно, но ты выдержал небольшую паузу для нескольких предположений Гермионы, они не попали в цель, даже рядом не стояли с правдой, - это Дин Томас, мальчик, который уже был на этом поле, вернулся с реваншем, победив в своей партизанской войне, не потеряв ни одной фигуры на доске сражений, - будь тут Рон, он бы оценил метафору. Зелье явно работало, на пьяную голову такое вряд ли бы пришло.

- Зелье, конечно, отвратное, но работает, дашь рецептик? - залпом добиваешь его, кривя лицом, будто от непростительного, - дети не испугаются по утру меня подбитого и бородатого? Кажется, они меня таким не видели еще, да и в целом, они меня давно не видели.

Гермиона - просто волшебная женщина. Да, у нее есть пунктики на некоторые вещи, но после такого одного большого темного пятна со стороны Джинни, подруга вообще казалась просто святой: ее просто понять (еще бы, после стольких лет дружбы и стольких приключений), она не из тех, кто не имеет мнения, а скорее миллион раз скажет, что у нее на всё это есть свое и хрен ты забудешь про него, а если вдруг — напомнит. И на мгновение ты даже жалеешь, что решил связать свою жизнь именно с Уизли, а не с Гермионой, хотя намеков, если так посмотреть сквозь года, было предостаточно, но сейчас... Даже представить странно, как вы целуетесь или, упаси бороду Мерлина, кувыркаетесь в кровати. Это всё равно, что с Роном. Уф.

— И не говори, тот еще, — а вы ведь дружили в школе, не как с Роном или с той же дамой, которая мучается с твоими синяками, твоим хмельным настроением, но были очень неплохими приятелями, а тут такой нож в спину, — это не работает, — горестно заключаешь ты, дотрагиваясь до отдающей болью щеки, — куча неприятностей и еще более отвратительные ощущения после, мой эксперимент провалился, — эксперимент-то, конечно, провалился, но так можно было скоротать время, вернее слово правда — убить, но это был хотя бы план.

— Что ж, придется мне немного потерпеть тыканий Рози, — усмехаешься ты, спуская ногу со стула и расправляя плечи, суставы тут же заявляют о себе глуховатым хрустом, — о, значит сказки про вергерскую хвосторогу еще не были никем тронуты, это просто замечательно,  очень ее люблю, — жалкий намек на улыбку на пару мгновений проскользнул по твоим губам, — что ж, значит тебе будет время для того, чтобы отдохнуть немного от детей и заняться какими-нибудь делами для себя, — ты представил, что может такого делать подруга для себя, в голову кроме всяких заготовок для зелий или перебирание\перечитывание любимых книг не пришло, — а, кстати, что ты давно хотела сделать для себя, но всё никак не могла из-за нехватки времени?

Отвар ты допил, самое время не быть невежей и убрать стакан, помыв его в холодной воде, ведь всю горячую ты израсходовал, небольшое преступление и наказание в действии. Ты поднялся, прошлепал до раковины босыми ногами и сполоснул стакан, в это время произошло предательство. Предательство со стороны желудка, который отправил вполне себе четкий и громкий позыв не только в мозг, но и в окружающий мир, заставив тебя мокрой рукой попытаться приглушить его, но у кого-нибудь вообще получалось это без волшебной палочки?

— Гермиона, неловко это признавать, но у тебя не осталось чего-нибудь с ужина, кажется, организм после всего выпитого жаждет какой-нибудь еды, — ты согласишься сейчас и на бутерброды и на вчерашний суп из какой-нибудь курицы с лапшой, быстро проходящее опьянение из-за отвара вернуло все другие ощущения организма и прогнало окончательно это вязкое ощущение себя в пространстве, — будь уверена, я его отработаю с детьми!