Джейк внимательно слушает Беллу, к тому, как размеренно звучат ее слова, вторя ее медленным шагам, как поют ранние сверчки в зарослях бузины и боярышника, как со стороны маггловского Масселборо доносится колокольный звон, лай собак и гудки автомобилей, и ему становится спокойнее, насколько вообще может быть спокойно в такое время и обсуждая такие темы. Джейк не очень эмоционален, предпочитает сдерживаться, но даже он иногда не может контролировать тот вихрь ощущений, что бушует внутри. Вместе со спокойствием к нему приходит чувство тоски – вот как, как он сможет оставить это место, которое так любит всей душой, где ему знакома каждая деталь, каждая скрипучая половица, каждый потайной уголок старого поместья и большого разросшегося сада, и вместе с тем как он может спокойно отпустить Беллу в Америку, а сам остаться здесь? Да, она была бы там не одна, а с отцом и Джеммой, но Джейк настолько привык, что Белла всегда с ним рядом, в предельной доступности, что он должен ее защищать на правах старшего – пусть всего на пятнадцать минут, но все же – брата, что перспективная возможность расстаться нагоняет на него почти физическую боль. Почти как лишиться части самого себя. И вместе с тем он не может, не имеет права подвергать ее опасности, уговаривая остаться с ним в Англии.
В очередной раз в его жизни чувство долга вступили в противостояние с его собственными желаниями. И он прекрасно знал, у какой чаши весов будет существенное преимущество. Все они делают так, как должно, и лишь иногда дают себе возможность сделать так, как хочется, но, увы, эта не та ситуация, когда он сможет себе это позволить.
- Раньше она мне не снилась, - наконец произносит старший из близнецов Фарли после долгого, очень долгого молчания, за время которого они почти успели дойти до самого дальнего края сада. – Наверное, я почти смирился с тем, что ее нет, убедил себя в этом, но потом…произошло кое-что…
Слова подбираются с трудом, царапаясь за стенки гортани, осыпаясь ржавой крошкой как старые шестеренки, как будто не хотели покидать его горло, но Джейк продолжал говорить. С видимыми мучениями пытаясь облечь в неуклюжие слова свои мысли. Делиться тем, что у него внутри – он никогда не был в этом мастер. Но ему казалось, что если он сейчас промолчит, то его просто разорвет от мыслей, пухнущих внутри.
-…и теперь она приходит. Каждую ночь, такая, как на фотографиях. И голос, каким я его запомнил, просит прощения.
Тринадцать лет прошло, а он все еще тащит это за собой.
- Я думал, что отпустил, но, похоже, нет, - он зло усмехается. Зло то ли на самого себя, то ли на мать, которая никак не оставит его в покое. Джейк устал, он предпочитает ночами спать, а не маяться бесконечными снами, в которых он бежит по длинному темному земляному туннелю, преследуемый голосом и образом его покойной матери. Даже если при этом она не желает ему зла, а всего лишь называет «милый» и просит прощения. И решительность поскорее разобраться с проклятым гобеленом только крепнет с каждым днем. Это нужно прекратить, пока он окончательно не двинулся умом.
- Мне сложно об этом говорить, но я, наверное, был всегда обижен на нее. Что она ушла и оставила нас, что не захотела бороться, чтобы остаться, что оставила одних учиться жить без нее, и все, что у нас есть – это колдографии, могила и какие-то рваные воспоминания.
Джейк никогда не говорил вот этого «ты так похожа на нее, Беллс» - его сворачивало от отвращения всякий раз, когда это произносил кто-то другой. Он не отрицал, что она действительно была на нее очень похожа, так что для того, чтобы вспомнить образ матери, ему нередко приходилось сначала представлять себе сестру, но Джейк всегда бесился, когда это делал. Белла не их мать, она – это она, такая, как есть, и не нужно сравнивать ее с тем, кто давно уже ушел. Чтобы она не повторила ее судьбу.
Белла, умирающая от драконьей оспы – самое страшное, что он может себе представить, но он никогда никому это не скажет вслух.
- Прости, - Джейк морщится. - Вряд ли это то, что думала от меня услышать.
