Мэгги все-таки сорвало. Как последнюю сумасшедшую, сыплющую проклятиями и предвещающую мучительную кончину в темных подворотнях Лютного, на истерику, бурлящую, закипающую в области замершего в ожидании (чего?) сердца – ноги ватные, пальцы крепко сжимают все сильнее нагревающееся дерево подлокотника. Внешне она абсолютно спокойна. Эдакая сирена, высунувшая очаровательную темноволосую головку на поверхность озера, заунывно-пленительно-ошеломляюще горячо улыбающуюся острыми, как лезвия бритвы, зубами, зовущую, зовущую, почти умоляющую.
Неделайэтогонеделайэтогонеслушай. Поступи правильно. Позволь мне презирать себя.
Ведь тот, кто крепко сжимает ее талию, наклоняется и смотрит так, что она вынуждена сцепить зубы и стерпеть, пока душу рвут в клочья дикие звери, оставаться хладнокровной, кривить эту хищную улыбку пойманной в сети гриндилоу, тот, кто причиняет ей столько страданий, совершенно точно ее не любит.
- Все в полном порядке, - Меган вздрагивает от неожиданности, когда в ладонь упрямо упирается что-то холодное и сырое, и лишь проморгавшись, признает серый, бархатный нос Брута, с невнятным кошачьим бормотанием запрыгнувшего ей на колени. – Сложности с равновесием, в квиддич бы меня точно не взяли, - она словно вся покрывается толстыми, смертоносными иглами – коснись и мгновенно отбросишь коньки. Она такая бледная, что впору засомневаться, течет ли в ее жилах человеческая кровь. И насмешливый взгляд Хизер, блуждающий по ее подавленному лицу, двоится, пульс не унимается, стучит в ушах, поглощая звуки, и Мэг бездумно таращится в эти прозрачные серо-голубые глаза, сухо наблюдая за тем, как вяло покачиваются льняные локоны при изящных движениях головы, вынуждая ее краснеть и завидовать. Когда-то их связывала саднящая неуверенность в себе, овивала сжатые детские ладони, переплетенные холодными пальцами, теперь же между ними ровным счетом нет ничего общего. Тэтчем стала самодостаточной, взрослой волшебницей, а Меган застряла в своих закомплексованных одиннадцати, порывистых и импульсивных, перекроенных и перешитых, но всегда, черт возьми, всегда выступающих наружу в самый неподходящий момент.
Жесты Хизер безукоризненно естественны, она касается Байрона, как законная жена, отчего Ровсток становится некомфортно, будто она случайно ворвалась в комнату старшего брата и ненароком застала его за весьма пикантной сценой. Эти двое отлично смотрятся, с ее горделивой осанкой и его расслабленной спиной, они оба превосходно чувствовали бы себя в городах, где не бывает весны, но слизеринку никак не покидает чувство, якобы она подглядывает за чем-то, на что ей смотреть не дозволено. Она буквально утыкается лицом в густую, плюшевую шерсть питомца Митчема и корчит недовольную гримаску настолько демонстративно, как если бы к ее носу поднесли ведро помоев.
- Где же ты лазил, что весь такой грязный? Тергео, - дымный мех колышется, пушится, превращая Брута в выставочного кошачьего самца, источающего аромат дорогих магазинов верхней одежды, куда пускают исключительно по предварительной записи. – И что за вонь? – обращается она к Хизер, на чьих губах приклеенно замерла предупредительная дуга, пока мальчишки погружены в какие-то свои, безусловно, важные (нет) дела. Мэгги достает из висящей на ручке кресла школьной сумки резной флакончик духов и парой коротких нажатий распыляет его содержимое в воздухе. Убедившись, что теперь-то с окружающим ее пространством точно все в порядке, следом выуживает карманный словарь по латыни и глянцевый учебник Заклинаний, пряча за ним все еще пылающие от смущения и стыда щеки. Как же она ненавидит себя в этот момент: с превеликим удовольствием Ровсток обернула бы все в глупую, неуместную шутку, но дело в том, что в отличие от насмешливого, остроумного Тита, она совсем не умеет шутить. Что рассчитывала она на совершенно иной исход, и от этого только хуже, гаже, противнее ощущать саму себя в собственном теле, хочется не думать, что ей, как никогда, к лицу оскверненная кровь и адские видения, что она их, как никто другой, заслужила.
Висок пронзает чем-то теплым, Меган не просто не чувствует онемевших, упершихся в толстый каблук ног, словно те увязли в раскаленном пустынном песке, она почти физически ощущает легкое дуновение душного ветра, касающегося ее застывшей кожи. Девчонка поворачивает голову влево, ловя в фокус мучительно-красивый силуэт Митча, реагируя на кота, внезапно потяжелевшего от прикосновения широкой ладони, импульсивно вздрогнувшим коленом, и обращает внимание на Уокера, смотрящего прямиком в ее сторону. Ровсток, прежде не придававшая исключительного значения его существованию, вдруг подхватывает эти ни к чему не обязывающие гляделки, вопрошающие и примагничивающие, ухмылка расцветает на ее лице раскрывшимся кладбищенским ликорисом. Мэг пожимает плечами, проглатывая тревогу, трепыхающуюся черной, бумажной бабочкой в районе выступающих ключиц, отгоняет пугающее наваждение, мелькнувшее в синих глазах рейвенкловца, ярко, пронзительно оттеняемых цветом факультетского галстука, и резко отворачивается, пытаясь унять не подающуюся объяснению дрожь, прострелившую ее от самой макушки до щиколоток, так и замерших на весу. Улыбка гаснет, а одна из туфель плавно соскальзывает со стопы, гулко ударяясь о пол.
- Что вы опять не поделили? – словесная перепалка, возникшая между Байроном и Хизер (сколько раз она наблюдала подобные в гостиной, дожидаясь, когда все слизеринцы наконец разбредутся по кроваткам), подливает масла в огонь ее испортившегося настроения, хотя Меган сама прекрасно понимает, что не имеет к ней ровным счетом никакого отношения и не должна лезть в чужие ссоры. Нужно разъяснить ситуацию с Митчем, поговорить с ним, нельзя допустить, чтобы он посчитал ее жалкой, она скажет ему, что это недоразумение, дурацкий прикол, понимать который совсем не обязательно – что еще ей было делать, когда над головой, мерцая белым светом, раскидала листья предательская омела?
«Оставаться на месте, Мэгги. Тебе нужно было оставаться на месте. Если бы он хотел, он поцеловал бы тебя сам. Ты прекрасно знаешь, кто как раз так бы и поступил»
В их сторону старым коршуном парирует библиотекарша Пинс, раздувает ноздри, тянет загнутые когти к вальяжно растянувшемуся в кресле слизеринцу, а Ровсток напрягается, затравленно наблюдает за тем, как тот спешно бросает в сумку вещи, как бугристо перекатываются мышцы на его предплечьях, вскидывает голову, смотрит недоуменно, обиженно, поджимая ровно накрашенные губы, крепче притягивает кота к груди, в которой бешено колотится рвущееся лоскутами сердце.
«Он действительно собирается уйти? Какого драккла?»
Досада окрашивается в цвета закатного горизонта, темнеет до состояния с трудом контролируемой злости, следующим этапом грозясь трансформироваться в раскаленное добела бешенство.
Оно не унимается даже тогда, когда волна жара отбрасывает ее, вместе с креслом, назад. То, что остается от стола, разлетается в разные стороны, Меган подсознательно прикрывает голову, и одна из щепок впивается в локоть, оставляя после себя тупой, саднящий дискомфорт. Она яростно выдергивает ее и бросает обратно в огонь, тут же жадно поглощающий деревянную добычу.
- Если кто-то снова решил позабавиться… - но Тит не дает ей договорить, хватает за руку, как непослушного ребенка, очарованного полыхающим пламенем, замерзшего, задравшего подбородок навстречу исполинскому великану, что ревет, подобно стихии. Он и есть стихия. Самое губительное ее воплощение. – Отпусти меня! – брыкается Меган, пытаясь высвободить зажатые в тиски пальцы, но Митч держит так крепко, что не выбраться, не докричаться, не переубедить. Да и что она возразит ему, если до прошлого года в его присутствии боялась даже рот отрыть? – Там Байрон! И Хизер, - слизеринка кашляет дымом, черной копотью, втянувшегося в легкие, вместе с глубоким вздохом, спотыкается в своих романтичных, пыльных теперь уже туфельках, но стоит на своем. Неподалеку доносится голос Уокера, которому отчего-то небезразлично их состояние, но Мэг недосуг рассуждать о внезапно вспыхнувшей у того заботе о слизеринцах, она, допустим, слегка занята. – Вдруг она пострадала?
Торчащая из полки книга болезненно впивается в спину, но Ровсток даже не морщится. Ее огромные глаза недоверчиво, еще-чуточку-и-раздраженно следят за тем, как блуждают на лице Тита незнакомые ранее эмоции, невстречающиеся, чуждые, пробирающие до озноба. Она пытается отдышаться, но воздух вокруг такой горячий, что кажется, будто его нет вовсе – может быть, это она разлетелась пеплом и испачкала гарью выделяющуюся скулу? Мэгги стерла бы любые отпечатки, но что-то пригвоздило ее к стеллажу и мешает пошевелиться. Невидимая флейта в руках факира-Митча не позволяет ей броситься и ужалить, она смотрит в его глаза завороженно и послушно. До тех пор, пока он не заходит еще дальше, решив, будто держит ситуацию под полным контролем.
Меган с трудом переводит взгляд с его лица (эти глаза, Мерлин, за такие глаза нужно сажать в Азкабан) на кричащих в панике студентов, столь неудачно выбравших чудесный выходной день для внеклассных занятий, на голема, упершегося дьявольскими рогами в потолок…
- Нет, - шевелятся губы, помада на которых лежит все тем же безупречным слоем (нужно будет отправить фирме-производителю хвалебный отзыв с совой), но Тит достаточно близко, чтобы разобрать, что она бормочет, хмуря брови и сбрасывая выбившуюся из ровного ряда книгу на пол. Фолиант падает без звука, ничего не слышно, только как пульс отбивает рваную дробь в голове.
– Нет, я не стану здесь отсиживаться! – бросает она ему вслед, пытаясь перекричать грозный шум, создаваемый поднявшимся прямиком из преисподней чудовищем.
- Пока ты там рискуешь жизнью, - добавляет чуть тише, но не улавливает собственного голоса, сбитого вставшим поперек горла комом.
Мэг не желает прятаться, ей больше не о чем волноваться и, неловко, жутко признаться: она чувствует себя в своей тарелке. Слизеринка крепко стискивает кулаки, так, что длинные ногти впиваются в мягкие ладони, оставляя следы, и, выбегает следом, цепенеет, зачарованно наблюдая за тем, как из волшебной палочки Митча лавой вытекает Губрайтов огонь, отражающийся в ее зрачках бешеной пляской.
И нет, Ровсток не робеет, не страшится развернувшейся перед ней, маленькой и беспомощной, картины, она от нее без ума. Столп пламени взмывает до самого потолка, монстр пьет его, как измученный жаждой путник, и это уродливое, исполненное жадности зрелище она воспринимает как должное.
Меган чертовски весело, она звонко хохочет, обняв себя за талию, прикосновения к которой все еще недостаточно мучительны, чтобы прекратить, и смертоносным, несъедобным грибом вырастает за плечом Митчема, как по струнам, пробегаясь по нему кончиками пальцев.
- Извини, - она давится очередным смешком и не без удовольствия созерцает все то же бушующее отражение вдоль светло-карей радужки. – Я бессовестно непослушная.
Харука, призывающая к здравому смыслу и раздающая якобы дельные советы, только отвлекает пустой болтовней.
«Это русская рулетка, милый ангел, и если не повезет именно тебе, то я, быть может, выгуляю свое новое черное платье на прощальной речи в Большом зале».
- Они зря стараются, верно? – тени от костра зловеще пляшут на розовых от жара щеках Мэгги, и эта припечатанная улыбка и стеклянный, влажный взгляд раскрывают в ней поистине безумный колорит. Наверное, так же воспринимает себя срезанный секатором стебель: еще живой, но уже утративший последнюю надежду на исцеление. – В одной из книжек мне попадалось нечто подобное, - она не уточняет, в какой конкретно, и, разумеется, не вынашивает планов по организации выставки скелетов, вытащенных из шкафов. – Возможно, - она высовывается из-за спины мальчишки, встает перед ним, оборачивается и бросает пронизывающий взгляд, улыбка стынет, становясь холодной и отталкивающей. Так улыбаются, когда готовятся к неизбежному. Так улыбаются, когда идут на смертную казнь. – Возможно, нам и не нужно от него избавляться, - Ровсток косится на Фосетт – любопытно, велика ли степень испытываемой ею вины? Не стоит отчаиваться, лапа гигантской твари и ей сломает ребра, и это ее аккуратненький носик зафонтанирует обильным кровотечением, которое крайне долго не получится остановить. Карма всегда играет нечестно.
Настолько, что ей под ноги прилетает средних размеров файербол, плавя чулки и оставляя на нежной коже над коленом красное, пузырящееся пятно. Жжет так сильно, что Мэгги не в состоянии больше стоять, она опускается на пол и только пуще принимается реветь, когда из-под стола к ней подбегает Брут, знатно опаливший шерсть, но целый, невредимый и, как всегда, крайне довольный собой. Он приносит ей в зубах дохлую мышь.
- Кыш! Уходи! Брут, ну, вали! – она легонько ударяет любимца Митча по мягкой филейной части, прогоняя его с линии сражения и злясь на себя за то, что так не вовремя отвлеклась – какая теперь от нее польза?
Ну уж нет.
- Поможешь мне подняться?
Ровсток не станет строить из себя погорелую (ха-ха) героиню, она не тешится иллюзиями, трезво оценивая отсутствующий статус сильной женщины, способной остановить на скаку коня и невредимой покинуть горящий дом (что было бы весьма кстати). Ее воспитывали, как леди, тепличный цветок, чьи капризы и требования беспрекословно выполнялись. Ее растили в мире, где джентльмены открывают перед ней двери и подают руку, чтобы она могла на нее опереться.
- Только отвернись, - она стесняется покрасневшего, хлюпающего носа и воспаленных глаз, из которых двумя мокрыми, солеными дорожками бегут ручьи слез. Ей не так больно, как досадно, она провела над собой столько экспериментов, что режет ладони, не дрожа ни единым мускулом, но она пообещала себе, что больше никто не увидит ее настолько слабой и отчаявшейся.
Сегодня Титу удалось это дважды.
[newDice=1:6:0:что-то давненько никто не убивался хд]
Отредактировано Megan Rowstock (18.03.23 22:47)
