Черная пасть приоткрытой двери проглатывает Меган, будто голодное чудовище: все снуют мимо, поднимая ворох пыли и неразборчивых криков. В безудержной спешке никто не замечает скрипа несмазанных петель, одна лишь Ровсток хлопает дверью так громко, что закладывает уши, когда обступившая со всех сторон тишина мягко ложится на ее вздрагивающие плечи.

Словно перепуганный насмерть паук, слизеринка забивается в угол, сползает по покрытой пятнами, потрескавшейся стене и, обнимая себя онемевшими руками, прячет лицо в колени. С кончиков пальцев капает смолянистая кровь, на полу уже образовалась небольшая лужа, и в попытке вытереть ее рукавом, Мэгги разрождается такими громкими, такими надрывными рыданиями, что горло начинает саднить, а глаза щипать от неустанного потока горячих слез, оставляющих некрасивые розовые полосы на бледных щеках и неприятно стекающих по подбородку куда-то за воротник.

Страх чадит внутри нее копотью и мучительными мыслями. У страха огромные, красные глаза и леденящий смех, оглушающий, надломленный, вздымающий волосы на затылке, и Меган затыкает уши, раскачиваясь взад-вперед, как опрокинутая юла, как разорванное колье, рассыпавшееся по полу. Ни за что не собрать его заново, какие-нибудь бусины непременно закатятся за шкаф, под стол, в трещину меж камней. Ты, конечно же, и не вспомнишь, как оно выглядело изначально, ты сама захочешь, чтобы оно стало совершенно другим.

Хлесткие удары манекена, глубокие порезы волшебной палочки, осуждающий, равнодушный взгляд карих глаз. Ровсток нетерпеливо размазывает по лицу потекшую тушь, вытирает ладони о задравшуюся юбку и запрокидывает голову, ударяясь макушкой о поверхность грифельной доски. Прикрывает глаза. Чувствует, как сквозь горячие веки просачивается тьма. Она обнимет ее, хочет утешить, целует открытые раны, которые должны были остаться на бездушной кукле в кабинете Заклинаний. У тьмы на нее свои планы, поэтому она продолжает пульсировать в висках, кипеть в венах, свистеть в ушах, как нагревшийся до предела чайник – в маленьком теле для нее слишком мало места, ей недостаточно разодранного в клочья сердца и проступающих на бледной коже синяков. Ей нужно все.

Мэгги проклинает себя, проклинает Ургхарта, так некстати, так вовремя оказавшегося рядом, профессора Флитвика, который не заметил, не придал значения тому, что в его классе ломаются кости, в его классе рекой льется кровь, ее железный запах доводит до тошноты, и теперь одна из его студенток сидит вся вымазанная ею, чумазая врунья и предательница, что еще остается? Что еще ей остается? Ровсток приняла категоричное решение: она никогда отсюда не выйдет, ее должны забрать, увезти, она не выдержит этого давления, несмотря на то что ей известно кое-что похуже.

Густые ветви тропических деревьев опутывают ломкие запястья, музыка, далекая, рвущая барабанные перепонки ритмичными ударами о черепную коробку – во всем этом столько человеческого и еще больше - демонически-прекрасного, чудовищного, не поддающегося объяснению.

А потом Меган тонула. Она отчетливо помнит, как вода затекала ей в уши и тяжелила подол платья, и как ее тело пронзало бесчисленное множество наточенных игл, проникающих под кожу столь филигранно, что она даже почти ничего не ощутила.

Ровсток в бешенстве отбрасывает палочку в сторону, губы девчонки красные и кисло-соленые, как испорченное вино, она нервно, словно в судороге, дергает головой в сторону повернувшейся щеколды. Скрип-скрип-скрип. Проще всего было бы исчезнуть, но она не может, как бы ни походила сейчас на призрака в этой пустой, пустынной аудитории, она лишь сжимается сильнее, подбирая под себя ослабшие от усталости ноги и тараща расширенные зрачки в темноту.

- Уходи.
Ей не нужно вглядываться сильнее, чтобы выяснить, кого принесла нелегкая в полузаброшенный кабинет, заросший грязью и паутиной. Никто другой бы за ней не пришел.

- Сказала, уходи!
Она проглатывает склизкий ком, и голос, злой и дерзкий, звучит почти жалобно, жалко, скуляще, как если бы побитой собаке дали последнее слово перед тем, как выдворить ее на улицу.

Меган запускает пальцы в растрепавшуюся прическу, занавешивая зареванное лицо.
«Останься»