Удивительно хороший день. Солнце греет лицо, в еще холодном воздухе уже чувствуется этот самый запах, по которому можно распознать, что весна определенно вступила в свои права, изгоняя зиму прочь. И пускай, у природы нет плохой погоды, а все иное — лишь присказки строящих из себя невесть что (чаще всего слизеринцев!), Фэй радуется этим переменам. То и дело подставляет бледное веснушчатое лицо лучам, пока они с подругами проводят время за разговорами во внутреннем дворике, и внимательно слушает, кто же там что же на этот раз учудил, наворотил и вытворил, пускай и не фанатеет от сплетен, интриг и скандалов. Ведь ее подруги — да! И еще как. После каждого многозначительного перешептывания они громко смеются, так что звук заполняет пространство и на них оборачивается с пол десятка заинтересованных голов. И это ощущается как верх удовольствия в моменте. Тепло. Единство… Так еще и помирились они все! Все вместе впервые за… Да за все время, что они учатся в Хогвартсе, Мерлин! Ну не лепота ли? Определенно лепота!

Удивительно хороший день. Сегодня у Данбар прошли лишь первые сдвоенные уроки, на которых они с Тони, честно говоря, отрывались, как в последний раз — во многом, потому что урок Травы в качестве псевдопарочки и впрямь был последним. Она даже засыпала ему земли за шиворот белоснежной рубашки, когда тот довел ее своими глубокомысленными рассуждениями по совсем неважной теме. И смеялась, смеялась, смеялась, пока в поле зрения не появилась эта его деловая Падма и рыжая не поняла, что забылась, а у всех их действий была глубоковажная цель, с которой Фэй могла быть хоть сотню раз не согласна, но просто обязана была выручить. Потому что проиграла должок, конечно же, а не потому что за почти целый минувший месяц прониклась к носатому какой-то странноватой симпатией, будто тот и не был дурачком-выскочкой с птичьего факультета подобно ее драгоценному братцу (ну точно рейвовская черта).

Удивительно хороший день. Немного запоздавшей на обед, ей даже удалось, хоть и не без боя, урвать себе кусок любимейшего яблочного пирога. Буквально урвать. Выхватить из под носа зазевавшегося Шеймуса и тут же умять и не подавиться, потому что тот не слишком-то и хотел, раз разглядывал свечи под потолком Большого вместо того, чтобы есть. Она успела даже поспорить о том, каким будет исход ближайшего квиддичного матча, до которого остался всего месяц. А потом едва не отметелить того, кто заикнулся, что Данбар в неофициальный играет хуже, чем пернатые на последнем матче против местного серпентария. Самопровозглашенный гуру волшебного спорта в край офанарел и после каникул решил, что бессмертный, ну серьезно! Что было бы не сложно проверить, не вмешайся профессор МакГо. Так гриффиндорка, собственно, увлеченно и рассказывала подругам, словив тех в коридоре перед предметами, на который ей самой к ее превеликому счастью идти было не нужно. Руками махала, паясничала, усмехалась…

Удивительно хороший день. Был.
А потом над ухом ее раздалось громкое «Бу!», заставляющее встрепенуться и удивительным образом промахнуться локтем по солнечному сплетению нагрянувшего как снег в майский погожий денек.

«Фэээээээээй» это сомнительно распевное, скорее не сулящее ничего хорошего, встретилось с гримасой неудовольствия от ожидаемой беседы. И хотелось спросить, чего только приперся, но опыт подсказывал, что за действом этим не последует ни-че-го хорошего, ведь братец сверкает своими темными глазенками так, будто хочет продырявить насквозь ее хорошенький лоб. А значит, толкового диалога не случится. Как, блин, и в любой другой раз, когда тот не в настроении. Ведь сейчас тот настроен, разве что, изображать плотоядную венерину мухоловку, отчего-то заприметив в сестре будущую жертву. Фэй знает, потому что может отгадать его намерения по первым трем нотам, что тот тянет в ее имени. А еще потому, что тот не добавляет ничего рифмующегося вроде «выпей баночку соплей» или «в рот свой глупый клей залей», как бывает, когда тот подобно солнечному зайчику излучает радость и позитив вокруг себя. То есть крайне редко, да.

И Данбар не хочет портить себе настроение. Не хочет всего этого очевидного бубнежа, который Эндрю сейчас вот обязательно начнет. Поэтому под созвучное:
— Дрююююююю, — являющееся ничем иным, как отвлекающим маневром, намеревается зашевелить ластами в противоположную сторону, приговаривая, — Как-нибудь, когда-нибудь…
Но ровным счетом, как и она сама, тот знает ее, как облупленную, поэтому уловка не выходит.

Не выйдет и рыжая из его проклятой западни, когда тот буквально волочит ее прочь, оставляя смешной метр вправо-влево от стены. Но давит не холодная кирпичная замка, а гневливый расчетливый студентишка напротив.

И снова:
— Дрюююююююююююю!
Другое. Ядовито-озорное. А тот уже вещает на своих этих высокопарных частотах, от которых уши гриффиндорки моментально складываются в трубочку и она просто не воспринимает ничегошеньки из произнесенного родственником.
— Ты дурак, или как?
Насмешливое, дурное, брошенное наперекор всей той серьезной мути, что он задвигает, наверняка его злит. Но младшей Данбар того и хочется. Она буквально подначивает парня оскалиться еще больше, чтобы тот спустился со своего самолично воздвигнутого пьедестала умника-разумника, что еще и с какой-то кстати может ее контролировать.

Смешной такой! Они были на этом месте уже под сотню раз. И ни разу Фэй не была согласна с ролью ведомой. Как никогда и не согласится вообще. Нетушки.

— Даже если вдруг… — тянет шестикурсница, делая опасный шаг в сторону, будто бы проверяя реакцию братца. А потом спокойно отходит обратно, смеясь, скалясь, морща нос в улыбке, полной раздражения. И как-то невпопад похлопывает себя сначала по левому, а потом и правому бедру соответствующими руками, вычленяя звонкие звуки, и расхаживает туда-обратно, расхаживает, расхаживает… Будто вот-вот улизнет. Хоть и знает, как прописную истину знает — не выйдет. Вот ведь заноза, этот Дрю!

Усмешка. Еще одна. Рыжая жмурится, когда из горла вылетает звонкий, заливистый смех. В извинительном жесте требует дать ей мгновение отсмеяться, подождать, не спешить. Пока она показательно стирает с уголков глаз не существующие слезы.
— Концы с концами… Усекла… — повторяет она, передразнивая, и снова расхаживает вперед-назад, на этот раз надоедливо хлопая руками перед собой и позади, перед собой и позади… Будто не может спокойно стоять на месте.
Она наигранно кивает ему с самым сокрушенным видом, будто бы признавая всю глупость собственных затей. А потом все же не сдерживается и, громко хихикая, едва не подпрыгивает на месте. Ну умора же! У-мо-ра!

Хлопнувшие перед собой руки так и остаются сложены в своеобразную молитву, мол, грешна я и каюсь, до тех пор, пока девушка не подносит их к подбородку, будто бы опирая голову. А затем показательно выпячивает нижнюю губу, хмуря бровки, требуя ласки, сознаваясь во всех смертных…
— Каюсь! Ей Мерлин, каюсь! И больше так не буду. Ни-ког-да! Клянусь, — нараспев сообщает она, разводя ладони в стороны и демонстративно скрещивая пальцы, чтобы не быть обязанной.
И резко, будто рапирой, тыкает брата пальцем прямо в грудную, призывая оставить уже обоюдные цирковые представления.
— Только вот незадача. Играла, играю и буду.  — фыркает маленькая фея.
— Потому что хотела, хочу и дальше продолжу хотеть.

С губ слетает ухмылка, и Фэй подхватывает уже серьезно:
— Тоже мне контролер нашелся! И о каких проблемах речь? Все у нас нормально, Мунго все еще закупает зелья — я собственными глазами видела! А я вообще на карманные играю, чего пристал?

Рыжая тянется ближе, чуть ли не приподнимается на носочки, чтобы с издевкой глянуть прямо в глаза, будто выискивая ответ.
— Что, девчонка отшила, ведь ты из общины? Или книжке любимой переплет потрепал? — чувство самосохранения подсказывает отпрыгнуть назад, что волшебница и делает.
— Бу! Вот это незадача…

Отредактировано Fay Dunbar (14.03.25 00:58)