Шумно выдохнув и всем своим видом демонстрируя недовольство от сложившейся ситуации, Элла остановилась.
– Подожди меня буквально пару секунд, – кинула она тихую фразу своему спутнику и, скинув небольшой рюкзак на подоконник, стянула с себя новенькую школьную мантию.
В подземельях было свежо и немного сыро, и по коже девушки тотчас пробежал рой мурашек. Передернув плечом и упрямо выпятив подбородок вперед, она небрежно сложила мантию пополам и перекинула через лямку сумки. Все равно помнется, но лучше уж так, чем бесконечно путаться и заплетаться ногами в столь непривычном для нее одеянии. С момента ее прибытия в школу прошло чуть меньше недели, и девочка все еще не смогла привыкнуть, да ни к чему. Она не привыкла к длинным и запутанным коридорам, не привыкла к школьной форме, не привыкла к новым соседкам по комнате. Пока что абсолютно все здесь было ей чужим.
Избавившись от прилично надоевшего ей за день предмета одежды, она почувствовала себя чуть лучше и была готова продолжить путь. И кстати о пути. Элла не могла похвастаться тем, что хорошо ориентировалась в пространстве. С самого детства девушка страдала от своего неумения запоминать дорогу. Про таких, как она, говорили: «Эта и на поле для квиддича заблудится». Было бы над чем смеяться, те, кто придумал эту поговорку, вообще бывали на стадионах? А точнее, пробовали ли они найти свое место на высоких трибунах, на которых толпились сотни людей, будучи восьмилеткой? Все эти секции, переходы, четные и нечетные ряды сидений, балконы и смотровые площадки, все это снилось ей в страшном сне. Возможно, именно из-за той неудачной попытки выбраться на воскресный матч с родителями она и невзлюбила квиддич. Ведь в шумной толпе оказалось так легко потеряться.
Именно поэтому, приехав в Хогвартс, Элла всегда была начеку и старалась запоминать маршруты, по которым передвигалась. Это уже вошло у нее в своеобразную привычку, но так ей всегда было легче. Она кинула мимолетный взгляд на аккуратные часы на своем запястье и отметила, что их с Горацио путь из Большого зала в гостиную занимал уже минут на десять больше обычного. Нахмурившись, она посмотрела на него, но он как ни в чем не бывало уверенно шел вперед и, казалось, совсем ни о чем не волновался. На душе стало немного спокойнее, в конце концов, это просто все ее тревожность и боязнь заблудиться. Они вновь повернули налево, заходя в небольшую галерею, когда она вновь окликнула своего нового знакомого.
– Как тебе в школе? – Мерлин, ну что за дурацкий вопрос. Элла закатила глаза и поспешила сменить тему, которую сама секунду назад и подняла, – Думаешь, профессор МакГонагалл всегда такая напряженная? Я думала, она расскажет декану про этого… как его, – попыталась девушка вспомнить фамилию их одногруппника, который во время урока отважился болтать с товарищем, за что получил замечание и честь лицезреть неодобрительно поджатые губы профессора, – Бруман или Бурман? Не помню…
Их шаги гулким эхом отдавались в пустоте темного, освещенного всего парой факелов, коридора. Они были на середине узкого коридора, и ей на глаза попался большой портрет, на котором был изображен седой старик в зеленом сюртуке и в непропорционально маленьких для такого широкого лица очках с круглыми стеклами.
– Послушай, я уверена, что видела этот самый портрет минут пятнадцать назад, – неуверенно проговорила Элла, быстро оглядываясь на Горацио и вновь возвращая свое внимание портрету, – Нет, ну это точно он, – продолжала она тараторить, остановившись как вкопанная посреди коридора, – Как мы снова очутились перед ним? Не можем же мы ходить по кругу? Может быть нам стоит повернуть назад?