Шаги гулко отдаются в пустом коридоре. Быстро. Почти бегом. Остановка — это слабость. А слабость — это то, чего он не может себе позволить. Не сейчас. Не здесь.

Пустые коридоры кажутся слишком тихими, как если бы стены Хогвартса сами задерживали дыхание, наблюдая за его метаниями. Подошвы ботинок отбивают приглушенный ритм, мерный, строгий — единственное, что сейчас кажется ему подконтрольным. Всё остальное рушится.

Драко чувствует, как внутри него что-то закипает, скапливается, сжимается в удушающий ком. Слишком много давления, слишком много страха, слишком много невозможности хоть что-то исправить. Это чувство сопровождало его месяцами. Оно преследовало его в отражениях, в снах, в взглядах тех, кто теперь не решался встретиться с ним глазами.

Ему нет оправданий. Нет пути назад. Он не может проиграть. Но что, если он уже проиграл?

Ощущение тесного воротника на шее, холодный пот на спине, напряжённые пальцы, то и дело сжимающиеся в кулаки, — всё это мелькает в сознании, но он не обращает внимания. Он должен дышать, двигаться, идти куда угодно, лишь бы не оставаться наедине с этим давящим ощущением.

Когда перед глазами мелькает резной вход в ванную старост, он сворачивает туда, не раздумывая.

Здесь пусто. Тишина наполняет воздух, только приглушённый плеск воды разбивает вязкое молчание.

Его пальцы дрожат, когда он ослабляет галстук, срывает его с шеи и небрежно бросает на мраморный пол. Драко чувствует, что ему не хватает воздуха, будто тугая петля, сдавливавшая его горло весь день, немного ослабла, но всё равно не даёт нормально дышать. Руки тянутся к верхней пуговице рубашки, расстёгивают её, затем ещё одну – он задыхается.

Подходит к раковине, резко поворачивает кран. Струя воды срывается вниз, хлёсткая, ледяная. Он не думает, просто зачерпывает жидкость ладонями и плескает её себе на лицо, задерживает дыхание на несколько секунд, прежде чем позволить каплям стечь по коже. Холод. Пронзающий, обжигающий, но он едва его чувствует.

Глубокий вдох. Выдох. Резкий взгляд в зеркало.

Чужой человек смотрит на него в ответ.

Бледный, измождённый, с глазами, в которых отражается что-то, от чего хочется отвернуться. Но он не отводит взгляда. Потому что если отвернётся, то признает, что этот чужак — это и есть он.

Серебристые глаза, когда-то полные дерзкого высокомерия, теперь затянуты тенью усталости. Скулы стали резче, кожа — бледнее, губы слишком плотно сжаты, будто это единственное, что удерживает его от полного краха.

Он не узнаёт себя. Где тот Драко Малфой, который знал, чего хочет? Где тот мальчишка, что с ухмылкой шагал по коридорам, уверенный в собственной непогрешимости? Где тот человек, который не знал страха и сомнений? Который так стремился стать особенным, отличаться от рядовых учеников Хогвартса. От этих детишек, которые вовсе не знают, как жестока бывает реальность. Таких же, как и он когда-то.

Драко сжимает пальцы на краю раковины, хватка настолько сильная, что белеют костяшки. Он думает, что боль отрезвляет.

Это не должно было быть так трудно. Он не должен был так чувствовать.

Весь этот хаос — ложь. Всё это — грязная игра, в которую его втянули без права выбора. Он понимает это, но понимание не облегчает ничего.

Грудь сдавливает чем-то невыносимо тяжёлым. Он делает ещё один вдох, но воздух кажется вязким, как будто он тонет.

Не здесь. Не сейчас. Никогда.

Его пальцы впиваются в холодный фарфор, острые края раковины болезненно врезаются в ладони, но он не разжимает хватку.

Как не разжимал её все эти месяцы.

Как не разожмёт её сейчас.

Он Малфой.

И Малфои не ломаются.

Но ощущение удара в грудь становится сильнее. Всё, что он так тщательно запирал внутри, медленно, но верно прорывается наружу. Это не истерика, не бессильное рыдание, не жалкая слабость, от которой его отец скривился бы с презрением.

Это тихий, сдержанный шторм, глухая волна разочарования, гнева, бессилия — всего того, что он не мог себе позволить чувствовать.

Он сжимает челюсти до боли, но этого недостаточно. Делает глубокий вдох, но лёгкие не слушаются. Зажмуривает глаза и чувствует, как что-то горячее скатывается по щеке. Что-то, что он не способен контролировать из-за злости, разочарования, осознания собственного бессилия...

Драко резко отшатывается от раковины, вскидывает голову вверх, заставляя себя не дать слезам течь дальше. Глаза режет, словно туда попала горсть песка.

Это не слабость.

Это не проявление чувств.

Это просто… усталость.

Он чувствует, как его ноги вдруг становятся ватными. Дыхание рваное, неглубокое, в груди — тупая боль. Он обессиленно опускает руки, пальцы дрожат. Хочется закрыть глаза и просто... исчезнуть. Хотя бы на мгновение.

Он медленно, сдавленно выдыхает, проводит ладонью по лицу, стирая с него следы слабого предательства собственного тела. Вода капает с его подбородка, перемешиваясь с чем-то солёным, но он не хочет знать, что это.

Губы трогает горькая, насмешливая ухмылка, привычно скрывающая истинные чувства.

Как иронично. Он разваливается, а единственное, что его утешает, — это пустая ванная комната, где его никто не может увидеть.

Отредактировано Draco Malfoy (22.05.25 17:56)

Услышав голос за спиной, он резко оборачивается и замечает Миртл, парящую под потолком. Бледное, чуть недовольное лицо, кругловатые очки, взгляд, в котором нет ни насмешки, ни презрения — только странное, неосознанное понимание.

Он замер на мгновение, а затем внутренне скривился от раздражения. Конечно, только этого ему не хватало. Призрак. Вездесущая, но почти невидимая часть Хогвартса, о которой он никогда не задумывался. Обычные призраки держались ближе к большим залам, к толпе, а Миртл… Он попросту забыл о ее существовании, о том, что она могла быть здесь. Знал бы — не позволил бы себе такой оплошности. Не ослабил бы хватку, не дал бы эмоциям вырваться наружу столь опрометчиво.

И теперь он злится. На себя. На эту минутную слабость. На то, что позволил себе думать, будто он действительно один.

Драко моргает, пытаясь справиться с глухим раздражением. Он уже хотел отвернуться, выбросить ее из головы, но ее голос, раздавшийся совсем рядом, застал его врасплох.

Он плачет?

Драко медленно втянул воздух, позволяя словам осесть в сознании. Он не плачет. Он отлично скрыл все. Даже от себя. Это была просто мимолетная слабость. Просто усталость, просто…

Он сжимает челюсти. Неприятно. Слишком откровенно. Слишком прямо.

Драко привык держать лицо. Ему внушали это с детства — эмоции должны быть под контролем, слабость недопустима. Даже когда он оставался один, он редко позволял себе вглядываться в собственные переживания глубже, чем это было необходимо. Когда боль становилась слишком острой, он прятал ее за раздражением, сарказмом, холодной отстраненностью. Иногда списывал на усталость, на минутную слабость. А потом отмахивался, будто это не имело никакого значения.

И вот сейчас, когда даже себе он не позволял признать очевидное, эта навязчивая призрачная девчонка просто озвучила это вслух. Словно этого было мало, чтобы выбить его из равновесия.

— Я не плачу, — отвечает он, голос сухой, словно чужой. Глухой и ровный, с той ноткой презрительного превосходства, что всегда была у него.

Он знал, что выглядит так, будто нацепил привычную маску. Но знал и то, что в этот раз она была слишком тонкой. Почти прозрачной.

Драко слегка разжимает кулаки. Смягчается на долю секунды — сам не понимая почему. Было ли это оттого, что он хотел сделать вид, будто ничего не случилось, или… потому, что ему было жизненно необходимо, чтобы его спросили? Спросили без осуждения, без подозрения, без попытки разгадать, что с ним не так. Миртл не удивлялась, не смотрела с недоумением, не пыталась подогнать его под прежний образ. И, пожалуй, это было странно… но почти комфортно.

Он отворачивается. Позволяет себе выдохнуть. И едва слышно, словно сам себе:

— Просто…

Как объяснить, если он сам не знает? Как признать, если даже себе боится сказать правду? Он поджимает губы, стараясь придать лицу безучастное выражение. Ему не ясно, почему он вообще пытается что-то объяснить призраку, почему продолжает этот странный диалог. Но слова сами вырываются, словно это могло хоть немного облегчить груз, что давил на его грудь.

— Просто устал, — наконец добавляет он, и в этих словах звучит больше истины, чем он бы хотел.

Отредактировано Draco Malfoy (22.05.25 17:56)

Миртл, однако, не выглядела убежденной. Драко мог бы поклясться, что ее прозрачные глаза буквально просвечивали сквозь его защитную броню, как сквозь тонкое стекло. Она возразила так легко, с таким уверенностью, словно только что раскусила его ложь, как скорлупу ореха — и это вызвало у него раздражение. Он фыркнул в знак возмущения и метнул на Миртл хмурый взгляд, демонстративно показывая, насколько нелепо ее утверждение. Призрак оказалась проницательнее, чем он ожидал, но это не значило, что он так просто сдастся на ее милость.

Его взгляд скользнул по бесцветному, полупрозрачному силуэту. Она не выглядела лицемерной, не хитрила, не пыталась его прощупывать, как это делали остальные. Она просто констатировала факт, потому что знала, что он правда плакал.

— Я не плачу, — отрезал он резко, холодно, будто щелкнул кнутом. — Ты глухая, что ли?

Он злился на себя за проявление эмоций, но раздражение его направилось на ни в чем не повинного призрака, которая оказалась не в том месте, не в то время, и оказалась слишком любопытна. Одного ее появления в комнате было достаточно, чтобы вызвать в нем острое желание уйти. Но теперь, когда она еще и разглядывала его с этим своим всепроникающим, странно понимающим взглядом, ему казалось, что в помещении стало мало кислорода.

Драко внимательно, словно завороженный, следил взглядом за полупрозрачной фигурой, опустившейся на край раковины. Его взгляд выражал недоверие, но пронизывающим холодом он больше не сквозил. Теперь, осознав окончательно, что он не был застигнут в таком состоянии кем-то из живых обитателей Хогвартса, он слегка успокоился. Вероятно, страх и стыд предстать перед кем-то в столь уязвимом состоянии и стали катализатором его гнева, но поняв, что это всего лишь местное привидение, он окончательно остыл.

Миртл тем временем не отступила. Он ждал насмешки, злорадства — хоть чего-то, что дало бы повод ее прогнать. Но ничего не последовало. Только этот ее вечно обиженный, но в то же время любопытный взгляд.

Проклятье.

А Миртл тем временем говорила — говорила с такой проницательностью, с таким неподдельным сочувствием, что даже ее несуразная болтовня и глупые предположения и вопросы его не раздражали. Драко шумно выдохнул, склонив голову вперед, машинально потирая пальцами виски. Часть его требовала уйти, закончить этот бессмысленный разговор, но что-то держало его на месте.

— Это не из-за учебы, — сказал он устало, оборвав ее догадки прежде, чем она успела наговорить еще что-то нелепое.

Но вместо того чтобы заткнуться и исчезнуть, как сделали бы все нормальные призраки, она устроилась на раковине рядом, словно этот разговор мог длиться вечно.

Драко медленно поднял глаза, смерил ее долгим взглядом, и внезапно для себя с его груди вырвался пусть и не радостный, но смешок. Смешок скорее ироничный, вызванный нелепостью ситуации. Он, должно быть, сходит с ума, раз общается в ванной с призраком. Если бы он увидел такое со стороны, то до конца года подшучивал бы над несчастным, который оказался бы на его месте. На короткое мгновение гнетущие его тяжелые мысли отступили, впрочем, очень быстро вернулись обратно, напоминаемые ноющей тяжестью в груди. Его взгляд вновь потух, а лицо приняло более сдержанное выражение. Но что-то внутри сдвинулось. Совсем чуть-чуть. Почти незаметно.

— Сложнее, чем ты можешь себе представить, — сказал он негромко, почти неосознанно. И это было вовсе не о буднях старосты.

Он устало провел рукой по лицу, будто стряхивая с себя остатки напряжения, и покачал головой, сам не веря в то, что продолжает этот разговор. Пожалуй, если бы ему действительно хотелось уйти, он уже бы ушел. Но он все еще стоял здесь, рядом с призраком, и это было, пожалуй, самым странным во всей ситуации. Где-то в глубине души Малфой понимал, что это едва ли не единственная возможность поделиться своими чувствами, иначе он попросту сойдет с ума. И все же он не мог позволить себе показать привидению, что хочет выговориться, что это ему жизненно необходимо.

«Какой же ты дурак, Малфой. Уже совсем крыша поехала!»

Итак, он смотрел на нее, она смотрела на него, и ему следовало закончить этот разговор сейчас же, вернуться в общежитие Слизерина, но он продолжил стоять на месте, сверля призрака пронзительным взором серебристых глаз.

— И что, ты так и будешь тут сидеть? Или у тебя тоже есть… э-э, не знаю, дела после смерти? — Он слегка приподнял бровь, бросив на нее испытующий взгляд. Его голос звучал скорее саркастично, но в нем не было той колкости, с которой он обычно общался с окружающими. Вопрос прозвучал скорее… как приглашение к разговору.

Отредактировано Draco Malfoy (22.05.25 17:56)

Он сам дал ей повод заговорить. И теперь должен был слушать.

Ирония.

Если бы ему сказали, что единственным, кто окажется рядом в тот момент, когда он позволил себе дать слабину, будет призрак, — он бы рассмеялся. Усмехнулся, закатил глаза, отпустил что-нибудь язвительное. Но сейчас ему было не до смеха.

Миртл говорила. И он слушал.

Драко по-прежнему стоял, скрестив руки на груди. Лицо оставалось напряженно-спокойным, но мысли… Мысли неслись хаотично, сталкивались с эмоциями, которые он так старательно загонял внутрь. Он сдвинул брови, наблюдая за тем, как Миртл плавно скользнула с раковины на подоконник.

Привидение. Оно не должно вызывать никаких эмоций. Но… Что-то в ее присутствии позволяло ему, пусть ненадолго, отвлечься от мрака внутри собственной головы. В ней не было этой проклятой фальши, что сквозила в каждом втором его знакомом. Не было притворства или холодного расчета. Она просто была — не ожидая от него ничего, не требуя сочувствия или поддержки, а просто рассказывая свою историю.

Он мог бы сказать, что ему все равно, но… почему тогда не уходил? Ее болтовня была назойливой и монотонной, и обычно Драко дал бы ей это понять — насмешливо, колко, с ледяной улыбкой. Но сейчас он слушал. И это было… странно. Почти неправильно.

Она заговорила тем самым тягучим, задумчивым тоном, будто рассказывала что-то философское. О призраках. О том, что они делают. О чем думают. Абсолютно ненужная информация. О Томе Реддле…

Драко едва заметно нахмурился. Имя казалось знакомым. Он будто слышал его раньше, но не мог вспомнить, где. В книгах? В разговорах? Может, даже от местных призраков… но ничего отчетливого не всплывало в памяти. Если бы это имя значило хоть что-то, разве он не вспомнил бы? Разве оно не вызвало бы в нем хотя бы отголосок знания?

Но нет. Пустота. Только странное, смутное ощущение, будто что-то ускользает.

Том Реддл.

Он учился в Слизерине. Был старостой. И был первым убийцей Хогвартса…

Что-то внутри неприятно сжалось.

Если бы он где-то читал об этом или кто-то из слизеринцев когда-либо рассказывал ему, что один из их старост убил ученицу, он бы точно запомнил. Это не было чем-то незначительным.

Если их факультет гордился тем, что дал миру сильнейших волшебников, то почему это имя нигде не звучало? Разве их привлекала не сила? Разве Кровавый Барон не вызывал уважения даже у тех, кто не знал всей его истории?

Почему это имя стерли из памяти факультета?

Пальцы Драко чуть сильнее сжались, сцепившись на предплечье. Это было странно. Это было… неприятно.

Миртл продолжала говорить, а он… он, наверное, должен был что-то ответить. Но он молчал. А потом она произнесла это...

"... бы оказалось, что ты тоже замыслил убийство, как и он!"

Драко замер. Нет — оцепенел.

Пусть на мгновение, но от ее слов его пронзило сковывающее чувство, словно ледяной ветер прошелся по позвоночнику, заставляя мышцы невольно напрячься.

Она не могла знать. Не могла даже догадываться. Это было просто случайное совпадение. Просто глупая, нелепая болтовня призрака, которая не стоила ровным счетом ничего. И все же…

Он поднял взгляд, встретился с ее глазами. Сердце забилось быстрее. Не от страха. Не от тревоги. От чего-то другого. От смутного, необъяснимого ощущения, словно он стоял на краю пропасти и смотрел вниз, зная, что, если сделает еще шаг, то не сможет остановиться.

Будет ли Дамблдор, после того как Драко покончит с ним, когда-нибудь стоять так же — смотреть на кого-то пустым взглядом и рассказывать о том, что убил его Драко Малфой, староста факультета Слизерин?

Войдет ли он в историю как убийца директора? Или навеки исчезнет с ее страниц, будучи забыт всеми, как Том Реддл?

Забыт всеми… Кроме его жертв.

Что-то внутри сжалось сильнее.

Прекрати, Драко. Соберись.

Он медленно выдохнул, стирая с лица напряжение.

Какого черта она вообще несет? — подумал юноша, глядя на Миртл, — но теперь его лицо снова было спокойным, лишь легкий прищур выдавал эмоции.

Ему нужно было ответить. Нужно было сказать что-то, что разрушит этот чертов, до нелепости точный выпад.

— А если и замышляю? — он чуть прищурился, голос звучал небрежно, почти лениво, но в глубине серебристых глаз что-то блеснуло. — Тебе-то какое дело? Ты уже призрак. Чего тебе бояться?

Слова прозвучали с легкой, почти игривой усмешкой. Почти.

Он знал, что это была плохая шутка. Но она была удобной. Ведь если сказать это с ноткой сарказма, можно сделать вид, что это просто насмешка. Что он просто дразнит ее, а не раскрывает все карты перед глупой девочкой-призраком. Он хотел знать, как она отреагирует. Как она посмотрит на него. Потому что в этом мире пока еще никто не видел его в этой роли.

Кроме него самого.

Впрочем, Миртл, казалось, было сложно вывести из равновесия. Эта девчонка была непрошибаема, словно кожа нунду, если верить магическим учебникам. Или скорее... как слизеринская гордость — вечная, несокрушимая, не поддающаяся никаким ударам. И страннее всего было то, что она настаивала не на самом опасном. Не на том, что он мог замышлять кого-то убить. А на том, что он плакал.

"... я не глухая. Я мертвая."

Драко чуть прищурился, едва заметно склонив голову набок, словно собирался закатить глаза, но остановился на полпути. Взгляд его был усталым, с примесью ленивой досады. Он видел это выражение в зеркале слишком часто, чтобы не узнать.

Как же ты достала.

Но, пожалуй, по-своему это было даже... забавно.

— Оно и не удивительно, — бросил он небрежно, с тенью легкого раздражения, в котором, однако, не чувствовалось ни яда, ни насмешки. — Впервые вижу такого упрямого призрака.

Он скользнул по ней взглядом — изучающе, будто только сейчас по-настоящему обращая внимание на ее присутствие. Сколько лет она скиталась в этих стенах, и никогда прежде он не обращал на нее никакого внимания. Никто не обращал. Никого не волновал ничем не примечательный призрак, самый непримечательный из всех обитающих в Хогвартсе.

Должно быть, ей было одиноко... Нет, Драко не жалел ее. Не пожалел бы ни при каких обстоятельствах. Если бы в последние месяцы сам не чувствовал себя самым одиноким человеком в мире.

Он мог бы сказать, что это не ее дело, мог бы колко съязвить, мог бы прогнать ее одной фразой, и, скорее всего, в любом другом случае так бы и сделал. Но не сделал. Он провел ладонью по влажным волосам, тяжело выдохнул, будто собирался что-то сказать, но передумал, когда увидел в зеркале свое бледное и истощенное отражение. Устало моргнув, чтобы отделаться от нелицеприятной картины, он вернул свой взор к призраку. Драко смотрел на нее долгим, задумчивым взглядом.

— Ты всегда такая? — спросил он лениво, почти безразлично, но с тем вниманием, которое выдает искреннее любопытство. — Или только когда видишь кого-то, кто выглядит еще хуже, чем ты при жизни?

В голосе скользнул оттенок сарказма, но легкий, почти... шутливый. Он сам не знал, зачем продолжает этот разговор. Но, похоже, не только он не торопился уходить.

Отредактировано Draco Malfoy (22.05.25 17:56)

Драко медленно провел пальцами по влажным волосам, наблюдая за Миртл. Она замолчала, будто погрузилась в размышления. Ее взгляд расфокусировался, словно перед ней возникли призрачные образы прошлого, которых он не мог увидеть. В воздухе повисла тишина, наполненная чем-то едва уловимым, почти нереальным. Ему не нравилось, что в присутствии Миртл мысли переставали следовать привычному порядку, будто сбивались с колеи. Она не была врагом, не была союзником, даже не собеседником в привычном смысле этого слова. Скорее, она напоминала тень, отражение, которое всегда находилось рядом, но никогда не принадлежало ни к чьему миру по-настоящему.

Однако как только она заговорила о ценности человеческой жизни, он внутренне напрягся, словно его окатили холодной водой. Глухое раздражение вспыхнуло внутри, стремительно разрастаясь. Это задело его. Не из-за Миртл. Даже не из-за ее слов. А потому что она, сама того не зная, попала прямо в цель. Он действительно собирался стать убийцей. Собирался ли? Или уже стал им в мыслях? Он долго тешил себя мыслью, что у него нет выбора, что он делает лишь то, что должен, но в словах призрака слышался отголосок его собственных сомнений. Она произнесла то, что он избегал формулировать сам: убийство изменит его навсегда. Осуждающие взгляды — даже тех, чье мнение ему не было важно, — приковали его к месту, как если бы он оказался экспонатом в коллекции, застывшим под стеклом под пристальными взглядами окружающих. А что будет потом? Как долго он сможет делать вид, что его это не трогает?

— Ну, конечно. Ты же эксперт по человеческой жизни, — он нахмурил брови, сощурившись едва заметно, напоминая себе, что излишек эмоций может выдать его. Продолжил он уже более хладнокровно, но в голосе его скользило саркастичное раздражение. — Прости, но твой опыт умереть в туалете — не совсем то, на что я бы стал ориентироваться.

Миртл скрестила руки на груди, глядя на него с вызовом. Ее явно задевали его слова, и это было странно, ведь у призраков не должно быть эмоций… так ведь? Конечно, они могли проявлять их — Кровавый Барон служил лучшим тому примером, но разве их можно было задеть? Драко выдохнул, сбавляя градус внутреннего гнева. Он понимал, что злится не на нее. Миртл была лишь фоновой фигурой в этом разговоре, а настоящий диалог он вел сам с собой.

Как оказалось, он задел ее сильнее, чем рассчитывал. Девчонки такие девчонки, даже после смерти. Драко даже растерялся, когда Миртл молниеносно рванулась вперед, проходя сквозь него. Ему показалось, будто ледяной ветер пронзил его насквозь, оставляя на коже ощущение липкой сырости. На мгновение в голове вспыхнуло странное чувство — словно нечто чужеродное коснулось его самой сути, пробежавшись по нервам ледяными пальцами. Он не ожидал, что она поведет себя, как обиженная школьница, при том что ей было не меньше полувека. Малфой поморщился, но не отпрянул, только чуть заметно вздрогнул. Демонстрируя свое недовольство, Миртл выпалила напоследок самое очевидное, что могла сказать, чтобы позлить слизеринца.

Магглорожденная. То есть грязнокровка. Так в его роду называли таких, не иначе. Впрочем, сейчас это не вызывало в нем привычного показательного отвращения. В случае с призраком это едва ли играло хоть какую-то роль. Он лишь приподнял бровь. Ее слова должны были прозвучать как вызов. Должны были его задеть. В ответ он лишь лениво усмехнулся. Драко знал полукровных и даже чистокровных волшебников, которые раздражали его куда больше некоторых грязнокровок. И так как он не любил всех примерно одинаково, то и укол призрачной девчонки его скорее позабавил.

— И что? Хочешь, чтобы я тебя проклял? — его голос прозвучал даже насмешливо. — Какая трагедия, грязнокровка среди привидений. Надеюсь, в Министерстве не поднимут панику.

Он не договорил, так как она исчезла прежде. Может, она была еще где-то недалеко и слышала его, но вокруг теперь было пусто. Никаких тебе мельтешащих полупрозрачных фигур. Он вдруг осознал, насколько стало тихо. Даже слишком тихо, так что теперь он мог слышать свои гнетущие мысли, которые отступили ненадолго, но были готовы вернуться, уличив удачный момент. Но теперь он достаточно пришел в себя, чтобы привычно удерживать их в голове, но не погружаться слишком глубоко, словно они и не его вовсе.

Драко пробежался взглядом по пустому помещению, с ленцой направился к раковине, ополоснул лицо холодной водой. Капли стекали по коже, он встряхнул руками, отбрасывая воду, и пригладил волосы назад. Механическое движение, выработанное годами привычки.

Он взялся за край раковины, наклонился чуть ближе, всматриваясь в свое отражение.

— Выглядишь паршиво, Малфой, — пробормотал он себе, разглаживая воротник рубашки и поправляя галстук.

Тень усмешки скользнула по его губам, но не задержалась. В ней не было ни удовольствия, ни истинного веселья — лишь усталость и привычка скрывать все за маской. Она угасла так же быстро, как вспыхнула, оставляя после себя лишь горькое послевкусие. Он медленно выпрямился, встряхнул плечи, будто стряхивая с них невидимый груз, и направился к выходу.

— Не скучай без меня, Плакса, — негромко бросил он в пустоту, прежде чем дверь за ним закрылась.

***

Драко в очередной раз стоял перед массивным Исчезательным шкафом, который давно превратился для него в символ обреченности. Сегодня он был уверен, что близок к успеху. Слишком уверен. Следя за тонкими нитями магии, пронизывающими створки шкафа, он почти чувствовал, как пространство внутри начинает поддаваться его воле, становясь чем-то большим, чем просто деревом и металлом. Еще немного. Еще одно движение палочки. Он знал, что вот-вот добьется результата.

И все же — не получилось.

Шкаф остался таким же неподвижным, как и прежде, пропуская магию сквозь себя, но не отвечая взаимностью. Драко выдохнул, ощущая, как напряжение, накопившееся в теле, вдруг ослабевает. Он должен был разозлиться. Должен был проклинать собственную неудачу, бить по проклятому шкафу кулаками, как бывало прежде. Но вместо этого внутри разлилось странное, противоречивое чувство. Разочарование, да, но вместе с ним — облегчение. Незначительное, едва уловимое, но все же реальное. Это означало, что у него есть еще время. Еще несколько дней, может, недель, прежде чем он сделает то, что должен. Прежде чем точка невозврата останется далеко позади.

Он провел рукой по лицу, тяжело вздохнул, будто стараясь вытеснить из себя остатки эмоций, но они никуда не уходили. В голове глухо отозвался голос: ты боишься. Слова эхом прокатились по пустоте комнаты, будто кто-то произнес их вслух, но вокруг никого не было. Только он сам. И шкаф, который мог изменить все.

Драко развернулся и вышел из Выручай-комнаты, не зная в сущности, куда идет. Ноги сами несли его прочь, подальше от тяжести, которая давила на него в этом замкнутом пространстве. Коридоры Хогвартса тянулись перед ним длинными, пустыми лентами, залитые приглушенным светом факелов. Он не думал, не выбирал маршрут, просто двигался вперед, погруженный в водоворот мыслей.

Каждый шаг отдавался глухим эхом, смешиваясь с далекими звуками школы, живущей своей жизнью. Где-то вдали студенты смеялись, спешили на занятия, перешептывались о своих секретах — нормальные, беззаботные вещи, которые были от него так далеки, что казались частью другого мира. Он знал, что это всего лишь иллюзия. Рано или поздно, шкаф заработает, и все изменится. Все.

Эта мысль заставила его замедлить шаг. Впервые за долгое время он позволил себе почувствовать усталость. И только когда за спиной с глухим эхом захлопнулась дверь, он понял, где оказался.

Тусклый свет, дрожащий в воде, крошечные капли, сверкающие на старых кранах. Все здесь оставалось точно таким же, каким он видел его в прошлый раз. Даже воздух казался насыщенным той же пустотой, что засела внутри него. Он мог бы сказать, что пришел сюда случайно, но даже себе не стал бы верить. Драко шагнул вперед, не глядя по сторонам, и прислонился спиной к холодной плитке, запрокинув голову и прикрыв глаза. Здесь не нужно было ничего объяснять. Никто не смотрел на него, не ждал от него решений, не требовал доказательств. Здесь он мог позволить себе просто быть. Хотя бы несколько минут.

Тишину нарушали лишь капли воды, падающие из неисправного крана. Он вслушивался в этот монотонный звук, который, как ни странно, успокаивал. Его пальцы медленно сжались в кулак, а затем разжались. Неизбежность будущего давила, но в этой комнате, пропитанной одиночеством и голосами прошлого, ему было чуть легче дышать.

В какой-то момент ему показалось, будто что-то шевельнулось — то ли легкое дуновение воздуха, то ли просто странное, внутреннее ощущение чужого присутствия. Он медленно открыл глаза и огляделся, но по-прежнему был один. Это даже слегка разочаровывало, как бы глупо и бессмысленно это ни звучало.

Раздраженно выдохнув, он провел пальцами по краю холодной плитки, неосознанно ковыряя шершавый скол. Маленький кусочек камня поддался, легко соскользнув в его ладонь. Он сжал его, ощущая шероховатые грани под пальцами. В следующую секунду камень со стуком ударился о пол, разнесясь глухим эхом. Драко усмехнулся — но не от веселья, а от глупости ситуации.

— Героическое поведение, конечно, — пробормотал он себе под нос. — Ломаю стены и прячусь в ванной. Прекрасно. Просто прекрасно.

В повисшей тишине ему снова показалось, будто воздух сдвинулся, едва ощутимо, почти неуловимо. Или, возможно, это просто игра воображения — нелепая надежда, что он все-таки здесь не один. Драко медленно провел взглядом по помещению, задержавшись на пустом зеркале, где отражались только тусклые отблески факелов.

Чушь. Идиотизм. Да и Мерлин с ним.

— Ну давай, появись уже, — бросил он в пустоту, опуская руки в карманы. — Разве не ты любишь шпионить за несчастными слизеринцами?

Отредактировано Draco Malfoy (22.05.25 17:56)

Драко не был уверен, зачем оказался здесь. Или, возможно, знал, но не хотел признаться в этом даже самому себе. Он мог бы убедить себя, что просто искал укромное место, где можно передохнуть, скрыться от навязчивых мыслей и нависающей над ним безысходности. Но… разве не мог он спрятаться где угодно? Почему именно здесь? Почему снова?

Внутри бушевала немая война. Одна часть его сознания яростно убеждала, что он не нуждается ни в чьем обществе, что ему не нужна поддержка – тем более от призрака девчонки, которая даже не была живой. Что за нелепость? Малфои не опускаются до таких слабостей. Но другая… другая знала: он один. Совершенно один.

Говорить было не с кем. Он не мог позволить себе проявить слабость перед слизеринцами – они не те, перед кем можно было раскрыться. Учителя? Смешно. Родители? Бессмысленно. Отец – в Азкабане, а мать и без того слишком переживала за него. Он не мог обрушить на нее все это. Мир будто раскололся на две неравные части: он – и все остальные. Никто в этом замке не понимал, что он чувствует.

Никто… кроме, может быть, Миртл.

Эта мысль раздражала. Она была нелепой, неправильной, как заноза в пальце – мелкая, но невыносимо мешающая. Казалось, что она должна улетучиться, раствориться в привычном цинизме, но нет – она цеплялась, возвращалась, упорно пытаясь доказать свою правоту. Конечно, Миртл не могла его понять. Как вообще кто-то мог? Она ведь не была живой. Ее болтовня порой раздражала, она не обладала ни особыми знаниями, ни проницательностью, но… она просто была. И, возможно, именно поэтому ее присутствие не тяготило. Глядя на нее, он понимал: быть одиноким – не значит быть единственным.

Он не пришел сюда ради разговора.

Но все же позвал ее.

Разумеется, она была здесь.

Малфой даже не удивился. Если в этом проклятом замке кто-то и наблюдал за ним, так это Миртл. Пусть он не видел ее сразу, но ощущал ее присутствие – едва уловимое, но неоспоримое. Он мог бы догадаться. Мог бы поспорить, что она здесь. Кто еще согласился бы добровольно торчать в туалете, наблюдая за несчастным слизеринцем, который отчаянно пытался не потерять рассудок?

— Вообще-то сюда приходят не только для того, чтобы тебя повидать, – лениво бросил он, опираясь плечом о стену.

Прищурившись, изучающе оглядел ее – будто пытался определить, в какой именно момент ему стоило пожалеть о том, что заговорил. В уголках губ мелькнула усмешка – не насмешливая, не язвительная, скорее усталая, почти примирительная. Он не стал отрицать очевидное.

— Но, предположим, я не против твоей компании.

Эти слова вышли неохотно, словно застряли в горле и едва пробились наружу. Челюсть невольно напряглась, как будто Малфой пытался проглотить нечто горькое. Он едва не поморщился.

«Мерлин, да что со мной?»

Миртл, разумеется, наслаждалась моментом. Не спешила слетать со своего насеста, но все же не смогла удержаться от колкости. Драко заранее знал, что она скажет. Конечно. Разумеется.

Он лишь глубже, чем следовало, выдохнул, коротко поджал губы – саркастично, но без злости.

— Разочарую тебя, но на этот раз – без зрелища, – произнес он, скрестив руки на груди. Голос звучал спокойнее, чем обычно. Без раздражения, без привычной резкости. В прошлый раз он шипел и огрызался, как загнанный в угол зверь. Теперь в нем чувствовалась лишь усталость. Даже не от нее – от самого себя.

Малфой внимательно посмотрел на призрака. По-настоящему посмотрел. В ее бесцветные глаза, в полупрозрачные черты, в легкую дрожь силуэта. Она была мертва уже много лет, но, кажется, понимала что-то о жизни лучше, чем он сам.

— И с чего ты взяла, что я собираюсь кого-то убивать? – лениво протянул он, прищурившись. – Если бы хотел – давно бы убил.

Последние слова прозвучали неубедительно. Как будто он сам себе не верил.

На мгновение ему захотелось уйти. Почти. Мысль мелькнула – едва ощутимая, но предательски цепкая. Уйти было бы проще. Проще, чем оставаться, проще, чем продолжать этот разговор, проще, чем признаться себе, что ему вообще нужно чье-то присутствие. Но он остался. Провел ладонью по лицу, будто пытался стереть усталость, осевшую в каждом движении. Ему самому было странно это говорить. Драко Малфой, привыкший контролировать каждое слово, каждый поступок… А теперь он стоит здесь, разговаривает с призраком, и впервые за долгое время не чувствует необходимости скрываться за маской.

— Мне… — он прочистил горло, словно стараясь придать голосу больше уверенности, но фраза все равно вышла неровной. Взгляд его метнулся вниз, к полу, будто там, среди хаотичных узоров каменной кладки, можно было найти правильные слова. Он пробежался взглядом по плитке, заметив темную трещину, зацепился за нее, как за спасительный якорь – лишь бы не смотреть ей в глаза. — В прошлый раз мне, наверное, стоило сказать тебе «спасибо» за твое… хм… участие.

Он замолчал, словно пробуя слова на вкус — непривычные, будто чужие, но в то же время пугающе искренние. На долю секунды в груди вспыхнуло что-то странное, почти дискомфортное, но он тут же отогнал эту мысль, подавив ее привычным безразличием. Легко, как будто не придавая значения только что сказанному, он лениво пожал плечами.

— Хотя не думаю, что это можно назвать участием. – Он качнул головой, задумчиво. – Но мне не стоило быть таким… грубым.

Он отвернулся, будто только сейчас заметил на стене что-то любопытное — едва заметный узор в мраморе или тень, которой, возможно, даже не было. Взгляд скользнул выше, по сводчатому потолку, но не задержался, словно и там не нашлось ничего достойного внимания. Он не знал, зачем говорит это. Не знал, чего добивается этим разговором. Просто хотел сделать вид, что сказанное не прозвучало так, как прозвучало. Продлить момент, но не смотреть ей в глаза.

К счастью, он умел носить маски. Достаточно было одного вздоха, легкого движения плечами — и на лице снова появилось знакомое самодовольное выражение, как будто весь этот разговор Миртл только привиделся.

— Неужели тебе действительно настолько скучно, что ты ждала меня? — усмешка скользнула по губам, легкая, едва ощутимая, но коварно цепляющая, словно ловушка, расставленная между словами.

Фраза прозвучала почти небрежно. Почти. На мгновение он снова стал тем самым Драко Малфоем — с хитрым прищуром, с полуулыбкой, в которой скрывался изучающий интерес. Сделав ленивый шаг вперед, он приблизился к одной из раковин, небрежно провел пальцами по ее холодному краю, ощущая шероховатость старого фарфора, а затем ловко развернулся и беззаботно оперся спиной, будто ни о чем не беспокоился.

— Так уж и быть, прощу твою навязчивость, если ты честно признаешься, что скучала, – протянул он, лениво касаясь края раковины. Голос звучал легко, почти игриво, но в его интонации скользнуло едва заметное самодовольство — словно он уже знал ответ.

Он мог бы добавить что-то еще, отмахнуться, бросить колкость, поставить точку, но... не стал. На лице его застыла привычная маска, за которой он прятал то, о чем даже себе не хотел признаваться.

Отредактировано Draco Malfoy (22.05.25 17:56)

Малфой не возражал, когда Миртл попыталась поддеть его, намекнув, что он пришел сюда из-за нее. Не потому, что почувствовал себя загнанным в угол; не потому, что не нашелся с ответом, а потому что попросту не видел в этом смысла. Спорить с призраком было так же глупо, как пытаться заставить ветер изменить направление. Что изменилось бы, если бы он сказал «нет»? Миртл все равно бы не поверила, продолжала бы стоять на своем, возможно, вновь бы обиделась и исчезла. А он устал. Устал от этих бесконечных игр, от вечного напряжения, от необходимости что-то доказывать. Сейчас ему хотелось только одного — чтобы мысли, роем жужжащие в голове, хоть на мгновение смолкли. Да и что-то в словах девочки-призрака звучало слишком правдиво, даже если он не был готов этого признать. Он не искал ее, но и не избегал. Возможно, дело было вовсе не в ней, а в той глухой тяжести внутри, которая слишком долго копилась, проникая в каждую клетку, оседая в груди и оставляя после себя вязкое, давящее ощущение. Это было похоже на камень — тяжелый, гладкий, чуждый, но ставший неотъемлемой частью его самого. Его нельзя было выбросить, нельзя было сдвинуть. Он врастал в кости, утяжелял движения, делал дыхание сдавленным, а шаги — осторожными, будто он нес на себе груз, которого никто не видел, но который день за днем становился только тяжелее. Он не думал, зачем пришел сюда, не искал этому объяснения, не пытался анализировать. Просто остался. Позволил этому разговору затянуть себя, как зыбучие пески — медленно, незаметно, но неумолимо увлекающие на дно.

Единственное, что портило встречу, – это то, что Миртл раз за разом возвращалась к убийству. К тому самому, что он давно планировал, но о чем не собирался говорить. Даже с мертвецами. Особенно с мертвецами. Он привык держать все в себе. Сжимать кулаки в карманах, гасить эмоции, делать вид, что ничего не происходит. Так было проще. Проще убедить себя, что мир остается прежним, что эти дни ничем не отличаются от тех, когда он мог беспечно шагать по коридорам, презрительно оглядывая окружающих. Проще было притворяться, что он все еще старый Драко Малфой. Что внутри него не разломалось нечто важное – что-то, от чего осталась лишь пустая оболочка.

Миртл могла выглядеть невинной овечкой, но, похоже, знала, куда бить. Ее удары не были прямыми, но всегда попадали в цель. И вот уже разговор, как и его собственные мысли, снова сворачивал в ту же сторону. Туда, куда он не хотел идти. Он избегал этих размышлений, не желал вдаваться в детали, но они все равно всплывали – назойливые, неизбежные, словно осколки стекла, которые ранят, даже если ступать осторожно. И все же в этот раз слова Миртл отзывались в нем иначе. Фраза о том, что он не похож на человека, который способен на убийство, застряла где-то глубоко в груди. Он не ответил сразу. В тишине, нарушаемой лишь мерным капанием воды, голос Плаксы звучал особенно четко. Драко не отвел взгляд, даже когда почувствовал тупой укол в груди. Его маски всегда работали безупречно. Никто не замечал трещин, никто не видел слабости. Он строил свою стену годами, привык считать, что она нерушима, что только он сам решает, сколько можно показать, а сколько оставить за завесой.

Но Миртл... Она была призраком и могла проходить сквозь стены.

Слова ее застряли в голове, как заноза, которую не замечаешь, пока случайно не заденешь. Драко не сразу понял, почему они так вцепились в сознание. Может, потому что слышал их впервые. Никто не говорил ему ничего подобного. Никто не сомневался, что он выполнит приказ. Никто не ставил под вопрос его решимость. Даже он сам — по крайней мере, до недавнего времени. Но теперь, стоило Миртл произнести это вслух, мысли, которые он загонял в самые темные уголки разума, внезапно всплыли на поверхность. Он столько раз повторял себе, что справится. Что должен. Что выбора нет. Но чем ближе становился момент, тем труднее было в это поверить.

Малфой чуть опустил голову, взгляд оставался направленным вперед, но будто застыл на чем-то далеком. Он не сразу осознал, как пальцы непроизвольно сжались в кулак — привычный жест, когда эмоции требовалось взять под контроль.

Что будет, если он провалится? Если не сможет? Если в самый последний момент не сделает того, чего от него ждут?

Он заставил себя выдохнуть. Медленно, почти бесшумно. Поднял взгляд на призрачную девочку, которая смотрела на него без осуждения, без презрения, без тех полных ожиданий взглядов, к которым он привык. Ему хватало и собственных сомнений. Ему не нужен был еще один голос, подтачивающий его решимость. Хотелось оборвать этот разговор чем-то резким, привычно острым, саркастичным. Он почти сказал что-то колкое. Почти усмехнулся. Но в последний момент передумал. Передумал отталкивать, возможно, единственное существо в этом замке, которое оказалось добрым к нему.

— Ты странная, Миртл.

Слова сорвались неожиданно, без подготовки, почти бездумно. В них не было раздражения, не было насмешки. Скорее — легкое удивление, оттененное чем-то еще, чему он пока не придумал названия. Признательностью, может быть. Он не был уверен, зачем сказал это. Просто вдруг осознал, что не хочет уколоть ее, не стремится задеть, не испытывает привычной потребности в том, чтобы создать дистанцию между собой и собеседником. В этом разговоре не было привычной игры, и, что самое странное, он не чувствовал необходимости ее начинать. Может быть, потому что это не имело смысла. Миртл не была частью его мира, не могла выдать его, не могла донести, растрепать по школе, что Драко Малфой вовсе не тот, за кого его привыкли считать.

Драко чуть поджал губы, словно на мгновение задерживая слова внутри, прежде чем сказать их вслух. Взгляд его померк, сместился куда-то в сторону, будто он искал что-то в мраморном рисунке стены или в тени, дрожащей на плитке под ногами. Мысли скользнули вглубь, туда, где тяжело, но уже привычно, и от этого будто даже чуть легче.

— Если бы все было так просто...

Голос прозвучал ровно, почти бесцветно. Ни сомнения, ни убежденности, ни злости. Просто факт. Неизбежность, такая же несомненная, как его собственное имя. Миртл была мертва. Это было необратимо. Он был в ловушке. И это тоже казалось необратимым.

Губы едва заметно дрогнули, но он не сказал больше ни слова. В горле пересохло, и он машинально прочистил его, будто это могло помочь собраться с мыслями. Он снова посмотрел на нее — на этот блеклый силуэт, на прозрачные глаза, в которых не было ни злости, ни жалости. Только какая-то терпеливая, спокойная, почти непрошибаемая готовность слушать.

Теперь в его взгляде тоже не было ни привычного презрения, ни попытки отстраниться. Только усталость. Он мог бы оставить разговор на этом. Развернуться и уйти. Сделать вид, что ничего важного не произошло, что это была просто бессмысленная болтовня, которой он, по странному стечению обстоятельств, позволил задержаться дольше, чем следовало. Но что-то не позволило. Что-то крошечное, едва ощутимое, но все же достаточно весомое, чтобы он остался. Может, сам факт того, что впервые в жизни кто-то не пытался его разобрать на части. Просто был рядом, потому что нуждался в слушателе даже больше чем он сам. Просто пытался поддержать. Как умел.

Он почти ожидал, что Миртл снова что-то скажет. Драко уже успел понять, что ему попалось очень болтливое привидение. И очень ранимое — это он тоже отметил. Если вначале эта ранимость его забавляла, ведь Миртл не казалась ему чем-то серьезным, чем-то живым, имеющим право на чувства, то теперь... теперь вдруг она обретала совсем иную форму. Ее постоянные разговоры о себе, о том, что ей приходилось терпеть, о том, что она чувствовала, вдруг открыли в нем что-то, чего он не ожидал. Жалость. Не презрительная, не снисходительная, а какая-то странная, нетипичная для него, тихая.

Она представилась, и в этом было что-то обыденное, до боли человеческое. Она вела себя, как обычная девочка, как будто все еще живет своей жизнью. Как будто она — такая же, как и он. Но она мертва. Этот факт всплыл в голове не сухим утверждением, а чем-то, что вдруг обрело вес. Драко впервые посмотрел на нее иначе. Не как на привидение, живущее в туалете, не как на вечно страдающее пятно на замке, которое все привыкли игнорировать или презирать, а как на девочку, чья жизнь оборвалась так рано, что даже ее мечты не успели стать хоть сколько-нибудь реальными. Ее забавность, которая раньше казалась нелепой, вдруг отдавала чем-то горьким и печальным, чем-то, что пахло безысходностью.

Он не сразу понял, почему слова сорвались с губ так просто.

— Драко Малфой.

Привычное имя. Привычный тон — с оттенком достоинства, легким вызовом, как и полагалось наследнику древнего рода. Почти автоматически он двинулся, собираясь протянуть руку… и в последний момент остановился.

Он усмехнулся — коротко, на выдохе, и убрал руки в карманы.

— Мерлин, к чему катится мир, если я всерьез представляюсь призракам?

Фраза могла бы прозвучать так, как он привык — колко, отстраненно, с ленивым презрением, которое обычно сопровождало все его слова, но теперь она прозвучала иначе. Спокойнее. Тише. Будто в ней не осталось сил на настоящий вызов. Он не знал, почему, но разговор не казался ему больше таким абсурдным. Да, он стоял в ванной старост и разговаривал с привидением, но, пожалуй, в этом было не больше нелепости, чем в его собственной жизни, скатывающейся в бездну.

Он ненадолго отвел взгляд, разглядывая отблески факелов на мраморных плитах, но мысли не отпускали. Миртл несколько раз пыталась сказать что-то о себе, и теперь вдруг стало очевидно — перевести разговор на нее казалось лучшим выходом. Если он и мог сейчас от чего-то отгородиться, то только этим.

— Ты ведь так и не закончила. Про себя.

Он говорил почти лениво, но слишком плавно, без резких интонаций, будто просто заполнял пустоту в разговоре. Как будто ему было все равно. Но он не спешил отводить взгляд.

— Ты умерла, когда тебе было четырнадцать. Хотела стать старостой, но вместо этого превратилась в привидение. Тебя убил Том Реддл, но все почему-то об этом молчат.

Драко не привык к таким разговорам. Не привык интересоваться кем-то по-настоящему. В его мире любой интерес был инструментом: способом выведать что-то, использовать, обратить в свою пользу. Вопросы задавались не просто так, а чтобы извлечь выгоду, направить разговор в нужное русло, добиться результата. Но сейчас это казалось неважным. Здесь не было места играм, не было смысла искать скрытые мотивы. Гораздо проще было говорить о ней, чем о себе. Проще задавать вопросы, чем разбирать в себе то, что он упорно пытался не замечать. Проще думать, что чужая история могла дать хоть какой-то намек на его собственное будущее. Может, она сохранилась в трещинах старого камня, в тишине между каплями воды, в тяжести воздуха, пропитанного памятью. Может, если вслушаться, в этой памяти можно было найти ответ. Или, по крайней мере, отложить момент, когда придется снова столкнуться со своими собственными мыслями.

— Почему ты осталась?

Вопрос прозвучал ровно, без обычной резкости, но в нем все же скользнуло что-то непроизвольное, почти живое. Он не сказал «почему ты здесь» — призраки всегда здесь, это в их природе. Но он смотрел не на тени прошлого. Он смотрел на нее. И это, пожалуй, было самым странным в этом разговоре.

Отредактировано Draco Malfoy (22.05.25 17:56)

Драко не ответил сразу.

Слова остались в воздухе — странные, как затянувшееся эхо, как чувство, которое сначала кажется незначительным, а потом медленно, исподволь, разворачивается внутри, и ты вдруг понимаешь, что оно задело глубже, чем ожидал. Слова Миртл не просто задели слух — они прошли глубже, оставшись внутри, в том самом месте под ребрами, где хранилось все, что он привык не замечать.

"Ты кажешься мне хорошим человеком."

Драко не знал, как реагировать. Его никогда не называли хорошим человеком, и он понять не мог, всерьез это или какой-то очень жестокий сарказм. Внутри сработала старая защита, привычная до боли: напрячься, скривиться, съязвить, чтобы никто, никогда, ни при каких обстоятельствах не подумал, будто он способен дрогнуть. Что в нем есть что-то мягкое. Что он — нечто больше, чем его фамилия. Но он ничего не ответил.

Он усмехнулся бы, если сумел — если бы мог заставить себя отреагировать привычно: ленивой улыбкой, короткой насмешкой, равнодушным жестом. Почти получилось — на вдохе, на полпути к этой спасительной маске. Но в животе что-то сжалось — тянущее и пустое одновременно, словно внутри зацепились друг за друга вина, и страх... и надежда. Все, что он привык делать, все маски, которые обычно приходили по первому зову, вдруг исчезли — он остался собой, без привычного щита.

Зачем ей врать? Миртл вовсе не казалась злобным привидением, которое хотело задеть или обидеть. Значит, она и вправду так считала?

Тепло от ее слов пришло с опозданием — будто внутри медленно разжалась тугая пружина и стало тяжело дышать. Чувство было странным и таким чужим, что хотелось инстинктивно сбросить его с плеч. Драко слушал, как она говорит, и не знал, что с этим делать. Хороший человек? Он? Тот, кто стоит по горло в собственных ошибках? Тот, кто запустил цепочку трагических событий, в которой одна девушка корчится от боли, прикоснувшись к проклятому ожерелью, а другой едва не погибает от яда? Тот, кто каждую ночь просыпается от страха, что не сможет... или сможет? Кто знает, что его больше пугает.

Пальцы сжались в кулак, как будто только это могло удержать что-то внутри. Взгляд задержался на прозрачном силуэте, на глазах, в которых не было ни презрения, ни страха. Только это странное... доверие. Неожиданная, но неотвратимая близость, как насмешка судьбы, что свела двоих совершенно разных и несовместимых человека и призрака.

Миртл продолжала говорить, и он замолчал — по-настоящему. Заранее не придумывал в уме язвительные ответы, не пытался вбросить какой-то острый комментарий. Не потому что не хотел отвечать, а потому что вдруг понял: он хочет слушать, дать ей выговориться. Так, как никто его самого не слушал.

Девочка из Кента. Поздний ребенок. Одинокая, обиженная, смертельно уязвимая. Она говорила о возмездии — и он услышал в этом то, что знал сам: это не гнев. Это голос той части тебя, которая умоляет заметить. Та самая тонкая нить, за которую цепляешься, когда уже почти не веришь, что  можно что-то изменить. Малфой думал, что слушает из вежливости, но понимал — ему нужно это слышать. Потому что в ее словах было что-то, от чего ему некуда было уйти. Что-то, что касалось и его. Что-то, что он еще не осознал.

В ее голосе слышалась легкая дрожь, и, несмотря на то, что она была призраком, в этой дрожи было больше жизни, чем во всем его доме. Она говорила о матери, об одиночестве, о мести — и он не удивился. Месть — это ее способ сказать "я еще здесь". Она осталась, чтобы сказать. А он… он остался, потому что не может выбрать, куда идти. Потому что каждое направление ведет в пропасть.

— Твоя мама очень тебя любила...

Он произнес это с тихой задумчивостью, как будто сказал не ей, а пустоте, в которой ее голос все еще звенел. В ее истории было что-то, что задевало Драко, хотя это произошло очень давно, да и Миртл ему не была подругой... и все же он хотел схватить вертящуюся в голове мысль, удержать, понять... или спрятаться от этой мысли, пока не поздно.

А потом прозвучало имя.

— …он называл себя лордом. Думаю, ты о нем слышал. Все о нем слышали.

Ее голос дрогнул, словно смеясь над собственной забывчивостью, но он не смеялся. Воздух словно застыл вокруг него, дыхание оборвалось. Мир на секунду качнулся — не из-за ужаса, а из-за того, как быстро пришло понимание. Он не сразу осознал, что уже сказал это вслух:

— Лорд Волан-де-Морт.

Голос был глухим, как шаг в сыром подземелье. Не осуждающим, не удивленным. Просто… пустым, каким все внезапно стало внутри.

В груди резко сдавило, будто меж ребер вклинился холод — не боль, не страх, а тяжесть, знакомая с тех ночей, когда просыпаешься с ощущением, что падаешь. Вот оно... Вот она — первая жертва, первая трещина в стенах Хогвартса. Первая смерть во имя идеи чистокровности. И теперь он — чьи руки несут метку того же имени. Он, кто с этим именем засыпает, просыпается и дышит. Кто носит это имя под кожей, словно единственный способ остаться в живых.

Глаза его медленно опустились вниз, избегая взгляда девчонки.

Миртл не знала о Метке. Не могла знать. Но все равно в этом было что-то невыносимое. Он слышал в ее голосе доверие — детское, болезненно искреннее, и это било под дых. Он чувствовал себя грязным — не просто как предатель, а как продолжение ее мучений. Как шаг, следующий за ее смертью. Как убийца, такой же, как и тот, кто лишил ее жизни.

Грудь сжалась. Он побледнел, так, как не бледнел даже перед Снейпом, даже перед дверью исчезающего шкафа. Он дышал медленно, по счету: один — вдох, два — выдох, три — удержаться, четыре — не сказать, не показать, не выдать себя.

Малфой не дрожит. Малфой не просит прощения. Малфой не сожалеет.

И он держался.

Пальцы дрогнули — он сжал их в кулак, так сильно, что ногти врезались в ладонь. Отрезвляющая боль. Он не мог позволить себе разлететься. Не здесь. Не перед ней. Не перед тем, кто только что назвал его хорошим человеком. Сказала бы она это снова? Сказала бы она снова, что он — хороший человек, если бы знала, что он сделал, что собирается сделать, кому он служит и чья метка сейчас прожигает плоть на его предплечье?

Взгляд метнулся вверх — на девчонку, но он не мог смотреть ей в глаза. Его собственный взгляд теперь был таким же призрачным и прозрачным, в нем застыла тень — тень того, что он не сможет забыть. Ни через год, ни через десятилетие. Он хотел сказать что-то — что угодно, сбить это чувство, закрыться, отодвинуть, сделать вид, что все в порядке. Но ничего не вышло: слова будто застряли, и язык не слушался, словно его самое верное оружие больше не желало защищать его.

Драко стоял — неподвижный, сдержанный, будто все тело налилось тяжестью, и любое движение грозило сорвать последнюю грань, за которой начиналась паника. Он хотел сбежать, уйти от этого пронзительного взгляда — все внутри умоляло именно об этом. Внезапно пришло осознание, что дыхание стало слишком неглубоким — прерывистым, почти беззвучным, будто воздух стал густым, а горло сдавило после марафона. Драко провел языком по пересохшим губам, словно это могло помочь ему сказать хоть что-то, но говорить казалось невозможным — все внутри было зажато, как будто слова застряли где-то между легкими и горлом. И все же молчать он тоже не мог: нужно было сказать хоть что-то, чтобы она не уловила страх, прячущийся за побелевшей кожей, и не заметила, как сильно он побледнел, приближаясь к цвету белой штукатурки.

Собраться.

Он выпрямился — едва заметно, на долю дюйма, но в этом горделивом жесте была вся его фамилия. Вся выученная стойкость и броня, к которой он так часто прибегал. Голос прозвучал не так, как он хотел — чуть глуше, чем нужно, чуть мягче, чем позволено, но все же… он говорил:

— Есть вещи, которые нельзя исправить, — сказал он тихо, припомнив недавние слова Плаксы Миртл.

Взгляд его скользнул в сторону — как будто боялся встретиться с той самой искренностью на чужом лице, которая была ему не по зубам. Он смотрел на плитку, на отражения, на воду, которая вечно капала с какой-то трубы в дальнем углу, словно время здесь текло отдельно. Здесь никто не приказывал, никто не присягал, никто не носил черную мантию с черепом на запястье.

— Иногда я тоже думаю, что уже мертв.

Он выдохнул медленно, так, словно только этим выдохом удерживал все, что внутри не должно было прорваться.

— Просто... тело еще не знает.

После этих слов наступила тишина, но не та, что звенит пустотой, а скорее — как занавес, опустившийся после главной сцены. Драко не знал, скажет ли она что-то и еще меньше понимал, хочет ли сам произнести хоть слово. Но слишком сложно было продолжать. Нужно было собраться с мыслями, вернуть самообладание. Было ошибкой приходить сюда.

Он поднял взгляд, словно вернул себе контроль. Выпрямился чуть сильнее, сжал пальцы в кулак, словно снова собирал себя по частям, и произнес:

— Мне нужно идти... — Он задержался на полшага дольше, чем собирался, затем добавил: — Но я еще вернусь.

Драко и сам не знал, зачем сказал это. Зачем возвращаться? Зачем встречаться с ней снова? В этом не было никакого смысла, но внутри он ощущал, что не соврал. Не дожидаясь ответа, он вышел — быстро, почти бесшумно, будто убегал не от нее — от самого себя.

Отредактировано Draco Malfoy (22.05.25 17:56)

Драко стоял в коридоре, прислонившись спиной к холодной, пропитанной вековой сыростью стене. Каменная поверхность давила на лопатки, проникая сквозь тонкую ткань рубашки, и это ощущение реальности было единственным, что удерживало его от полного распада. Он с трудом дышал, судорожно, поверхностно, словно воздух вокруг внезапно стал слишком густым, чтобы вдохнуть его полной грудью.

Слова Миртл продолжали звенеть в ушах, перекрывая даже собственные сердечные удары. Она сказала ему обратиться к Дамблдору, говорила о нем так тепло, так искренне, и каждый ее слог был как нож, погружающийся в самое сердце его отчаяния. Дамблдор. Тот, кого он должен был уничтожить. Человек, чья жизнь стала его обязанностью. Драко закрыл глаза, чувствуя, как за века, казалось бы, накопленная усталость навалилась на него с неимоверной силой. Ему хотелось раствориться прямо здесь, в темноте коридора, среди теней и холода. Исчезнуть. Не существовать.

Он всегда думал, что станет гордостью своей семьи. Малфои всегда следовали силе, власти, величию — и он, как истинный наследник, должен был последовать этой традиции. Он мечтал, чтобы Темный Лорд вернулся, чтобы мир наконец вернулся в правильное состояние, где чистокровные занимают подобающее им место. Кто вообще вбил ему в голову эту идею, откуда она появилась изначально? Но сейчас, когда это действительно случилось, когда Метка, выжженная на его коже, стала неотъемлемой частью его жизни, все оказалось совсем не так, как он себе представлял.

Драко сжал руку, чувствуя отрезвляющую боль от давления ногтей на ладони. Это хоть немного помогало ему оставаться здесь, в реальности, не давало уйти в этот темный водоворот своих мыслей окончательно. Он думал о Миртл, ее прозрачных глазах, доверчивом голосе, ее странноватой искренности, и не мог понять, почему это так его ранило. Наверное, потому что именно она, эта девочка-призрак, стала жертвой того человека, кому он теперь служил. Она говорила о Томе Реддле как о монстре, который убивал, причинял боль и разрушение. А ведь Драко знал, что она права. Но еще хуже было то, что теперь он сам стал частью этой разрушительной силы.

Сердце болезненно сжималось от осознания того, что его героем оказался чудовищный убийца. Он следовал за ним, верил в его идеологию, принимал его жестокость и превосходство как должное. А сейчас… Сейчас он видел правду — ужасную, невыносимую, раздирающую на части. Он служил тому, кто убил эту девочку, кто уничтожил столько жизней, и он сам был таким же, как Том Реддл. Разница была лишь в том, что Драко еще не убил. Но это «еще» пугало его больше всего.

Он думал о своей матери, одинокой и испуганной, потерявшей сон и покой с тех пор, как отец оказался в Азкабане. Драко представил ее глаза, наполненные слезами и страхом за единственного сына, за последнюю надежду семьи Малфоев, и снова ощутил тошнотворный ком в горле. Он подвел ее, он подвел отца, который так ждал от него великих поступков, и теперь он стоял на краю пропасти, не имея сил сделать шаг назад.

«Побеседуй с Дамблдором», — слова Миртл снова всплыли в его голове. Он почти усмехнулся бы, если бы только это не было так болезненно. Он представил, как идет к директору, как говорит ему о своей задаче — и сам не смог понять, был бы это признак отчаяния или безумия. Как Дамблдор отреагировал бы на такую новость? Он знал его достаточно хорошо, чтобы понимать — директор бы простил, он попытался бы помочь. И именно это понимание еще сильнее погружало Драко в бездну отчаяния. Он не заслуживал прощения. Он не заслуживал помощи.

Его тело снова содрогнулось от беззвучного рыдания, и он медленно съехал по стене вниз, оказавшись на полу, обняв себя за плечи, будто это могло хоть как-то удержать его на грани реальности. «Я не хочу», — шептал он сам себе, чувствуя, как слезы текут по щекам, падая на колени, оставляя мокрые пятна на ткани его брюк. «Я не хочу этого делать». Но он знал, что выбора нет. Он уже слишком далеко зашел, пути назад не было. Темный Лорд не прощал ошибок, и вторая ошибка семьи Малфоев стала бы последней.

Он пытался успокоиться, глубоко вдохнуть, хоть как-то вернуть себе контроль над собственными эмоциями. Но чем больше он старался, тем сильнее он понимал, что внутри него больше нет ничего, кроме страха, вины и усталости. Он не знал, сколько времени просидел в этом коридоре, не обращая внимания на холод, проникающий в каждую клетку его тела. Все вокруг стало неважным, все мысли свелись к одному — он не мог убить, не хотел убивать, но был вынужден.

«Почему я?» — снова и снова крутилось в голове. Почему именно он должен был это сделать? Почему именно его выбрали для этой задачи, с которой он не мог справиться? Почему никто не спросил его, хочет ли он этого? Почему никто не дал ему права выбирать собственную судьбу?

В конце концов, он заставил себя подняться, медленно и с трудом. Его ноги дрожали, руки не слушались, но он знал, что не может остаться здесь навсегда. Он должен был идти дальше, должен был делать вид, что все в порядке, хотя внутри него была лишь пустота и боль.

Драко поднял голову, вытер слезы рукавом и сделал шаг вперед. Он не знал, куда именно направляется, но знал, что пути назад больше нет. И хотя он не был уверен, сможет ли он выдержать этот путь, другого выбора у него просто не было.

***

Он пришел не сразу. Шел медленно, словно боялся, что она его услышит и тут же появится, радостно взлетев из какой-нибудь ниши под потолком, где обычно пряталась. Воспоминания об их прошлой встрече тяжело давили на грудь, и каждый шаг, который приближал его к двери мужского туалета, казался труднее предыдущего. Но он пообещал. Даже не ей — себе, и почему-то это оказалось важнее любых других обещаний, которые он когда-либо давал.

Рука дрогнула, едва коснувшись прохладной ручки двери. Драко выдохнул, собрался с духом и вошел внутрь.

Ее голос прозвучал неожиданно, заставив его вздрогнуть. Миртл тут же появилась на раковине — прозрачная, невесомая, как утренний туман, но в ее взгляде было столько живого интереса, что ему на секунду показалось, будто она и вправду живая. Девочка из Кента. Не призрак. Не свидетельница его слабостей. Просто девочка, которую кто-то лишил возможности повзрослеть.

Он кивнул в ответ, стараясь улыбнуться так, чтобы выглядело искренне, хотя улыбаться было все еще непривычно и трудно. Губы едва дрогнули, но Миртл, кажется, заметила даже это, потому что внимательно посмотрела на него, словно пытаясь понять, в каком он настроении. Драко задержался у двери, помедлив мгновение, прежде чем ответить:

— Я же обещал вернуться, — тихо произнес он, глядя на призрачную девчонку. Она ждала его — и в этом определенно было что-то странное. Дело было даже не в том, что он всерьез пришел в мужской туалет на встречу с призраком — сама по себе эта мысль уже звучала абсурдно. Но странным было другое: кто-то ждал его. И в этом простом, бесхитростном жесте была такая редкая доброта, такое доверие, будто она видела в нем нечто лучшее, чем он из себя представлял в действительности. Это ощущение было почти утешительным.

Он медленно подошел к подоконнику и присел на него, упершись спиной в холодное стекло. Пальцы нервно сжались в кармане мантии, нащупав тонкую бумагу, которую он так долго носил с собой, пока не решился прийти. Он не был уверен, стоит ли показывать это Миртл — вдруг это ранит ее, вдруг это глупо? Но подумал, что если бы сам оказался на ее месте, если бы застрял между жизнями, то, наверное, отголосок прошлого вызвал бы не боль, а легкую, теплую тоску.

— У меня для тебя кое-что есть, — тихо сказал он, и, чуть подвинувшись, словно освобождая место рядом, кивком головы пригласил ее присесть, даже если понимал, что призраку вовсе не нужно было место в буквальном смысле.

Драко улыбнулся той самой своей отточенной, почти неуловимой улыбкой — легким поджатием губ, будто не хотел выдать, что в этом жесте заключалось больше, чем просто вежливость. И достал из кармана мантии лист бумаги, разворачивая его аккуратно, бережно, будто боялся испортить  воспоминание, спрятанное в ней.

На следующий день после их разговора, когда мысли еще не отпускали его, все еще крутились вокруг того, что поведала ему Миртл, он направился в школьную библиотеку — не с конкретной целью, а скорее, следуя порыву. Хотел найти в архивной секции что-то о нем — о Томе Реддле, о том, что случилось тогда, в туалете для девочек. Внутри это ощущалось как начало расследования: будто если он поймет, кем был Реддл до того, как стал Волан-де-Мортом, то сможет лучше осознать, во что сам оказался втянут... и что ждет впереди его самого. Но ни о Реддле, ни о гибели школьницы не было ни слова. Ни намека. Словно кто-то вычеркнул это из истории школы.

Малфой не думал, что Миртл все это придумала. Хотя… чем еще заниматься призраку, застрявшему в школьном туалете, как не сочинять странные истории. Но все же он ей верил. И то, что в открытых источниках не нашлось ни слова ни о Реддле, ни о смерти Миртл, казалось, только подтверждало: эту историю пытались стереть. Вычеркнуть. Спрятать.

Однако в одном из старых выпусков школьной газеты за те годы он заметил выцветшую, почти расползающуюся по краям страницу. Драко не сразу понял, что именно привлекло его внимание — взгляд просто зацепился за движение. Колдография. На ней — четверо студентов, кажется, из клуба по Чарам: трое стояли позади, а впереди, чуть сбоку, застенчиво улыбалась девочка с книгой. Приподнятые плечи, аккуратная челка, забавные очки, которые она то и дело поправляла. И он узнал ее — даже не удивившись, насколько живой она казалась в этой рамке, как будто колдография хранила не просто изображение, а частичку ее жизни.

Голос его звучал тихо, спокойно, но внутри все тряслось от напряжения. Малфой медленно поднял взгляд, встретившись с ее глазами, и вдруг ощутил что-то острое и странное в груди — смесь вины и какой-то теплой, необъяснимой привязанности, желания хоть как-то исправить то, что исправить было уже невозможно.

— Ты выглядишь счастливой, — сказал он и сам удивился тому, как странно прозвучали эти слова. Будто счастье было чем-то, что он давно забыл, и теперь непривычно было произносить это вслух.

Драко держал колдографию так, чтобы Миртл могла ее видеть. Он наблюдал за ней, пока она рассматривала колдографию, и в этой сцене было что-то необъяснимо трогательное. Ему казалось, будто он стал свидетелем чего-то слишком личного. И все же не мог отвести глаз — потому что впервые видел ее по-настоящему — призрак в школьной форме, все еще девочка, несмотря на прошедшие десятилетия. Странно и немного больно осознавать, что эта жизнь прервалась так быстро и нелепо, и что он сейчас сидит рядом с призраком девочки, чья смерть стала первой в череде множества других смертей.

— Ты, наверное, была из умников, как все рейвенкловцы, — сказал он, прерывая тишину, чтобы не позволить ей стать слишком тяжелой. — Любила читать, да? Какая у тебя была любимая книга?

В его голосе прозвучал неподдельный интерес, потому что в этот момент он вдруг осознал, что действительно хочет знать это. Не о ее любимой книге, конечно. Хотел узнать ее лучше, узнать не призрака — человека. С каждым словом ему становилось легче, словно каждое из них постепенно освобождало его от груза вины, которую он носил в себе слишком долго. В этот момент он был почти уверен, что это нужно не только ей. Это было нужно и ему — возможно, даже сильнее.

Отредактировано Draco Malfoy (22.05.25 17:55)