В воздухе пахло озоном и расплавленным воском – характерный аромат, остающийся после вспышек мощных заклинаний. Гул голосов смешивался с короткими выкриками команд, а вспышки магии раз за разом расчерчивали пространство яркими полосами. Кто-то выкрикивал "Протего", отражая удар, кто-то взмахивал палочкой с запозданием и получал пусть и не сильный, но ощутимый толчок от "Экспеллиармуса".

Клуб занимал просторный зал с высокими потолками, стены которого были зачарованы для защиты от случайных попаданий. Заклинания срывались с палочек и сталкивались в воздухе, осыпая все вокруг золотыми искрами. В дальнем конце зала кто-то неудачно применил "Редукто", и раздался глухой хлопок – одно из тренировочных манекенов раскололось пополам.

Чарльз стоял в стороне, наблюдая за происходящим с привычным спокойствием.

Дуэльный клуб всегда был местом, где закаляется характер. Здесь неважно, кто ты – чистокровный аристократ или маглорожденный, только взявший в руки палочку. На ринге каждый равен, и выигрывает тот, кто умеет думать, анализировать, приспосабливаться.

"Техника хорошая, но не хватает точности."

Чарльз не вмешивался без необходимости, но привык замечать детали – неуверенные движения, слишком резкие выпады, промедления, которых не должно быть.

Он стоял, скрестив руки на груди, когда кто-то рядом неосторожно попытался развернуть палочку в слишком широком жесте.

Щелчок.

Заклинание ушло не в цель, ударившись о дальнюю стену. Кто-то выругался.

"Слишком открыто. Нужно меньше суеты."

Чарльз чуть склонил голову, но не вмешался. Ошибки – лучший учитель. Он помнил, как сам когда-то учился – как привыкал к ритму дуэлей, к вспышкам магии, к тому, что секунда промедления может стоить победы.  Сейчас это было его стихией.

Чарльз шагнул ближе, когда инструктор дал сигнал разобраться в парах. Он привык помогать тем, кто только осваивал технику, и не видел в этом ничего унизительного.

"Каждый был новичком. Вопрос лишь в том, как быстро ты станешь лучше."

Заметив, что неподалеку один из младших учеников неуверенно смотрит на свою палочку, он, не раздумывая, подошел.

— Попробуй еще раз. Только на этот раз держи руку ровнее, — спокойно подсказал он.

Юноша кивнул, сосредоточенно вскинул палочку. Чарльз наблюдал.

Дуэльный клуб не был местом для слабых, но он знал одно – если кто-то готов учиться, он заслуживает шанса.

Взгляд Чарльза скользнул к пятикурснице, сосредоточенно тренирующейся чуть поодаль. Он часто ловил себя на том, что смотрит в ее сторону. В последние годы – слишком часто.

Когда он впервые узнал, кем девушка ему приходится, он долго думал, что же это изменит в его жизни. Она не знала правды, но для него многое поменялось. Нанетт стала образом той младшей сестры, которой у него никогда не было. Родным человеком. Тем, кого он хотел оберегать и защищать.

Он знал, что его отец скрывал многое, но тот факт, что у Стюарта старшего есть сестра, о существовании которой тот молчал, удивил даже Чарльза. Ее звали Корделия. Парень нашел ее письма, адресованные отцу, еще до того, как она перестала писать навсегда. Когда-то отец сам вычеркнул ее из семейного древа – слишком легко, слишком просто, словно ее никогда и не существовало.

И теперь перед ним стояла ее дочь – девушка, ничего не знающая об их семейных драмах. В одном он не сомневался. Нанетт не должна узнать об этом раньше, чем будет готова. Их семья – не то, чем стоит гордиться. И он молчал. Не потому, что хотел лгать. А потому, что не был уверен, что имеет право говорить. Но молчание не мешало наблюдать за ней. Не мешало заботиться все это время.

На другом конце зала Нанетт подняла палочку, сосредоточенно смотря на соперника. Она всегда была упорной. Не сдавалась. Даже тогда, когда бой складывался не в ее пользу.

"Хорошо. Увереннее в движениях."

Чарльз не вмешивался, но наблюдал.

Ее противник делает выпад. Слишком резкий. Слишком очевидный. Заклинание пробивает щит. Палочка выскальзывает из ее рук.

Чарльз не задумываясь подходит ближе. Поднимает ее палочку. Протягивает ей.

— Можешь лучше, Нанетт, — говорит он ровно, но без осуждения.

Чарльз смотрит на нее не как наставник. А как тот, кто верит в нее больше, чем она сама. Как старший брат, которого у нее никогда не было.

Он оборачивается к ее сопернику.

— Поменяемся? — в его голосе нет давления, лишь спокойная уверенность.

— Конечно, — тот поспешно кивает, отходя в сторону.

Чарльз перекладывает палочку в другую руку, занимает позицию и, слегка наклонив голову, приглашающе смотрит на Нанетт.

— Еще раз. Нападай!

Он постарается быть рядом, но должен научить ее защищаться, особенно в эти безумные времена.

Заклинание сорвалось с палочки Нанетт быстро и уверенно. На губах Чарльза скользнула одобряющая улыбка, он взмахнул палочкой и ловко отразил заклинание, но не атаковал в ответ, давая девушке возможность продолжить атаку. Палочка привычно и твердо лежала в его руке, следуя за каждым движением. Он помнил, как сам в свое время отрабатывал каждое движение, каждый удар, доводя их до автоматизма. Вначале он часто ошибался: его атаки были резкими, но недостаточно точными. Инструкторы не раз указывали ему на промахи, и ему приходилось учиться терпению, принимать неудачи как часть процесса. Постепенно он научился не только действовать точно, но и читать движения соперника, подстраиваясь под его стиль. Теперь он видел, как Нанетт проходит этот же путь, и понимал, насколько это важно. Тогда ошибки раздражали его, вызывали злость, но теперь он знал, что без них невозможно было бы достичь настоящего мастерства.

Чарльз не стремился к победе – он наблюдал, анализировал, просчитывал каждое движение. В отличие от других, кто полагался на интуицию или грубую силу, он использовал холодный расчет. Пока одни ученики бросались в атаку, надеясь на скорость, а другие отчаянно защищались, он искал баланс, превращая дуэль в интеллектуальную игру, где побеждает не тот, кто сильнее, а тот, кто думает наперед. Он видел ошибки, замечал неуверенные движения, но не вмешивался. Пусть она сама их осознает. Это важная часть процесса обучения. Ошибки давали ценный опыт, помогали понять, где именно нужно приложить больше усилий.

— Хорошо, — заметил он, когда она нанесла особенно точный удар. Он кивнул, давая понять, что это действительно было достойное попадание.

Заклинания раз за разом пронзали воздух, оставляя за собой резкий запах озона и едва уловимое потрескивание. Вспышки магии озаряли полумрак тренировочного зала, отбрасывая мерцающие отблески на стены. При столкновениях они рассыпались ослепительными искрами, а в ушах звенело, словно отдаленный удар колокола. Каждый взмах палочки сопровождался легким порывом воздуха, будто заклинания обладали собственной силой, раздвигая пространство вокруг себя. Где-то неподалеку кто-то закончил спарринг, другой студент опустил палочку, разминая уставшую кисть. Вокруг постепенно начиналась привычная суета – кто-то смеялся, обсуждая удачные моменты дуэли, кто-то бросал короткие реплики, торопясь к выходу. Тренировки заканчивались, но разговоры о них еще продолжались.

Чарльз еще мгновение оставался в стойке, позволяя себе прочувствовать этот момент. Его взгляд скользнул по залу, задержался на учениках, что продолжали обсуждать дуэли, затем снова вернулся к Нанетт. Внутри было ощущение, будто он стоит на грани чего-то важного, того, что уже нельзя отложить. Он медленно выдохнул, отпуская напряжение, затем расслабился и опустил палочку. Его дыхание оставалось ровным – физическая нагрузка была незначительной, он привык к таким тренировкам. Он внимательно посмотрел на девушку. Она действительно серьезно относилась к занятиям. Чарльз видел, как ее пальцы чуть сильнее, чем нужно, сжимают палочку, как ее дыхание выравнивается, но остается глубоким – признак сосредоточенности и сдерживаемых эмоций. Он знал этот взгляд, знал этот настрой. Она не сдастся, даже если силы на исходе. Он одобрительно кивнул и улыбнулся девушке.

— Ты молодец, — сказал он, стараясь удержать добродушное выражение, хотя внутри нарастало напряжение. С окончанием занятия наступил момент, которого он давно ждал. Он собирался позвать ее на разговор после клуба, и теперь этот момент настал. Эту беседу он должен был начать еще давно, но каждый раз находил повод отложить.— У тебя еще есть планы на сегодня?

Ему не хотелось нарушать сложившийся баланс, не хотелось ставить ее в затруднительное положение. Однако в последнее время Нанетт сама искала ответы, и теперь он понимал – этот момент был самым подходящим.

— Не хочешь прогуляться?

Он говорил ровно, спокойно, как обычно, но внутри у него все сжималось. Сегодня он скажет ей правду. Он долго взвешивал этот момент, пытаясь найти идеальные обстоятельства, но понял, что таковых не существует. Нельзя подготовиться к переменам, можно лишь принять их. Возможно, она отнесется к этому спокойно, а может, это шокирует ее. Но он знал одно – если не скажет сейчас, то не скажет никогда. Слова застряли в горле, мысли путались, мешая собраться. Что его ждет – удивление, сомнение, может быть, даже недоверие? Что если она воспримет его слова как попытку влезть в ее жизнь, изменить что-то, чего она не хотела менять? Он вдохнул глубже, собираясь с мыслями. Как бы ни сложился этот разговор, он должен был состояться.

Полуденный свет уже начал смещаться к закату, наполняя воздух теплым, оранжевым сиянием весеннего солнца. Он стекал по стенам Хогвартса, таился в узких щелях между камнями, мягко вспыхивал на стеклах окон, окрашивая их в оттенки янтаря. Сквозь ветви деревьев он пробивался неравномерными бликами, дрожащими на дорожках внутреннего двора, ронял золотистую паутину света на листву, преломляясь в тенях и играя со встречным ветром. При каждом шаге его проблески то цеплялись за мантии учеников, то исчезали, создавая иллюзию движения даже в неподвижных предметах. Чарльз на мгновение сощурился, когда один из лучей скользнул сквозь кроны и вспыхнул прямо перед глазами. В этом предзакатном свете мир казался беззаботнее, спокойнее, словно застыл в мягком сиянии между прошлым и будущим – в том зыбком мгновении, когда тени становятся длиннее, а воздух полон несказанных слов, утраченных воспоминаний и мечтаний, еще не успевших сбыться.

Внутренний дворик расставался со звуками бурной студенческой жизни. Теперь лишь изредка доносились голоса учеников, которые, как и Чарльз с Нанетт, решили насладиться первым по-настоящему погожим днем. Кто-то смеялся, кто-то обсуждал предстоящие экзамены, кто-то негромко переговаривался, но все это звучало приглушенно, словно пришедшая весна сама забирала часть звуков, оставляя после них только ровное, мерное эхо в каменных стенах Хогвартса. Воздух, еще не наполненный вечерней прохладой, нес в себе запах обновления: влажная, прогретая солнцем земля, легкая терпкость древесной коры, сладковатые нотки распускающихся почек. Это был тот самый, едва уловимый аромат, который приходит лишь ранней весной, когда зимняя стужа окончательно теряет власть, а тепло еще только учится занимать ее место.

Чарли шагал рядом с девушкой, ощущая легкость ее походки – почти невесомой, но уверенной. Ее пальцы доверчиво касались его руки, сквозь тонкую ткань он чувствовал ее тепло – не обжигающее, но заметное, как тепло камня, долго пролежавшего на солнце. Ему всегда казалось, что в ней есть некая внутренняя энергия, которая согревала не только кожу, но и все пространство вокруг нее. Она не знала, что сейчас он стоит перед границей, за которой – слова, способные изменить многое для них обоих. Она не могла знать.

Этот момент был странным и волнительным. Он все еще не был уверен в том, что поступает правильно, вмешиваясь со своей непрошенной правдой в ее стабильную и такую знакомую реальность. Наверное, размышляй он еще немного, он бы решил сохранить чужой секрет, о причинах которого знал лишь из догадок, построенных на старых отцовских записях, письмах и пожелтевшей колдографии, где его отец и мать Нанетт стояли рядом, еще до того, как между ними пролегла глубокая пропасть обид и недопонимания.

Чарльз тряхнул головой, отгоняя сомнения, и попытался сосредоточиться на спутнице. Он старался занять себя тем, чтобы попытаться запомнить этот момент до мельчайших деталей – то, как ее волосы ловили отблески солнца, становясь еще светлее, как солнечные блики играли в ее полуприкрытых глазах, скользили по длинным ресницам, пока она не поднимала на него свой взгляд. В ее походке ощущалась легкая усталость, а в лице застыло неуловимое смятение, как будто она предчувствовала грядущие перемены, но пока не осознавала их. В этом предзакатном сиянии она выглядела так естественно, будто нарисованная самой природой – сотканная из тонких золотых штрихов, наложенных на холст легкими, но уверенными мазками. Он заметил, что ее щеки все еще хранили легкий румянец – может быть, из-за дуэли, а может, потому что после теплого, насыщенного магией воздуха тренировочного зала прохлада двора ощущалась особенно резко. Или, возможно, причина была другой.

Мысли текли медленно, слегка лениво из-за насыщенного дня, словно растекались по сознанию, как теплый вечерний свет по каменным стенам школы. Это было редкое, почти непривычное ощущение – когда нет необходимости спешить, когда каждый шаг кажется размеренным и можно позволить себе просто идти, дышать, слушать и запоминать.

Чарльз вдохнул глубже, позволяя себе замедлить шаг.

— Пасхальные каникулы? — повторил он задумчиво, отводя взгляд, словно эта тема требовала сосредоточенности. — Отец бы хотел видеть меня дома. Кажется, у него серьезный разговор по поводу моего будущего.

Он произнес это ровно, без интонации, но внутри что-то неприятно сжалось. Дом. Это слово не значило для него уюта или радости, не вызывало в голове картину теплых вечеров у камина, неторопливых бесед или родных лиц, которые ждут тебя просто потому, что ты им дорог. Скорее, оно было чем-то обязательным, чем-то, что он нес на своих плечах, как неизбежную ношу. Отец не ждал его ради бесед о жизни, не интересовался его успехами, не жаждал услышать, как сын проводит время, чему научился, с кем дружит. Отец ждал, чтобы убедиться, что Чарльз не сбился с выбранного для него пути. Чтобы проверить, насколько он оправдывает возложенные на него ожидания — возложенные задолго до того, как он сам успел осознать, чего хочет в этой жизни.

Чарльз на мгновение замолчал, переводя взгляд на Нанетт. Она шагала рядом, легкая, невесомая, полная той живости, которой ему самому иногда так не хватало. В ней было нечто светлое, естественное, неподдельное, что делало этот мир теплее, насыщеннее, чище. Она словно привносила в реальность краски, которые он давно перестал замечать, наполняла все вокруг особой, неуловимой магией – той, что не имела отношения к заклинаниям или артефактам, но была в ее голосе, в улыбке, в способности находить радость даже в самых простых вещах. Она не знала, что значит чувствовать себя чужой в собственной семье. Не знала, каково это — жить с тенью прошлого, которое ты не выбирал, но которое неизбежно становится твоим. И Чарльз был рад. Рад, что ей не пришлось нести эту тяжесть, расплачиваться за чужие ошибки, выбирать между собой и тем, что хотели видеть в ней другие. Ее мир был свободен от этого груза, и он хотел, чтобы так оставалось всегда. Он знал, что этот мир жесток, а счастье хрупко, как солнечный блик, дрожащий на водной глади, и если у него есть хоть малейший шанс сохранить для нее этот свет, он сделает все, что в его силах.

Он улыбнулся своим мыслям, но в этой улыбке проскользнула легкая грусть, которую он все же попытался скрыть.

— Но я, скорее всего, останусь в школе, — добавил он спустя мгновение, позволяя словам свободно упасть между ними. — Пока не решил. А ты?

Они продолжили идти, но Чарльз замедлил шаг, позволяя себе запомнить этот момент, задержаться в нем чуть дольше. Небо над ними уже теряло дневную яркость, становясь глубже, спокойнее, мягче. В верхушках деревьев притаилась тень, но солнце еще держалось за горизонт, окрашивая замок в теплые, медовые оттенки. Все вокруг дышало спокойствием, размеренностью, той особенной магией Хогвартса, что ощущалась в мелочах — в плавных проблесках чар, подсвечивающих аллеи, в приглушенных голосах студентов, в самом воздухе, пронизанном чем-то почти нереальным.

Но Чарльз почти не замечал этого. Он чувствовал, как внутри все сжимается от осознания того, что этот момент — именно тот, которого он ждал. Больше нельзя откладывать. Он позволил себе вдохнуть глубже, задержал дыхание на мгновение, прежде чем, наконец, произнести:

— Нанетт…

Он остановился. Шаги больше не давались, словно что-то внутри приказало замереть. Это не было осознанным решением, не было четким, продуманным действием — просто в какой-то момент он понял, что не может идти дальше. Чарльз поднял взгляд на девушку, наблюдая, как тепло уходящего солнца цепляется за края ее силуэта, как мягкий свет ложится на лицо, смягчая черты, делая их еще теплее, еще ближе. Ему вдруг показалось, что этот момент, запечатленный розовым золотом заката, существует вне времени, будто его можно взять в ладони и спрятать, оставить себе на память, словно колдографию.

Он по привычке сжал пальцы в кулак, но не так, как бывает в порыве злости, а скорее, перебирая их в волнении, разминая, словно пытаясь придать своим мыслям четкость и порядок. Стюарт привык контролировать эмоции, взвешивать каждое слово, скрывать настоящие чувства за внешней сдержанностью. Но сейчас внутри него что-то тянулось к Нанетт — не просто к человеку, а к родной душе, к единственному существу, которое в этом мире ощущалось для него как дом.

Он выдохнул, тихо, но глубоко.

— Есть кое-что, о чем я должен тебе сказать.

Он видел, как на мгновение что-то изменилось в ее лице, как будто мысли метнулись куда-то в сторону. В его голове промелькнула мысль: А что, если она уже догадалась? Что, если как-то, каким-то образом, она уже знала правду?

Чарли медленно кивнул, больше себе, чем ей, подтверждая собственное решение.

— Давай присядем, — его голос был ровным, но внутри все сжималось.

Он провел девушку к скамье, спрятанной в тени разросшихся кустов шиповника. Ветка скользнула по его плечу, оставляя еле заметный след на ткани мантии, но он даже не обратил на это внимания.

Чарльз присел рядом, наклонился вперед, переплел пальцы, чуть склонил голову — словно собираясь с мыслями. Ему нужно было подобрать слова. Нужно было сказать это так, чтобы не разрушить ее мир.

— Я долго откладывал этот разговор, потому что не знал, как ты его воспримешь.

Он поднял взгляд, встретив ее пристальное внимание и на секунду почувствовал, как все прочие слова вязнут в горле.

— Но, кажется, я больше не могу молчать.

Он глубоко вдохнул, ощущая, как свежий воздух наполняет его грудь, но не приносит облегчения.

Отредактировано Draco Malfoy (19.03.25 00:03)