![]()
![]()
Charles Stewart, Mary Doyle
9 апреля 1997 года
Внутренний двор ХогвартсаВажный разговор о важных вещах.
09.04.97. Our dark secrets
Сообщений 1 страница 4 из 4
Поделиться117.02.25 11:20
Поделиться217.02.25 14:55
Ветер шевелил верхушки деревьев, проносился по пустому двору, цеплялся за арки, врывался в галереи, заставляя потрескивать факелы. Ночь дышала прохладой, но весна уже вступила в свои права — воздух был влажным, пахло сырой травой и, чуть слышно, чем-то цветущим. Темные облака плавно двигались по небу, пряча звезды, а где-то вдалеке слышался крик ночной птицы.
Чарльз не собирался задерживаться на улице. Он вышел освежить голову после долгого вечера, проведенного за учебниками. Ему нужно было подготовиться к ЖАБА, но порой даже самым дисциплинированным ученикам требовалась передышка. Его разум был переполнен заклинаниями, теорией трансфигурации, формулами зельеварения, но сейчас он предпочитал не думать ни о чем.
Он шагал неспешно, удерживая руки в карманах мантии. Хогвартс умел прятать одиночек в своей архитектуре — под арками, в полутемных галереях, на скамьях между колоннами. Здесь можно было найти уголок, где никто не потревожит, где можно остаться наедине с собой и своим отражением в холодных стеклах окон.
Но сегодня он не был единственным, кто искал уединения.
На одной из скамей, в тени высокой колонны, сидела фигура, которая сразу привлекла его внимание. Это была студентка Гриффиндора, как и он, но на год младше. Он знал эти очертания, эту посадку плеч, эти белокурые длинные волосы, спадающие каскадом на ее мантию.
Мэри Дойл.
Свет факела падал неровно, пряча ее лицо в тени. Чарльз не сразу понял, что не так, но ощущение неправильности кольнуло его еще до того, как он заметил, что ее руки нервно теребят край мантии, а взгляд опущен в землю.
Она была расстроена.
Стюарт не вмешивался в чужие дела без веской причины — не из равнодушия, а из убеждения, что у каждого есть право на собственные переживания. Он уважал чужие границы и понимал, что не всегда можно или нужно лезть с советами. Чарльз не очень близко знал Мэри, и все же они были знакомы не просто по факультету — когда-то, несколько лет назад, он даже пригласил ее на Святочный бал. Это было легкое, ни к чему не обязывающее увлечение, юношеский интерес, смешанный с искренней симпатией. Мэри была яркой, живой, энергичной — той, кто приносил в повседневность шум и краски. Ее всегда окружал смех, движения были уверенными, а взгляд — дерзким, полным огонька. Казалось, что ее невозможно сломить, что она слишком ярко горит, чтобы кто-то мог потушить этот свет. Ее было легко представить в шумной компании, смеющейся, азартно заключающей пари, вовлекающей друзей в очередную авантюру.
На том балу Чарльз запомнил ее улыбку, искренний, заразительный смех, умение вовлечься в момент так, словно ничего другого в мире не существовало. Ему нравилась эта легкость, умение радоваться без оглядки на условности. Они танцевали, шутили, и в тот вечер казалось, что они могли бы стать чем-то большим друг для друга. Но время шло, и все сошло на нет само собой — сначала учеба, потом разные компании, новые увлечения. Их общение становилось все реже, не из-за ссоры или потери интереса, а просто потому, что так бывает. Легкие фразы в общей гостиной сменились короткими приветствиями в коридорах, затем едва заметными кивками, а потом и вовсе стали редкостью. В то время Чарльз не задумывался о чем-то большем, не искал глубины там, где все просто было приятно и легко.
Прошло всего несколько лет, но сейчас, глядя на нее, он не узнавал ту самую жизнерадостную, неугомонную Мэри. Вместо этого перед ним сидел уже не беззаботный ребенок, а юная девушка, опустившая плечи, словно в ней не осталось сил даже притворяться, что все в порядке.
Чарльз замедлил шаг.
Развернуться и уйти? Это было бы самым простым решением. Но что-то его остановило. Может, потому что видеть ее такой было странно. Может, потому что он знал, каково это — когда кажется, что никто не понимает.
Он сделал еще несколько шагов и, не торопясь, оперся плечом о колонну неподалеку. Он не смотрел прямо на нее, оставляя возможность для выхода — если ей не хотелось, чтобы ее беспокоили, она могла просто сделать вид, что не заметила его.
Некоторое время он молчал, позволяя тишине остаться между ними. Ветер раскачивал фонари, тени двигались по каменной кладке. Где-то вдалеке послышался глухой звук закрывающейся двери, но здесь, в этом углу двора, оставалось только ожидание.
— Холодновато для прогулок, — сказал он наконец, не требуя ответа, просто констатируя факт.
Чарльз не был из тех, кто пытался везде лезть с расспросами, но он не умел оставаться равнодушным, если кто-то рядом нуждался в поддержке. Он не знал, что случилось, но понимал главное — ей сейчас паршиво. В такие моменты иногда слова не нужны, важно просто присутствие. Иногда лучше просто дать человеку самому решить, хочет ли он говорить.
— Если ты здесь потому, что хочешь побыть наедине, я могу уйти, — добавил он, все так же спокойно, без давления.
Но если нет... Он не договорил, оставляя выбор за ней.
[nick]Charles Stewart[/nick][status]honor above blood[/status][icon]https://i.ibb.co/whxkdrWx/ezgif-7ea132afe0a49d.gif[/icon][pers]<b><a href="https://drinkbutterbeer.ru/viewtopic.php?id=4420#p735689" target="_blank">Чарльз Стюарт</a></b>, 18[/pers][info]Гриффиндор, 7 курс[/info]
Отредактировано Draco Malfoy (18.02.25 15:32)
Поделиться321.03.25 23:21
Весна так и манила на улицу, но её тепло было обманчивым. Солнце светило ярко, но не грело. Ветерок хоть и был лёгким, но пронизывал до костей. Тем не менее, у природы нет плохой погоды. По крайней мере, именно так считала Мэри. С недавних пор она обзавелась привычкой прогуливаться по вечерам. В полном одиночестве. Это было крайне несвойственно для неё, так как девушка привыкла быть центром всех компаний, шутить, веселиться, заключать азартные споры. Сейчас прежнюю Дойл практически не узнать. Она скорее стала тенью себя прежней. И от этого чувствовала себя неуверенно. Неправильно. Так, словно была.... не на "своём" месте. Но почему она так себя чувствовала и где допустила неверный шаг?
Мэри тяжело вздохнула и плотнее закуталась в мантию. Апрельские ночи были холодными, но свежий вохдух помогал проветрить голову. И, вместе с этим, подталкивал к невесёлым размышлениям.
Последняя половина школьного триместра шла как-то неправильно. Хотя, начало школьных рутинных будней они с подругами отметили хорошо. Пенная вечеринка в ванной старост, сплетни о мальчиках, душевные разговоры, - всё как Мэри и любит. Но знал бы кто-нибудь, как сложно было удерживать на лице широкую, искреннюю улыбку, когда на душе скреблись кошки. Девушка всячески старалась избежать разговоров на тему личной жизни, потому что рассказать однокурсницам о том, что она на каникулах рассталась с парнем, когда у них всё было хорошо на любовном фронте, - да проще сквозь землю провалиться!
Но самое главное, что причина расставания была ужасно глупой и нелогичной. Совершенно случайно Майкл узнал о том, что Мэри скрыла от него тот факт, что она является полукровкой и разобиделся на неё в пух и прах! И... было бы на что обижаться! Одно только воспоминание об этом приводило гриффиндорку в бессильную ярость. Разве она должна была, подобно городскому глашатаю, объявлять на каждом шагу о своём происхождении? Неужели Фримли не понимает, как важно хранить эту информацию в секрете, особенно сейчас, в преддверии второй магической войны? Да, Мэри ему кое-чего не договорила о себе, но ведь нельзя сказать, что она обманула! На её взгляд, это вовсе не стоило их ссоры! Хотя, может быть, чувства Майкла вовсе и не так сильны, как он говорил? Иначе какого драккла он её избегает теперь и даже не даёт возможности объясниться?! Самое обидное, что чувства девушки были к нему искренни и никуда не делись, но она уже устала пытаться что-либо доказать юноше. Если он захочет её вернуть - сам сделает первый шаг.
Она могла бы забыть об этой непростой истории, но почему-то всё чаще возвращалась мыслями к своему происхождению. Именно оно мешало Мэри чувствовать себя счастливой в своей семье. Мачеха всегда видела в ней клеймо, которое позорит их род, хотя дело было вовсе не в чистоте крови, как та утверждала. Просто волшебница изначально имела бунтарский тип характера, не любила соблюдать правила и очень отличалась от своих чопорных родственников. В Хогвартсе девушка всегда невольно стремилась к тому, чтобы казаться лучше, чем она есть на самом деле. Для неё очень важно было чувствовать себя нужной друзьям, раз уж семье она была не нужна. Именно недостаток внимания со стороны людей, которые должны быть самыми близкими, толкал Мэри к разным компаниям, людям, хорошим и не очень. И до недавнего времени ей казалось, что она отлично держит марку. Пока кто-то из слизеринцев не заметил, что поведение Дойл смахивает на поведение грязнокровки.
Разумеется, до их мнения гриффиндорке было как до лампочки, но заставило задуматься. Почему её "нечистокровность" так бросается в глаза? Ведь если это замечают слизеринцы, которые даже не знают девушку, значит заметят и другие. Более опасные личности.
Через какое-то время у Мэри появилось ощущение, будто за ней наблюдают. Она повернула голову в сторону и заметила Чарльза, парня на курс старше. Когда-то они были хорошими друзьями, даже вместе ходили на Святочный Бал. Можно сказать, Стюарт был первым юношей, который вызвал искреннюю симпатию у девушки. В какой-то момент Дойл даже казалось, что между ними может быть нечто большее, но не сложилось, увы. Она довольно быстро растворилась в своей компании, Чарльз - в своей. Общение значительно сократилось.
Тем не менее, сейчас давний друг вызвал приятное чувство радости и ностальгии.
- Разве? Вообще не чувствую холода, если честно, - Мэри тепло улыбнулась. В противовес её словам, светлая кожа покрылась мурашками, однако девушка не обращала на это внимание. В душе холода было гораздо больше, чем на улице.
- Нет, не уходи, - поспешно заявила гриффиндорка. Несмотря на то, что изначально она искала уединение, сейчас оно начинало давить на сердце. - Садись рядом. У тебя тоже бессонница? - Осознав, что говорит слишком быстро, Дойл замолчала и неуверенно покосилась на парня.
- Если честно, мне нужно поговорить с кем-нибудь. Я запуталась в себе и перестала понимать людей вокруг, - Мэри тяжело вздохнула и опустила голову. Вряд ли, конечно, Чарльз сейчас понял что-то из её сумбурных высказываний, но... раньше он умел понимать её без слов, мог читать между срок то, что не было сказано. По крайней мере, так казалось девушке. Может быть, и сейчас не всё потеряно?
Поделиться427.03.25 23:55
Чарльз сдвинулся с места только тогда, когда она произнесла: «Не уходи». Ее голос прозвучал тихо, чуть хрипло, будто прорывался сквозь что-то плотное — ком в горле или усталость, осевшую в груди. Он не ответил сразу. Просто шагнул ближе, замедлившись у самой скамьи, и сел рядом: не настолько близко, чтобы навязываться, но достаточно, чтобы быть рядом, если она вдруг решит заговорить.
Он оперся локтями о колени, сцепив пальцы в замок и слегка наклонившись вперед, подбородком касаясь соединенных рук — в этом жесте таилась сосредоточенность, словно он таким образом легче удерживал равновесие собственных мыслей. Позу нельзя было назвать напряженной, но в ней чувствовался тихий ток внимания, как будто он прислушивался к тишине между ними. Чарльз не смотрел на девушку напрямую: его взгляд упирался в тень, падавшую от арки, где дрожал огонек факела. Казалось, даже пламя сомневалось в своем праве на свет.
— Бессонница? — повторил он, словно пробуя слово на вкус. — Скорее привычка. Когда в голове слишком тесно от мыслей, сон — последнее, что приходит.
Наступила пауза. Ветер подхватил его голос и унес куда-то вглубь галереи. Он сидел молча, позволяя словам Мэри осесть внутри, как легкий пепел, унося за собой нечто невыговоренное. Не став отвечать прямо, он позволил ее откровенности отозваться в нем самом, как отзвук эхо в пустом зале. И понял: даже если не все, то главное — уже ясно. Сейчас этого хватало.
Только тогда он повернул голову, чтобы взглянуть на Мэри. Свет выхватывал из тьмы ее профиль: упрямую линию подбородка, ресницы, которые вздрагивали от ветра, и плечи, будто чуть более хрупкие, чем он запомнил. Но в ее взгляде не было фальши — лишь усталость, слишком настоящая, чтобы спрятать под любой улыбкой.
«Иногда все будто смещается», — мелькнуло в голове, пока он скользил взглядом по ее лицу, очерченному неверным светом ночи. Люди, которым верил, вдруг перестают звучать знакомо. Места, где чувствовал себя своим, кажутся чужими. И самое трудное — понять, это они изменились или ты просто перестал помещаться в старую реальность.
Он не хотел давать ответы — скорее сказать: «Ты не одна». И голос его, тихий баритон, чуть охрипший от ветра, лишь подчеркивал спокойную уверенность, с которой он произнес:
— Ты и не должна всех понимать. И точно не обязана казаться веселой, если не выходит. Наверное, это самая глупая часть взросления — считать, что нужно быть идеальной или хорошей для всех.
Он отвел взгляд, снова погружаясь в темноту, где слышался лишь тихий вздох факелов да их общее дыхание. Время словно потянулось, став вязким, и никто из них не спешил его торопить.
— Мы с тобой... когда-то, — он чуть усмехнулся, — почти подружились.
Слова прозвучали проще, чем их смысл. За этой легкомысленной интонацией жили воспоминания о тех вечерах, когда ее смех был настолько заразительным, что хотелось слушать его без конца. Когда его внимание, обычно спокойное, не могло не прилипнуть к ней, сияющей, словно наделенной особым светом. Когда он еще думал, что, возможно, сможет задержаться рядом чуть дольше.
— Я не знаю, что у тебя случилось, — продолжил он, склонив голову и смягчая голос. — Но если хочешь... я просто посижу здесь, пока ты будешь разбираться. Если захочешь рассказать, я выслушаю. А если нет — просто побуду тут. Иногда нужно, чтобы кто-то просто был рядом, пока внутри снова не появится ощущение опоры.
Он не прикасался к ней, не делал ни малейшего движения, которое можно было бы счесть намеком на сближение. Он просто оставался рядом — не спасатель, не советчик, а человек, дающий ей воздух, чтобы дышать, и тишину, чтобы найти себя. Возможно, это значило больше, чем все «правильные» слова.
После короткой паузы, за которую ее невысказанные мысли могли устать молчать, он медленно стянул с себя мантию и без слов накинул ее Мэри на плечи. Накидка очевидно оказалась ей велика, пахла древесным дымом — он недавно читал у камина, — и чем-то спокойным, чуть терпким: запахом старых фолиантов и мужского парфюма с тихими нотами ветивера и теплого кедра.
— Так теплее, — сказал он негромко.
Он остался в одной рубашке, но словно не ощущал холода. В его жесте не было пафоса или драматичности — лишь естественное желание дать ей согреться. Ни советов, ни вопросов. Только скамья, их молчаливое присутствие и весенний ветер, что задувал за воротник рубашки, прячась там, будто искал уюта. И в этом моменте они были ближе, чем могли бы быть после десятка сказанных вслух фраз.
[icon]https://i.ibb.co/Yw1GbQ9/young-henry-cavill-as-dorian-v0-gttbbzu69du81-1-1.png[/icon]
Отредактировано Charles Stewart (27.03.25 23:57)