— Да чем же ты думал, идиота кусок?!

Гогот Эндрю сливается с перешептыванием собирающихся поглазеть и узнать, что же случилось. С остервенением бросившаяся в круг на старшего братца, когда первый же удар нокаутировал их гостя, волшебница недовольно дергает плечами. Одними губами сыплет тому проклятия. Обещает исполнить их сразу же, как появится свободная минута. И плюхается на колени около бессознательно валяющегося на земле тельца так, словно те у нее сделаны из металла.

— Так он сам вызвался...

Нос совершенно точно сломан. А крови на лице столько, что Данбар, зная, как далек от их воспитания Тони, опасается, чтобы тот не потерял сознание вновь, уже от одного вида месива на собственном лице.

— Придурок!

До Фэй долетают только обрывки всех тех пересудов, что начинаются среди очевидцев трагедии, и дурацкий смех удаляющегося родственника, на прощанье даже салютующего рукой. Она же, недолго думая, показывает тому средний палец. И снова горбится над не подающим признаков жизни парнем, чтобы сунуть ему под нос протянутую кем-то вонючую колбу, отчего тот наконец зашевелится. А потом и вовсе начнет откашливаться, выплюнув ей на лицо половину того сгустка, что застыл на губах.

— Гольдште-е-ейн!

Рыжая клянется, что на всю жизнь запомнит, что не стоит так близко наклоняться к пострадавшему. Она и сама теперь плюется, через слово бросает полное отвращения «Фу!». Заодно старательно трет лицо рукавом кофты, все еще чувствуя во рту металлический привкус.

— Никаких клятв на крови, — бурчит она себе под нос, высовывая язык наружу, будто это поможет.

Но, только заметив крупицу осмысленности во взгляде, тут же наклоняется еще ближе, напрочь выветрив только что преподнесенный ей жизнью урок.

В глазах — беспокойство и раздражение. В голове — две не связанные мысли, зачем только сунулся и как себя чувствует. Поэтому, видимо, так и не договорившись между собой, те становятся:
— Зачем себя только чувствуешь?!
Сказанным твердо, уверенно, со взглядом последующим внимательным, требующим ответа.

До Фэй далеко не сразу доходит, что она ляпнула не пойми что. Когда все же понимает, уже просто машет на это рукой, требуя от окружающей их кольцом толпы больше воздуха.

— Подняться сможешь? — украдкой интересуется девушка, быстро оказываясь на своих двоих и протягивая однокурснику руку.

Озабоченные произошедшим старательно помогают ему «Встать и идти». Данбар же недовольно морщится, понимая, что теперь каждый истосковавшийся по новым лицам будет докучать рейву со своими разговорами и помощью.

Поэтому, громко сообщив:
— Надо отвести тебя к колдомедикам!
Буквально тащит парня под руку в указанную сторону, чтобы, только обогнув здание, быстро уволочь его в сторону ближайших теплиц.

— Тут приступок — смотри под ноги!
Гриффиндорка перехватывает юношу в полете.
— Под ноги, Гольдштейн!

Выудив из-под навесных огородов стул, девушка кивает тому сесть и не арканиться.

— Сама подлатаю, — сообщает она с уверенностью профессионала.
И исчезает на добрые пару минут в смежном помещении, откуда слышно, как перебираются какие-то мелкие предметы, а она то и дело ругается себе под нос.
— Иначе от тебя не отстанут, — добавляет она, возвращаясь и удерживая в руках несметное количество банок-склянок, которые со звоном вываливает на ближайший стол.

Отворачивается к пациенту и громко хлопает ладошами прямо у его лица.
— Э-э-эй! Не спать! Тони, не спать!

А начиналось так красиво…

Их община с Рождества оказалась отключена от каминной сети. И пока у отца не доходили руки решить эту проблему, все, в основном, аппарировали куда им нужно. И только Фэй, если нужно было путешествовать в одиночку, пользовалась порталом, расположенным у моста, ведущего к немаговской части города.

Сегодня она встретила там и однокурсника. Вручила ему сочное яблоко с собственного огорода и с минут двадцать рассказывала о местных красотах и широтах, пока они неспешно шагали в сторону коммуны. По плану сегодня у них была небольшая ознакомительная экскурсия, чтобы Данбар успела показать ему и возделываемые угодья, и основной лесной массив, и личные домишки для сна, и общие зоны, включая ту, где они засушивают травы и варят зелья. А потом была бы гонка за пасхальными яйцами и, конечно же, вечерний костер.

Но все пошло не так, стоило им только показаться в воротах, а Дрю окликнуть гостя для приветственного ритуала. Спарринг-ритуала, о чем тот, разумеется, умолчал, а рыжая и не подумала упомянуть, потому что забава была придумана для совсем мелких детей, которым некуда девать свою энергию, и она совсем уж не ожидала, что старший Данбар решит ее вдруг вспомнить.

Хлопок. И еще один. Фэй хочется хлопнуть и по однокурснику, чтобы наверняка привести в чувства, но она старательно отмахивается от этой мысли. Приложило Гольдштейна, все же, знатно. Но кто же знал, что тот совсем не умеет держать удар? Гриффиндорка вот когда-то на практике научилась у того же Дрю. Он еще любил переворачивать ее вверх тормашками и подметать рыжей волосней грязную землю, пока она беспомощно дрыгала конечностями в воздухе. Зато теперь никакие мордобои Данбар не страшны. Более того, она зачастую действует на опережение. А вот братец с какого-то времени прекратил эти их забавы, считая… Ой, пикси его знает, что считая, если честно! Зато волшебница, в свою очередь, никаких пактов о ненападении не подписывала и исправно этим пользуется, если на то имеются причины.

Вот и за избитого гостя обязательно вернет должок. Но не сейчас, позже. Сейчас ей нужно…

Хлоп-хлоп!
— Не спать!

Нужно привести этого доходягу в божеский вид. Или как у них, евреев, там говорят?

Фэй аккуратно касается пальцами распухшей вслед за переносицей бровной дуги парня. Будто брат попал не четко в нос, а выше. То ли пытаясь выбить и без того отбитому, раз сунулся в их общину, гостю последние мозги. А то ли попросту промазав. Вот, что давнее отсутствие практики с человеком делает!

Тони еще этот… Не мог, что ли, увернуться?

В рыжей голове крутится факт, что в семье у него, кажется, имеются только старшие сестры. Но неужто тот никогда не дрался с  надоедливыми мальчишками в том же Хогвартсе? Да даже Данбар с ними на кулаках билась. И не раз!

— Что ж тебе так жениться-то хочется? — фыркает рыжая, отвлекаясь на то, чтобы зачерпнуть ароматной жижи из банки прямо указательным пальцем. А потом, подобно тому, как это делает во время рисования, начинает мазать по холсту-лицу пальцами же, аккуратно, даже медленно, проводя ими по особенно вздувшимся участкам лица.

Ну не понимает девушка чужих стремлений признать себя чьим-то, будь то официальные узы брака или банальное показательное «мы встречаемся». Будто не люди это делают, а морские свинки какие! Которым без условного «хозяина» в дикой природе не выжить, вот и кучкуются, цепляются друг за друга.

Гриффиндорка же считает себя птицей свободной. От всяких условностей и чужих сетей — пускай, в рамках выполнения долга и приходится изображать обратное. Ярлыки эти еще… Зачем? Не спасут они ни от каких разводов или внезапных смен партнеров, если кому вдруг захочется иного.

Она отлично знает, о чем говорит — сколько этих женщин было у отца? И сколько из них поначалу разделяли ее убеждения, а потом вдруг начинали отчаянно изображать будущую миссис Данбар, свято поверив, что эта аффирмация поможет воплотить в жизнь желаемое?

Где они сейчас, догадаться нетрудно. Хотя, бывает, захаживают, на ночь или две. Фэй до этого, правда, нет никакого дела.

— Йом-кто? — переспрашивает она, уже попросту развлекаясь и вырисовывая на лице Гольдштейна усы, подобные тем, что есть у котов, прежде, чем отвернуться обратно к столу, пытаясь вытряхнуть из очередной колбы остатки душистой травы.

— У нас обычно тоже никого не бьют при встрече. — делится рыжая и тут показательно демонстрирует средний палец за спину, понимая, что от комментариев Тони точно не удержится.
— Ха-ха-ха, как смешно, Гольдштейн!

Последний сушенный лист прилип к самому дну, и даже пальцем тот не достать. Поэтому волшебница пытается использовать беспалочковую магию, но, как и в девяти случаях из десяти, с ее пальцев не слетает ни единой искры. Надо практиковать чаще.

— Не обижайся на Дрю — его просто в детстве часто на голову роняли. — все еще стоя спиной к пострадавшему, сообщает девушка.
Правда или ложь это, она и не знает. Но многое в поведении старшего брата объясняет именно этой услышанной шуткой одного из местных.

Фэй наклоняется, чтобы закатать штанину и выудить припрятанную в носок волшебную палочку — так сподручнее везде — и базовым «Акцио!» наконец выуживает злосчастный лист. Зубами открывает пробку из ближайшей к себе склянки, тут же пахнувшей на все теплицы, и крошит его туда.

— Что ты, кстати, про костер там болтал? — интересуется девушка, поворачиваясь к пациенту и шагая неприлично близко, чтобы рассмотреть масштаб трагедии в мельчайших подробностях.
— Будет он, конечно. Вечером только… — бормочет она, прищуриваясь.

Стоит парню начать отвечать, как Данбар делает резкий взмах волшебной, вправляя тому нос заклинанием.

— Не ной, — требует рыжая, закидывая ему голову, потому что кровь начинает сочиться с новой силой, и старательно закапывает нос желеподобной слизью из заготовленной склянки, которая, разумеется, расползается и мимо, к вискам и лбу.
— А вот глаза лучше зажмурь, — советует она, проверяя, что с кровопусканием на сегодня покончено.
— Эта штука жжется.

Выглядит парень, мягко говоря, не очень. Поэтому, отпустив наконец его подбородок, волшебница отходит обратно к столу, облокачиваясь на его угол. Кровавая, некогда белоснежная рубашка, распухшее лицо в кровавых же подтеках. Усы эти зеленые нарисованные…

Рыжая сжимает губы в одну полосу, чтобы не рассмеяться. В таком виде Тони куда больше походит на местного, чем, когда явился через портал в этой своей глаженной одежке, еще и с шлейфом какого-то парфюма. Как такой не заметить? Фэй еще долго думала, как бы не собрать на него всех насекомых, пока шагают в общину через лес.

— Ой! Что ж ты не предупредил, что у тебя аллергия бывает! — внезапно кидает она, округляя глаза.

Но, только парень пугается, как начинает громко смеяться.

— Шучу! Но ты бы себя видел..

Выуживает из огромного скопления всего на свете, собранного на столе, смоченную тряпку, и протягивает, чтобы тот мог стереть оставшиеся кровавые подтеки. Фэй карабкается коленями на стол, вытянуть на себя подвесной ящик. И снова пробует беспалочковую, на этот раз успешно призывая запылившееся зеркало, чтобы победно поразмахивать им перед Гольдштейном и наконец вручить тому для удобства, следом припрятав свою волшебную палочку обратно.

— Не волнуйся, Тони. Я тебя в таком состоянии ни на какую гонку не потащу — себе дороже потом думать, что делать, если упадешь где и так и останешься.

Устраивается по-турецки прямо на столе, среди склянок, глядя на юношу сверху вниз.

— Да и у нас вообще не было шансов против Дрю с его дружком, — кидает она между делом, перебирая банки вокруг себя.
— Если скажешь ему, я буду все отрицать!

Девушка удерживает пальцами левой руки сразу пять горлышек всевозможных бутылочек, продолжая собирать правой оставшиеся предметы.

— Но щас в отместку пойдем, утащим что-нибудь из его шкафа.

Спрыгивает со стола, перемещаясь в смежное помещение.

— Я помню бытовое, стирающее кровь. Но оно в одном случае из трех поджигает пятно вместо…

Раздается гулкий звон рассыпавшихся бутылок, сопровождаемый нецензурной лексикой.

— Короче, я бы не рисковала! — кричит она из-за угла, еще долго стуча дверцами шкафчиков, пока шум не замолкает.
— Ты как, Гольдштейн?

Фэй высовывает голову в дверной проем, с прищуром глядя на парня.

— Могу еще дать той дряни понюхать, если кружится…

Отредактировано Fay Dunbar (04.05.25 20:58)

Фэй нервно потирает переносицу, морщась от раздражения.

Разбила последний летейский эликсир, а для нового еще даже побеги не появились. А Дрю Гольдштейну лицо разбил.

Не то, чтобы ее вообще волнует, повлияет ли это на представление о собственном гостеприимстве. Об общине, в целом — отчего-то даже да.

Это ее дом. Ее место. Как там любят говорить особо сентиментальные люди? Место силы.

То, где она выросла. То, где все родное. Все настоящее. И она может быть настоящей. И объяснить, насколько тут хорошо, словно упросить дать шанс чему-то незнакомому и необычному, когда дело касается окружающих ее в Хогвартсе людей, не так просто.

А поделиться, рассказать, доказать, что тут классно, все же хочется. Словно это часть нее самой. И как это бывает во всем, что касается Данбар, она хочет, чтобы это было услышано.

Волшебница шипит, закусывая палец, напоровшийся на осколок, и недовольно расставляет склянки по полкам. Во рту снова чувствуется металлический привкус. Цокает языком, зачерпывая все еще кровоточащим безымянным остатки мази, прежде, чем начать убирать.

«Я — фея, Тони», крутится в голове, и рыжая недовольно морщит нос. Так она ему ответила.
Что за глупость вообще?

«Иногда зубная», мысленно добавляет она самой себе, припоминая сказки брата.

То, как он ее сегодня подставил, совершенно не случайно. Мало того, что в Хогвартсе смеялся над ее внезапно объявившейся влюбленностью громче всех вместе взятых ворон, что иной раз собираются у выхода из теплиц. Так еще и в позу встал, только узнав, что их посетит гость.

Будто это плохо.

В последнее время Фэй все труднее понимать, что творится у него в голове. Приближающийся выпуск, что ли, так давит морально. Хотя задавался Дрю, сколько она себя помнит.

Волшебницу же теперь волнует, как Тони вернется с этим всем великолепием домой. К такой же прилежной — Данбар отчего-то хочется сказать, и нежной, из-за чего она хихикает себе под нос, — как и он сам, семье.

Многое в их жизни идет из семьи. Девушка поняла это еще с малых лет, с первых курсов школы, где все отличались друг от друга в зависимости от того, обладали ли знаменитой фамилией или, хотя бы, родителями-волшебниками. Семья Гольдштейнов, по всей видимости, разительно отличалась от ее собственной.

И пускай, гриффиндорка не сдержалась пошутить, что сочувствует Падме, стоило парню только начать рассказывать про их заповеди и свое стремление делиться всем этим теплым и светлым со своей парой, познакомиться с ними и узнать, откуда в случае с однокурсником ноги растут, ей было бы интересно.

Часть про праздник, пост, в общем, что-то там на «Йом», правда, волшебница совершенно не уловила. Но собиралась переспросить, если окажется в гостях. Чего теперь могло не случиться, ведь вряд ли Гольдштейны обрадуются внешнему виду сына и, как ее отец, лишь посмеются, сказав, что так и закаляются молодые сердца и кости.

Мысль о том, что она в чьих-то странноватых убеждениях целостная и идеальная, и впрямь заставляет волшебницу улыбнуться еще не раз, и не два, пока проверяет свой палец, покрывшийся тонкой корочкой, прежде, чем выглянуть из-за двери. А там…

— Жабросли мне в горло! Гольдштейн!
Фэй подлетает, еще не расслышав ответ, а только заметив опасное покачивание у края стола.
— Сядь обратно! — требует она, перехватывая его за плечо.

А потом получает наглым пальцем прямо по носу, сразу понимая, что тот был в чем-то измазан. Трет свободной рукой, выискивая проклятое зеркало, и недовольно глядит на краснющую отметину, тут же проходясь ни в чем не повинным зеркалом по ой какому виноватому плечу однокурсника.

— Это теперь полдня не сотрется, — фыркает Данбар, от возмущения едва не отпуская парня в свободный полет.

Но в итоге улыбается и даже смеется, выискивая среди оставшихся склянок спасительную и суя тому сначала под нос, а в итоге даже в руки, чтобы всегда держал при себе на экстренный случай. Еще шире радуется от чужой реакции на это зловоние, покачивая головой. И, оставив однокурсника опираться на край стола на пару мгновений, лезет на мебель с коленями спрятать оставшееся в ящик.

— К твоему сведению, из схожих с кошачьими, мне больше всех нравится… Тони! — рыжая спрыгивает, заметив как опасно тот накренился, и снова хватает под плечо.

Не так уж и сильно Дрю его приложил! Может, когда упал, еще ударился?

— Зуву мне нравится. — продолжает Фэй, с сомнением глядя парню прямо в глаза и совершая в голове нехитрые вычисления, оставить его тут или потащить до своего дома.
— Всегда мечтала увидеть. У него грива огнем горит, когда злится.

Последний вариант побеждает, ведь там хоть кровать имеется.

Она тяжело вздыхает, ногой цепляя табурет, чтобы пихнуть обратно под навесные огороды. И тянет парня вперед, снова напоминая:
— Приступок! — который на этот раз они даже умудряются спокойно миновать.

На желание пострадавшего схлестнуться даже уважительно кивая, не сильно, в прочем, веря в возможную победу.

— Час-полтора найдется. — прикидывает Данбар, глядя на положение солнца.

Она кивает вперед, туда, где виднеются небольшие домики, и объясняет:
— Те, кто семьями, живут в своих домах. Остальные в общем доме или вон, — они как раз проходят одинокие пристройки, напоминающие трейлер из магловских фильмов про Америку.
— Отдельно. Как сами хотят.

Гольдштейн спотыкается, и рыжая едва не летит следом. Девушка свободной рукой поправляет перекрывшие весь обзор волосы и машет шагающим навстречу знакомым, громко усмехающимся над их внешним видом.

— Жилая часть на востоке. Рабочая на юге. На западе все и сразу, — смеется Фэй, сама не зная, как объяснить.
— А на севере у нас пруд. Ну, и везде леса, леса, леса… — разводит рукой волшебница, уверенная, что после таких объяснений гостю не понадобится никакой компас.

Они карабкаются вверх по ступеньках крохотной двухэтажной постройки, когда парень вдруг шепчет ей на ухо про спальню, и рыжая, поежившись на мгновение от мурашек, громко усмехается.

— И на кровать положу, — столь же заговорщическим шепотом отвечает она и многозначительно кивает, выслушивая продолжение.
— Увы! Только вчера прибиралась к твоему визиту и все уничтожила. — смеется Данбар, направляясь к двери, из-за которой выскакивает недовольный брат.

— Что, уже влетело? — подначивает она, наблюдая за тем, как тот порывается возразить на присутствие однокурсника дома, а потом просто машет рукой, стремительно направляясь прочь.

Рыжая закатывает глаза, пробираясь вперед и, сбросив обувь, направляется вверх по лестнице, сначала позабыв о том, что с ней кто-то был.

— Па-АП? — спрашивает она у стоящей тишине на всякий случай, хоть отсутствие обуви в прихожей и подтверждает — дом пустует.

А потом хватает парня за руку и тянет следом, впихивая в первую дверь справа, на которой выцарапано «Без стука не входить!».

Внутри все, как у всех. Плакаты Лоркана д`Эата на стенах. Завешанная одеждой барабанная установка без бочки — ее Дрю отобрал и спрятал, не выдержав очередного приступа музицирования. Рабочий стол, заваленный писаниной, учебниками и побегами растений в горшках, что Фэй пытается вырастить сама. И еще немного листов пергамента на полу в перемешку с одеждой, которую можно отыскать и на полутораразмерной кровати.

Рыжая как раз скидывает вещи с нее на барабаны, указывая:
— Падай.
А сама скрывается за дверью, через пару минут возвращаясь с толстовкой и снеками, частью которых уже набит ее рот.
— Кухню прошли — я забыла нам взять. Общая на всех. А это так, у Дрю урвала.

Она бросает толстовку в Гольдштейна и, сдвинув часть учебников на столе, находит место для миски. Ногой подталкивает из-под стола бутыль с компотом и захлопывает дверь, чтобы направиться к окну и забраться на подоконник.

— Его любимая, — коварно улыбается волшебница, кивая на одежду брата, и цепляет край обоев у угла подоконника, чтобы вытянуть из-за него маленький, чуть обгоревший бумажный сверток.
— Будешь? — предлагает рыжая.
— Просто травы! — сразу оправдывается она, только заметив чужой взгляд.

И, пожав плечами, уточняет:
— Потребление таких перед гонками не возбраняется, а вот боль точно пройдет.

Отредактировано Fay Dunbar (11.05.25 04:48)