Слизеринская гостиная всегда тонула в тёмных тонах. Зимой солнце и вовсе почти не доходило до подземелий: зелёный бархат стен, тени колонн и дрожащие на каменной кладке отблески лучей, которые едва пробивались сквозь лёд и толщу воды.

Но с приближением Рождества даже это благородно-мрачное пространство наполнялось светом. Над камином вспыхивали серебряные гирлянды, в которые были вплетены крошечные прозрачные змейки. Под сводами медленно кружили зачарованные снежинки. Пламя факелов становилось разноцветным, отливая зелёным, синим и серебряным, создавая ощущение праздника. По углам мерцали ёлки со стеклянными цветами, а над головой висели плотные венки из яркой омелы и атласных лент.

Чемоданы хлопали где-то в глубине спален, перья стрекотали в полусотне писем домой, и разговоры про грядущие поездки то и дело вспыхивали звонким смехом. Все делились планами - кто отправляется в Альпы, кто домой в поместья, кто в Лондон за покупками. Кто-то предвкушал встречу с семьёй; кто-то хвастался заранее упакованными подарками; кто-то обсуждал, что привезти младшим братьям и сёстрам.

Слизеринская гостиная всегда тонула в тёмных тонах. Но в эти дни её согревали тепло и радостная, почти домашняя суета.
В которой Лилит не участвовала.

Её чемоданы давно стояли собранные - с педантичной точностью, которой требовали и её нервы перед чередой зимних встреч и приёмов. Семья, старшие родственники, клановые совещания, договорённости, важные для её будущего. Всё было расписано заранее, и присутствие детей Мун считалось само собой разумеющимся.

До того момента, пока она не нарушила этот выверенный порядок.
Она тоже осталась.

И сегодня утром, когда сова принесла письмо за завтраком, Лилит поняла, что это решение обойдётся ей дороже, чем любое снятие факультетских баллов.
Письмо не содержало ни одного грубого слова — и от того было только хуже. Корейская вежливость умела ранить гораздо тоньше. Эта мягкая, шелковая формальность, которая щекочет затылок, словно остриём.  눈치 (нунчи) — когда всё важное написано между строк.

"Не волнуйся, мы найдём тебе замену во время Тонджи"
Ты легко заменима.

"Мы понимаем - молодость склонна к импульсивности"
Ты поступила легкомысленно.

"Мы беспокоимся, чтобы влажный воздух не пошёл тебе во вред - береги здоровье"
Ты поддалась тлетворному влиянию Запада.

"Мы уверены, ты понимаешь, какие решения действительно идут тебе на пользу"
Ты совершила ошибку себе во вред.

"Пусть праздники принесут тебе гармонию, которую так важно сохранять"
Ты принесла разлад.

"Мы постараемся не тревожить тебя делами, наслаждайся отдыхом, эгия."
Мы примем важные решения без твоего участия, "малышка".

Смысл был ясен: её статус хё-нё - "примерной дочери" - мгновенно пошатнулся.
Пока Лили читала письмо, в груди стягивался тихий, колючий комок. Которому - как же иронично - есть название только на корейском. "Хан" - смесь боли, печали, обиды. Горечи, которой нет выхода. Подавленных чувств и невозможности их отпустить. Ревности или злости, и силы, которая возникает из-за этого.

Как же легко всё, что она делала, оттачивала, подавляла, шлифовала - всё, от чего отказывалась в настоящем ради условного будущего — оказалось перечёркнуто парой вежливых строк.
Всего один шаг в сторону — и весь её тщательно выстроенный путь поставили под сомнение.

И самое обидное - тот, ради кого она решилась на это, даже не поймёт, чем Лилит сейчас пожертвовала.
Хотя, если честно, он и не мог расплыться в благодарственных поклонах и исполнить гимн "Ода моей святой сестре". Ведь Дэ ничего не знал. Пока что.

Лилит месяц уговаривала его - в диапазоне от приторного эгё до звериного "да я тебя лично в чемодан по частям упакую!". Но когда стало понятно, что упёртость этого барана переплюнула даже её ове... силу духа - девушка совершила самую очевидную глупость.
Ради него.

А он до сих пор живёт в счастливом неведении, даже не подозревая, что его маленький бунт действительно оказался заразным.

Весь оставшийся день Лилит ходила по замку как зелёный токкэби, который ненавидит Рождество.
Шарахались от неё все — от первокурсников до портретов. Даже доспехи на лестнице отворачивались от её взгляда, проклинающем до седьмого колена. Пускай это и было игрой взбешенного воображения. Но нервы девушки были натянуты так, что она умудрилась намазать на себя увлажняющий крем раз восемь за день. А когда заботливая Фарли за обедом осторожно спросила, всё ли с ней в порядке и почему она так блестит — Лилит подняла на неё взгляд исподлобья и прохрипела:

- Это кожа убийцы, Белла.

Сама же девушка избегала только одного человека — "виновника". Вершиной идиотизма было бы остаться ради него, а потом сорваться и сделать Дэ виноватым в собственной слабости. Поэтому Лилит, собрав человеколюбие в кулак, избегала любого контакта как с братом, так и с теми, кто мог попасться под горячую руку и на кого ей было не совсем наплевать.

Ну разве не благороднейший поступок - спасать людей от себя самой?
Вот и она так думала.

Самым фееричным был её кошачий прыжок через спинку дивана, когда к ней подошёл Блейз. И почему именно он всегда появлялся тогда, когда она была уязвима? Или Мун сама видела его первым? В любом случае, Лилит убедила себя, что парень закашлялся, а не подавил смешок на её стремительное ретирование в спальню. Но отсидеться там тоже не вышло. Соседки Мун её, конечно, не трогали: за шесть лет они прекрасно знали, что если Лилит залегла за балдахином - эту табакерку с чёртиком лучше не открывать.

Но девичий гомон с обсуждениями подарков, семейных поездок и нарядов на Рождество никак не способствовал внутреннему дзену. Пришлось снова искать спасение в гостиной - и, разумеется, именно там карма (карма, карма) решила её настигнуть.

Лилит медленно повернула голову к брату.
- Боятся - значит уважают, - фыркнула девушка, хлестнув воздух волосами, - А вот ты подходишь ко мне без уважения, ты даже не назвал меня крестным отцом донсэн.

Уважение Дэн благополучно заменил предложением горячего шоколада.
Лили взяла термос, налила немного в крышку-стаканчик, осторожно принюхалась - будто проверяла, не подмешал ли брат туда что-то подозрительное. И отпила - резко, как стопку.

Горячий шоколад оказался горячим.
Язык и нёбо моментально обожгло, а на глаза выступили слёзы. В безуспешной попытке сохранить лицо, Лилит медленно поставила крышку на подлокотник и выдохнула.

— Нормально, — хрипло процедила она.

Не выдержав, девушка высунула язык — надеясь, что это сойдёт за вредность, а не за отчаянную попытку спасти обожённый рот.

— Прогнать, значит? Уже намекаешь, что мне пора в свои ледяные покои?
Но брат явно намекал на противоположное, усевшись прямо на ковёр у её ног. Тепло от его тела буквально проползло по её коленям. Бесцеремонно и так знакомо.

Лилит ткнула его носком лакированной туфли под рёбра. Но уже через секунду её злость сдала позиции: девушка сместилась вперёд и всем весом опёрлась на его широкую спину. Нос уткнулся Дэну в плечо, прямо над правым ухом.
Раздражало то, как естественно он делал это - будто она не выросла. Будто она всё ещё его маленькая сестрёнка, а не взрослая девушка. Которая должна идти своей дорогой, но почему-то всё ещё сверяет свои шаги по его — уверенным, широким, уводящим всё дальше от её судьбы.
Так раздражало - что успокаивало.

— Раньше? Когда ты делал глупости, а я делала вид, что выше этого? Традиции нужно уважать.

Она вздохнула ему прямо в ухо — чуть раздражённо, будто вот-вот укусит.

— Но вот парадокс, — продолжила девушка тише — Я впервые нарушила эту традицию. И… не только её.

На секунду Лилит захотела спрятаться под очередной колкостью, но — поздно. Дэ так по-простому сидел на ковре, так по-дурацки согревал своим спокойствием, что вся трагедия становилась до смешного неважной.

— В общем, — Мун прикрыла глаза — Я остаюсь здесь. На каникулы. С тобой, оппа.

Пауза. Вопросительная — для него, мучительная — для неё.

— Можешь не благодарить, — добавила она сухо — И не начинай свои гримасы.

Хотя ей ужасно хотелось посмотреть, какая именно гримаса появится первой.

Отредактировано Lilith Moon (01.12.25 09:52)