День выдался премерзким — серый, промозглый, с ветром, который забирался под мантию и не отпускал до самых костей. Тем не менее, Хогсмид гудел громче обычного: студенты Хогвартса заполонили улицы, толпясь на улицах и у витрин. Их голоса доносились даже сюда, в затхлую тишину «Кабаньей головы», просачиваясь сквозь старые стены вместе с холодным воздухом. Мерула помнила себя на их месте, когда за день в этой деревушке она готова была выстоять и дождь, и снег, и бурю. Она помнила, как сама старалась успеть закупиться в «Сладком Королевстве» и «Зонко» чтобы после посидеть в друзьями в «Трёх Мётлах». Помнила, как с нетерпением считала дни до очередной вылазки.
Но это было давно. Другая жизнь. Другая Мерула — та, что верила, что мир можно покорить одной силой воли и достаточным количеством амбиций.
Теперь она стояла у барной стойки захудалого трактира, протирая дерево, которому уже нельзя было помочь. Пятна въелись так глубоко, что стали частью текстуры — следы бесчисленного количества стаканов, ожоги от огневиски, сигар и драккл знает чего ещё, царапины, вмятины и рытвины. Мерула водила тряпкой по одному и тому же месту, механически, не особо задумываясь о результате. Стойка не становилась чище, но движения успокаивали. Работа была работой — грязная, унылая, но приносящая хоть какие-то сикли.
В «Кабанью голову» студенты не заходили, и слава Мерлину за это. Последний раз она видела их толпу здесь в прошлом году — когда они организовывали свой нашумевший революционный кружок, Отряд Дамблдора. Мерула тогда не могла перестать ухмыляться, подслушивая их пламенные речи о противостоянии Пожирателям. Наивные идеалисты, верящие, что несколько заклинаний и хорошие намерения изменят мир. Она узнавала в них себя — ту версию, которая провозглашала себя самой могущественной ведьмой Хогвартса. Ту, которая думала, что достаточно быть сильной, чтобы заставить мир считаться с тобой.
Жизнь быстро выбила из неё эту уверенность.
Впрочем, она не могла отрицать — в их глазах тогда было что-то... живое. Что-то, чего у неё самой давно не осталось. Огонь, который она когда-то чувствовала, готовясь к дуэлям или спорам с однокашниками. Тот огонь, который теперь превратился в тлеющие угли, едва согревающие в холодные ночи.
Колокольчик над дверью звякнул впервые за час. Скрип старой вывески простонал в открывшуюся щель, впуская внутрь порыв холодного воздуха и шум улицы. Смех, чей-то возглас, топот ног — всё это ворвалось на секунду и снова стихло, когда дверь закрылась. Мерула подняла глаза, а следом выразительно вскинула бровь.
В трактир вошёл студент. Один. Красно-золотой шарф был туго обмотан вокруг шеи, алая отделка мантии выдавала факультет даже в тусклом свете «Кабаньей головы». Паренёк был лет пятнадцати-шестнадцати, довольно милый, если не обращать внимания на мрачное выражение лица и сутулые плечи. Тёмные волосы были взъерошены ветром или намеренно — сложно было сказать. Он прошёл к столику у входа с видом человека, который хочет быть как можно дальше от посторонних глаз, но при этом готов сбежать в любой момент. Неуверенный. Настороженный. Огарок свечи на столе вспыхнул, когда он опустился на скамью, и тут же задымил, окутывая его лицо сероватой дымкой. Он устроился там, явно чувствуя себя комфортно в тени. Забавно. В «Кабаньей голове» все пытались быть незаметными, но гриффиндорский шарф выделялся, как маяк в темноте.
Наблюдая за ним, Мерула даже не заметила, как рука с тряпкой замерла на половине круга. Что, во имя Мерлина, студент Хогвартса делает в «Кабаньей голове»? Им полагалось толпиться в «Трёх Мётлах», хихикать над кружками сливочного пива и строить планы героических подвигов. Обсуждать квиддич, флиртовать, жаловаться на домашние задания. Не сидеть в углу захудалого трактира, где пол грязный, воздух вонючий, а единственные завсегдатаи — те, кто предпочитает не светиться на людях.
Может, он из тех, кто думает, что посещение «Кабаньей головы» делает его крутым? Маленький бунтарь, решивший нарушить негласное правило? Но что-то в его позе, в том, как он сжался на скамье, говорило об обратном. Это не было бравадой. Это было... бегство?
Любопытство царапнуло где-то внутри — старая привычка, от которой она так и не избавилась. Мерула отложила тряпку, вытерла руки о фартук — жест больше привычный, чем необходимый — и медленно обошла стойку. Она подошла к столику нарочито не спеша, словно ей совсем не было до него дела (как и было принято в трактире), и остановилась рядом, скрестив руки на груди.
— Чего желаешь? — Голос прозвучал суше, чем она планировала, но Мерула не стала его смягчать.
Она изучала парня, пока ждала ответа. Насупленные брови. Руки, сжатые в кулаки на столе. Напряжённые плечи под мантией. Мерула видела такой взгляд в зеркале достаточно часто, чтобы узнать его. Взгляд человека, который пытается держаться, но трещины уже видны.
Она могла бы просто взять заказ, принести напиток и вернуться к бесполезной протирке стойки. Оставить его в покое. Это было бы разумно. Профессионально. Но любопытство уже вцепилось зубами, и Мерула знала, что не отпустит. Она прищурилась, продолжая изучать гриффиндорца. Подождала ещё секунду, давая ему возможность собраться с мыслями, а себе — сформулировать вопрос, который вертелся на языке.
Наконец, не выдержав, Мерула наклонилась к нему и произнесла с лёгкой, но заметной усмешкой:
— Сливочное пиво в «Кабаньей голове», если что, есть. Когда весь Хогсмид к твоим ногам, а «Три Мётлы» наверняка забиты твоими одноклассниками до отказа. — Она выдержала паузу, давая словам повиснуть в воздухе, острым, как осколки стекла. — Какого Салазара ты здесь забыл, гриффиндорец?
Её тон не был враждебным, но и дружелюбным его не назовёшь. Прямой. Острый. Любопытный, несмотря на попытку казаться безразличной. Такой же, каким она встречала любые попытки проникнуть за её собственные стены — нападением, замаскированным под вопрос.
Мерула не отводила взгляда, ожидая ответа и одновременно гадая, сбежит ли он или всё-таки решится объяснить, что привело его сюда.
Отредактировано Merula Snyde (01.11.25 23:01)