Только сейчас Софи обратила внимание на то, как другие пялятся на профессора. Вот да, они пялились! Заглядывали ему в рот, когда он изливал свою тонкую творческую душу. Фосетт будто бы прозрела, оглядываясь по сторонам, и не понимая всеобщего обожания. Для нее же мистер Кинг был обычным взрослым мужчиной, чем-то смахивающим не столько на отца, сколько на дядю – Кристофера Моргенштерна. Его тоже женщины облепливали, как гусеницы зрелый побег, хорошо, что хоть не пятнадцатилетние девчонки – такого бы Софи не стерпела.
Корделия же была в числе тех, кого профессор сумел «завлечь». С одной стороны, это очень не нравилось рейвенкловке, но говорить об этом она не стала (уж точно не сейчас), а с другой – у каждого свои букашки в голове. Фосеттовские же зашевелились после слов профессора. Не то, что ей хотелось покрасоваться перед всеми, но молчать было бы тоже неправильным. Мистер Кинг же хотел, чтобы их котелки варили!
- Я вот знаю одну историю, если позволите. Немного отвлекусь от прямого ответа на вопрос… кхм… у магглов эта история считается выдуманной, но у волшебников более старшего возраста есть другое мнение. Был один молодой человек, чей портрет был написан довольно талантливым художником – точь-в-точь передающим каждую черточку. Юноша так восхищался работой, а в особенности своим изображением, что и вовсе позабыл, насколько предательской бывает гордыня. Он хотел развлекаться, вкушать все прелести жизни, но при этом оставаться все таким же молодым и прекрасным, как на портрете. Тогда он, по словам магглов, заключил сделку с демоном. Но говорят, что это был очень старый, но все еще сильный волшебник, сумевший исполнить желание юноши, а взамен взявший обязательство переписать все наследство молодого человека ему. Так, портрет искажался, впитывал в себя все плохое, будучи спрятанным подальше от любопытных глаз. И когда юноша все-таки решился взглянуть на то, что случилось с его «отражением», то сошел с ума. – Софи остановилась, кивнув Корделии в знак «ну вот видишь, мне интересно», а затем продолжила:
- Так вот. Любое волшебство, а ведь тут речь зашла про волшебные картины (коих полно в замке), когда имеет место быть, то несет на себе рефлексивную функцию, от латинского reflectere - «отражать». Таким образом, можно предположить, что если в качестве модели для волшебного портрета выступал живой человек, а не плод чьей-то фантазии, то на полотно будут перемещены не только внешние характеристики, но и внутренние, включая такое противоречивое свойство, как характер. Но мы можем это проверить, нарисовав, к примеру, меня. Если портрет будет ругаться и плеваться – то моя теория доказана.
