Солнечные лучи за окном насколько жгучие, что кажется, будто в попытках проникнуть в палату вот-вот расплавят стекло и подожгут занавески. Удушливо жарко, но что хуже всего – невыносимо ярко. Резко сев, Бенджи тут же плотно закрывает лицо руками, морщась и до боли сжимая челюсти. Солнце пробивается сквозь кожу и кости, сквозь веки – впивается прямо в сетчатку, грозясь выжечь ее дотла. Перед глазами бешено пляшут красные пятна, и Бенджи чувствует, как его начинает мутить.

Приходится оторвать руки от лица и перевалиться на бок – он не может сдерживать рвотные позывы и понимает, что его сейчас вывернет. Девственно пустой желудок содрогается в болезненных спазмах, и на полу оказывается только желчь, смешанная с обильно наполняющей рот слюной. Бенджи вытирается рукавом, ощущает, что по лбу течет пот, и бессильно откидывается на мокрую - насквозь – подушку.

Перед тем, как отключиться, он интуитивно проводит языком по верхней кромке зубов, и облегченно выдыхает, не нащупав длинных тупых клыков. Значит – приснилось, как в детстве, когда во сне выпадали все зубы. Последнее, что Бенджи видит, безвольно склоняя голову вбок – одинокая коробка лакричных конфет на тумбочке. Губы трогает легкая полуулыбка, в палату влетает медсестра в лимонном, как леденец, халате, но этого Бенджи уже не замечает.

В следующий раз, когда он просыпается, за окном и вокруг - божественное сочетание темноты с тишиной. На виски все еще давит сковывающая, не дающая повернуть голову боль, но тошнота, появившаяся на мгновение, благосклонно отступает на второй план. В целом – терпимо, если обойтись без резких движений.

Он в больничной палате, и это не удивляет – закономерный исход событий. На тумбочке справа все так же лежит коробка с конфетами, покрытая тоненьким слоем пыли. Рядом нет свежего выпуска газеты, и Бенджи удивленно вскидывает брови, прежде чем понимает: если газеты нет – значит, хороших новостей для него тоже нет. Впрочем, может быть, прошло не так много времени, и свежий выпуск еще просто не отпечатали.

Откровенно говоря, Бенджи плевать, кто победил. Все, что его волнует – с каждой секундой нарастающая головная боль – словно кто-то поджег фитиль, и под черепом вот-вот начнут взрываться фейерверки.

Аккуратно перебрасывая босые ноги на пол, Бенджи морщится – ледяной пол обжигающе лижет пятки. Кажется, будто под кожей течет нечеловечески горячая, обжигающая вены кровь, и что комната сужается с каждой секундой: стены давят, и Бенджи, встав на ноги, подгибается, ощущая, как на него медленно падает поток.

По губам течет что-то теплое и соленое, Бенджи делает жадный вдох, облизывая губы, и только через несколько мгновений осознает, что из носа течет кровь. Глубокий и терпкий запах одурманивает, из-за него кружится голова, и Бенджи опускает голову вниз - кровотечение тут же усиливается - и бездумно, зачарованно смотрит, как пол под ногами покрывается крупными, вязкими каплями, быстро превращающимися в небольшие лужицы. Через пару секунд пол внезапно, одним рывком, становится ближе - яркая боль в коленях ослепляет, и Бенджи разочарованно осознает, что теряет сознание – в несчетный раз.

Следующие его попытки сбежать – уже осмысленные – также не заканчиваются успехом. Он либо не может пошевелиться, в ужасе запертый в собственном теле, либо не может сделать и пару шагов от кровати, безвольно падая на пол, как тряпичная кукла. Как если из тела изъять все кости и мышцы.

Газета на тумбочке так и не появляется, а слой пыли на коробке с лакрицей становится толще. Каждый раз, просыпаясь, Бенджи он думает, что прошел еще один день, хотя на самом деле счет идет на недели.

Когда у него получается остаться в сознании дольше нескольких минут, первым делом он спрашивает медсестру, сколько прошло времени. Когда Бенджи слышит, что прошел месяц, он закатывает истерику. В итоге в палату врывается целый отряд врачей, пытающихся отогнать его от окна – не решили ведь они, что он собрался прыгать? – и в итоге вкалывающих ему что-то под кожу толстой и будто тупой иглой. Нечто, из-за чего он становится индифферентным, безвольным и способным только смотреть в одну точку.

Еще через неделю, во время которой он несколько раз порывается уйти, срывает бинты и разбивает появляющиеся у кровати склянки, выпуски всех газет, которые он только смог достать, уже перечитаны им до дыр. Половина из них заляпана кровью – у него теперь постоянно, стоит лишь слегка напрячься, начинает течь кровь из носа – и это чертовски бесит.

В день, когда вечером его обещают выписать, Бенджи смиренно лежит на кровати, то и дело поглядывая на дверь, которую уже пару дней как не запирают. Особняк наверняка опечатан, там никто не ждет, за неделю никто не соизволил его наведать, а значит, что идти, по сути, некуда. Хорошо хоть, что подлатали одежду и обувь - гораздо лучше, чем его самого.

Спустя месяц в Мунго он все еще состоит из одних ниток и лоскутов - словно попал не в больницу, а в чертово ателье.

Ургхарт то и дело облизывает зубы – движение, ставшее привычкой – и утомленно трет онемевшее лицо, чувствуя, как под пальцы попадают прилично отросшие, жесткие и неухоженные волосы. Когда в последний раз, оказавшись в ванной, он смотрит на себя в зеркало, оно разлетается на куски, сыпящиеся под босые ноги – всплеск магии настолько сильный, что кажется, будто даже настенная плитка остается на своем месте только каким-то чудом.

Бенджи планирует не смотреть в зеркало до конца своей жизни.

Отредактировано Benjamin Urquhart (19.01.23 06:37)

Зеркальное крошево под ногами оглушительно раскалывается (вместе с очередными нервными клетками), пока Бенджи осторожно перешагивает через осколки, пытаясь обуздать в себе магию, рвущуюся наружу сквозь каждую клеточку тела. Если раньше он существовал с ней одним целым, сейчас они распались на две сферы, едва соприкасающиеся друг с другом – слабую физическую оболочку и мощный, постоянно извивающийся вокруг нее магический поток. Бенджи отчего-то уверен, что волшебная палочка, которую ему обещают выдать при выписке, его не признает. Все ощущается совершенно иначе – теперь он может дотронуться до магии пальцами, как до невидимой стены перед собой.

Мир с каждым днем становится ярче и громче: как будто кто-то издевательски медленно выкручивает настройки, а потом к чертям сворачивает регулятор, вырывая его с корнем. Из-за света, казавшегося ярким даже ночью (Бенджи разбил светильник на сестринском посту, и только после этого ему разрешили держать дверь закрытой), капилляры в глазах постоянно лопаются, рисуя вокруг зрачков причудливые узоры. Из-за этого он больше похож на вампира, чем на… себя

Когда в дверях обнаруживается Алистер, обманчиво лениво облокотившийся на дверной косяк, Бенджи испуганно делает шаг назад, утыкаясь спиной в дверь. За последнюю неделю он больше тысячи раз говорит себе, успокаиваясь, что тот не придет – обойдется неловко переданной коробкой лакричных конфет, которые Бенджи все-таки сожрал в одну из длинных, одиноких и тоскливых ночей, давясь от жадности и злости. Он собирается выкинуть ее в помойное ведро, стоящее рядом, но так и не осмеливается. Теперь жалеет – нечем запустить Брэдли в голову, чтобы причинить ему боль, пусть даже и не физическую. Даром, что Бенджи умеет делать это иначе.

То, что говорит Алистер, звучит так, словно это ему самое место в Мунго, только на пару этажей выше.

Бенджи хохочет, чувствуя, как на глаза наворачиваются непрошенные, неуместные слезы, и складывается пополам, крепко прижимая руки к солнечному сплетению. Он не может успокоиться, наверное, с минуту, и, наконец распрямившись, закидывает голову вверх, обнажая острый беззащитный кадык. Кажется, Бенджи хочет, чтобы свет мерцающей лампы – в этом помещении это может рассмотреть только он – выжег ему глаза, только чтобы не видеть сейчас перед собой Брэдли.

Почему что все, вообще все – из-за него. И если бы не он – ничего бы не было. Вот только думать об этом стоило раньше.

– Ты ебанулся? – Бенджи закусывает губу, чтобы снова не рассмеяться.

Он собирается пройти мимо, словно Брэдли – всего лишь галлюцинация, побочка очередного зелья – но тот упрямо и молча встает поперек прохода. Для видения он слишком осязаемый, но что хуже все – Бенджи чувствует его запах еще до того, как закрывает за собой дверь в ванную, и за весь этот чертов месяц – это самый приятный запах, отчетливо выбивающийся из медикаментозного больничного оркестра: потому что он не вызывает тошноту.

Отголоски этого запаха он улавливал здесь и раньше, но вместо банального “ты приходил?” с языка срывается совершенно иной вопрос:

– Свою нищебродскую семейку тоже перевезешь?

Он закусывает щеки изнутри и опускает лицо, не давая Алистеру возможности детально его рассмотреть. Бенджи смотрит искоса, пряча изуродованную щеку, но полностью боком не поворачивается – потому что он не слабак, потому что отец учил его смотреть людям в глаза, невзирая на шрамы, потому что… целая вереница ”потому что”, в которой Ургхарт тонет, все равно не в силах поднять взгляд.

Глаза предательски щиплет, он закусывает щеку до крови, чувствуя, как лицо искажает гримаса, и еще раз толкает Брэдли – на этот раз навалившись всем телом. Либо Бенджи слишком похудел, либо Ал умудрился заматереть за полтора месяца – рейвенкловец не сдвинулся ни на дюйм.

– Отойди, – Бенджи шипит сквозь крепко сжатые зубы и делает еще один резкий шаг вперед, утыкаясь в Ала всем телом. Теперь он хотя бы не видит его лица: только чувствует приятный запах мыла на шее и какое-то ненормальное, исходящее от его груди тепло.

Истерика нарастает с каждой секундой: по щекам стекают крупные слезы, склеивая черные ресницы и разъедая болезненно потрескавшиеся губы, и Бенджи чувствует, что его трясет. Он старается из последних сил взять себя в руки, но так и не сдерживает рвущийся сквозь зубы болезненный всхлип. За все время, проведенное в больнице, он не плачет ни разу – злится, кричит, срывая горло, разрушает все на своем пути – но вот так унизительно, по-детски и навзрыд он не рыдал… наверное, с тех самых пор, как в этом же Мунго, уже больше десяти лет назад, ему сказали, что шрам на лице останется на всю жизнь. Тогда он тоже скулил, смущая отца, до икоты: эта отметина о собственной неосторожности казалась неизгладимым уродством – знал бы он в будущем, что его ждет.

Сейчас Бенджи хочется только одного: оказаться в одиночестве, чтобы этот позор закончился – подальше от медсестер, по привычке подглядывающим за ним из коридора, но главное – подальше от Брэдли, потому что он не должен видеть его таким. Да и вообще видеть.

Бенджи мертвецкой хваткой вцепляется в мягкую черную ткань чуть пониже горла – на Але какой-то дурацкий маггловский балахон – и сжимает ее в кулаке. Не сумев подавить очередной всхлип, Ургхарт бессильно утыкается лбом в чужое плечо.

– Отойди, – голос сиплый, влажный от скопившихся во рту слюней, соплей и слез.

Брэдли не пронять ни грубостью, пропитанной ядом, ни силой, поэтому Бенджи, нуждающийся в одиночестве, темноте и тишине, впервые за все школьные годы совершает свой самый отчаянный поступок – он его о чем-то просит. 

– Пожалуйста, отойди.

Отредактировано Benjamin Urquhart (18.01.22 19:43)

– Мне плевать, – Бенджи хрипит сквозь слезы и ни капли не лукавит: ему сейчас исключительно до себя и своих желаний. Но кто он такой, действительно, чтобы Алистер, преградивший ему дорогу каменным изваянием, прислушался. Рейвенкловец – теперь уже бывший, к чему придется привыкнуть – держит Бенджамина в железном кольце пугающе сильных рук, и пальцы, впивающиеся в лопатки, не оставляют ему ни малейшего шанса на побег.

Про себя Ургхарт клеймит Брэдли законченным упертым эгоистом, который вбил себе в голову какой-то совершеннейший в своем безумии пиздец. Не иначе как действительно с его здравого смысла слетели все пломбы: на секунду Бенджи кажется, что Алистер прикует его к батарее и будет держать вместо забавной зверушки.

Заведет себе собственного монстра под кроватью.

Удивительным образом успокаиваясь, впитывая исходящее от Брэдли тепло, Бенджамин перестает всхлипывать, расслабляясь. Он не боится упасть, хоть у него и подгибаются ноги.

Но чего Ургхарт точно не ожидает – так это предательской аппарации, пропускающей каждый внутренний орган, чудом оставшийся на положенном ему месте после битвы, через игольное ушко, а потом растягивающей все тело до масштабов вселенной. Видимо, вот, что чувствуют маглорожденные и полукровки, когда впервые аппарируют – не позавидуешь. Бенджи с детства к этому привык, и уже даже не помнит, как все прошло впервые – кажется, он тогда еще пешком ходил под отцовский стол.

Ургхарт чувствует себя щенком, которого бесстыже украли с рынка, не спросив разрешения. Брэдли еще со школы слишком самоуверенно верит, что может подружиться с любой тварью, встречающейся у него на пути.

Оказавшись черти где, Бенджи тут же пытается освободиться от удушающих объятий, предупреждающе вытянув перед собой руку. В этот раз Алистер более благосклонен – он все еще придерживает его под локти, не давая упасть, но больше не прижимает к себе стальной медвежьей хваткой. Со стороны Брэдли никогда не казался таким сильным, особенно, если припомнить их испытания с битой на летней ярмарке.

Снова тошнит. Складываясь пополам, Бенджи опять блюет – на этот раз не до конца переваренным завтраком, который он с трудом затолкал в себя под исчерпывающий взгляд медсестры. Ургхарт почти ничего не ест с тех пор, как просыпается, и яркие тому доказательства – заострившиеся скулы, придающие ему хищный, озлобленный вид, впалые щеки и глубокие впадины под глазами.

Склизкая овсянка с разварившимся изюмом на завтрак, пюре с омерзительными комочками на обед, безвкусное желе – совершенно не то, что ему нужно на самом деле. Но что, что нужно – пугает, поэтому он давится овсянкой, пюре и желе, из раза в раз убеждая себя, что вкус еды остается прежним.

Когда Ургхарт наконец понимает, что произошло, первое, что он видит – заблеванные ботинки Брэдли. Кислый запах собственной рвоты ударяет в ноздри, и желудок снова спазматически сжимается – Бенджи давится густой желчью и тяжело, с присвистом вдыхает через нос, одновременно кашляя и шмыгая текущим носом. Как же мерзко.

Кажется, Брэдли и правда исполнил свое обещание, аппарировав их обоих к себе домой. Признавать это общим домом Ургхарт не собирается приблизительно никогда, но помещение, в котором нет запахов больницы – только Алистера – куда лучше больничной палаты.

На заблеванные ботинки Бенджи предусмотрительно не смотрит, чтобы снова не вызвать у себя очередной приступ тошноты, но легкое отмщение испытывает – даже несмотря на то, что последствия можно убрать одним взмахом палочки. Которой у него теперь, к слову, нет – иначе он бы уже отправил Алистеру оглушающее заклинание прямо в лоб.

Ургхарт прислушивается, щурясь – кроме собственного сердцебиения и такого же учащенного после аппарации пульса Брэдли в квартире – очевидно, не особняке – больше нет звуков. Они здесь одни.

На улице – день, но одна из приоткрытых комнат манит к себе благословенной непроницаемой темнотой, и Бенджи, убедившись, что Алистер больше его не удерживает, поспешно скрывается за дверью, преодолев расстояние в пару метров почти бегом. Резкий звук больно бьет по ушам – не стоило ей так агрессивно хлопать, представляя голову Алистера аккурат в дверном проеме.

Ургхарт ищет кровать на ощупь, а когда находит – недовольно хмыкает. Постельное белье грубее, чем он привык, но все же лучше, чем в больнице – тонкий дешевый хлопок раздражает ставшую донельзя чувствительную кожу. Уже месяц Бенджи чувствует себя вывернутым наизнанку оголенным нервом.

Он чудом умудряется снять с себя рубашку, с трудом расстегнув пуговицы, и остается в одних брюках – они велики ему, кажется, на полтора размера, поэтому не доставляют ровно никакого неудобства. Бенджи лежит на спине, размеренно и глубоко дыша, и незаметно для себя отрубается уже через пару минут, игнорируя пульсирующую головную боль.

Он спит, почти не просыпаясь, несколько дней – только пьет воду, заботливо оставленную кем-то на прикроватной тумбочке, и досадливо морщится от неприятного запаха содержимого то и дело появляющихся рядом тарелок. Ургхарт не собирается жрать то дерьмо, что ему, очевидно, готовит Брэдли, потому что ему впору отравить его – из жалости, которую он, якобы, не испытывает.

Находясь в сознании, Бенджамин думает только о том, как сбежать, но каждый раз обнаруживает, что ему слишком лень – и слишком уютно под тяжелым шерстяным одеялом. В какой-то момент кожа под сальными отросшими волосами начинает чесаться, и Ургхарт чувствует, что он него, то и дело просыпающегося в холодном поту, начинает вонять. Чертовой мокрой псиной.

С этим нужно что-то делать, потому что спать он больше не может – слишком много всего отвлекает, в том числе и шум копошащегося за стенкой Брэдли. Вопреки собственным желания и потребностям, он остается лежать в темноте, сбросив с себя пропотевшее одеяло и засунув голову под подушку.

Видеться с Брэдли совершенно не хочется, и Бенджи успешно игнорирует тот факт, что однажды придется. Хотя бы для того, чтобы принять душ, одеться и свалить.

Отредактировано Benjamin Urquhart (24.01.22 23:44)

Ночи без снов перемежаются с ночами, наполненными ночными кошмарами – кажется, будто они покидают пределы сознания, как только в  душной крошечной комнате становится темно и тихо. Бенджамину постоянно снятся грызущиеся псы с окровавленными клыкастыми пастями, и он готов поклясться, вскакивая с криками среди ночи, что они рычат из-под кровати еще несколько секунд, пока он, вглядываясь в тьму расширенными зрачками, пытается очнуться.

Ему снятся обглоданные кости и изуродованные рваными ранами лица.

Еще Бенджи снится отец. Он не помнит, как тот обнимал его, найдя полубездыханное тело сына аккурат между развалившимися колоннами в одном из бывших коридоров замка, не помнит неразборчивый успокаивающий шепот, и уж точно не помнит, как после битвы отца забрали авторы.

Бенджи пропускает суд, находясь в больнице. В любом случае, вряд ли его присутствие изменило бы исход дела, поэтому он не испытывает угрызения совести. Его совесть в принципе осталась погребена под руинами замка, и все, что он сейчас чувствует – всепоглощающую злость и неутолимый голод.

Бенджи слышит уверенные, размашистые шаги по направлению к своей спальне, но до самой последней секунды надеется, что человек, которому они принадлежат, передумает, смилуется и в очередной раз пройдет мимо. Обострившийся слух даже сквозь полудрему различает, как Алистер иногда топчется рядом с его дверью, не решаясь войти, и в конечном счете уходит, что вызывает у Бенджи облегчение с тонкой ноткой благодарности. Он просто хочет, чтобы его навсегда оставили в покое.

На этот раз чуда не происходит: хлипкая дверь открывается с мерзким скрипучим звуком бедности, и через секунду наглухо зашторенную комнату заливает дневной свет. Бенджи издает недовольный скулеж и хватается за одеяло, чтобы укрыться им с головой, но не успевает — Алистер уверенным движением стаскивает его прямо на пол.

«Так больше продолжаться не может»
«Ты воняешь хуже псины»

От сравнения с псиной Бенджи заводится с пол-оборота, резко встав с кровати, и с вызовом смотрит на Ала, пережидая, пока голова перестанет предательски кружиться. В глазах пляшут пятна — от непривычного света и ярости, заполняющей его изнутри.

Он осматривает Брэдли с ног до головы: рейвенкловец выглядит воинственно и решительно, видимо, основательно приготовился к нападению и обороне.

Поселившийся внутри волк скалит пасть, но Бенджи, напротив, стискивает зубы, чтобы промолчать. Он чертовски голоден, но от мыслей о каком-нибудь очередном супе его начинает мутить.

Наполненная горячей водой ванна с пеной вызывает у Бенджи глубокий, обречённый вздох. Он проводит рукой по бортику не раз перекрашенной чугунной поверхности и снова вздыхает, ощущая, насколько она шершавая. Его изнеженная кожа к такому, определено, не привыкла, но выбирать сейчас не приходится. От него действительно воняет.

Бенджи избавляется от одежды, брезгливо отпихивая образовавшуюся кучу ногой, и покорно залезает в тёплую воду, покрывшись мурашками. Выкручивает кран горячей воды на максимум, и согревается лишь тогда, когда от поверхности воды начинает идти пар. Пока он лежит, закинув голову на бортик, разглядывая покрытый дешевой штукатуркой, кусочек которой вот-вот обрушится, в его голове предельно пусто – даже кости не ломит, как это бывает ближе к полнолунию. О полнолунии Бенджи вообще не думает, как будто от него тоже можно спрятаться в убогой комнатушке.

Вещи, услужливо оставленные ему Алистером, велики безбожно. Бенджи чувствует себя как костлявый подросток, которому достались шмотки широкоплечего старшего брата, и пару секунд недовольно крутится у маленького зеркала. Жалкое зрелище.

Вывалившись из ванны, Ургхарт склоняет голову вбок, встав в проход кухни. С волос, которые он не удосужился высушить, стекает вода — прямо на одежду и пол, образовывая маленькие лужицы. Он прилично оброс, надо бы попросить Алистера что-нибудь с этим сделать; выходить за пределы квартиры он все еще не хочет, даже если мероприятие по приведению его в порядок закончится катастрофой.

У Алистера под правой рукой — большой кусок красного, сочного мяса, намертво приковавшего к себе взгляд Бенджамина. Волк тихонечко скулит, поджав уши.

— Я не…

Бенджи подходит ближе, почти врезаясь в Алистера, и поднимает на него полные ужаса глаза. Руки мелко трясет.

— Дай мне… я… посмотрю, — он не придумывает ничего умнее. Вообще.

Взяв холодное мясо в руки, Бенджи тут же подносит его к лицу, жадно вдыхая запах. Он не успевает ни опомниться, ни подумать, прежде чем вгрызается в жилистый кусок, несомненно, говядины, который тут же начинает источать кровь. Он давится от жадности, кашляет, но продолжает жевать его человеческими зубами, не предназначенными для поедания плоти.

Сказать Бенджи существенно нечего. Извиняться за испорченный ужин — и, кажется, аппетит Брэдли — он не собирается. Что-либо объяснять — тоже.

Вместо этого Бенджи находит взглядом салфетку и старательно вытирает лицо и пальцы, сохраняя непроницательное выражение лица. Получается у него, откровенно говоря, херово — он так же ошарашен своим поведением, как и, должно быть, Брэдли.

Настороженно садясь на шаткий с виду кухонный стул, Бенджи закидывает ногу на ногу, словно оказавшись на светском приеме, и откашливается. Пару секунд нервно барабанит пальцами по столу, осматривая стоящие на нем предметы с подчеркнутой заинтересованностью, и переводит, наконец, взгляд на Алистера.

В этом взгляде так много язвительности и вызова, что даже самому последнему дурачку — коим Брэдли никогда не был — станет ясно, что скрывается за этим взглядом. Уязвимость, страх. Голод. Боязнь, что его заклеймят животным. Назовут больным ублюдком — погонят взашей, как плешивую собаку. И хотя Бенджи и сам порывался уйти с десяток раз, сейчас он не хочет никуда уходить – такому как он больше некуда идти.

Отредактировано Benjamin Urquhart (15.05.22 18:16)

– Приятного аппетита, – максимально сомнительно, но вежливо отзывается Бенджамин, когда Алистер, несмотря на увиденное и еще не до конца пережитое зрелище, все-таки садится ужинать.

Если вид человека, жадно пожирающего сырое мясо, не испортил его аппетит, значит, все не так плохо. Значит, нервы Ала если и не стальные, то уж точно покрепче будут, чем его собственные.

– А больше нет? – Невинно спрашивает обнаглевший Бенджи, скептически наблюдая, как Алистер нанизывает на вилку бледную капусту. Вареные овощи для него пахнут так же, как и все остальные продукты, если не хуже – гнильем – но на полный желудок этот запах не вызывает ни тошноты, ни других неприятных ощущений, как это было раньше, когда он питался больничными кашами и пюре. Несмотря на то, что Бенджи все еще чувствует легкий голод, из его тела уходит злость – он становится гораздо спокойнее и уравновешеннее. Даже Брэдли, нагло его разбудивший и затолкавший в буквально рассыпающуюся ванную, больше не вызывает желания заживо перегрызть ему глотку. Бенджи чувствует себя повеселевшим, хоть ему и слегка неловко за то, что Алистер вынужден ужинать безвкусными вареными овощами, когда в меню был заявлен нормальный прожаренный стейк для двух обычных человек.

– Мне нужно в банк, – невпопад заявляет Ургхарт, осознав, что мясо, для человека, торчащего целыми днями дома, который явно зарабатывает деньги не совсем честным трудом, может быть слишком дорогим удовольствием.

Ровно как и аконит, покупкой которого Алистер ошарашивает Бенджи не хуже, чем тот несколько минут назад удивляет его своими новыми пищевыми привычками.

– Ты где такие деньги взял? – Без обиняков спрашивает Бенджи, опасливо сощурившись. – Ты же их не крадешь, правда? Мерлин, видел бы все это мой дед.

Что уж там дед, у отца, наверняка, тоже найдется парочка комментариев.

– Нужно продать поместье, – Бенджи резко вскакивает со стула и начинает лихорадочно мельтешить взад-вперед по крохотной кухне, что вкупе составляет всего несколько шагов, – нужно вытащить отца из Азкабана. Нужно найти адвоката, нужно…

Бенджи запускает руку в отросшие волосы, бессильно падая обратно на стул. Он непозволительно долго спал, «заботливому» Алистеру нужно было разбудить его еще неделю назад.

– Бритва? – Ургхарт в ужасе округляет впалые, воспаленные глаза. – Ты что, налысо меня побрить собрался? Конечно, мне нужна одежда. Я не ношу джинсы, я же не маггл, Брэдли. Мне нужны брюки и нормальная рубашка. Сколько времени? Мы можем прямо сейчас пойти? Твою мать, у меня куча дел, и нужно успеть… – Бенджи резко закрывает рот.

«До полнолуния».

Внезапно возникшая волна сил и энергии разбивается об острые грани паскудной, неприглядной реальности. Еще один пункт во внезапно возникшем списке дел – зайти в Министерство магии, чтобы встать на учет популяции оборотней. Чтобы официально оказаться в списке волшебников второго – если не третьего – сорта. Вот так и получается – родился чистокровным волшебником, а доживать будет грязнокровкой.

– Спасибо, – совершенно неожиданно и вообще еле слышно бросает Бенджи, внимательно разглядывая дешевую расколотую плитку под своими ногами. – Ну, знаешь… – он неопределенно обводит кухню рукой, имея в виду и квартиру, и аконит, и тот факт, что Брэдли не прогнал его, пожирающего сырое мясо, купленное на непонятные деньги, взашей, – за все… это. Алистер.

Повинуясь внезапно возникшему инстинкту, Бенди накрывает руку Брэдли, спокойно лежащую на столе, своей, и многозначительно сжимает, нерешительно переводя взгляд со своих ног на Брэдли, которого, кажется, впервые называет по имени без издевки.

Отредактировано Benjamin Urquhart (04.10.22 01:02)