Бум. Мэгги достает из школьной сумки едва ли тронутый любопытными цепкими пальцами учебник и с размаху опускает его на шершавую поверхность парты.
Цок. Следом выуживается чернильница, лишь чудом не разбившая стеклянные бока о деревянную ветхость, с которой ей приходится соприкоснуться слишком сильно и неряшливо – слизеринка уже ищет в недрах портфеля новую жертву своей агрессии, но находит лишь новенькое перо с искусно посеребренным кончиком и кладет его поверх книжного переплета.
Декан собирается научить ее, как снимать детсадовские проклятья, вроде немоты, глухоты, слепоты и прочих «ты», от которых ее по первому же зову избавят колдомедики, в данном случае – очевидно скучающая в своем просторном Больничном крыле мадам Помфри.
А что насчет смертельных проклятий, отсчитывающих ее дни, словно ржавые, скрипучие часы со скелетом дохлой кукушки, подвешенные над самой кроватью и мешающие спать, мыслить, мечтать о чем-то большем, чем дожить до, скажем, выпуска из Хогвартса?
Или тех, что безмозглые, храбрые девочки испытывают на себе, пробравшись посреди ночи на берег Черного озера? От которых они потом мучаются кошмарами, страшными сновидениями наяву? Их что-то преследует, профессор, по крайней мере, одну конкретную девочку, что сидит сейчас перед вами и бездумно наблюдает за игрой теней в изумительно-каштановых волосах Бекки Арнклифф. Она столь мила, что хочется схватить ее за эти шелковистые космы, буквально созданные для нежных, голубых атласных лент, и выволочь из класса. Злоба переполняет Ровсток до тошноты, не помещается в тощем теле семнадцатилетки, и она вынуждена сделать глубокий вдох, а затем еще один, прикрыть покрасневшие от напряжения глаза…
- Драккл! – взвизгивает Меган, зажимая накрашенные алой помадой губы руками, когда знакомый голос, голос, который она узнала бы даже в агонистическом бреду, выталкивает ее разум из транса упаднических размышлений. – Что ты здесь… что? – она в самом деле, на серьезных щах предполагала, что вот уж теперь-то точно не будет выглядеть глупо, а ее предательский язык, скорее напоминающий розовый кусок ливерной колбасы, который насильно затолкали в рот, перестанет заплетаться, стоит Титу Митчему оказаться в пределах по крайней мере приличия. – А, Белби… - разочарованно отмахивается Ровсток, недобро провожая исключительного рейвенкловского ботана прищуром разноцветных глаз. Годфри она и вовсе игнорирует, заносчиво заправляя прядь смоляных волос за умилительно торчащее ушко. – Он просто боится оказаться проклятым еще до того, как начнется урок. Не очень-то рациональный страх, учитывая, что через пару минут нас научат снимать большинство из известных порч.
Медленно умирающая, маленькая девочка внутри нее скулит и скребется, напоминая о себе, умоляя выпустить ее, выгулять, словно забытую в доме дворняжку. Именно поэтому Мэгги ненавидит собак, предпочитая им независимых кошек, вроде Лоррейн, готовой расцарапать рожу любому случайному прохожему, но в редкие минуты умилительно-ленивой неги запрыгивающей на колени и обхватывающей пушистой лапой хрупкие, замерзшие запястья. Собаки напоминают слизеринке ее саму. Преданную и виляющую хвостом в ожидании очередного хозяина. Митча она ждала так долго, так жадно заглядывалась на него всякий раз, когда он попадал в поле ее расфокусировавшегося от досады зрения, что попросту сбилась со счета. Сначала она надеялась, что он обратит на нее внимание, затем это внимание пыталась заполучить любыми, даже самыми агрессивными, нечестными способами, а потом просто оставила все как есть. И она утопит маленькую, злую, грустную девочку, как грязную шавку, выбежавшую на дорогу и случайно налетевшую ей под ноги, если она еще хотя бы раз подаст свой визгливый голос. Задушит зубастую псинку, доверчиво заглядывающую в лицо каждому, кто бросит на нее взор.
Меган нарочито медленно натягивает на пальцы плотные, черные перчатки, обещающие сберечь ее от дурного глаза, и то и дело фыркает, признавая нелепость этих бесхитростных, бессмысленных действий.
- Оставь ты его, пусть свернет себе шею, зато занятия отменят, - равнодушно отзывается Ровсток, искоса наблюдая за тем, как ловко Тит подхватывает Рикетта в воздухе, прибегая к примитивному заклинанию для первогодок. Да уж, элегантность и впрямь в простоте.
Как практически любая девушка-подросток, кроме, пожалуй, откровенно забившей на своего болтающегося под потолком дружка Макс О’Флаэрти, Меган падка на всякое переливающееся в слабом свете свечей дерьмо. Она использует манящие чары и внимательно разглядывает распластавшийся перед ней старинный гребень с искривленными зубцами. В двух местах отсутствуют кристаллы. Или драгоценные камни. Не отличишь. Вот ведь ирония.
Игнорировать тот факт, что рядом с ней горит человек, становится невозможно, хотя несколько бесконечно тягучих мгновений Мэг не без садистского удовлетворения наблюдает за тем, как ту или иную часть слизеринской мантии охватывает изголодавшееся пламя. В бездонных, сузившихся от его яркого света зрачках отражается рыжий огонь.
- Агуаменти, - наконец Ровсток лениво взмахивает волшебной палочкой, и Митча с головы до ног окатывает мощной струей холодной воды. Судя по всему, проклятье, наложенное на выбранные мальчишкой часы, чхать хотело на какие-то там защитные перчатки и преспокойненько шибануло его отменными воспламеняющими чарами. – Ты, конечно, пожар, но не стоит так буквально это демонстрировать, - Мэгги деловито стряхивает сырой сизый пепел с обугленной ткани на плече Тита, и уголок ее губ нервно дергается вверх. Когда он отворачивается, слизеринка взволнованно оглядывает его с ног до головы.
- Маркус, ты мог бы уже прекратить это, - огрызается она, будто происходящее что с Рикеттом, что с Митчемом – сугубо вина рейвенкловца. На Гофдри Мэг так и не смотрит – в конце концов, он должен сам догадаться, что она смертельно обижена и никогда его не простит, а не задавать дурацких вопросов.
- Какие же все бесполезные.
Ровсток целенаправленно забилась в самый угол аудитории, чтобы особо не светиться и спокойно досидеть до конца урока, и все же ей чертовски некомфортно, словно ее нарядили в чужую одежду и посадили за обеденный стол к незнакомцам. Она не знает, как себя вести, она прячет руки, уродливые, оскверненные – каждый раз у нее наворачиваются слезы, стоит опустить на них взгляд, когда с плеч плавно сползает мантия, а пуговицы на рубашке расстегиваются дрожащими пальцами. Она в самом деле рада, что хаффлпаффский загонщик пробудил к своей заурядной персоне столь разительный интерес. До этого ей параноидально мерещилось, что все взгляды в комнате обращены к ней.
Гребень покачивается и слабо постукивает одним из кривых зубчиков по столу, вынуждая Меган отвлечься от мальчишек, которые только и способны, что разбивать ее несчастное сердце. Ее вдруг пробирает такой озноб, как если бы жар от полыхающего Митча не затронул и ее чувствительную к перепадам температур кожу. Пульс стучит, как бешеный, колотится в груди и шее, будто бомба замедленного действия, отложенный детонатор.
- Что-то пошло не так, должно случится плохое, мне не стоило сюда приходить, - она хватает соседа за руку так сильно, что его ладонь белеет, а огромные, как блюдца, глазища, не моргая, таращатся на него с неподдельным ужасом. Что, если одно проклятье наложилось на другое? Бывали ли в магических практиках подобные случаи? – Я умру, я точно сейчас умру, я все напутала, надо было взять гусениц, - ногти Мэгги все сильнее впиваются в костяшки Тита, она вся белая и ледяная, словно смерть. – Убери это от меня, - кажется, она вот-вот разрыдается, но пока лишь отодвигает стул подальше от проклятой расчески, которой чесала свои патлы какая-то старая хтонь.
Наверное, это карма, и зря она так жесткоо отнеслась к бедняге Рикетту.
[newDice=1:10:0:если что, у меня новое бельишко ]
Отредактировано Megan Rowstock (27.11.22 00:17)