Последние сутки Нерис нервничала сильнее обычного. Пальцы так и тянулись к обтянутым юбкой бедрам, чтобы сквозь ткань прикоснуться к невидимым шрамам на своей коже. По какой-то причине она чувствовала себя глупой, в очередной раз совершавшей ошибку девочкой. И пусть ей была понятна причина, запустившая каскад из тревог, в чем именно заключалась ошибка Нерис не понимала. То ли в том, что она вновь позволила Сэнфорду пойти на сближение, будто и не было почти месяца вежливого молчания после каникул. То ли в том, что весь невидимый занавес отчуждения между ними оказался плодом ее собственного воображения. Потому что Сэнфорд вел себя как ни в чем не бывало, улыбался, шутил, даже признался, что прислал ей цветы... А после урока снова исчез куда-то с друзьями, оставив Нерис под многозначительными взглядами подруг в одиночестве. Те явно хотели подробностей, удивленные внезапным соседством. А она, так ничего и не рассказавшая им о своих каникулах в Хогвартсе, даже не знала с чего начать. Казалось, ей не хочется всего этого внимания, не хочется обсуждать подробности с кем-то и слушать, как им с Сэнфордом приписывают несуществующие мотивы. Но чем дольше Нерис варила все это в котелке собственных мыслей, тем беспокойней ей становилось. 

Все, кому не лень, припоминали ей Роба чересчур долго. Кажется, стоит теперь кому-то просто сесть рядом на уроке, как сразу начнется новая волна шуток и подозрений. А когда ты совсем в себе не уверен, выносить их куда сложнее. Даже будь они десять раз беззлобными — когда это чужая неосторожность могла дать гарантию, что тебя не заденет одно из случайны слов?

Она старалась дистанцироваться от остальных, и от собственных мыслей тоже. Даже сбежала после урока быстрее остальных однокурсников, чтобы получить полчаса тишины наедине с собой. И чтобы не натыкаться случайно взглядом на парня, который зачем-то вновь продолжал напоминать о себе.

До поворота в боковой коридор остается всего несколько шагов, когда Нерис вдруг слышит за спиной его голос. По инерции, она, даже обернувшись, шагает еще несколько раз. А потом замирает, сделав шаг в сторону угла. Отсюда ее не увидят те, кто пойдут из класса. Но он, пожалуй, увидит даже слишком хорошо в свете настенных ламп.

— Да, а что... — робко подает она голос, прежде чем Сэнфорд напоминает о вчерашнем уроке.

Нерис закусывает внутренний краешек губы в практически незаметном жесте. Слегка сводит брови и покрепче вцепляется пальцами в ремешок висящей на плече сумки. Почему все раз за разом возвращает ее к этому моменту?

— Да, слушай, спасибо что помог с преобразованием вчера, — у самой у нее не очень-то клеилось. — Ты хотел насчет домашки узнать? Прости, я уже договорилась сделать с Бриджет...

О чем еще Сэнфорд мог захотеть поговорить с ней, если не о трансфигурации? Неужели опять спросит про цветы? И что ей тогда ответить?

Удивительным образом во всей этой истории с букетом Нерис умудрялась игнорировать мотивацию парня. Она даже не задумывалась о том, почему он решил прислать ей цветы — точнее, не разрешала себе об этом задумываться.

Очень боялась.

И теперь, впервые за долгое время вновь очутившись с ним наедине, была готова паниковать. Ей казалось, сейчас Сэнфорд отчитает ее за то, что она недостаточно благодарна за его жест. Или начнет расспрашивать про общих знакомых, словно подчеркивая тот факт, что жизнь других людей куда интересней, чем ее собственная. Или... или... В общем, все мысли Нерис были словно стайка всполошенных кроликов, беспорядочно носящихся по лужайке. Все они были в движении, не оставляя ей шанса взять тайм-аут и взглянуть на ситуацию со стороны. Она чувствовала, что выглядит глупо, ведет себя глупо... И что Сэнфорд все это видит.

— О другом... — растерянно лепечет она. — А о чем тогда?

Как будто ничего их не связывает, кроме общих уроков. Если так думать, то куда проще не задаваться вопросами, почему их общение сошло на нет еще в январе. Не корить себя за то, что оказалась недостаточно интересной. Не такой интересной, как его друзья с рейвенкло.

А потом Сэнфорд неуверенно говорит "о нас", и глаза Нерис расширяются от удивления.

Она смотрит на парня с недоверием, будто ожидает подвоха. Что сейчас из-за угла выскочат его друзья, притаившиеся там, чтобы посмеяться. Или что он сам скажет, что пошутил, и на самом деле ему снова нужна какая-то помощь в больничном крыле. Мозг предлагал Нерис множество вариантов, которые умещались в ее мрачной картинке мира. А потом Сэнфорд продолжил, чем удивил ее еще больше.

— Правда? — слишком быстро переспросила она, и тут же застыдилась своей поспешности. — То есть, я хотела сказать, что это ничего, и что ты не обязан был... У тебя свои дела, свои друзья. Просто на каникулах кроме меня никого не было, и было здорово... было здорово, что ты помог мне со снимками. Это уже очень много с твоей стороны.

Слова ее звучат сбивчиво, но кажется если замедлится хоть чуть чуть и начнет обдумывать — попросту замолкнет, и так и будет стоять перед Сэнфордом, глупенько хлопая глазами. Не веря, что тот действительно говорит ей о том, что хотел бы общаться дальше.

Принимать теплые слова бывает непросто. А еще бывает непросто поверить, что кто-то вправду видит в тебе лучшие качества, несмотря на мнение окружающих. 

Каждая их встреча так или иначе приводит к неловкости. Как бы Нерис не старалась, в итоге присутствие Сэнфорда все равно раз за разом заставляет ее смущаться, путаться в собственных мыслях и вести себя беспокойно. В январе она уже много раз говорила себе, что стоит быть равнодушной и не питать иллюзий на счет мальчишки, у которого уже есть свое надежное окружение. Не всем мирам суждено пересечься — в этом Нерис была уверена. И все же Сэнфорд не переставал доказывать ей, что к их мирам не подходит определение слова «все».

Она устала изводить себя догадками и множеством «почему?». Почему перестал с ней общаться? Почему сел на уроке рядом? Почему говорит, что хочет возобновить… что? Что именно возобновлять — встречи украдкой в местах, где не бывает никого кроме них двоих? Точно, чтобы никто из его друзей не увидел и не обвинил лишний раз в дружбе со слизеринцами. Хотя факультетский галстук — далеко не самое жгучее клеймо, которое Нерис приходилось носить на себе. Она знала, какое мнение сложилось о ней после расставания с Робом. Точнее, дело было не столько в расставании, сколько в самих отношениях. Будучи юными и неопытными за пару лет они успели совершить множество ошибок в своем желании быть нужным кому-то. Им приходилось расти «друг об друга» несмотря на то, что никто из них не знал как правильно. Ведь у каждого перед глазами были лишь дурные примеры. А потом незаметно их пара сама стала таким дурным примером для однокурсников. И, казалось, расстаться с ролью девчонки, от которой стоит держаться подальше, получится только после школы.

Но почему-то Сэнфорд все еще стоял здесь.

— Я… — замолкнув, Нерис внимательно изучает тот же самый участок пола. — Ты поэтому решил передать цветы? Потому что снова хочешь… общаться?

Слова даются непросто, но она почему-то цепляется за этот внезапный жест, в попытке найти ему хоть какое-то объяснение. В букет в качестве извинения за молчание длиной в месяц ей верится куда проще, чем в знак симпатии.

Со стороны, наверное, их разговор выглядит еще более неловким, чем ощущается. Но уединение тихого коридора дает им шанс не отвлекаться на чужие любопытные взгляды, а прислушаться лишь к себе.

Нерис смущена. Для нее за словами «нам было хорошо» кроется слишком многое — столько, сколько она сейчас просто не может отдать кому-то. Кажется, что внутри нее до сих зияет дыра, которую невозможно чем-то заполнить, пока края не срастутся друг с другом вновь. Но что если… Что если ей не обязательно ждать исцеления, прежде чем позволить прорасти чему-то новому на этой земле? Мысль эта звучит в голове Нерис как что-то неправильное — как вольность, за которой неизбежно последует наказание, которое никто кроме нее не сможет осуществить. Но она поджимает губы, и не поднимая взгляда все-таки произносит совсем тихо, почти что шепотом:

— Это были хорошие каникулы. Я… я не жалею, что тогда осталась в школе на Рождество.