Он не сразу решился посмотреть на нее.

Голос Элис прорезал тишину — мягко, почти неслышно, как шаги в снегу. И все равно Драко вздрогнул. От этого голоса. От ее внезапного появления рядом. Оттого, что она оказалась именно здесь — сейчас, когда ему с трудом удавалось удерживать хрупкие осколки своего спокойствия в дрожащих ладонях.

Что она вообще здесь делает? Откуда знала, где его искать? Следила за ним? Эта мысль кольнула, как игла под кожу — коротко, резко, с холодным уколом. Внутри моментально что-то сжалось, спружинило. Драко рефлекторно выставил внутренние шипы, насторожившись. Он больше не доверял — никому. Не в этом году. Не теперь. И пусть разум шептал, что это просто Элис, та самая, с которой он вырос, с которой делил детские вечера и короткие, незначительные фразы между уроками — сердце отказывалось принимать это как истину. Реальность для него обрела новые очертания, и доверие стало непозволительной роскошью — не просто излишней, а угрожающей. Как можно было верить кому-то, когда каждое движение, каждый взгляд могли обернуться ловушкой? Даже простое сочувствие теперь казалось чем-то чужеродным, неправдоподобным, почти театральным.

Медленно выпрямившись, Малфой отстранился от холодной каменной стены, словно собираясь с силами. Грубая поверхность оставила неприятный, почти болезненный след на его спине, напоминая, что реальность не исчезнет, даже если закрыть глаза и притвориться, будто ее нет. Пальцы судорожно сжались, костяшки побелели от напряжения, тонкие линии вен проступили сквозь бледную кожу.

— Все в порядке, — произнес он негромко, почти выдыхая слова. Голос звучал ниже обычного, глуше, лишенный привычной резкости и уверенности. Не грубо — скорее устало, словно каждое слово вырывалось через силу.

Молчание повисло между ними вязко и тяжело, пропитанное напряжением и неуверенностью. Драко физически ощущал ее взор на себе — осторожный, внимательный, слишком проницательный. Медленно подняв глаза, он встретился с ней взглядом — всего на секунду, но этого мгновения хватило, чтобы почувствовать, как болезненно сжалось что-то в груди. Она смотрела не обвиняюще, не с опаской — ее глаза были теплыми, сочувствующими, такими, которые Драко хотел бы отвергнуть, но не мог. И от этого становилось только сложнее.

Глубокий вдох — задержка дыхания. Слова, готовые сорваться с языка, вдруг показались слишком фальшивыми, слишком неуместными перед ее честными глазами.

— Мне не важна Белл, если ты об этом, — произнес Малфой наконец, чуть жестче, чем хотел, словно пытаясь выставить защитный барьер между собой и Элис. — Но я не настолько бесчувственный, как, возможно, кому-то хочется думать.

Это не было ложью. Признание сорвалось с его губ лишь потому, что перед ним стояла Элис. Элис, которая знала его слишком давно и слишком хорошо. Строить перед ней образ высокомерного ледяного принца было как минимум глупо — он знал, что она знает, каким он может быть на самом деле. И знал, что она знает, что он знает. Ему и впрямь стало нехорошо — просто не по тем причинам, которые можно было озвучить вслух. К горлу подкатывала тошнота, но вовсе не от вины, нет. От того, как это выглядело — отвратительно, жутко и жестоко. Как корчилась Кэти Белл, как ее тело взмыло в воздух, а рот исказился в отчаянном крике боли — будто проклятие рвало на куски, выворачивало ее изнутри. Эта сцена врезалась в память, как кровавый отпечаток, слишком яркий, чтобы просто закрыть на него глаза.

«Она сама виновата», — мысленно повторял Драко, пытаясь убедить самого себя. — «Я не просил ее касаться ожерелья. Я не планировал, чтобы это случилось именно так. Она слишком глупа. Кто вообще просил ее разворачивать сверток?»

Эти слова звучали в его голове снова и снова, словно заклинание, которым он пытался заглушить подступающий ужас. Но даже это не могло вытеснить из памяти искаженное лицо Кэти, ее руки, дергающиеся в воздухе, отчаянно пытающиеся за что-то ухватиться.

Он всегда плохо переносил  боль. В ней было нечто невыносимо беспомощное, безответное, несправедливое. Ему хотелось сказать: «мне все равно». Хотелось бросить: «меня это не касается». Но слова застряли в горле — потому что это было бы ложью. А лгать Элис в этот момент казалось почти оскорблением.

— Просто… — запнулся Драко, отводя взгляд в сторону, чувствуя, как дыхание сбивается, а грудь тяжело вздымается и опускается в хаотичном ритме, выдавая его нервозность и беспомощность. — Это было неожиданно. Вот и все.

Повисла пауза, в которой Малфой едва удержался от желания резко развернуться и уйти. Он даже чуть подался вперед, но застыл на месте. Пальцы снова впились в ткань мантии, будто это могло помочь вернуть контроль. Сердце бешено билось, в голове метались тревожные мысли, любая из которых могла вырваться наружу, нарушив тщательно поддерживаемое равновесие.

Прикрыв глаза, он позволил себе короткую передышку от реальности, от взгляда Элис, который словно обжигал, заставлял чувствовать себя слишком уязвимым.

— Тебе не стоило за мной идти, — выдохнул Драко тише, почти шепотом. Голос сорвался, став хрипловатым от едва сдерживаемых эмоций. В этих словах не было угрозы, лишь горечь и усталость — тихое признание собственной беспомощности. — Здесь не о ком волноваться.

Снова открыв глаза, Малфой избегал смотреть прямо на Элис. Вместо этого он устремил взгляд куда-то за ее плечо, на пустынную улицу, теряющуюся в полумраке осеннего дня. Холодный ветер пробирался под ворот мантии, касался шеи, обостряя восприятие происходящего. Драко ненавидел это чувство беспомощности, ненавидел Элис за то, что она видит его таким. Но больше всего он ненавидел самого себя — за слабость, которую не мог спрятать.

И все же Малфой не уходил, не отворачивался окончательно. Он оставался рядом, молча позволяя ее присутствию стать хоть каким-то утешением посреди нарастающего внутреннего хаоса.